* * *
Гермиона сидит на кухне перед накрытым столом, от которого исходят аппетитные ароматы. Она иногда смотрит в окно, где время от времени пролетают одинокие снежинки, как предвестники скорого снегопада. Сильный ветер срывает последние пожелтевшие листья, бросая их в окна. На траве кристальным одеялом лежит изморозь, но дома так тепло, что это лишь добавляет уюта и настроения. Гермиона опускает глаза на томик Шекспира, бегая взглядом по заученным строчкам. Не успевает она выпить и чашку чая, как Снейп, облаченный в свой неизменный сюртук, входит на кухню. Ей кажется, что вместе с ним он надевает и какую-то маску отрешенности и холодности, за которой прячется всю жизнь. Но Гермиона не позволяет себе рассматривать его слишком долго. Ловит его многозначительный взгляд, брошенный на книгу в ее руке, и убирает ее на подоконник, к цветам. Желая нарушить тишину, она замечает: — Чай еще не остыл, но омлет уже не такой горячий. Завтрак выглядит шикарно. Здесь есть и овсяные лепешки, и сырники, и тыквенный пирог. Каша, омлет с беконом и томатами, и запеченные тосты, к которым им принесли в маленьких чашечках клубничный и черничный джемы. Сегодня у Гермионы впервые за много дней есть аппетит, и она собирается наесться до отвала. Она осторожно накладывает себе омлет, пока Северус садится. Их ноги за маленьким столом соприкасаются совсем как раньше, и Гермиона дергается, будто от удара током. Вилка противным звоном стукается о стекло, и девушка заливается румянцем. Не поднимая голову, она незаметно отодвигается и спрашивает: — Если вы не против, я сегодня хотела бы прогуляться по городу. Гермиона разливает в чашки чай и, отставив заварник, встречается взглядом с Северусом. — Вы спрашиваете, пойду ли я с вами? — Нет, я ставлю вас в известность, сэр. После нашей с вами встречи неделю назад, я уже гуляла по Эдинбургу и нашла небольшое замечательное кафе здесь неподалеку. К сожалению, домовик не приносит кофе, а мне иногда его безумно хочется. Северус кивает и накладывает себе в тарелку омлет с запеченными овощами, овсяную лепешку и немного бекона. — Как знаете, мисс Грейнджер. Надеюсь, оно действительно недалеко и мне не придется искать ваш хладный труп по всему городу. «Ну вот, начинается! А я думала, что утро задаст настроение на весь день», — сокрушенно думает Гермиона, вдруг отмечая, что она едва ли может выносить эту холодную маску. Но и смолчать, как раньше, тоже не может, по крайней мере, сейчас, когда чувствует себя прежней. — Не обременяйте себя, в случае чего, — не сдерживаясь, язвительно отвечает Гермиона, снова задетая его снисходительно равнодушным тоном. Они пару мгновений сверлят друг друга взглядом, а потом Северус демонстративно делает глоток чая, смотрит на томик Шекспира и вскидывает бровь. — Я, конечно, наслышан, что некоторые книги вы зачитываете в прямом смысле до дыр, но История Хогвартса хотя бы оправдывает это своим размером. Шекспир же, пятый месяц подряд, не делает чести ни вашему уму, ни памяти. Гермиона прожевывает кусочек, натягивая на лицо вежливую улыбку, в повисшем молчании неторопливо отпивает чай на манер Снейпа и смотрит на него прямо. — Лишь моему сердцу, профессор. Только ему. Впрочем, как и эта страшная болезнь. — Считаете это честью вашей способности любить? — ядовито произносит он, и слова пропитаны таким сарказмом, что звучит неприкрыто издевательски. — Готовы умереть за это? — Согласитесь, что с магической точки зрения это довольно интригующе, сэр. Пугающе, но чертовски любопытно. Это могло бы стать очень интересным опытом, но мне не повезло с объектом. — Вы на что-то намекаете, мисс Грейнджер? — он вскидывает