***
Гермиона неуверенно смотрит в зеркало, медленно обводя свое отражение взглядом. Светлое летнее платье по длине чуть ниже колен облегает ее фигуру в талии, а на бедрах свободно расходится в широкую юбку. Платье, купленное на распродаже во время прогулки этим летом, где Гермиона открывала Джинни новый мир под названием торговые центры. Тогда жизнь хоть и казалась такой сложной и непонятной, но была у нее, равно как и у других. Тогда она и подумать не могла, что покупает это платье не для того, чтобы сходить на свидание с Роном, как и планировала, а чтобы надеть в свои последние дни. Гермиона раздраженно трясет головой, словно желая выкинуть плохие мысли. Наклоняет голову, критично рассматривая себя. С плеч она лямки спускает, и это кажется ей слишком откровенным, поэтому Гермиона, подумав, натягивает их назад, скрывая плечи и чуть прикрывая торчащие ключицы. Придирчиво осматривает свою худобу и бледность, кажется себе невзрачной. Приглаживает копну волос, распушившуюся после душа, и чуть улыбается, потому что воспоминание об утреннем разговоре пронзает ее предвкушением и нервной дрожью. Она закрывает глаза, закусывает губу и прижимает руку к животу. Она бы могла сказать, что там внутри бабочки от влюбленности, но знает правду — чувствует цветы. Северус будоражит ее, несмотря ни на что. Селит в ее душе и теле такой ураган ощущений, что он сбивает с ног, заставляет сдаться на их волю, даже если знает, что ничего хорошего это не принесет. Рука Гермионы медленно поднимается к груди, и она прижимает руку к долбящему сердцу. Пару часов назад она проснулась, когда уже начинало вечереть, от приступа удушливого кашля, выплевывая кровавые лепестки. И не могла нормально вздохнуть до тех пор, пока руки Северуса не коснулись ее, заставляя выпрямиться. Он убирает ее волосы с лица, запутавшиеся в волосах цветы, стирает кровь со рта, смотрит встревоженно, а Гермиона лишь закрывает глаза, замирая в его спасительных объятиях. Он ее доза обезбола. Каждый раз как прямое введение в вену. И она подсаживается на это. Как наркоманка. Осознает, что закончит передозом, но каждый раз хочет все больше. Она всего лишь спит в другой комнате, проходит не более восьми часов, а болезнь требует его, душит ее. И цветы так больно сжимают сердце, не отпускают, даже когда Северус рядом. Ему приходится просидеть с ней не менее двадцати минут, чтобы Гермионе стало получше. Когда он уходит, она принимает душ, высушивается и подбирает платье из своего небольшого гардероба. За это время солнце низко опускается к горизонту, удлинив тени, которые вскоре обещают пропасть совсем. Когда ханахаки совсем отступает, Гермиона чувствует себя отдохнувшей и спокойной после пробуждения и душа. Она решает отбросить муки совести по поводу хозяев дома. Изменить это она не может, а изводить себя бессмысленно. Как и обвинять Снейпа. Теперь это не имеет смысла — все уже сделано. Поэтому, затолкав совесть подальше, Гермиона решает насладиться последними днями рядом с Северусом, родителями, в невероятном месте, похожим на рай. Она ловит себя на мысли, что оно могло стать ее домом, если бы она не заболела. Она выходит в кухню, желая заглянуть в холодильник и что-нибудь перекусить, впервые ощущая невероятный аппетит, но, открыв дверцу, натыкается взглядом на вино и вскидывает брови. А ведь она никогда его не пробовала, хотя сколько раз мама предлагала налить ей бокальчик за ужином. Гермиона решительно достает бутылку, сыр и фрукты, находит штопор и немного хмурится, пытаясь разобраться в этой нехитрой конструкции. Методично прокручивая штопор, Гермиона не замечает, как к ней сзади подходит Снейп. Обходит стойку, вставая напротив девушки, и приподнимает бровь, не скрывая легкого удивления при взгляде на бутылку красного Мерло, которую она мучает. Гермиона готовится давать отпор, но уголок его губ слегка приподнимается в понимающей усмешке, и он забирает у нее