***
С тех пор как мальчишка Уизли задал этот вопрос, а Ёсида ответил, Северус не мог найти себе места от нахлынувших мыслей. Ну конечно… с этой стороны он никогда не изучал данную тему. Даже подумать не мог, но сейчас вдруг слова мастера обретают новый смысл. В отношении Грейнджер по крайне мере. Хочется поскорее закончить эти бессмысленные речи и проверить эту теорию. Почему-то в груди от этого растекается неприятное чувство. Нет, оно никак не связано с девчонкой и с ожиданиями от нее. Но его задевает то, что полюбить его может кто-то нездоровый, искореженный, как он сам. Что не любовь это вовсе, а лишь зависимость. Больная, нехорошая, темная. Впрочем, он и так подозревал, не зря же ему вся эта ситуация казалась слишком странной. Он точно не герой детских сказок, и красавицы в его жизни не влюбляются в чудовища. Это не его история. Если в этом мире и существует что-то светлое, то явно не для него. От предвкушения покалывает пальцы, он так падок на новые знания и эксперименты. Но девочку жаль, конечно. Северус переводит на нее взгляд и думает, что настоящее преступление — лишить ее эмоциональности, способности чувствовать, ведь она просто средоточие эмоций. Такая живая. В одну минуту на ее лице может отразиться сотня эмоций. Он до сих пор гадал, как такое вообще возможно. Причем это не напоминало раздражающую инфантильность, она умудрялась сохранять что-то настоящее в себе. Это не было похоже на пустое, бессмысленное эмоционирование. Ее улыбки искренние, удивление неподдельное, тоска проникает своей безысходностью в душу. И печать недюжинного разума в больших карих глазах. А потом он слышит ее «никакой операции». Признаться, он видел, как изнутри ее терзали сомнения, она разрывалась, бесконечно торговалась, но выбрала тот путь, который посчитала соизмеримым своим принципам. Глупая. Подобная смелость — безумие. Но оно восхищением расцветает у него внутри. Наверное, примерно так же, как его любимые лилии в ней. Но все же чем больше он погружается в свою теорию, тем сильнее его охватывает злость. У девчонки проблемы с сепарацией, а разгребать это ему. Она умрет, а на его совести это будет висеть тяжелым камнем. Еще одна женщина, которую он не спас. Нет, если есть хоть малейшая возможность что-то исправить, он сделает это. Можно сколько угодно обманывать себя, что его это не касается, но правду это не изменит. Девушка умрет из-за него. И пока есть шанс не допустить этого, он его упускать не собирается. Северус готовится выслушать очередные споры или прекратить их, если потребуется, но все молчат, Поттер, как всегда, психует, Грейнджер в лучшей манере гриффиндора отправляет друзей спасать других вместо себя. Что ж, сил ждать больше нет. Схватить ее и отвести в дом Минервы, чтобы наконец выяснить то, что не дает теперь покоя. Он даже не замечает, что действует немного грубо, пока девчонка в страхе не шарит испуганным взглядом по его лицу. Он подходит к ней, отмечая, что она не отступает, и усмехается, когда замечает, что она гордо расправляет костлявые плечи.***
Снейп застывает рядом с ней, темным взглядом впиваясь в ее лицо. Тянет, не начинает разговор, давит на нервы. — Мистер Уизли задал чертовски верный вопрос, который меня натолкнул на несколько мыслей. Почему не у всех? А, значит, почему у вас? Когда его голос холодным рокочущим тембром разносится по комнате, Гермиону пробивает неприятная дрожь, которую она пытается скрыть, крепче сжав кулаки. Он смотрит выжидающе, а она не понимает, что он пытается сказать. — И что? — Почему, когда я очнулся летом, именно вы были в моей палате? — Я была на дежурстве, — спокойно отвечает