бровь, надменно глядя на нее. — Я не намекаю, сэр, я прямо говорю, что вы… — она запинается, не в силах ему в лицо произнести слово «мудак», растягивает губы в фальшивой улыбке и сладким голосом заканчивает: — Не слишком достойный человек для подобных экспериментов. Северус смотрит на нее также бесстрастно, лишь в глазах мелькает уязвленная тень. — И кто же, позвольте спросить, для вас был бы более достойным? — Рон, например, — небрежно пожимает плечами. — Уизли? — Северус чуть ли не закатывает глаза и качает головой, с трудом веря в ее слова, потом саркастично добавляет: — О да! Гермиону задевает его пренебрежение, и она, как всегда, бросается на защиту друга: — У Рона большое сердце, он добрый и открытый, и… — И почему же вы от доброго Уизли с большим… — перебивает ее Северус, растягивая губы в хищной улыбке. Он жадно всматривается в ее лицо, уже зная, что сейчас победит. И ему это чертовски нравится, поэтому он медленно продолжает: — …Кхм, сердцем, побежали искать поддержки к едва живому мужчине, который даже защититься от вашего назойливого внимания не мог, потому что был без сознания. Неужели добрый и открытый Уизли не мог дать вам то, что давал я, пусть и сам того не подозревая. Гермиона делает глубокий вдох, глядя ему в лицо. Как глупо было думать, что она может победить его в словесной перепалке. Каждый раз, когда она думает, что способна выдержать его удар, он наносит его такой силы, что вся ее защита рушится осколками к ногам. Северус всегда играет без правил, он не щадит ее чувства, в отличие от нее, подбирающей слова. Но в этот раз он зашел слишком далеко. — Знаете, профессор, мне даже жаль, что вы были без сознания. Ведь таким вы представлялись мне гораздо приятнее, чем есть на самом деле, и я, забывшись, обманулась. Разговаривай вы с самого начала и, возможно, мы бы сейчас не были в этой точке. Потому что я не знаю, как в здравом уме можно хоть какое-то приятное чувство к вам испытать. После войны у меня, должно, быть помутился рассудок, раз мы с вами сейчас здесь, ведь на самом деле мое место в Хогвартсе, а ваше — в Азкабане! Достаточно с нее этих перепалок. Гермиона не в силах играть с ним. То, что начиналось как что-то безобидное, в стиле «кто кого ужалит посильнее», переросло в настоящий словесный бой, который ей сложно было вести, ведь она не объективна. И ей ранить его гораздо сложнее, чем ему. Она резко встает, чтобы уйти, так и не закончив завтрак. — Сядь, — раздается тихий, но такой властный голос, что Гермиона на секунду теряется, смотрит на него удивленно, и Северус добавляет, уже глядя прямо на нее: — на место. От неожиданности Гермиона подчиняется без единого слова. Опускается на стул, но немного возмущенно смотрит на Снейпа. — Такой тон недопустим, сэр. Я не на уроке. — Ваш тон тоже оставляет желать лучшего. Вы сейчас, что, орали на меня? — Я… Нет. Кхм, возможно. Но лишь потому, что вы были несправедливы ко мне… — О, во имя Салазара! Прекратите вести себя как ваш драгоценный травмированный друг на пятом курсе. Вы несправедливы, — передразнивает он и холодно усмехается: — Вам ли не знать, что жизнь вообще несправедлива. Не будьте такой импульсивной и помните, что у вас есть мозг, — получив еще более возмущенный взгляд, за которым уже начинал разгораться гнев, Северус замолкает, давая страстям чуть улечься, а потом примирительно произносит: — Хватит эмоций на утро, доешьте свой завтрак, мисс Грейнджер. Кто, если не вы сами, позаботится о вас? Снейп многозначительно смотрит на нее, а затем демонстративно продолжает завтракать, и Гермиона, сдаваясь, тоже берет в руки приборы. Немного успокоившись, она понимает, что Северус прав и остаться без завтрака перед приемом зелий не самая лучшая идея. Она не ела в последние два дня из-за боли, отчего добавились острые рези в животе, которые провоцировали зелья на голодный желудок. Гермиона вздыхает. Ей действительно нужно заботиться о себе лучше. В конце концов, Снейп прав — кто, если не она? Просто нужно это запомнить. До конца завтрака они больше не разговаривают друг с другом, предпочитая неожиданно комфортную тишину словесному бою. И обоих это устраивает.* * *
