Пепельный реквием

Поэты говорят, что мир спасется любовью, Но нам с тобой иной пример известен пока: Мир, залитый кровью, сожженный войною — Из-за любви дурака! Последнее Испытание — Легенда о вратах

Этот фрагмент можно читать под музыку: Anne-Sophie Versnaeyen, Gabriel Saban, Philippe Briand — The Path of Silence. Ставьте на повтор

На то, чтобы принять решение, у Кадзухи ушло меньше секунды. Поддерживаемый энергией Анемо, все еще стабильной несмотря на аномалии артерий земли, он бросился к золотому лучу. — Кадзуха, стой! — испуганно вскричал Итэр. Рука Кадзухи потянулась сквозь поток неземной энергии. Он прекрасно осознавал риск. Даже стоять рядом с золотым лучом было невыносимо тяжело, и Кадзуха чувствовал, как по телу одна за другой пробегают болезненные волны. Конечно, поток такой силы мог лишить его руки или даже убить. Но он не мог стоять в стороне. Не мог позволить Альбедо завершить начатое. В чем бы ни заключалась истинная суть «Стремительного натиска», план, который уже переломал жизни стольких людей, не мог принести ничего хорошего. Кадзуха слишком любил этот мир и не мог подвергать его такому риску. Пальцы соприкоснулись с золотым потоком. Тело пронзил импульс, от которого Кадзуха едва не лишился сознания. Сила, не совместимая с организмом человека, грозилась испепелить изнутри. Эта мощь… В момент соприкосновения Кадзуха ощутил ее природу. Слияние божественного и оскверненного, света и тьмы, жизни и смерти. Две противоположных силы, сталкиваясь в бесконечном противостоянии, порождали нечто новое — выходящее за рамки того, с чем мог совладать простой человек. Даже носитель Глаза Бога. — Малой! Сквозь руины пронесся всполох — это Кевин, забыв о том, как опасно в его состоянии применять свои способности, бросился к золотому лучу. Альбедо попытался остановить его, но дорогу ему одновременно преградили Итэр и Сяо. Замерцали вспышки. Красное пламя сталкивалось с черно-зелеными завихрениями и всполохами разных стихий. В тот же момент в руинах стали один за другим открываться порталы: для освобождения Кусанали Азару пришлось отключить все защитные механизмы, и теперь ничто не мешало Ордену Бездны свободно переместиться в святилище под Храмом Сурастаны. Кевину наперерез кинулся Гидро Вестник. Тот ругнулся, попытался уйти из-под атаки, но с другой стороны появился Маг Бездны. У Кевина не оставалось иного выбора, кроме как вступить в бой. Все происходило стремительно, но каждый миг длился для Кадзухи вечность. Он знал, что должен достать Архив Бодхи… любой ценой. Как в прошлом Аято не побоялся поставить на кон собственную жизнь ради уничтожения Кольца Изнанки, так теперь Кадзуха не мог допустить победы Ордена Бездны. Мысль об этом придавала сил, помогала тянуться все дальше сквозь золотой поток, но Кадзуха не знал, доживет ли до того момента, когда пальцы наконец соприкоснутся с Архивом Бодхи и разорвут эту страшную связь. Если ему не суждено выйти живым из этих руин… Кадзуха прикрыл глаза. Он не мог найти в себе силы закончить мысль. Сознание ускользало, а рука была все еще слишком далеко от Архива Бодхи. — Малой, блядь! Кевин, я… Прости меня… Кевин наконец сумел прорваться через противников и с разбега влетел в Кадзуху, оттолкнул его прочь от золотого луча. Они оба повалились на пол. В воздух взметнулось облако пыли. Кадзуха закашлялся. Руку жгло нестерпимым огнем. Перчатка сгорела, а кожу от кончиков пальцев до локтя теперь пронизывали красные прожилки, такие же, как у зараженных Кровью Текутли. К счастью, они постепенно исчезали. Пытаясь справиться с болью, Кадзуха прижал руку к себе — и тут же почувствовал, как его с силой ухватили за плечо. — Ты ебнулся! — Глаза Кевина пылали. Из-за использования сил красные прожилки продвинулись на правую половину его лица, почти добрались до глаза. — Ты, блядь, совсем не думаешь, что делаешь?! Помирать собрался? Услышав эти слова, Альбедо рассмеялся. Даже столкновение с двумя опасными противниками не умалило его спокойствия и уверенности в себе. Архив Бодхи был покорен его воле. Орден Бездны сражался на его стороне. Альбедо нечего было бояться. — Люди… Вечно идут на поводу у эмоций, а потому