она. — Ложь! — хлестко выпаливает Северус. — Вы врете мне, мисс Грейнджер! А я ненавижу, когда мне врут. Или вы скажете это сами, или мне придется залезть в вашу голову. Она сглатывает, хмурится. Его взгляд тяжелый и безжалостный. У нее создается впечатление, что чтобы она ни сказала, если это не будет тем, что он хочет услышать, оно будет приравниваться ко лжи. — Что я должна сказать? Почему была в вашей палате? Я просто зашла отдохнуть от суеты к пациенту, которого сей факт бы не смутил. — Отдохнуть, полежать, потрогать… Пунцовый румянец растекается по бледным щекам Гермионы. Она все это время надеялась, что он не заметил, не запомнил, что она его касалась. — … Погрустить о папе с мамой, — издевательски продолжает Северус, и она вскидывает на него потемневший обиженный взгляд и замечает довольную улыбку. Он убирает палочку и, словно хищник, загнавший свою жертву в угол, знающий, что ей некуда бежать, наслаждается тем, что видит: — Да-а. Как это трогательно. Вы так скучаете по родителям, вас так изводит чувство вины и непоправимости, что вы — намеренно или случайно — начали перекладывать свои чувства к ним на меня. Гермиона хмурится, несколько секунд осознавая, что он сказал, а потом кривится: — Что? Нет! Фу… Вы в своем уме? Даже думать об этом ей противно. Но Снейп вскидывает бровь и склоняется к ней так близко, что его нос почти касается ее носа. У Гермионы едва не останавливается сердце от такой близости. — Припереться к полумертвому мужику, который никогда вас особо не жаловал, прямо как ваш папочка, и проводить у него все свое свободное время, зачитывая до дыр мамину книжку, а потом влюбиться в этот труп, переложив на него все свои нереализованные дочерние чувства. Так все было, мисс Грейнджер? Он почти кричит ей в лицо, а Гермиона пытается справиться со слезами стыда, возмущения и непонимания. Что он такое несет? Это же просто бред! — Вы и сами знаете, что это так, — уже спокойнее, без давления, произносит он и выпрямляется, глядя на нее сверху вниз. — Я для вас всего лишь образ вашего отца. Извращенный, неправильный, принятый за нечто другое… — Нет! — справившись с комом в горле, наконец выдавливает Гермиона. — Никогда даже в мыслях я не соотносила вас и моего отца, не сравнивала… Это бред. — Тогда как родилась эта… кхм, любовь — неправильное определение. Болезнь! — Я… я просто видела в вас нечто большее, чем школьного профессора. Ваша история не оставила меня равнодушной, — Гермиона говорит неуверенно, пытается подобрать верные слова, но из-за невероятного нервного напряжения и близости Снейпа у нее все мысли превращаются в кашу. Щеки горят от этого неловкого разговора, ладошки потеют. Она снова смотрит в его глаза, видя там насмешку и недоверие в ответ на ее слова. Это заставляет ее теряться еще больше. Вдруг она очень тихо произносит: — Я никогда не видела в вас отца. Он вскидывает бровь, смотрит брезгливо. Не верит. Испытывает отвращение к ней, потому что думает, что она снова врет ему. Гермиону это злит до стиснутых зубов. Понимая, что ступает на тонкий лед, она, прищуриваясь, смотрит прямо в его глаза. По щекам ползет жар, когда она произносит: — А что тогда вас держит рядом с давно умершей женщиной, если не вина? Или вам это можно называть любовью? А мне нет? На последних словах ее голос срывается из-за дрожи. Сказать такое в лицо Снейпу — даже для гриффиндорца — сопоставимо с подвигом. Его лицо чуть бледнеет, он наклоняет голову, пронзая сосредоточенным взглядом, и ничего не говорит. Гермиона понимает, что сегодня они впервые говорят, как люди, у которых есть какие-то отношения. Непонятные, сложноопределимые, но