После завтрака Снейп, видимо, считает, что им нужно отдохнуть друг от друга и на сегодня лимит его присутствия исчерпан, потому что, вежливо пожелав Гермионе удачного дня, он поднимается к себе наверх. Она лишь проводит его долгим взглядом и возвращается на свой диван, в ожидании мадам Помфри. Утренний осмотр проходит быстро и возбужденно. Целительница в восторге от улучшений и несмело интересуется причинами. Гермиона нехотя, но рассказывает вкратце об ухудшении вчерашним вечером и о том, что Снейп некоторое время сидел с ней ночью. Помфри выглядит при этом чрезвычайно довольной. Потом она уходит, а Гермиона снова погружается в сонеты Шекспира и лишь к обеду ее из своих мыслей и чтения вырывают ворвавшиеся в гостиную и крайне возбужденные Макгонаггал и Помфри. — Мисс Грейнджер, о, я рада, что вы не отдыхаете, — восклицает целительница, широко и по-доброму улыбаясь. — Хорошо выглядите, мисс Грейнджер, — Минерва осматривает Гермиону цепким взглядом, и губы ее чуть дергаются в победной ухмылке, но она тут же прогоняет это выражение с лица и присаживается на диван, рядом с Гермионой. — У нас новости. — Чудесно! — раздаются шаги по лестнице и ядовитый голос: — Безумно жаждем их услышать. Помфри скептически смотрит на появившегося в пролете двери Северуса, потом садится в кресло и говорит, глядя на Гермиону: — Мне наконец-то пришел ответ от Ёсиды. Он очень заинтересован такими симптомами, и они кажутся ему странными… — А мы-то и не догадывались. — Он очень обеспокоен этим, Северус, — с нажимом говорит Поппи, а затем смотрит на Гермиону. — Он сейчас работает с больным и не может приехать немедленно, но обещал на пару дней раньше. Хочет как можно скорее осмотреть мисс Грейнджер. Важно понять, что происходит, причину и то, возможно ли это контролировать. — Осталось подождать совсем немного, — голос Минервы звучит утешающе, что заставляет раздражение внутри Гермионы вспыхнуть с новой силой. Она все это время сидит и рассматривает свежие шрамы на руках, а потом поднимает голову и просто спрашивает: — Зачем? Наступает гробовая тишина, в которой слышно, как хмыкает Снейп. — Гермиона… — начинает Минерва, спустя несколько мгновений. — Нет, директор, — перебивает она. — Скажите мне: зачем? Он помогает кому-то. Он нужен там. Зачем вы вызываете человека, который приедет просто так. — Не просто так. Когда ты выслушаешь его… — Вы тешите себя этой мыслью и даже не допускаете того, что я не передумаю, — Гермиона встает и швыряет книгу на свое место, ее голос взлетает на несколько тонов. — Вы так боитесь последствий, директор, что пытаетесь принудить меня к тому, на что никогда бы не обрекли себя, — она поворачивается к мадам Помфри и прищуривается: — Найдите в себе смелость отпустить меня. Вы мне даже не родственники. Вы не имеете права вмешиваться. — Гермиона! — шокировано шепчет Помфри, а девушка разворачивается и идет к входной двери мимо Снейпа, даже не взглянув на него. Хватает свое пальто и, больше не слушая возгласов позади, выходит из дома, посильнее хлопая дверью и надеясь, что это создаст должное впечатление. Сейчас, когда она ощущает себя здоровой, в ней неожиданно находятся