***
Гермиона не ожидает, что в больничном крыле окажется столько народу. Когда они с Северусом выходят из камина, от неожиданности девушка даже спотыкается. Да, Макгонаггал собрала всю группу поддержки, чтобы оказать максимальное влияние на нее, и Гермиона тяжело вздыхает, понимая это. Ей и так нелегко сейчас. Она мучается вопросом, почему ее решение, которое было таким твердым все это время, вдруг пошатнулось. Что изменилось? Подумать об этом она не успевает толком. Северус ловит ее и поддерживает под руку, не давая клюнуть носом вперед, отчего Гермиона замечает, как переглядываются профессор Макгонаггал и мадам Помфри. Гарри и Рон замирают неподалеку у окна, рядом с ними Джинни, которая во все глаза таращится на Снейпа. Гермионе немного неловко за подругу, но она не позволяет себе сильно переключать на нее внимание, а смотрит лишь на незнакомого высокого мужчину, облаченного в простые, но идеально сидящие черные джинсы и рубашку. Он взрослый, создается впечатление, что гораздо старше Северуса, но его гордая осанка, подтянутое тело и ухоженный вид притягивают взгляд. В нем сразу можно узнать представителя своей нации, и Гермионе он кажется даже красивым. Черные, нетронутые сединой волосы обрамляют его лицо и длинными прядями спускаются до лопаток. Он с приятной улыбкой смотрит на Гермиону и протягивает ей руку. В этот момент больше всего на свете ей хочется вцепиться в Северуса, но он давно уже не поддерживает ее, темной тенью скользнув к стене, где стоят его бывшие коллеги. Гермиона послушно вкладывает ладонь в руку Ёсиды и замирает, ожидая хоть каких-то слов. — Здравствуй, Гермиона, — тихо говорит он на хорошем английском, а она даже не замечает, что он опускает все формальности, потому что едва его рука касается ее, девушка ощущает легкую вибрацию внутри себя и странное умиротворение. — Здравствуйте, сэр, — тихо отвечает она, глядя в его спокойное лицо. — Ты хорошо выглядишь, — замечает он, — нет ни одного соцветия. Давно? — Почти две недели, — бормочет Гермиона, немного сбитая с толку. — Хорошо, — он берет ее вторую руку и недолго смотрит на Северуса чуть задумчиво, с легким интересом. Снейп с равнодушием встречает его взгляд. Гермиона сглатывает, когда чувствует, как от рук мастера в ее тело распространяется тепло, горячее и заставляющее немного нервничать. Они так и стоят посреди больничного крыла, держась за руки. Никто в разговор не встревает. — Цветы беспокоили тебя, после того как пропали? — мастер говорит мягко, ласково, и Гермиону окутывает его приятный голос. — Они волновались и болели одно время, когда я покинула дом на несколько часов, но потом, когда профессор был рядом… все становилось хорошо. — Ханахаки пробудил он? — тихо спрашивает Ёсида, разговаривая с ней так аккуратно и с расстановкой, будто она была неразумным ребенком. — Это с ним ты пришла? Гермиона кивает. — Хорошо. Какие это цветы? — Лилии. Темные глаза Ёсиды тепло и участливо всматриваются в ее лицо. — Наверное, ты устала от их аромата, — его губы растягиваются в приятной улыбке, и он чуть склоняется к ней, втягивая запах. Гермиона на секунду теряется от этого действия. — Они чудесно пахнут, но слишком приторные. — Да, пожалуй, — робко улыбается девушка, — а еще они довольно жестоки. — Любые цветы жестоки, Гермиона, когда растут на тебе, — говорит он, пока его большие пальцы чуть поглаживают кожу на тыльной стороне ее ладони. Незнакомый жар в ее теле усиливается. Гермиона начинает нервничать, но Ёсида снова отвлекает ее вопросами. — Расскажи про тот случай, когда ты не смогла откашляться и едва не погибла… Это случилось быстро? Гермионе неприятно вспоминать об этом, но она понимает, что нужно ответить. — Быстро. Кашель начался как обычно, но потом вышел из-под контроля. Я чувствовала, как цветы толкают друг друга, растут так быстро, что я не смогла откашляться. Они перекрыли пути… — Это было больно? — Было страшно