их уже трудно охарактеризовать как рабочие или формальные. Они без конца лезут друг другу в душу, и такое не проходит бесследно. От его молчания становится еще хуже. Гермиона пытается смягчить свои жестокие слова: — Я понимаю, что не всегда бывает красиво и правильно, как в книжках, — тараторит она, и его бровь изгибается еще сильнее, — но это не значит, что возникшие чувства — это последствие травмы, вины или чего-то еще… — У вас именно так, — припечатывает безапелляционно. Гермиона снова злится. Да как ему доказать? Что он заладил? Что пытается ей донести? Набирает в грудь побольше воздуха. — Вы — не мой отец. Я никогда не ждала от вас отцовской заботы… — Потому что вы ее никогда не получали и не знаете, чего бы вы хотели, — перебивает он, не жалеет и бьет по больному. — Вы ничего не знаете!.. Она резко замолкает. В голову приходит безумная мысль, безрассудная. Не давая себе времени передумать и пользуясь тем, что он так близко и не сможет разгадать и пресечь ее действия, Гермиона вдруг встает на носочки, хватается за его плечи и, зажмуриваясь, приникает к его губам. От быстрого биения сердца дрожат руки. К черту, к черту все! Заавадит ее сейчас — так тому и быть. Его губы сомкнуты, они жесткие и неприветливые. Он не отвечает ей, стоит, замерев, но не отталкивает в ту же секунду. Гермиона целует его, чувствуя, как в груди разрастается снежная лавина подступающих рыданий. От унижения, безысходности и простого стыда. Шершавым горячим касанием его рука привычно обхватывает ее горло, забирая контроль, чуть сдавливает и отстраняет от себя. Как всегда. Снейп невозмутим, словно ему каждый день приходится терпеть нападки девушек, которые жаждут его поцеловать. Не злится. Смотрит на нее долгим взглядом, оценивая блестящие глаза, дрожащие губы и общее состояние на грани срыва. — Опять цветы? — спрашивает он с издевкой, а в глазах она замечает странный блеск. Гермиона закусывает губу, сдерживая слезы, и, отворачиваясь, быстро качает головой. — Нет. Я сама. Наступает тишина, давящая и тревожная. Гермионе хочется, чтобы Снейп отпустил ее или уже сжал настолько сильно, чтобы все это закончилось. Хочется скрыться хотя бы от него. Она знает, что от себя не получится. Легкое, поглаживающее и чуть ощутимое движение его большого пальца вдоль жилки на шее едва не выбивает почву у нее из-под ног. Пальцы сжимаются сильнее, притягивают к себе, вторая его рука скользит по ее талии, прижимает ближе. Он склоняется к ней, глядя на ее губы. Медлит. Словно раздумывает. Поднимает глаза и встречается с медово-золотистыми. Она ощущает его дыхание на лице, а сама не дышит. А потом ее ресницы трепещут и закрываются, когда его губы все-таки накрывают ее. Когда она целовала его, ей казалось, что они жесткие, грубые, неспособные на нежность. Но сейчас от поцелуя подкашиваются ноги, потому что так чувственно ее никогда никто не целовал. Его пальцы зарываются в ее кудри на затылке, он удерживает ее легкой хваткой. Целует неторопливо, нежно, словно пробуя ее на вкус, как гурман. Захватывает то нижнюю губу, то верхнюю, вызывая дрожь в теле и головокружение. Гермиона обнимает его, скользнув руками по плечам, хочется зарыться в волосы, но она не решается, только сосредотачивается на его губах и твердом теле. Между ними нет и грамма пространства, а она чувствует желание сократить его еще сильнее, хотя ближе уже некуда. Тело перестает слушаться, она чуть ли не обмякает в его руках, а когда его язык оглаживает ее губы, Гермиона издает такой чувственный стон, полный восхищения и настоящего наслаждения, что тело Северуса моментально реагирует на него. От простого