бутылку, чтобы помочь открыть. Пока он отвлекается на вино, Гермиона позволяет себе рассмотреть Северуса. С трудом удерживает рот закрытым, чтобы не выглядеть глупо. Северус переодевается в черную майку, поверх накидывает рубашку, а дранные джинсовые шорты, сидящие на бедрах, завершают этот нетипичный образ. Он словно скидывает с себя темный, угрожающий ореол и даже десяток лет и выглядит почти обычным человеком. Гермионе он не напоминает профессора. Простая смена одежды невидимой чертой отделяет профессора Снейпа и просто Северуса. И этот новый Северус гипнотизирует ее, влечет к себе еще больше, она с трудом отводит взгляд, когда он поднимает свой. Молча достает два бокала и аккуратно разливает напиток, после чего протягивает один бокал Гермионе. Она медленно подносит к губам, делает небольшой глоток, глядя на Снейпа. Он тоже смотрит на нее, изучает. От его взгляда ее сердце бьется чаще. Он больше не смотрит колюче и равнодушно. Она его интересует, Гермиона видит это. Считывает на интуитивном уровне его невербальные знаки. Вот только интересует она его как объект исследования или как девушка? Терпкий вкус с фруктовыми нотками взрывается во рту. Некоторое время они молчат и, несмотря на некоторое напряжение между ними, Гермиона чувствует себя хорошо и спокойно. Словно ей не нужно больше бежать на износ, и этот шанс наконец остановиться она ценит очень высоко. Кожу ласкает ветер, залетающий в настежь открытые двери кухни, которые ведут на террасу, а дальше к океану. Волосы щекочут ее оголившиеся плечи, и Гермиона чувствует себя очень женственно. — Как вы узнали про отца? — она на интуитивном уровне чувствует, что сейчас подходящее время для разговора. Северус делает небольшой глоток и чуть наклоняет голову. — Вы пропитаны горечью этих отношений, все в вас связано с этим. Гермиона грустно улыбается. — С папой всегда было сложно. Вы никогда не задумывались, почему дети попадают к таким родителям? — Дети их не выбирают. Многие люди не заслуживают быть родителями. — А вы, сэр? Хотели когда-нибудь стать родителем? — Никогда. — Боитесь быть плохим отцом? — Боюсь, что мне будет просто все равно. — Думаете, такое возможно конкретно в вашем случае? — Я слишком часто наблюдал такое в жизни, чтобы обольщаться на свой счет. Они замолкают, глядя в глаза друг другу, и в этот момент каждый думает о своем отце. — Но у вас хотя бы есть сердце. — У меня его нет, мисс Грейнджер, перестаньте уже верить в сказки… Гермиона прищуривается, вспоминая, как просто он бросил Империус. Поджимает губы. Она все равно будет высматривать в нем хорошее. Его много, просто оно скрыто. Гермиона в это верит, ей этого достаточно. Она чуть улыбается, не отвечая ему, не хочет спорить. Ее загадочная улыбка привлекает его внимание, но Гермиона подхватывает бокал и, делая неторопливый глоток, выходит на террасу, подставляя лицо прохладному вечернему ветру. Шум океана ласкает слух, умиротворяет. Гермиона оборачивается через плечо, бросает взгляд на Северуса, даже не понимая, как игриво сейчас выглядит. А потом впервые открыто и широко ему улыбается и подносит бокал к губам.***
Северус не отрывает от Гермионы взгляда в проеме двери. Что с ней? Куда делась кроткая бывшая ученица с благоговением и бесконечным уважением смотрящая на него? Или… почему он больше в этой игривой молодой девушке не видит свою ученицу? Почему не может разглядеть раздражающую обузу? Она широко ему улыбается. Неужели флиртует? Глупая, бесстрашная девочка. Сама не ведает, что творит, с кем играет. Она делает глоток, рассматривая что-то вдали, а он медленно осматривает ее, от красивого профиля с острым носом и упрямым подбородком, затем медленно скользит взглядом ниже, по наполовину открытой спине, узкой талии и округлым бедрам. Признаться, мало у кого могло получиться вызвать в нем интерес. Тем более за столь короткий срок. Погруженный в свои старые чувства и разрушительные эмоции