силы не просто принимать как должное их назойливую заботу, ожидая, когда она скажет твердое нет мастеру Ёсиде, но и твердо обозначить свою позицию, чтобы не устраивались истерики при зарубежном госте. От злости Гермиона не сразу замечает, что одета слишком легко для конца октября. Во влажном воздухе ощущается снег. Она смотрит на свинцовое небо с тяжелыми облаками и уверена — точно сегодня пойдет к вечеру. Ежится, проверяет палочку и, тяжело вздохнув, направляется в сторону кафе. Там можно взять кофе, а рядом есть антикварный букинистический магазин, где можно погреться и с удовольствием провести время. Сколько бы Северус не брызгал ядом, Гермиона все еще любила книги и с радостью читала бы другие, помимо Шекспира. Но с трудом могла найти причину. Зачем это ей теперь? Для чего? Все эти знания умрут вместе с ней. И довольно скоро. А Шекспир тешил ее скучающее по родителям сердце. Каждый раз, перечитывая тот или иной сонет, она уносилась в далекое прошлое, вспоминала маму и то, как та объясняла ей непонятные строчки и как красиво зачитывала их им с папой летними вечерами. Шекспир стал ее ниточкой к счастливым воспоминаниям, в которых она решила провести свои оставшиеся дни. Гермиона почти не замечает красоты Эдинбурга. Хотя этот старый город в свое время произвел на нее впечатление. Она идет по вымощенным камнем дорожкам, мимо красивых дверей, ухоженных балкончиков, украшенных дворов к Хэллоуину. Повсюду серый монохром, разбавленный красно-желтым. И это определенно погружает в атмосферу. Если бы не холод только. Гермиона еще выше поднимает воротник своего старого пальто, которое носила еще на шестом курсе. Оно выглядит не таким уж красивым и модным, но это единственное, что у нее есть на данный момент. Дождь начинает лить сильнее, и Гермиона решает сначала завернуть в букинистический. Оценив свое состояние как вполне нормальное, хотя с уходом из дома она определенно чувствует слабость, Гермиона погружается в старые книги, редкие издания, уникальные экземпляры. Кое-что из этого она определенно хотела бы иметь в своей библиотеке. «Да. Библиотеке, которой у меня никогда не будет». Мысль отдается болью в груди, и противные ледяные щупальца первобытного инстинктивного страха снова впиваются в ее сознание. Гермиона глубоко дышит, пытаясь восстановить душевное равновесие. А ей ведь казалось, что она смирилась. Приняла то, что случится, как данность, и больше не боится. Но это все вранье. Боится до чертиков. Особенно в такие дни, когда чувствует себя прежней. Когда думает, что все могло быть иначе, когда у нее хватает моральных сил на надежду. О, это самое страшное для Гермионы — надежда. Лучше бы ее у нее так и не было. Девушка хмурится. А с чего она вообще у нее появилась? Из-за того, что болезнь ненадолго отступила? Как же нерационален человек в своих мыслях, ведь это доставит ей невообразимые страдания. Потому что сегодня она сказала Снейпу правду — ей не повезло с объектом. Кто угодно был бы предпочтительнее. Но сердце выбрало его. Чувствуя, что страх и тревога не отступают и мешают дышать, Гермиона выходит из книжного и попадает в толпу спешащих по домам людей. Так незаметно подкрался вечер. Ее толкают, мелкий моросящий дождь мочит волосы, Гермиона поднимает лицо к небу и дышит. — У вас паническая атака? — буднично интересуется подошедший сзади Снейп. Гермиона вздрагивает и оборачивается, окидывая его внимательным взглядом. — Что вы здесь делаете? — Неужели вы думаете, что эти наседки отпустили бы вас одну? За вами собиралась идти Поппи, но я все же решил, что от меня проку, в случае чего, будет больше. Да и слушать их причитания не так уж