поцелуя с ним никто и никогда так не стонал. Когда он замечает, что от переполнявших ее чувств, эмоций и желания Гермиона скоро сорвется, он целует ее последний раз и поднимает голову. Она прячет лицо у него на груди, наслаждаясь тем, что он поддерживает ее за талию и все еще прижимает к себе. Девушка слушает его ускоренное сердцебиение и чуть ли не смеется от счастья в этом моменте. Он захотел ее поцеловать. Сам захотел. Эта мысль фанфарами орет в голове. Северус дает им несколько минут отдышаться и прийти в себя. Хотя, скорее, он дает их ей. Гермиона ощущает, как спустя несколько минут мышцы его напрягаются, и понимает, что все — момент прошел. Не поднимая головы, она задет тихий вопрос: — Это подарок в честь прощания, сэр? Несколько мгновений снова царит тишина, а потом он берет ее за плечи и отстраняет от себя, оглядывая внимательным взглядом лицо девушки. — Мы не прощаемся, мисс Грейнджер. Вы достаточно интересный экземпляр, чтобы мы закончили на этом этапе. У вас есть буквально десять минут, чтобы собрать свои вещи. Мы уходим, пока сюда не нагрянули ваши спасатели. Гермиона, не ожидавшая ничего подобного, ошарашенно смотрит на него, а потом чувствует, как он ее подталкивает и быстрым шагом поднимается наверх, кидая напоследок: — Десять минут.***
Она управилась за пять. Пара взмахов волшебной палочкой, накинуть верхнюю одежду и даже завернуть немного ужина с собой, на случай, если они не смогут зайти в волшебное кафе и будут сторониться маггловских заведений. Когда Северус спускается вниз, облаченный в тяжелую дорожную мантию, Гермиона уже ждет его у выхода. Ловит его бесстрастный взгляд, которым он окидывает ее с ног до головы, а потом они выходят на улицу, удаляются на несколько десятков метров и заходят в не освещенный фонарем проулок. Он протягивает ей руку, Гермиона торопливо и крепко хватается за нее, а затем, с глухим хлопком, они трансгрессируют. Гермиона сразу понимает, что они оказываются где-то на окраине Лютного. Она не была конкретно в этом месте, но общую атмосферу и старые темные здания узнать нетрудно. Да и его обитателей тоже. Сейчас было не позднее время, поэтому улицы даже здесь были заполнены странными людьми и не только. Оборотни, гоблины, бывшие егеря, странные изгои-колдуны. Она идет за Северусом, стараясь не отставать ни на шаг. И жалеет, что он отпустил ее руку, сейчас бы она не отказалась от крепкого пожатия его пальцев. Ей не по себе в таких местах. К ней принюхивались, хватали за мантию, рассматривали в упор, заставляя сильнее надвигать капюшон на лицо. — Эй, малышка, а ты точно не потерялась? Гермиона вскрикивает, когда чья-то огромная ладонь обхватывает ее за талию, разворачивает на ходу и рывком прижимает к себе. Огромный оборотень сейчас мало напоминает человека, близится полнолуние, но говорить умеет, к сожалению, и думать тоже. Он окидывает ее лицо чуть более внимательным взглядом, и в его глазах мелькает узнавание. — Вы посмотрите, — он склоняется к ней, уже явно принюхиваясь, — подружка Поттера забрела проведать поверженных врагов. Зря ты сюда… Вспышка темно-фиолетового заклятия, ударившего прямо над правым ухом оборотня, заставляет его оскалиться, вскинуть голову и Гермиону отпустить. Она тут же бросается от него в сторону, за спину Северуса. — Какого хрена? — бросает ей Снейп раздраженно. — Я… — Неважно, — отмахивается он, а потом его голос меняется, становится нахальным, с издевательскими нотками: — Зря ты трогаешь подружку Поттера, — Снейп медленно приближается к оборотню, совсем без страха. А тот яростно рычит, сжимая кулаки. — Неужели ты думаешь, что она тут одна? — Сне-е-е-ейп, — он