в виде вины и сожалений, он был скован и равнодушен к женщинам. Они его интересовали только в моменты, когда нужно было сбросить напряжение. Для всего остального у него была Лили. Точнее, воспоминания о ней, а если быть еще точнее — вина перед ней, привязавшая его к образу подруги юности. Насколько бы много он не понимал, избавиться от этого не мог. У него просто не было возможности. Сначала рана была слишком свежей, а затем в поле зрения появился ее сын и новый смысл жизни, заключенный в его спасении. В это время образ его подруги становился все светлее и божествененнее, пока не превратился во что-то святое. Северусу никогда в голову не приходило завести отношения. Не с его характером, грузом прошлого и отсутствием будущего. Но инстинктивных требований тела и жажды простого плотского удовольствия он не был лишен. Но Гермиона… Возможно, дело было в том, что он знал ее очень много лет. А когда согласился остаться с ней, взял под свое покровительство, волей-неволей сам сделал ее особенной. С ней у него изначально пошел странный сценарий, который поселил внутри слишком много чувств и эмоций. Она вызывала неподдельный интерес, как объект исследования, была уникальной в своей болезни, новой. Но ловушка в том, что это была не просто болезнь, это ханахаки. Северус каждый раз понимал, что эта девочка болеет этой редкой болезнью, потому что каждую минуту влюблена в него, что даже когда молчит или смотрит волком в ответ на его грубые слова, испытывает чувства, убивающие ее. Каким бы равнодушным он ни был, игнорировать сей факт удавалось с трудом даже поначалу. А потом, совместные приемы еды, беседы о болезни, зельях, трансфигурации, жизни, войне… Это все сближало, открывало ему ее с другой стороны. В которой она была просто девушкой, которая могла поддержать интересную беседу, вовремя замолчать, беспрекословно подчиниться или… вот так бессовестно и открыто флиртовать с ним. Кажется, Австралия раскрепостила ее, заставила позабыть об их ролях. Хотя только ее ли? Он бы все отдал, чтобы когда-то совсем другая женщина поверила в него хотя бы на толику того, как верила Грейнджер. Чтобы углядела в нем хорошее тогда, когда оно в нем еще было. Пока он не выжег все темной магией, ужасными поступками и безжалостностью. Северуса вырывают из мыслей голоса. Гермиона оборачивается и встает к нему в профиль, убирая волосы, которые лезут в лицо из-за поднимающегося ветра. Она тепло и с нежностью улыбается кому-то. До него доносятся обрывки приветственных фраз. Какие-то имена… — Да, Пол и Кристина уехали в небольшое путешествие и попросили нас присмотреть за домом, — Гермиона делает шаг кому-то навстречу, вытягивая руку, и, чтобы не потерять ее из виду, ему приходится пройти вперед: — Я Гермиона Гр… — она закашливается, пытаясь скрыть заминку. — Простите. Я Гермиона Снейп. Теперь закашливается Северус. Вино резко попадает не в то горло. — Да, мы друзья Кристины, — Гермиона заканчивает пожимать руки, и Северус медленно двигается к террасе. Как он и думает, навестить их решают Джин и Джоел Грейнджеры. Они, видимо, шли серфить, когда увидели Гермиону и завернули к ней. Грейнджеры облачены в гидрокостюмы и в руках доски наперевес. — Очень приятно, я Джин, а это мой муж, Джоел. Мы увидели новые лица и решили поздороваться, — миссис Грейнджер широко улыбается, в то время как ее муж с холодной оценкой обводит Гермиону взглядом. — Это же вас я видела с утра? Надо отдать ей должное, девушка держится легко и непринужденно. — Да-да, это были мы. Я рада, что вы подошли. Мы здесь никого не знаем. — Вы здесь не одна? — со сдержанной улыбкой, которая не касается глаз, интересуется Джоел как раз в тот момент, когда Снейп выходит из кухни и подходит к ним. Взгляды мужчин сразу сцепляются в какой-то непонятной схватке. — Северус Снейп, — он протягивает руку и крепким пожатием здоровается с отцом Гермионы. Тот и его окидывает оценивающим взглядом. — А