обречены терпеть одно поражение за другим. Кевин перевел на него яростный взгляд, попытался подняться, но не смог. Из-за отравления Кровью Текутли энергия, которая распространялась по руинам от Архива Бодхи, влияла на него сильнее, чем на других. И эта боль, которая стрелой пронзала голову с тех самых пор, как Небесный ключ занял свое место на постаменте… Кевин никак не мог понять, откуда она взялась. Связана ли она с воздействием Крови Текутли? Почему-то ему так не казалось. — Всегда делаете выбор в пользу дорогого вам меньшинства. — Альбедо с легкостью отразил удар Итэра и повернулся, чтобы дать отпор Сяо. — Вне зависимости от того, какие последствия это повлечет для всех остальных. Резко развернувшись, Альбедо бросился в сторону Кевина и Кадзухи красной вспышкой. — Блядь! — ругнулся Кевин. Он выставил руку, чтобы защитить их с Кадзухой ледяным щитом, но тут из ниоткуда выскочила Малая властительница Кусанали. Оказалось, она воспользовалась неразберихой, чтобы пробежать через поле битвы незамеченной. Решительным движением она раскинула над Кевином и Кадзухой мерцающий зеленый купол. Ударившись об него, вспышка разбилась. Кусанали вздрогнула, но выстояла. После долгого пленения и постоянной эксплуатации Мудрецами ее энергии она ослабла, а из-за аномалий артерий земли восстановить силы быстро не получалось. Несмотря на это, Кусанали была полна решимости защитить тех, кто в этом нуждался. Брови Альбедо приподнялись, словно он увидел нечто занимательное. Скользнув по Кусанали оценивающим взглядом, Альбедо счел ее неопасной и вновь сосредоточил свое внимание на отражении ударов Сяо и Итэра. Какой… паршивый расклад. Сяо и Итэр оба обладали немалым могуществом, но из-за аномалий в артериях земли их силы вели себя непредсказуемо. Кадзуха был ранен, Кусанали — измучена. К тому же руины безостановочно полнились силами Бездны. Если так пойдет и дальше, они все закончат как Азар. Кевин не мог этого допустить. Он потянулся к мечу, но пальцы пронзила дрожь. С каждой секундой энергия, исходившая от Архива Бодхи, становилась все более тяжелой, а боль в голове Кевина нарастала. Он не мог это контролировать, не мог, стиснув зубы, просто встать и продолжить бой. Он умел быть упрямым, но прямо сейчас сознание рвалось на части, а мир становился все более нечетким. Чтобы перебороть это, одного упрямства было недостаточно. — В чем дело? — встревожился Кадзуха. Кевин не знал ответа на этот вопрос. Помутненный взгляд упал на поток энергии вокруг Архива Бодхи. Возможно, это было лишь иллюзией, порожденной истерзанным сознанием, но Кевину показалось, что он видит в золотом сиянии силуэт. Не надо сопротивляться, Кевин. Так ты лишь усугубишь свое состояние. Кевин выдохнул. Этот голос, прозвучавший вдруг в голове, на миг ослабил боль, омыл разум приятными холодными волнами. За свою долгую жизнь ты стал слишком тесно связан с Воображаемым пространством. Нет ничего удивительного, что ты более остро чувствуешь происходящие в нем изменения. «Изменения?» Боюсь, ты уже не сможешь остановить происходящее. Но для нас с тобой это уникальная возможность. Так что… Силуэт в золотом луче повернулся спиной, как если бы собирался уйти. Кевин неосознанно потянулся за ним. Его не покидало ощущение, что, если этот голос исчезнет, его сознание окончательно расколется на тысячи фрагментов, а он сам исчезнет среди них. …Впервые за столько времени оставь борьбу. Позволь себе проиграть. Давай просто поговорим. С губ Кевина слетел вздох. Предложение звучало безумно. Сдаться? Позволить «Стремительному натиску» случиться просто потому, что таинственный голос не верит в возможность его остановить? Будь обстоятельства иными, Кевин бы рассмеялся и привычно поступил по-своему. Но он не мог. Не мог поступить по-своему, потому что у него больше не оставалось на это сил. Поэтому он решил поддаться. Закрыв глаза, он позволил себе провалиться глубоко во тьму, туда, откуда звучало несмолкаемое эхо голосов из далеких миров. Я по крайней мере рада, что даже спустя десять лет мы трое продолжаем быть друзьями и помогаем друг другу исполнить свои мечты. Если тебе правда искренне жаль, сделай то, что