выплевывает его имя и шагает вперед. Оборотень такой огромный, что даже высокого Северуса превосходит ростом, и Гермиона начинает всерьез переживать за него. Ну вот зачем они сюда пришли, а? — Ты тоже зря сюда явился, сукин сын… — Ты прямо сейчас мстить мне начнешь или дождешься стаи? Не вижу здесь твоих ребят. Ни одного. Оборотень крепче сжимает кулаки и челюсти, так, что играют желваки, но с места не двигается. А Снейп издевательски хмыкает и, отвернувшись, хватает Гермиону за локоть, и они двигаются дальше. Она не смеет и слова пискнуть. Двигается туда, куда он направляет. Вскоре они останавливаются возле неприметной деревянной двери, и Северус негромко стучит. Не сразу, но дверь им открывает старая страшная ведьма. Окидывает недобрым взглядом, но отходит в сторону, пропуская внутрь. Северус бросает ей несколько серебряных монет и, не говоря ни слова, подталкивает Гермиону к лестнице, ведущей на второй этаж. Едва дверь в небольшую комнату за ними закрывается, Гермиона оборачивается рывком к Снейпу и твердо говорит: — Он выследит нас здесь. Нужно убраться из Лютного. — Скоро уберемся, — не глядя на нее, отвечает Северус, проверяя окна и закрывая ставни. Накидывает несколько заклинаний и снова идет к двери. — Сидите тут ради своей безопасности. Я вернусь максимум через двадцать минут. — Нет, — Гермиона с недоверием смотрит на него. — А если он явится сюда. Или начнется приступ? — Так постарайтесь не умереть за двадцать минут, мисс Грейнджер. Справитесь? — его губы рассекает издевательская усмешка, а потом он захлопывает дверь. Слышится звук поворачивающегося замка и его удаляющиеся шаги. Отлично, теперь она еще и заперта. Гермиона оглядывает комнату немного брезгливым взглядом. Уборку это помещение не видывало не один месяц, пахло затхлостью и старостью. Из мебели была только кровать, хлипкий столик и такой же стул рядом с ним. Зачем они здесь? Что он задумал? Гермиона только сейчас поняла, что не задала ни одного вопроса, полностью доверившись ему. Он сказал — она сделала. Беспрекословное подчинение. А сейчас понятия не имеет ничего об их дальнейших планах. Вспоминает их разговор и морщится. Даже думать об этом противно. Что за идиотские мысли всплыли в его просветленной голове? Не проходит и пяти минут после ухода Северуса, а Гермиона чувствует себя не в своей тарелке. Накатывает слабость и легкая паника. От безвыходности она садится на кровать, опираясь на спинку. Усталость растекается по телу. День выдался крайне эмоциональный, тяжелый и очень длинный. Первое першение в горле и кашель царапают глотку. Цветы не успели успокоиться, потревоженные и возбужденные от последних событий вечера. Она тяжело вздыхает, приготовившись к очередным мучениям.***
Северус тихо приоткрывает дверь, тенью проскальзывая в комнату и сразу же выхватывает в тусклом освещении одинокой свечи силуэт Гермионы на кровати. Несколько лепестков лилий валяются на покрывале рядом, а сама она сидит, привалившись спиной к изголовью кровати с закрытыми глазами. Снейп на мгновение замирает. Она спит? Не может же быть… В пару шагов оказывается рядом и проверяет пульс. Гермиона даже не двигается. Она теплая и живая, к счастью. Он ловит себя на мысли, что она его напугала. Но тут же натыкается взглядом на лепестки лилии и добавляет про себя: жаль было бы прерваться на этом этапе. Лепестки бережно укладываются в колбу и отправляются под чары стазиса. В этот момент Гермиона открывает глаза и вздрагивает от нависшей фигуры над собой. — Мерлин, вы меня напугали, — хрипло шепчет и откашливается, но уже без цветов. Замечает в его руках колбочку с лепестками