вы… — Джин с детской непосредственностью переводит взгляд с Гермиона на Северуса. — Отец. — Муж. Они произносят это одновременно и на лицах Грейнджеров застывает странное выражение шока с попыткой удержать вежливую улыбку. Гермиона не сдерживает смеха, обнимает Северуса за талию, прижимаясь всем телом, и говорит: — Он любит так пошутить, извините, — она прижимается щекой к его груди, вдруг отмечая, что между их кожей лишь тонкая ткань его майки. Эта мысль учащает сердцебиение. — Разница в возрасте. Ее голос выдает хрипотцу, и Гермиона откашливается. На лицах Грейнджеров отражается понимание и облегчение. — Вы катаетесь? — Джоел указывает на океан. — Нет. Ответ Северуса звучит резко, и Гермиона поспешно добавляет. — Но я бы очень хотела. Просто никогда не пробовала. Светлые глаза Джоела холодно впиваются в лицо Снейпа, потом не менее холодно смотрят на Гермиону. — Моя жена будет рада, если вы присоединитесь к нам завтра в обед. Обещают хорошие волны, а мы с удовольствием вас поучим. — Правда? Я… да… — ее голос дрожит, Гермиона с таким восторгом произносит это, что от ее радости их соседи немного теряются. Северус обнимает девушку за талию, чуть впиваясь пальцами в ее тело, но она игнорирует это, даже не замечая. Джин тоже радостно кивает. — Да, приходите, у меня в гараже есть старая доска, попробуете на ней. Для начала это отличный вариант. — Спасибо, я буду очень рада. — Тогда, может, вы и поужинаете с нами? — вдруг посмотрев на мужа, предлагает она. — Завтра к нам должны были прийти Пол и Кристина, но, раз они уехали, мы с радостью познакомимся с их друзьями. — Звучит хорошо, — вдруг соглашается Северус, кивая. — Мы придем. — Отлично, — белозубая улыбка Джин не перестает сиять на ее лице. — Тогда встретимся в обед, Гермиона? — Да, до завтра, — Гермиона не может сдержать улыбки, глядя на мать. — А мы пошли катать, — восторженно указывает на океан Джин. — Вы видели эти волны? Вопрос риторический, потому что Джин не дожидается ответа и торопится за мужем, едва ли не бежит. А волны и правда устрашающие. Северус и Гермиона стоят так еще несколько мгновений, его рука, лежащая на талии, двигается вверх, потом вниз, останавливаясь на пояснице. Он чувствует ее учащенное сердцебиение, дыхание, она борется с неловкостью, но не отстраняется. — Гермиона Снейп… — тянет Северус нарочито насмешливо, потом берет ее за подбородок и поднимает голову. Ее щеки заливает румянец смущения и алкоголя. Она опускает глаза, не глядя на него. — Звучит как проклятие. Не находите? Она поднимает на него удивительные золотисто-коричневые глаза, которые таковыми делают таящиеся в них чувства. Ее губы шевелятся в тихой фразе: — Скорее, как мечта, сэр. Северус проводит большим пальцем по линии челюсти, поглаживает нежную бледную кожу, чувствует, как она сжимает кулачки, комкая его рубашку. — Для такой умной девушки вы удивительно глупы, порой. По крайней мере в отношении взглядов на жизнь и выбора мужчин. Гермиона молчит, опускает взгляд на его губы. Северус знает о чем она думает, словно цветы или чувства, одно из них, отключает ее разум, самосохранение, страхи. Она видит цель и подбирается к ней, сквозь страх, правила и любые границы. И даже не понимает, в какую ловушку сама себя заводит. Ведь одно и то же действие значит для них так по-разному. Как бы он ею не восхищался, как бы не переживал за нее и не горел жаждой знаний и помощи, для него поцелуй — всего лишь поцелуй. Но для нее… не-е-ет, для нее поцелуй означает куда больше. Вот и сейчас, он чувствует лишь ее тело, прижатое к его торсу и груди, костлявое, но тем не менее все равно соблазнительное, в которое будет так приятно погрузиться. Он чувствует простое желание отыметь ее, в то время как она растворяется в чувствах в этот момент. Едва Северус осознает это желание, все наваждение уходит, как отлив, оголяя неприглядную правду, что он снова бессовестно пользуется ее