в тот момент… — Ты понимаешь, что тебе повезло бы встретить конец именно так. Быстро и почти безболезненно? — Понимаю. — Ты знаешь, как это происходит обычно? Гермиона чувствует нестерпимый жар во всем теле, и ей кажется, что у нее поднимается температура. В груди начинается зуд, и первый привычный кашель от лепестков срывается с ее губ. Она пугается на мгновение, но мастер отвлекает ее, снова обволакивает своим голосом, спокойствием и энергией, которую она чувствует по всему телу. — Гермиона? Ты знаешь, как это происходит обычно? Она снова кашляет и сводит брови, обеспокоенная этим. — Да. — Как? — уточняет Ёсида. Гермионе перестает нравиться этот разговор, ее инстинкт орет, чтобы она бежала, но в то же время мозг спокоен, и она чувствует, что должна ответить. — Если цветы сразу не поразят сердце или не заполнят легкие, то в последней стадии начинается неконтролируемый рост, и они полностью покрывают человека, разрывая мышцы и кожу… — она кашляет и кривится от боли. — Больной может быть еще жив при этом? — интересуется мастер так мягко, будто действительно не знает ответ. — Да. Но рано или поздно цветок доберется до сердца или легких, в худшем случае — человек умрет от потери крови. — Долго это состояние может длиться? — расспрашивает он ее, и Гермиона, сквозь пробивающееся раздражение, начинает понимать, для чего он ее расспрашивает. Интересуется, насколько полная картинка есть в ее голове. Боль в груди начинает выталкивать все мысли. — Кому как повезет, — хрипло отвечает она, потому что горло саднит. — Хорошо, — кивает мастер Ёсида и смотрит, как Гермиона начинает кашлять еще сильнее, с тяжелыми протяжными и короткими вдохами пытаясь захватить воздух в моменты, когда кашель отступает. Она хочет вырвать одну ладонь, чтобы прикрыться рукой, но у нее это не получается, потому что его хватка становится неожиданно сильной. Гермиона сгибается пополам, когда новый приступ кашля сотрясает ее тело и изо рта начинают снова отхаркиваться лепестки. Она слышит низкий голос Снейпа и бросает туда быстрый взгляд. Ей не хочется, чтобы он видел ее такой, чтобы смотрел, как она давится цветами, хрипит, пытаясь сделать вдох, сгибается от боли. Их глаза на мгновение встречаются. Гермиона взглядом просит его отвернуться. Но он смотрит на нее внимательно, пристально, равнодушно, со спокойным интересом ученого. Конечно, ведь раньше он никогда не видел, как она откашливает цветы. — Ты не думала, почему так получилось с теми цветами, ведь болезнь отступила? — голос Ёсиды заставляет ее отвести взгляд. Гермиона издает мучительный стон от новой порции физической и душевной боли, которую поднимают в ней лилии, рвущиеся наружу. Она пытается уже силой вырвать руки, но он держит невероятно крепко. — Я… я не знаю… Она задыхается, кашель нестерпимый. Сердце бешено бьется от страха, цветы душат, крепче обхватывают ее стеблями. — Пожалуйста, хватит… Гермиону охватывает паника, когда болезнь, дремлющая и коварная, поднимает свою голову и снова причиняет страдания. Ей очень больно физически, но в душе еще больнее. Слезы мокрыми дорожками текут по щекам, капают на лепестки нежно розовых лилий. — Мне… мне… Она хочет сказать ему, что ей больно, но вдруг понимает, что не может дышать. Она наконец врывает одну руку, в ужасе хватается за шею, раздирая ее ногтями, и пытается сделать вдох. — Хорошо, — тихо говорит мастер, а потом прикасается к ее виску пальцами, и для Гермионы все заканчивается.***