приятно. — И то верно, — отвечает Гермиона, снова поднимая лицо к небу. Его приятно холодит дождь, и, может, он причина накатывающего спокойствия, а может, стоящий позади нее мужчина. Дышать становится легче. — Вы уже выпили кофе? — интересуется Северус, и Гермиона качает головой. — Я забежала в книжный и застряла там, — она кивком указывает на яркую, уютную витрину позади себя. — О, так вас все же интересует что-то кроме Шекспира? Гермиона смотрит на него испытывающе и вскидывает бровь, копируя его. — Проблема конкретно в Шекспире? — Нет никакой проблемы, — Северус хмурится, глядя на небо, когда дождь чуть усиливается. — Хотите кофе или нет? Гермиона кивает, и они медленно идут сквозь спешащую толпу. Прогулка заставляет прилагать слишком много усилий, обходя людей, избегая столкновений, и после того как Гермиону в очередной раз толкают плечом так, что ее почти разворачивает, Снейп берет ее под руку и заводит в первую попавшуюся милую кафешку. Тепло обволакивает Гермиону, и она осматривается, пока идет за Северусом к дальнему столику в углу. Помещение ярко украшено к празднику. Повсюду стоят тыквы, свечи, развешены растяжки с пауками и привидениями, подсвечиваемые гирляндами. Все это очень погружает в атмосферу. Не успевает Гермиона и слова сказать Снейпу, как им приносят меню. Она раздевается, чувствуя некоторую неловкость за свой внешний вид — все-таки она не планировала ужинать вне дома. Северус тоже снимает свое пальто и садится за столик. Заметив ее сомнения, Снейп окидывает ее взглядом и указывает на стул. — Ненавижу еду из Хогвартса. Не в обиду домовикам, конечно. Поэтому, если вы не против, поужинаем здесь. Гермиона садится и чуть улыбается. Может, поэтому у него всегда был такой плохой аппетит в Хогвартсе. Она бродит взглядом по меню, размышляя, насколько прилично будет заказать просто воду. И когда подходит милая официантка, готовая принять заказ, щеки Гермионы начинают алеть, когда Северус произносит: — Утиная ножка с жареным утиным яйцом, с вафлей и горчично-кленовым сиропом, шотландский пирог и клапшопт. Глинтвейн принесите сразу. С милой улыбкой девушка кивает и переводит взгляд на Грейнджер, та открывает рот, но Северус ее перебивает: — Даме то же самое. Спасибо. Кивнув, девушка уходит, а Снейп вскидывает бровь. — Надеюсь, вы не против? Гермиона пару мгновений смотрит на него, а потом пожимает плечами. Если он готов платить, то она съест все, что он только пожелает для нее заказать. Тем более аппетит после прогулки разыгрался не на шутку. Да и чувствует она себя снова значительно лучше. Гермиона несколько мгновений смотрит в окно, где на город опускаются синевато-серые сумерки, и огни от фар и витрин красиво отражаются от мокрого асфальта, а потом поворачивает голову и встречается взглядом с Северусом, который без стеснения ее разглядывает. Под проникающим под кожу взглядом темных глаз ей хочется по-детски закрыться или попросить не сверлить ее взглядом. Но Гермиона чуть вскидывает бровь и улыбается: — Снова беспокоитесь о Шекспире? — поддевает она. Он презрительно хмыкает, оценив ее подкол, и уголки его губ чуть приподнимаются. — Так все же… Вам настолько нравится Шекспир или это ваш способ успокоения? Гермиона чуть улыбается ему, подбирая слова для ответа, но тут официантка приносит глинтвейн и ставит перед ними. Она вежливо ей кивает и делает глоток теплого терпкого напитка, который приятным жаром разливается в груди. — Скорее, второе, — все же отвечает она через время, — способ успокоения, — Гермиона задумчиво смотрит на него, с удивлением снова отмечая, что чувствует себя совсем свободно рядом. Так же как и утром. Не так, как