лишь в твоей власти. Остановись. Если бы однажды ты мог просто нажать на курок, чтобы спасти большинство… Что бы ты сделал? Кевин падал, падал и падал. Бесчисленные картины несуществующего прошлого и несбывшегося будущего наполняли темноту. То, что должно было оставаться на недостижимых ветвях Воображаемого Древа, рвалось через артерии земли в Тейват, и Кевин начал догадываться, в чем именно заключался план «Стремительный натиск». Он осознал истинное предназначение Небесных ключей. В этот момент падение наконец закончилось, и тьму озарила яркая вспышка. Высоко над головой колыхалась знакомая величественная крона, усыпанная розовыми лепестками, а под ногами плескалось звездное море. Сознание Кевина оказалось у Воображаемого Древа.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Спустя столько дней неудач и проваленных экспериментов Сахароза наконец поняла, что именно должна делать. Все это время ответ находился на поверхности. Ветряные астры, которые она принесла для своих экспериментов из Долины Ветров, смогли пережить воздействие Крови Текутли — и это было важнейшее открытие на пути к поискам лекарства для исчезнувших. Теперь Сахароза знала, что дело было не в самих ветряных астрах, а в накопленной ими селестиальной энергии. По словам Итэра, даже если бы у Сахарозы получилось выделить энергию из цветов, ее было бы недостаточно для очищения организма зараженных — с задачей такой величины могли справиться только Небесные ключи. Тем не менее, Небесные ключи предстояло еще отвоевать. Пользуясь их силой, исчезнувшие становились практически непобедимыми. В то же время поднимать на них руку было непросто: все они были бывшими друзьями или родственниками тех, кто против них боролся. «Нам нужно найти другой путь». Она вспомнила произошедший накануне разговор.               — Мы, очевидно, не можем исцелить исчезнувших без Небесного ключа. — Сахароза обвела взглядом собравшихся в доме на окраине Спрингвейла. — Тем не менее, мы знаем, что селестиальная энергия и Кровь Текутли вступают в противодействие. Моя догадка заключается в том, что, выделив определенное количество селестиальной энергии, мы сможем добиться примерно того же эффекта, что и у изобретенных Дотторе блокираторов. Дилюк задумчиво скрестил руки на груди. — Иными словами, временно лишить исчезнувшего силы, данной ему Кровью Текутли, и забрать Небесный ключ, — подытожил он. Сахароза кивнула. — Повторюсь, это лишь моя догадка. Итэр передал мне образец блокиратора, который они нашли в Дар аль-Шифа. Его слишком мало, чтобы использовать по назначению, но этого количества хватит для изучения и дальнейшего воспроизведения. Вот только без подходящего лабораторного оборудования сделать это будет трудно. Пока мы не знаем входящих в состав блокиратора компонентов, мы не можем гарантировать такой же эффект. — Тогда тебе нужно получить доступ к лаборатории, — решила Джинн. Сахароза прошла взад-вперед вдоль стола, беспокойно пропуская сквозь пальцы выбившуюся из челки прядь. — Да, но все мои записи об исследованиях и подходящее оборудование остались в Мондштадте. — Мы можем его вывезти? — спросил Герберт. Удивительно, но даже в такой отчаянной ситуации этот рыцарь, в обычное время работавший привратником Мондштадта, сохранял позитивный настрой. Глядя на спокойную улыбку, которая таилась в уголке его губ, Сахароза тоже успокаивалась. Поразмыслив, она вновь кивнула. — Теоретически это возможно. Практически… оборудование достаточно громоздкое. Нам понадобится транспорт, на котором его можно будет вывезти, и окно возможности. Фатуи установили над городом полный контроль и наверняка тщательно охраняют ворота. — Мы с Розарией обеспечим окно возможности, — решил Дилюк. — И заодно воспользуемся этим, чтобы вывести из Мондштадта как можно больше людей. Герберт показал большой палец. — Я придумаю, как обеспечить транспорт. На том и порешили.               