Когда Грейнджер начинает кашлять, Северус впервые чувствует, как по телу бегут мурашки. Из всех проявлений этой болезни, вот этот испуганный взгляд, когда кашель раздирает ей глотку, и каждый ее частый вдох звучит как последний, производят на него гораздо большее впечатление, чем все, что он видел до этого. Сначала он не понимает, что делает мастер Ёсида. И когда приходит это осознание, что он пробуждает в ней болезнь, его охватывает такая ярость, что Снейп едва не проклинает его. Уже тянется к палочке, но Поппи и Минерва проявляют недюжинную сдержанность, повторяя, что все идет как надо. Северус злится все равно. Ни ему, ни Гермионе никто не сказал, что именно ее ожидает после вот такого держания за ручки. Но остальные предупреждены. Хотя, судя по всему, им все равно страшно. Снейп замечает, как девчонка Уизли сначала закрывает лицо руками, а под конец, когда Гермиона начинает откашливать кровавые лепестки, уже рыдает на плече бледного Поттера, который, не отрываясь, словно завороженный, смотрит на все, что происходит. Ее брат же вообще отворачивается, нервно дергая ногой. Сердце Северуса стучит неспокойно. Это все до жути ему не нравится, но он не вмешивается. Хотя ему хочется. Особенно в момент, когда Гермиона сгибается пополам, он даже делает шаг вперед, чтобы прекратить это издевательство, но на него тут же налетают бывшие коллеги, словно разъяренные птицы. А потом он встречает ее взгляд, и по позвоночнику простреливает холодный импульс. В нем столько боли и страха. Она как раненная лань, смотрит на него большими карими глазами. Так доверчиво… пока ее тело снова не содрогается в кашле. А Северус в тот момент даже удивляется такому странному сравнению, родившемуся в его голове. А потом она обмякает в руках Ёсиды, и тот с легкостью подхватывает ее на руки, хоть и кажется очень худощавым и старым для подобных подвигов. Но Северус знает — это потому, что Гермиона легкая, как пушинка. В тот момент, когда мастер укладывает ее на больничную кровать, все так и стоят, замерев, и в ожидании смотрят за дальнейшими его действиями. Ёсида открывает рот девушки и достает цветок. Соцветие словно само тянется к нему. Он берет его в руки, а потом кладет ладонь на грудную клетку Гермионы, и она начинает дышать, словно Ёсида приказал цветам отступить. Впрочем, насколько Северус может судить из того, что успел узнать и прочитать, это действительно так. Мастер мог сдерживать болезнь почти так же, как и объект влюбленности, контролируя рост цветов максимально долго. Конечно, со временем они переставали поддаваться контролю, потому что накопленная в них магия превышала силы даже самого опытного мастера и передаваемой им энергии становилось недостаточно. Но сам факт этого поражал. И то, что уснувшую больше недели болезнь он пробудил за каких-то десять минут, это при условии, что сам Северус находился совсем рядом, наводило на определенные мысли. Снейп грустно усмехается, когда его взгляд пробегает по множеству лепестков, которые лежат на полу. Он только сегодня, несколько часов назад дразнил ее по поводу лилий и вот, пожалуйста. Надо же, раньше его желания никогда не сбывались так быстро. Нужно быть аккуратней с ними рядом с Грейнджер. Гермиона дышит, но в себя не приходит. А мастер в это время внимательно рассматривает цветок, который чуть ли не светится жизнью и энергией в его руках. В нем так много магии. Северус даже задается вопросом, это магия болезни или магия Гермионы? — Какая сильная и окрепшая магия дремлет внутри мисс Грейнджер, — говорит вдруг мастер, оборачиваясь к шокированным молчаливым зрителям, и показывает соцветие. — Посмотрите: какой яркий цвет, какой размер, а эту магию… вы чувствуете? Цветы невероятно сильны. И это очень странно… Северус жалеет, что выпил кофе на ужин, потому что его неприятно замутило. Да. Он определенно чувствует странную магию, высокочастотную вибрацию энергии. Снейп знает, что его коллеги тоже, скорее всего, чувствуют это. — Что странно, мастер Ёсида? — интересуется Минерва, нервно откашливаясь и с тревогой поглядывая на бледную девушку. — Странно и удивительно одновременно то, что при набранной магии такой силы, на мисс Грейнджер нет ни одного цветка или другого симптома. Это невероятно. — Что вы имеете в виду? — Мастер Ёсида, значит ли это, что Гермионе угрожает опасность? — голос Поппи тоже звучит