летом, когда она боялась слово ему сказать. — Сейчас я больше всего жалею не о том, что умираю, сэр, а о том, что рядом со мной нет мамы и папы. Мне до чертиков страшно, и я бы хотела переживать такое рядом с близкими. Я жалею, что сотворила с ними такой кошмар, а теперь у меня даже нет времени исправить это, — ее глаза наполняются привычными слезами, но она не позволяет им пролиться, и карие радужки сияют еще сильнее в теплом освещении кафе. — Почему вы тогда не обратились в Орден за защитой? Гермиона делает большой глоток и переводит взгляд на улицу и людей, задумчиво прищуриваясь. — Тогда, после смерти Дамблдора, все разваливалось. Он никого не подготовил, не оставил никаких планов, преемника, — Гермиона качает головой. — Я не была в Ордене, но мы отлично научились подслушивать. Никто не знал, что делать. Все оглядывались на Гарри. Думали, Дамблдор оставил план действий ему. А Гарри и сам понятия не имел, что дальше делать и куда двигаться. Было страшно оттого, что взрослые волшебники абсолютно не знали, как вести войну дальше. Казалось, что единение этой организации придавал лишь Дамблдор, а без него и нет ничего. Орден не мог защитить даже своих, кого хотел и пытался защищать. Все делалось через Министерство. До моих родителей же вообще дела не было никому. Уж тем более Министерству, — она глубоко дышит, чтобы справиться с эмоциями. — Единственное, о чем я пожалела, — что сделала это сама. Заклинание вышло очень мощным, вероятно, из-за эмоций. Я поняла, что у меня будут трудности с тем, чтобы распутать его. Северус молчал, продолжая смотреть на нее и потягивать глинтвейн. — Но теперь эта необходимость отпала — у меня нет возможности их увидеть, хотя я бы все отдала, чтобы побыть рядом еще хоть денек, — Гермиона грустно улыбается и встречается с проницательными темными глазами. — Я даже подумывала попросить у Гарри денег на билет до Австралии. Но потом поняла, что из-за этой чертовой операции, которую они все так жаждут, никто меня никуда не выпустит. — Мне жаль. И я все же удивлен, что вам страшно. Вы ведете себя так, словно прожили не менее ста лет и полностью принимаете свой уход, — неожиданно тихо произносит Северус, без тени сарказма или насмешки. Гермиона улыбается и качает головой. — Потому что мне не дают расслабиться. Я должна держать лицо, чтобы не расстроились мальчики, чтобы это не использовала Макгонаггал, как метод давления. Я боюсь, сэр. Но со мной рядом нет людей, которым бы я могла показать свой страх. Северус задумчиво смотрит на нее, чуть склонив голову, и постукивает пальцами по стеклу. — Я вас понял. А насчет ваших родителей. Как бы вы ни жалели, знайте — вы поступили единственно правильно. — Я знаю, сэр, — она чуть улыбается, выходит проникновенно грустно, с ее большими полными эмоций и слез глазами, но потом она чуть бодрее добавляет: — Мне жаль, что они не будут меня помнить. Но утешает, что будут помнить мои друзья, — она с веселыми огоньками в глазах смотрит на Снейпа и осторожно произносит: — И вы. — Я? — Северус даже закашливается, потому что в этот момент потягивает напиток. Потом язвительно и чуть с издевкой произносит: — Мисс Грейнджер, обещаю вспоминать вас каждую годовщину смерти. Только напоминалку поставлю. Правда, ходить на кладбище не обещаю, уж простите. Вот же зараза! Разве о таком шутят? — Смейтесь сколько угодно, но вы будете вспоминать меня довольно часто, — утверждает Гермиона, делая вид, что ее не задели его слова вообще нисколько. — С чего вы взяли? — Северус поражен ее уверенности. Гермиона цедит коктейль из трубочки и, делая глоток, отворачивается к окну, не в силах заставить себя посмотреть