доступностью. Тогда как должен лишь помочь, оберегать, как старший, как ее профессор, в конце концов. От собственных порывов становится противно, холодок пробегает по спине, и он так резко отстраняется от нее, почти отталкивая Гермиону от себя, что она едва не падает. Поднимает растерянный и обескураженный такой резкой переменой в поведении взгляд. — Сэр? — Спектакль можно закончить, мисс Грейнджер, ваши родители больше на вас не смотрят, — он поправляет рубашку и, презрительно посмотрев на нее, добавляет: — И впредь, соблюдайте дистанцию. У ваших необдуманных действий могут быть последствия. Гермиона моргает быстро, пытается понять, потом, просто принимая как данность, берет себя в руки. — Простите, сэр, — хрипло говорит она, опуская взгляд, чтобы скрыть обиду. — Я, наверное, забылась. Она обхватывает одной рукой другую руку, в которой держит бокал с вином. От той игривой девушки не остается и следа. Теперь она пристыжена и прибита эмоциями. Гермиона неосознанно сутулится, отворачивается и, желая скрыться, уходит с террасы в сторону океана. Северус чувствует себя отвратительно. Сжимает кулак и челюсти. «Черт! Наказывать других за собственные эмоции… Как это жалко, Снейп», — думает он, глядя ей вслед. Собственно, а какое ему должно быть до этого дела? Ей бы тоже не мешало помнить о том, что он профессор. Северус едва не стонет от досады, когда внутренний голос напоминает о том, что это он позабыл о субординации, пару дней назад, решив проверить, насколько эта связь вообще возможна. Он тихо ругается себе под нос и уходит в дом. Сейчас ему хочется что-то покрепче вина.***
Намного позднее, когда ночь опускается на землю и приносит прохладный ветер и неспокойный шум океана, Северус все так же работает с лилиями. Распивая найденный в баре виски, он внимательно осматривает колбочки, в которые помещены собранные цветы, записывает изменения. Сейчас они поникшие, словно от палящего солнца растения выглядят почти увядшими. Северуса это беспокоит, он не хочет, чтобы и эти экземпляры рассыпались в пепел. Он никогда не трогает их руками, всегда достает и убирает с помощью палочки, словно брезгует касаться или просто страшится. Кажется, что они часть Грейнджер. И это все равно что прикасаться к ней. И Северус знает, что это неправильно. С того момента, когда он провел эксперимент и оторвал лепесток, он больше не трогал цветы, сегодня вечером смахивал с ее волос, но старался не касаться. Но сейчас ему приходит в голову одна мысль и он протягивает руку, берет сосуд и, откупорив его, достает небольшой цветок лилии руками. Цветок лежит на его раскрытой ладони, пока Северус рассматривает его и другой рукой, осторожно проводит по соцветию, распрямляя лепестки. И вдруг удивленно выдыхает. Соцветие, словно живое, шевелится в его руке, набирая силу цветения прямо на глазах. Расправляет лепестки и листья, становится ярче, оно почти светится от набранной магии, а тонкий аромат становится гуще и насыщеннее. Это удивительно. Северус крутит его в руке, осматривая, подмечая каждую деталь, параллельно делает записи. Отмечает, что все собранные образцы тоже набирают силу, медленнее, чем тот, что в его руке, но все же. Как завороженный, он смотрит на них и приходит понимание — они все связаны. Невидимой нитью, магией. Снейпа неожиданно прошибает холодное осознание. Если цветы связаны, Гермиона наверняка тоже что-то должна ощущать. Но что? Он быстро опускает цветок в колбу, и тот хоть и остается таким же набравшим силу, но сильно теряет свою яркость. Это снова и снова удивляет Северуса, его влияние. Вся эта магия, установившаяся связь. Что же происходит с бедной девочкой, когда вот это живет внутри нее. Он еще раз убеждается, насколько эта связь нездоровая, неправильная. Снейп спускается вниз, на террасу, где еще совсем недавно из своего окна заметил Грейнджер, но ее там уже нет. Впрочем, это неудивительно. Время уже позднее, она наверняка