странно. — Да, ей угрожает опасность хотя бы потому, что в ней живет ханахаки. И оно набралось сил. Я знаю, что ситуация мисс Грейнджер весьма необычна. Она была на одной из последних стадий, судя по вашему рассказу, — Ёсида смотрит на Помфри, — но потом, при появлении профессора Снейпа, — он переводит взгляд темных глаз на Северуса и совсем без страха или напряжения выдерживает его, — произошел откат. С этого момента все пошло не так. — Что именно? — взволнованно и нетерпеливо интересуется Макгонаггал. — На последней стадии обычно могут помочь лишь чувства — настоящие, но насколько я знаю из вашей истории, чувства здесь исключены, — он выжидает драматическую, на взгляд Северуса, паузу. В этот момент его самого, вероятно, должны придавить стыд и вина. Снейп презрительно хмыкает. — Но болезнь все же отступила. Или сделала вид, что отступила… — Вы говорите так, будто это что-то разумное, — поднимает взгляд и сипло произносит Рон, который все это время следил немигающим взглядом за дыханием Гермионы. — Конечно, разумное, молодой человек. Это магия. Она всегда имеет свои помыслы, — спокойно поясняет Ёсида. — То есть, вся эта болезнь, это магия, которая с развитием цветов становится сильнее и сильнее? — уточняет Гарри, все еще поглаживая Джинни по спине. Она уже успокоилась, но все еще словно прибита эмоциями. — Да, с каждым днем она крепнет. И подавляет ее обычно только магия того, в кого человек влюблен. Или магия мастера. — Но что не так здесь? — деловито интересуется Поппи. — Все не так, — Ёсида вздыхает и чуть хмурится. — Я внимательно слушал вас, мадам Помфри. И мне казалось, что вы что-то знатно путаете. Именно поэтому я пробудил болезнь, чтобы убедиться самому. Ведь сейчас, глядя на мисс Грейнджер, можно подумать, что болезнь находится в самой начальной стадии. Нет цветов, почти здоровый вид, чистое дыхание, — он снова выдерживает паузу, и это уже начинает бесить Снейпа. — Но проблема в том, что она уже находилась на последней стадии. И ее уже не должно быть в живых. Появление профессора Снейпа что-то изменило. Нарушило. Ёсида вдруг сжимает в руке лилию, и она рассыпается черным пеплом. Это привлекает внимание Снейпа. Таким же пеплом, как в той самой колбочке, где хранился его лепесток. Северус едва не стонет от такого расточительства, но лишь крепче стискивает зубы. А Ёсида тем временем отряхивает руки, трет их между собой и вдруг начинает водить над телом Гермионы, закрыв глаза. Сначала ничего не происходит, а потом пространство над ней начинает подсвечиваться ее силуэтом, который яркими магическими всполохами что-то сообщает им. Ёсида открывает глаза и спокойно смотрит на результат. Кажется, он его не удивляет. — Для вас наглядно показано, где уже распространилась болезнь, — говорит он, и Поппи тихо бурчит под нос ругательство. Северус ее понимает. Светится весь силуэт Грейнджер, кроме разве что ступней. — Поражено все тело. Мисс Грейнджер, по-хорошему, должна уже умереть. Но, видимо, магия выбранного ею партнера каким-то чудом сдерживает магию ханахаки. Но за свою практику я такого не встречал… на этом этапе болезни. — У вас большая практика? — холодно интересуется Снейп, даже не пытаясь скрыть сомнение в голосе. — Семьдесят лет, — спокойно отвечает Ёсида, а потом снова показывает на Гермиону и обращается ко всем. — Я полагаю, сейчас мисс Грейнджер носит в себе крайне нестабильную… — он запинается, пытаясь придумать подходящее слово, — это можно сравнить с маггловским оружием… бомба. В мисс Грейнджер именно бомба. И что может спровоцировать взрыв, я не знаю. Ведь она уже давно должна была взорваться. — То есть, причиной может послужить даже недолгое отсутствие… Объекта влюбленности? — В том числе, — кивает Ёсида. — Кто знает, что болезнь воспримет как сигнал. Поэтому операцию нужно провести в самое ближайшее время. Откладывать я не советую. Северус вскидывает брови и многозначительно смотрит на