на него при этих словах, ведь ей кажется, что он, словно василиск, просто убьет ее взглядом. — Я теперь навсегда буду ассоциироваться у вас с лилиями, — говорит она негромко. — Прям как она. Звон стакана в повисшей между ними тишине звучит слишком громко, когда Снейп с силой опускает его на стол. — Мисс Грейнджер… — произносит тихо и с такой угрозой, что по ее телу бегут мурашки, она невольно поднимает взгляд, встречаясь с антрацитовыми радужками. Пронзительными и пробирающими, как северный ветер, до самых костей. — Вы играете с огнем. В какой-то момент она чувствует, как между ними что-то изменилось. Словно пробежавшая искра, усилившееся напряжение, другой взгляд. Интересно, она одна это чувствует? И есть ли это вообще? Или оно существует только в ее голове? — Я огня не боюсь, потому что уже давно мечтаю в нем сгореть, — она продолжает смотреть на него, пытаясь понять, что таится за темной стеной его холодных глаз. Северус прищуривается и снова поднимает бокал. Уголок его губ дергается, словно он оценил ее смелость. — Осторожно. Мечты иногда сбываются. И отводит взгляд. В тот же момент чувство чего-то особенного рушится, и Гермиона снова начинает ощущать себя ребенком, недостойным общения с таким взрослым. Удивительно все же, как он это делает, то превозносит ее до своего уровня, то снова опускает, даже ничего не делая при этом. Она видит, как в его взгляде что-то промелькнуло, оценивающее, словно он пришел к какому-то выводу. Но Гермиона не успевает зацепиться мыслью за это, потому что приносят ужин, и они с аппетитом приступают к еде, забыв о перепалках, как это было и утром. Никто из них больше не затрагивает опасных тем, и незаметно напряжение спадает, а молчание, иногда разбавляемое светской болтовней ни о чем, становится комфортным. Десерт они не заказывают, решив, что зайдут по пути домой в ту кафешку, куда изначально стремилась Гермиона. Правда, им следовало сделать большую петлю, чтобы вернуться потом домой, но никто не выразил сожалений по этому поводу, поэтому они решительно выходят на улицу, где уже совсем стемнело. Мелкий моросящий дождь заставляет Гермиону зябко кутаться в свое пальто. Северус смотрит на нее, хмыкает и демонстративно еще раз обматывает черный шарф вокруг шеи. Гермиона лишь фыркает на это, наблюдая, как он достает из кармана пальто уменьшенный заклинанием зонт. Пока никто не видит, возвращает ему былую форму. — Возьмите меня под руку, мисс Грейнджер. Такое ей не нужно повторять дважды, она хватается за его руку, прячась от дождя, и они неторопливо идут по уже полупустым улицам — все, кто спешил домой, уже добрели до цели. Остались редкие спешащие прохожие, которые тоже кутались в шарфы и прятались под зонтами. Молчать с ним ей комфортно. Прижиматься к его руке, идти рядом, — это все еще вчера казалось немыслимым и недопустимым, а сегодня она делает это с четким пониманием, что он просто человек — очень сложный, тяжелый, но все же к которому можно найти подход. Не то чтобы у нее получалось это, все время с ним ругаясь, но эти перепалки дали понять одно — он тоже может испытывать эмоции, когда не слишком закрывается. Ей до безумия хотелось бы узнать его и разгадать загадку под названием Северус Снейп. Ведь когда необъяснимый страх перед ним пропал, она смогла разглядеть не только возвышенный образ героя, а обычного мужчину. Мужчину, которого она до безумия хотела себе, и который был недоступен ей как никогда. Так, незаметно за мыслями, они приходят к кафешке и заказывают кофе, Гермиона очень искренне благодарит баристу, а потом, к изумлению Северуса, накладывает на него легкий конфундус и быстро уходит, почти