и задумчиво произносит: — Может, у них есть срок годности? Как у обычных цветов. — Я уже думал, что без магии они становятся обычными, — Северус подносит лепестки к глазам и чуть трясет. — Но вы видели когда-нибудь, чтобы обычный цветок превращался в какой-то пепел? Конечно, она не видела такого. Но внезапно ее осеняет мысль: — А что, если он рядом с вами становится таким, — медленно произносит она, и Северус переводит на нее заинтересованный взгляд, побуждая рассуждать дальше: — Мастер Ёсида своей силой творит с цветами такое, превращает в пепел. Но ваше с ним влияние на ханахаки схоже. Он обучен управлять ими, а вы имеете влияние, потому что я… — она лихорадочно подыскивает слово, чтобы не произносить те самые слова. — Потому что я выбрала вас. Вы подавляете их магию окончательно, и они рассыпаются, когда находятся вне моего тела. Северус хмыкает. — В этом есть смысл, мисс Грейнджер! Она кивает, польщенная тем, что он признает ее догадки. — Но меня поразило другое, — Гермиона смотрит, как он убирает склянку в свою сумку и щелкает застежкой мантии, отбрасывая ее на спинку стула, куда садится и вытягивает длинные ноги. — Похоже, вы обладаете невероятной магией, раз способны оказывать настолько сильное влияние на болезнь. — В черной магии нет ничего невероятного, мисс Грейнджер! Она создана, чтобы разрушать все, на что имеет хоть малейшее влияние. Гермиона сводит брови. — Причем здесь черная магия? — А вы считаете, что я эльф лесной, который с каждой веткой готов договариваться? — он качает головой. — Это еще раз доказывает, что вы влюбились в человека, абсолютно не зная его. Посмотрите на меня, мисс Грейнджер, и вспомните мой путь. Темные искусства изучались мною с раннего детства, я Пожиратель смерти, и в моей магии уже давно нет ничего светлого, — заметив ее шокированное лицо, Северус усмехается: — Впрочем, не обольщайтесь. Ваш Ёсида тоже обращается к темной магии, чтобы управлять болезнью. Как я и сказал — подавлять и разрушать — удел темных магов. Гермиону эти слова заставляют задумчиво погрузиться в свои мысли, а Северус поджимает губы, почему-то испытывая раздражение в этот момент. Хочет добавить что-то, объяснить ей чуть больше, но он дергает головой и откидывает эти порывы. Сжимает переносицу пальцами, отвлекаясь от Грейнджер. Он не планировал задерживаться здесь, но так уж вышло, что люди, которые раньше не подводили ни разу, теперь тоже сидят со связанными руками. Министерство знатно взялось контролировать то, что всегда можно было обойти при желании. Сейчас его волнует, что они накинули на весь остров плотный сильный барьер, отключивший Британию от любых перемещений магическим путем. Любые попытки гасились жестоким образом и было уже несколько неприятных прецедентов. Это создавало определенные проблемы и отнимало время. Его связи, нарабатываемые годами, все равно, так или иначе, приведут к тому, что необходимо. Но более сложным путем. — Сэр? — видимо, Грейнджер заканчивает думать, и Северус, вздохнув, поднимает голову. — Что мы здесь делаем? И что собираемся делать дальше? — Сегодня утром мы отправимся из Дувра в Кале, а там, мисс Грейнджер, нас будет ждать портал. Ее глаза расширяются от удивления, предвкушения и еще черт знает чего. Северус иногда просто не успевает улавливать ее эмоции. — Для чего нам портал? Он видит, как в ее глазах проносятся сотни предположений и ни одного верного. Правда ее мысль о том, что он забирает ее в свое убежище на доживание, как какую-то зверушку из приюта, его веселит. Снейп усмехается и произносит, наслаждаясь произведенным эффектом: — Мы отправляемся в Австралию, Грейнджер.