Сейчас, когда наконец подошло время действовать, Сахароза могла лишь раз за разом обводить языком пересохшие от волнения губы. Они потратили немало часов на подготовку, но на стороне Фатуи сражался Орден Бездны, в их руках было семь Небесных ключей и семь опасных исчезнувших. Все могло пойти не так в любой момент. Ни один план не был достаточно хорош. На ее плечо легла рука. Обернувшись, Сахароза увидела Диону. Бессменный бармен «Кошкиного хвоста» была преисполнена решимости, и Сахароза, приободренная этим, резким выдохом попыталась привести мысли в порядок. Да, шансы на успех ничтожны. Но это все равно лучше, чем сидеть сложа руки и позволять Бездне так бесчестно использовать исчезнувших. «Господин Альбедо… Шесть лет назад я ничего не понимала». Перед глазами Сахарозы до сих пор стоял момент, когда в ее руках впервые оказался образец с Кровью Текутли. Задумчиво покрутив в руках пробирку с таинственной красной субстанцией, о которой Сахароза тогда не имела ни малейшего понятия, господин Альбедо подставил ее стеклянный бок солнечным лучам. Сахароза наблюдала за ним, затаив дыхание: будучи ученым, она не привыкла полагаться на предчувствия, но в тот момент не могла избавиться от мысли, что это их последняя нормальная встреча. Предчувствие не обмануло. Вскоре после этого господин Альбедо обернулся против Мондштадта, на долгих шесть лет стал заклеймен предателем и убийцей. Заметив взгляд Сахарозы, Альбедо вынырнул из состояния задумчивости, чуть улыбнулся, словно пытаясь попросить прощения за свое настроение, и протянул ладонь с пробиркой вперед. Он ждал, когда Сахароза возьмет ее, и Сахароза неуверенно потянулась к ней. — Что это, господин Альбедо? Он не дал ответа на вопрос. Вместо этого он сказал, что в этой пробирке содержатся ответы на многие вопросы о Тейвате, а после бросил фразу, которая отпечаталась в сознании Сахарозы, будто гербовая печать на расплавленном воске. О чем думал Дурин, когда нападал на Мондштадт? Действовал ли он по своей воле или, подобно Двалину, следовал за чужим злым умыслом? Шесть лет назад Сахароза не понимала, почему господин Альбедо вдруг ни с того ни с сего заговорил о Дурине. Но теперь она знала: таким образом господин Альбедо пытался ее подготовить. Тогда она оказалась не готова. Переход господина Альбедо на сторону противника ударил больнее ножа, и Сахароза на долгое время лишилась способности думать трезво. «Этого больше не произойдет. Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, и помогу вам освободиться от влияния Крови Текутли». Герберт сверился с часами и похлопал ладонью по рукояти клинка. — Пятиминутная готовность. — Будем надеяться, мастер Рагнвиндр не перепутает время по пьяни, — проворчала Диона. — Мастер Рагнвиндр не пьет, — удивленно отозвался Герберт. Диона с сомнением вскинула бровь. — Да? Тогда зачем ему нужна самая богатая винокурня во всем Мондштадте? — Э-э… — Герберт поскреб пальцем висок. — Мы правда собираемся сейчас это обсуждать? Сахароза вздохнула. Она до сих пор не могла привыкнуть к безобидным перепалкам Дионы и Герберта и все переживала, как бы они не начали ссориться. Заметив ее беспокойный взгляд, Герберт успокаивающе улыбнулся, и Сахароза в который раз решилась просто довериться своим спутникам. Тимми всегда говорил: беспочвенные переживания приводят только к проблемам с пищеварением. — Тридцать секунд, — следя за стрелкой на часах, проговорил Герберт. — Пятнадцать… Пять… Одна… Точно в оговоренное время со стороны северных ворот прогремел взрыв — это устроили диверсию в попытке привлечь внимание Фатуи Дилюк и Розария. На несколько минут, до первых приказов руководства, среди рядовых Фатуи воцарилась легкая неразбериха, и Сахароза, Диона и Герберт воспользовались этим, чтобы беспрепятственно проникнуть в город. — Действуем, как договаривались, — сказала Диона. Вскинув на прощание кулак, она умчалась через переулки. Герберт махнул Сахарозе и незаметной тенью взлетел на крышу ближайшего дома, откуда стремительно перебрался на городскую стену. Там он, ступая на удивление бесшумно для привратника, подкрался к несущему вахту застрельщику Фатуи. Сердце Сахарозы грохотало от волнения за друзей, но размышлять об успехе их части плана было некогда — стараясь держаться тени, Сахароза со всех ног припустила к алхимической лаборатории. К счастью, у Фатуи не было времени мародерствовать в городе, так что лаборатория осталась