Минерву, как бы говоря «ты ему не сказала?». — Да, мастер Ёсида, — вдруг подает голос Поппи, — насчет операции. Мисс Грейнджер пока еще не уверена. — О, кажется, она вполне уверена, — бурчит Джинни, впервые подавая голос и выпрямляясь. — Мисс Уизли! — возмущенно повышает голос Минерва. Начинается спор, раздражающий гвалт. Северус пару минут выжидает, что директор прекратит этот балаган, но этого не происходит. Взглянув на нахмурившегося Ёсиду, Снейп говорит негромкое «заткнитесь» таким тоном, что все моментально замолкают. — В ваших спорах нет смысла, — чеканит он резко и раздраженно. От всей этой ситуации у него дергается губа в оскале. Все вокруг почему-то совершенно забывают, ради кого они собрались, пытаясь доказать друг другу, что лучше знают, что для нее нужно. — Пусть мисс Грейнджер скажет сама.***
Испуганный вздох и сбившееся в галопе сердце больно ударяются о грудную клетку. Гермиона дергается, пытаясь подскочить, но чья-то рука не дает это сделать, придавливая к кровати. Она озирается и вздрагивает, когда видит перед собой Ёсиду. Пытается отстраниться. Он с пониманием смотрит на нее и мягко произносит: — Лучше не двигайтесь, дайте себе время. Гермиона отмечает, что теперь обращение официальное. — Что произошло? — хриплый вопрос слетает с губ, и взгляд против воли скользит по людям, выискивая лишь одного. Темный взгляд трепетом отдается внутри, Гермиона выдыхает и уже спокойнее ложится удобнее, когда мадам Помфри подкладывает под ее голову подушку. Мастер Ёсида под трагичное молчание и вздохи, полные сожаления, рассказывает ей то, что рассказал другим несколькими минутами ранее. Горло сдавливает спазмом, когда она смотрит на светящиеся линии над своим телом. В палате все молчат, да если бы и не молчали, она бы слышала только шум в ушах. — Сколько у меня времени? — Гермиона поднимает взгляд на мастера. — Боюсь, его нет, — мягко отвечает он, и девушка отрывисто кивает. — Операцию нужно провести как можно скорее, ритуал сложный, и мне нужно подготовиться. Повисшую неловкую тишину разрезает голос Гарри. — Гермиона, пожалуйста… — он звучит с такой мольбой и отчаянием, что слезы накатывают на глаза в один миг. Ей хочется вскочить и обнять друга, она даже подается вперед, но внутри цветы тут же отзываются на движение, и она хватается за грудную клетку, морщась. «Мне тоже невыносимо страшно, Гарри», — думает она. — Дайте время цветам успокоиться, — Ёсида прикасается к ней, усмиряя своей силой цветы, и Гермиона с благодарностью кивает. Несколько глубоких вдохов, пока рука мастера лежит на ее плече. — И как… — она не поднимает глаз, — и как это будет? Она слышит, как Рон шумно втягивает воздух, замечает, как Джинни прикрывает рот рукой. — Я дам вам специальное зелье. После того, как вы уснете и зелье подействует, я начну проводить обряд. Это занимает обычно не более шести часов, но в вашем случае… Думаю, на операцию потребуется около десяти. Я выкорчую из вас и вашей магии все цветы. — Но некоторые не переживают операцию, — напоминает Гермиона. — Да, к сожалению, есть риск, особенно, когда речь идет о магии. Все зависит от того, как магия болезни срослась с вашей собственной. До операции это установить не удается. Только после того, как цветы уничтожены, становится ясно, что будет с пациентом. — Хорошо. А что со мной будет, если все пройдет хорошо? «Ты знаешь, Гермиона, черт возьми… ты знаешь». Ёсида начинает пересказывать ей все то, что она уже и так выучила наизусть. Гермиона нервничает и сжимает кулаки, комкая ткань. — Нет, — перебивает грубо и отрывисто. — Скажите, есть ли хоть шанс, хоть малейший шанс, что я буду что-то чувствовать? — У некоторых людей после операции наблюдается повышенная эмоциональная реакция, но как правило, спустя пару лет все равняется с остальными. Он не врет ей, говорит честно. Это то, о чем она и сама думала. По памяти первое время можно существовать как нормальный