сбегает. Он пару мгновений стоит ошарашенный, а потом, быстро достает маггловскую пятифунтовую банкноту и бросает в небольшой ящичек для чаевых. Игнорируя благодарный и все еще расстерянный после заклинания кивок парня, он догоняет Гермиону. — И что это было? — возмущенно спрашивает Снейп. — У меня нет денег, но не могу же я себя лишить кофе перед смертью, — весело отвечает Гермиона, уже без разрешения беря его под руку. — Только не говорите, что в одном и том же месте, вы проделываете такое уже второй раз? — М-м-м, — поджимает губы Гермиона, и ее молчание красноречивее любого ответа, на что Северус обреченно вздыхает. — Вы могли попросить меня одолжить вам, а не применять магию. Снова! Или вы хотите провести последние дни в Азкабане? Гермиона устает ругаться за день и поэтому не вступает в перепалку, а решает отшутиться, хоть со Снейпом это и кажется такой себе идеей: — Разделим камеру? — улыбаясь, предлагает Гермиона, и Снейп качает головой, уверенный в том, что она безнадежна. Потом приглядывается внимательнее, обегая взглядом ее лицо. — У вас нос красный, — говорит он с таким обвинением в голосе, словно она специально замерзла. Потом со вздохом глубочайшего сожаления стягивает с себя шарф и протягивает ей: — Возьмите. Звучит очень вяло и не от всего сердца, но Гермиона с благодарностью принимает его шарф. Она отдает ему стаканчик с кофе и обматывается им, прикрывая голову и уши, благо его ширины хватает для этого. Затем они снова продолжают свой путь к дому, неторопливо шагая по мощеным улицам. Гермиона украдкой вдыхает его запах: терпкий, чуть хвойный, с горьковатым оттенком — так пахнет можжевельник, но есть какой-то еще запах, возможно, полынь. Точно какая-то ее разновидность. Она прижимается к его крепкой руке, пьет кофе и понимает, что бесконечно счастлива в этом моменте. У нее ничего не болит, у нее в руках вкуснейший ароматный кофе, она идет по красивейшему городу в этот атмосферный вечер, а рядом — человек, которого безумно любит, и если не вдаваться в детали — в этом вполне можно было найти счастье. По крайней мере, в эту минуту. И Гермиона рада отдаться этому чувству, пусть это и является в какой-то мере самообманом. Они останавливаются возле светофора, вместе с остальными людьми. Блики красиво играют переливами на мокром асфальте, город светится миллионами огней, жизнь вокруг идет своим чередом. Гермиона отстранено замечает все эти детали, понимая, что они уже пришли. Она неосознанно чуть крепче сжимает предплечье Северуса. Смотрит хмуро на светофор, а тот, отсчитав 80 секунд красного сигнала, мигает и… снова загорается красным. За ними уже собирается огромная очередь, которая возмущается этому факту. Да и Северус хмурится, раздраженно вздыхая, и не замечает, что юная ведьма, которая облокотилась головой ему на руку, хитро улыбнулась украдкой. Играть со временем Гермиона всегда умела. Когда они почти подходят к дому Макгонаггал, дождь прекращается, и начинают пролетать одинокие снежинки. Северус убирает зонт, но не настаивает, чтобы Гермиона его отпустила. Они медленно идут по тротуару. Здесь уже не такое яркое освещение, да и людей совсем нет. Гермиона вытягивает руку и ловит на ладошку снежинки, поднося их к лицу и наблюдая, как они таят. Было в этом что-то завораживающее. Но неожиданно Северус останавливается и утягивает Гермиону в тень, не давая ступить в освещение дома напротив. — Что такое? — она вскидывает голову и замечает, как он всматривается в темноту рядом с домом Макгонаггал. Она тоже начинает всматриваться, пытаясь разглядеть хоть что-то. Северус достает палочку и отвечает: — Приготовьтесь, мисс Грейнджер. У нас гости.