ушла спать. Северус окидывает взглядом пустую бутылку и оставленный стакан и вскидывает бровь. Очевидно, что для нее это многовато. Северус усмехается, когда понимает, что завтра у Гермионы наверняка будет раскалываться голова. Интересно, это ее первое похмелье? Вдруг до него доносится тихий стон, который совершенно определенно не был стоном боли. Снейп озирается в поисках источника звука, но рядом никого нет. Взгляд натыкается на настежь открытое окно, из которого ветер вытащил невесомые занавески и теперь нещадно трепал их на ветру. Эта комната прямо под его комнатой, и он знает, кому она принадлежит. Северус медленно движется к окну, хотя знает, что лучше развернуться и уйти. Но любопытство, забота или простое желание контролировать всех и вся ведут его вперед, и он останавливается как вкопанный, выхватывая в тусклом свете то и дело прячущейся луны образ Грейнджер, раскинувшейся на широкой кровати. Его темные глаза жадно скользят по ее разметавшимся волосам, закушенной губе. Она откидывает голову, проводит одной рукой по шее, сдергивает лямки своего платья, обнажая грудь, сжимает жадно, и Северус чувствует, как у него пересыхает во рту. Дыхание учащается в такт ее, когда он прослеживает движение второй руки. Ноги Гермионы раскинуты, подол платья скомкан на животе, но чертова тонкая простынь, которой она прикрылась до пояса, скрывает от его глаз подробности, но не характерное движение руки. Еще один несдержанный стон срывается с ее губ и бьет по его оголенным нервам. Он чувствует, как в штанах становится тесно, знает, что должен уйти, но не может отвести от нее взгляда. Сейчас она никаким образом не напоминает ему студентку, его совесть послала к дьяволу все правила и статусы. Сейчас Гермиона была просто девушкой, которую он в данный момент желал. И в голове Северуса возникает безумная мысль войти к ней в комнату. Интересно, что она сделает? Конечно, он знал, что она сделает. Пожалуй, она единственная девушка, в чьей лояльности к себе он полностью уверен. Хотя Гермиона называла это любовью. Раздается более протяжный стон, дыхание становится прерывистей, движения быстрее, она хнычет и закрывает рот рукой, а Северус не может отвести от нее взгляда. Она выгибается, поджимает ноги, утыкается в подушку лицом, переворачиваясь на бок, и Снейп видит только ее обнаженную спину. Костлявое плечо, торчащие лопатки. Какая же она хрупкая. Или болезнь сделала ее таковой? Северусу трудно сейчас размышлять о худобе Гермионы, перед глазами совсем другие образы, да и теснота в штанах мешает думать. Последний раз взглянув на замершую фигуру, он тихо уходит в свою комнату.***
О своем решении допить бутылку в одиночестве вчера вечером Гермиона на утро очень жалеет, когда встает с больной и кружащейся головой. Хотя, признаться, пить, лежа на шезлонге на террасе, глядя на яркие и очень близкие звезды на ясном небе, слушая шум океана, бесценно. Это приносит неимоверное удовольствие и особенную атмосферу, пусть на душе в тот момент у нее и было паршивей некуда. До сих пор ощущалось это больное чувство отверженности, ненужности. Она не понимала Снейпа, не понимала его поведения. В один момент он ведет себя с ней на равных, проявляет знаки внимания как мужчина, а в другой — гонит от себя, стыдит, снова включает профессора. Это изматывало Гермиону. И дошло до того, что этот огонь внутри стал почти невыносимым. Щеки девушки стыдливо заалели, когда она вспомнила, как вчера удовлетворяла себя. Вообще, раньше она так не делала. Но в разговорах с Джинни не раз проскальзывали намеки, что надо попробовать. Да, это было гораздо гораздо лучше, чем секс с Роном. Может, потому что Гермиона в это время думала о Северусе? Ведь она сгорала по нему, дотла. И с каждым разом это становилось все невыносимее. С утра она отбрасывает эти мысли, предвкушая день с родителями и ужин, который они закончат ритуалом возвращения памяти. Насчет этого