человек, а потом только отыгрывать, как психопат, свою роль в обществе. — Вы так говорите, будто много подобных людей знаете, — говорит Рон, вдруг перетягивая внимание на себя. — Конечно, знаю, я семьдесят лет имею с ними дело. К тому же, один из переживших эту болезнь перед вами. Повисает гробовая тишина и шокированные взгляды устремляются на Ёсиду. — Вы? — выдыхает Гермиона, теперь жадно бегая взглядом по его лицу, чтобы отметить поведение, взгляд, движения. — Мастера рейки — это люди с особой энергией. Именно эта энергия позволяет нам лечить людей и менять их жизни. Мы в нашей больнице работаем в основном с магглами, но также у нас есть отделение для волшебников. Как вы уже догадались, волшебники обращаются к нам лишь с одной болезнью… — Ханахаки… — заканчивает за мастера Рон и смотрит на Гермиону. Ёсида совершенно спокойно кивает и продолжает: — Но работать с магией Ханахаки может лишь тот, кто сам болел ею. Только так появляется способность чувствовать болезнь. А после обучения — управлять. Я заболел ею почти восемьдесят лет назад. — Вы не получили взаимность? — спрашивает Джинни и с сожалением смотрит на него. — Я и не искал ее. Это был человек, не способный любить других. — Да уж, — под нос шипит Гарри и бросает обвиняющий взгляд в сторону Снейпа. — И вы выбрали операцию? — Как видите. — Но… — Гарри все еще шокировано сканировал Ёсиду пристальным и напряженным взглядом. — Вы выглядите обычно… Ну, то есть, ведете себя нормально. Простите, я имел в виду… — Я понял вас, молодой человек, — снисходительно кивает мастер, останавливая неловкий поток речи Гарри. — Скажем так, я веду себя согласно общепринятым нормам поведения. Это несложно, — он усмехается и впервые в его взгляде можно заметить сталь. — В конце концов, даже обычные люди каждый день надевают маски и играют свои роли. Пока ребята общаются с мастером, Гермиона пользуется этой передышкой, стараясь собрать свои мысли и чувства в кучу. Она так растеряна и подавлена, что кажется, они разбегаются от нее, как муравьи. Поднимает голову и находит темные глаза. Впивается в них своими и смотрит прямо, внимательно. Она почти умоляет его дать ей хоть какой-то знак. «Покажи мне, что ты думаешь. Я не могу сама». Но его лицо ничего не выражает. Он равнодушно и со скукой наблюдает за происходящим, и Гермиона с трудом подавляет болевые уколы, расползающиеся внутри. Сердце бьется быстро и тревожно, как у пойманной в большие враждебные руки маленькой птички. Вырваться бы, улететь от всех проблем, оставить позади и Снейпа, и эту боль, и смерть. Только бы жить. Как все. Чувствовать. Любить. Обнимать. Быть теплом и светом, каким всегда была для других. Злиться, обижаться, психовать. Плакать и сожалеть. В этом жизнь. А не в отмеренных годах. Так ведь? Она с жадностью смотрит в лицо Северусу, загипнотизированная тьмой его радужек. Слышал ли он ее мысли? Видел ли ее чувства? Как сквозь толщу воды она ухватывает, как ее друзья заваливают Ёсиду вопросами. Рон задает вопрос, который заставляет ее вынырнуть из своих мыслей и прислушаться. — Почему тогда не у всех влюбляющихся людей появляется ханахаки? Ёсида кивает, со снисходительной улыбкой отвечая: — Если раскидать семена одного растения в горах, в степи и в песке — везде ли оно взойдет? — Э-э-э, — Рон морщит нос и чешет затылок, размышляя, — нет, наверное. — Именно. Как для растения нужна благодатная и подходящая почва, так и для подобной магии нужны определенные условия. — Какие? — Очевидно, нездоровые. «О да, интересно, какие условия создала я, чтобы обречь себя на это? Почему именно я?». Наверное, такой вопрос задает каждый, кто сталкивается с неизбежным. Она вздыхает. Невыносимо находиться здесь больше. Гермиона спускает ноги с кровати, чем привлекает всеобщее внимание. В этот миг ее пронзают взгляды всех находящихся в палате. Надежда, тревога, ожидание, интерес… она осматривает каждого. — Я решила.