нетронутой. Первым делом Сахароза торопливо забросила в сумку свой дневник с записями и мелкие колбы с полезными компонентами. Затем, воровато оглядевшись, она убедилась, что рядом никого нет, и стала подготавливать оборудование к транспортировке. Не хватало еще, чтобы по пути что-нибудь взорвалось — в таком случае они не то что исчезнувших, они и себя спасти не сумеют. Ей на глаза попалась колба с лепестками ветряной астры. Та самая астра из Долины Ветров, пропитанная селестиальной энергией… Сахароза не была уверена, что от нее будет толк, ведь энергии в цветке было ничтожно мало, но все равно сунула колбу в сумку. Она уже собиралась разобрать аппарат для смешивания сложных элементальных компонентов, когда небо, темное из-за туч, разорвал золотой луч. Он исходил из Собора Барбатоса. Прямой, сильный, он стремился ввысь так, будто намеревался добраться до самого Небесного порядка. Приглядевшись, Сахароза разглядела на горизонте и другие подобные столпы. Неужели это то, о чем предупреждал Итэр? Неужели это… «Стремительный натиск»? Сахароза отвлеклась на столпы в небе, а потому не сразу заметила, как сзади подобрался застрельщик Фатуи. Грянул выстрел. К счастью, Сахароза успела увидеть отражение застрельщика в колбе и бросилась прочь из-под траектории удара. Пуля прочертила глубокую борозду на ее руке. Вскрикнув, Сахароза зажала рану и спряталась за алхимическим верстаком. — Ну, не прячься, — призвал застрельщик. — Чем быстрее ты выйдешь, тем быстрее все закончится. В чем смысл оттягивать неизбежное? Сахароза зажмурилась, пытаясь справиться с приступом боли. Сквозь пальцы бежала кровь. Она не может… не может умереть здесь. Она не может допустить, чтобы все закончилось вот так, в лаборатории, где они с господином Альбедо пережили столько открытий и хороших моментов. Это место не станет ее могилой. В конце концов, она знает его лучше, чем кто-либо другой. Действовать нужно было очень быстро. Сахароза ногой придвинула к себе ящик с алхимическими ингредиентами, схватила тот, что был запечатан в зеленой колбе. Руки, скользкие от крови, почти не слушались. Шаги застрельщика грохотали за верстаком. Сахароза прислушалась, пытаясь прикинуть, как далеко он находится. «Если понадобится, я пущу всю лабораторию на то, чтобы выжить». Выдохнув, она повернулась и швырнула колбу в направлении застрельщика. Раздался звон стекла — колба разбилась об мостовую. Следом послышался кашель застрельщика. По площади разнеслась немыслимая вонь, но у Сахарозы не было времени сетовать на дурные запахи. Склонившись над ящиком, она отобрала еще несколько полезных колб и приготовилась отбиваться. Красная, синяя, фиолетовая… Не давая застрельщику прийти в себя, Сахароза швыряла их одну за другой до тех пор, пока снарядов не осталось. Она придвинула следующий ящик. Мостовую укрывал ковер из капель крови. Стиснув зубы, Сахароза пыталась не думать о боли, потому что расплатой за потерю сознания стала бы смерть. Застрельщик все еще не побежден. Все эти компоненты не годятся. Нужно что-то особенное. Что-то, что позволит Сахарозе показаться из-за верстака и сбить противника с ног. Она ухватилась за колбу с прозрачной жидкостью и приготовилась к броску, но тут площадь огласил чей-то решительный крик. Раздалась череда выстрелов, которая сменилась стоном боли — тот принадлежал застрельщику Фатуи. Сахароза осторожно выглянула из-за алхимического верстака, ожидая увидеть Герберта или Диону, но ее глазам предстала высокая женщина. Ее светлые волосы, забранные в пучок, растрепались, зеленые глаза горели неистовством, а на рапире, которой она так ловко расправилась с врагом, отпечаталась кровь. — Скорее, поднимайтесь! Женщина в несколько широких шагов сократила дистанцию и протянула Сахарозе руку. Сахарозе ничего не оставалось, кроме как взяться за предложенную ладонь. Женщина рывком подняла ее на ноги, бегло осмотрела рану на ее руке и, поразмыслив, подала платок. Сахароза никак не могла поверить своим глазам. Ее спасительницей оказалась мама Тимми. — Во имя Барбатоса, Сахароза, что вы здесь делаете? — уперев свободную от рапиры руку в бок, спросила она. — Вы разве не знаете, что