она все еще сомневается, не хочет подвергать их опасности, новой порции боли. Но, поразмыслив, понимает, что в этом есть смысл. Именно ее одиночество, огромная нужда в заботе и помощи после войны толкнула ее к Снейпу, хотя, казалось бы, он последний человек, от которого она могла это получить. Наверное, изначально ее привела к нему сила, которую он всегда проявлял. И в которой она тоже нуждалась слишком. А потом она разглядела в нем что-то большее. А может, придумала о нем что-то большее? Завтракают они по отдельности. Гермиона демонстративно отрешенно накладывает в тарелку немного омлета, который он приготовил, и свежих овощей, наливает кофе и, подхватив еду, уходит на террасу, оставляя Северуса одного. Он провожает ее испытывающим и пристальным взглядом, но ничего не говорит. Она немного переживает из-за того, что давно не была рядом с Северусом, не говорила с ним. Не хватало, чтобы еще прямо при родителях начался приступ кашля. Они точно не готовы это увидеть. Но идти к нему ей не хочется. Он сказал держать дистанцию — отлично. Она послушная девочка и всегда делает так, как говорят учителя. Встреча с родителями начинается немного нервно, Гермиона переживает, слишком внимательно смотрит. Пытается скрыть чувства и эмоции, но это дается особо тяжело, потому что переброситься парой слов — это одно, а взаимодействовать вот так близко — другое. И отец совсем не помогает расслабиться. Джоел смотрит на Гермиону холодно, оценивающе, так, что от его взгляда хочется спрятаться, сжаться. Гермиона впервые отмечает сходство тяжести взглядов отца и Северуса. Пока Джин перебрасывается с дочерью разными шутками, подколами, мнениями, Джоел рассказывает ей основные правила, иногда бросая на жену хмурые взгляды, говорящие о том, что она ему мешает. Но Джин только смеется. Как и всегда. Лишь ее легкость, доброта и терпение позволили им прожить в браке столько лет, а еще абсолютная невосприимчивость Джин к колкостям Джоела. И, конечно, Гермионе хотелось думать, что любовь тоже. — Самое важное, тебе нужно научиться делать прыжок поп ап, поняла? — Джоел слегка касается Гермионы, направляя ее движения, а ей ужасно хочется, чтобы папа ее обнял. Так, как никогда не обнимал. Просто заключил в объятия, в которых она могла почувствовать себя наконец спокойно и защищенно. — Гермиона? — Да, — она тут же выполняет действие, пытаясь резко перейти из позиции лежа в позицию стоя. Понимает, что слаба настолько, что несколько повторов даются ей с трудом. Мышцы на ногах начинают гореть. Она тяжело дышит от физической нагрузки. — Боже, почему это так тяжело? Уголки губ Джоела слегка приподнимаются, но это не затрагивает глаз. Гермиона отмечает, что эта улыбка такая привычная, такая знакомая. Немое одобрение, которого она удостаивалась. Джин смеется, зарываясь пальцами в песок. — Если бы ты увидела меня год назад, точно не узнала, — говорит она, подставляя лицо солнцу и щурясь. Ее морщинки у глаз и четко очерченных губ красиво выделяются от ее живой мимики. — Начав просто кататься на доске, я быстро похудела и теперь влезла бы в свое свадебное платье. — Ты отлично выглядишь, — подтверждает Гермиона, утирая пот со лба. Потом смотрит на Джоела: — Может, в воду? — Ты еще ни разу не прыгнула хотя бы удовлетворительно, — говорит он и кивком снова указывает на доску. — Да-а, ты попала, он строгий наставник, — смеется Джин. — Милый, будь поласковее с девочкой, она впервые это делает. «Уж мне ли не знать, какой он строгий», — думает Гермиона, снова приступая к прыжкам и невольно вспоминая, как жестоко он учил ее плавать. Они вместе проводят еще пару часов, плавают и болтают, прежде чем разойтись до вечера. В основном беседы ведут Гермиона и Джин, Джоел покидает их раньше, а они качаются на волнах, сидя на досках, и обсуждают все на свете, цитируют Шекспира, и Гермионе очень хорошо с Джин, как будто не было между ними той пропасти, что она сотворила своими руками.***
— Нам нужно было придумать какую-нибудь легенду, — говорит Гермиона, нервно переминаясь с ноги на ногу перед дверью Грейнджеров. — Зачем? — Я не хочу путаться, когда мы будем общаться. — Я думал, мы сразу приступим к возвращению памяти. Зачем разводить лишние разговоры? От нее не укрывается его хмурый взгляд, она уже слышит шаги за дверью, спешащей им открыть Джин, и быстро тараторит: — Я хочу поужинать с ними. Пожалуйста. В ее взгляде столько мольбы, столько опасения, что после восстановления памяти они ее не примут, что Северус неожиданно соглашается, просто кивает, а когда открывается дверь, зачем-то обнимает Гермиону за талию. Она делает прерывистый вздох, напрягается от этого, но улыбка расцветает на ее лице в ответ на приветствие Джин. Ужин проходит прекрасно в основном благодаря Джин и Гермионе, которые раз за разом разряжают обстановку, что то и дело накаляют мужчины. Их похожие темпераменты и непохожие взгляды не дают им закончить мирно ни одну тему. Будь то правила розжига барбекю или взгляды на отношения. Но, несмотря на эти мелкие недоразумения, Гермиона наслаждается этим вечером, как и в детстве, помогая отцу жарить мясо, пока мама нарезает овощи и делает сэндвичи, не без помощи Северуса. Они долго сидят на террасе, едят, пьют газировки, разговаривают, и Гермионе хочется, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Но поднимается ветер и начинает крапать дождь, и Джин предлагает перейти в дом. Для Северуса это является определенным знаком — он дал Гермионе достаточно времени, тянуть до глубокой ночи смысла он не видит. И стоит им скрыться за дверью от любых посторонних глаз, как Северус быстрым движением достает палочку из заднего кармана и бросает в спину Грейнджеров заклятие, усыпляя их. Мягко левитирует на диван и, уложив, смотрит на Гермиону: — Готовы? — Я не знаю, — шепчет она, и слезы наворачиваются на глаза. — Стоит ли оно того? — Стоит ли рискнуть ради спасения жизни? — презрительно тянет Северус. — Даже и не знаю. — Вам не понять, — зло цедит Гермиона, сжимая кулаки. — Куда уж мне… Снейп выжидает несколько минут, но Гермиона так и стоит, молча глядя на родителей. Северус понимает, что она не решится, поэтому просто достает Укрепляющий раствор и протягивает девушке. — Им это пригодится, чтобы легче пережить последствия. Разведите в обычной воде в пропорциях три к одному, — глядя на замершую Грейнджер, он прикрикивает: — Гермиона! То ли эффект имеет его окрик, то ли ее имя, произнесенное им, но Гермиона вздрагивает, выхватывает флакон и быстро уходит на кухню. Достает два высоких прозрачных стакана и разводит зелье так, как и приказал Северус. Она оборачивается, чтобы снова уйти в гостиную, но тут взгляд цепляется за что-то знакомое на холодильнике. Гермиона перестает дышать, стаканы выскальзывают из ее рук и разбиваются, разлетаясь осколками стекла, а она медленно подходит к холодильнику, протягивает руку и снимает из-под магнита снимок узи — такой же, какой она видела в своем фотоальбоме, только новенький. «Это твоя первая фотография, милая», — говорила мама, целуя ее в макушку, когда она крутила в руках непонятный черный рисунок и никак не могла разглядеть там себя. Гермиона пару мгновений пытается вздохнуть, но выходит не сразу. Она срывается с места, не обращая внимание на то, что разрезает ступни разбитым стеклом. — Северус! — истерически кричит она, забыв о любой субординации. — Стойте! Она вбегает в гостиную и встречается с его раздраженным взглядом, который, впрочем, оценив ее внешний вид, сразу становится озабоченным. — Что случилось, Грейнджер? — настороженно интересуется он, осматривая ее и отмечая кровавые следы. Она выглядит немного безумно и напугано, поэтому он даже не обращает внимание, что она называет его по имени. А Гермиона, все еще ошарашенная, поднимает руку и показывает ему снимок. — Я передумала. Мы не будем возвращать им память.