сейчас не самое подходящее время для лабораторных исследований? — Сахароза! На площади появился измотанный Герберт. Увидев, что Сахароза цела, он с облегчением вздохнул, но при виде мамы Тимми снова напрягся. Она окатила его презрительным взглядом — судя по всему, их связывали натянутые отношения. — А что ты здесь забыла, Хелма? — Твое разрешение сражаться с Фатуи, по всей видимости, — раздраженно ответила та. — Она спасла меня, — торопливо вмешалась Сахароза прежде, чем эти двое вцепились друг другу в глотки. Герберт одарил маму Тимми, Хелму, недоверчивым взглядом, но решил не спорить. Вместо этого он вытер о плащ окровавленный клинок, наспех сунул его в ножны и подбежал к Сахарозе, чтобы помочь ей перетянуть рану. — Я вывел из строя столько Фатуи, сколько мог, — доложил он. — Если они не пришлют сюда подкрепление, успеем выскользнуть до перестрелки. Где Диона? — Еще не появлялась. Надеюсь, она не попала в беду. Герберт чертыхнулся и наконец закончил перевязку раны Сахарозы художественным бантиком. — Ну вот, до свадьбы авось заживет. — Он обвел взглядом полуразобранное оборудование и ободряюще похлопал Сахарозу по здоровой руке. — Продолжай собираться. Я проверю, все ли в порядке у Дионы. — Что вы задумали? — нахмурила брови Хелма. Герберт не стал отвечать. Неопределенно поведя рукой, он умчался в ту сторону, в которой недавно скрылась Диона. Сахароза поняла, что объясняться с вечно недовольной мамой Тимми придется ей. — Ну, эм… — Вся решимость в одночасье рухнула, и Сахароза ощутила, как лицо предательски заливает краска. — Я… мм… Хелма вопросительно вздернула брови. — Ладно, не надо. Не так уж мне и интересно. — Сделав шаг к алхимическому верстаку, она опустилась на корточки и собрала оброненные Сахарозой части параметрического преобразователя. — Куда это положить? Сахароза с облегчением выдохнула. После всего, что случилось в ночь прибытия иностранных делегаций, она уже не знала, можно ли вот так просто доверять важные планы даже давним знакомым. Мама Тимми же не числилась в списке любимых людей Сахарозы. Эта женщина никогда не упускала возможности окатить других презрением и безостановочно навешивала на собственного сына ожидания, которым он не хотел соответствовать. Тимми никогда об этом не говорил, но Сахароза не раз замечала, как он страдает под гнетом своей матери. Работать с ней сообща было странно. Тем не менее, Сахароза отчаянно нуждалась в помощи. Оставленная застрельщиком рана отзывалась болью при каждом движении, поэтому у Сахарозы никак не получалось действовать быстро. Чего не скажешь о Хелме. Та разбирала лабораторное оборудование с такой скоростью и к тому же так умело, будто на досуге читала в академии Сумеру лекции по алхимии. Видимо, недаром Тимми вырос таким умником. — Почему вы не ладите с Гербертом? Наивно было рассчитывать на ответ, но Сахарозе было ужасно неловко молчать. Хелма хмыкнула. — А с чего я должна с ним ладить? Сахароза смущенно поскребла нос. Вот и поговорили. Что за глупый вопрос? Это же Герберт. С ним ладят все, кроме разве что вьючных яков, которых он по каким-то причинам активно недолюбливает. С другой стороны… Это же Хелма. С ней, наоборот, никто не ладит. Даже Джинн, и та относилась к ней с предубеждением. Непросто, наверное, быть человеком, который оттолкнул всех в своей жизни. Подумать об этом как следует Сахароза не успела: за спиной раздались шаги. Она развернулась, ожидая, что это вернулись Диона с Гербертом, и столкнулась взглядом с человеком, которого надеялась сегодня не встретить. Август. Его красные глаза смотрели устало, но как только он понял, что Сахароза его заметила, в них зажглись недобрые искры. Сахароза призвала катализатор. Август выхватил из ножен клинок. Взвившись на ноги, Хелма выставила перед собой рапиру, и на несколько мучительных мгновений все трое замерли, прицениваясь друг к другу. Рука Августа поднялась. Он прикоснулся ко лбу, точно пытаясь справиться с приступом боли, но затем решительно мотнул головой и бросился в атаку. Глаз Бога Сахарозы вспыхнул. Она не хотела драться с Августом, а потому выставила перед ним стену из энергии Анемо. Когда Август стал исчезнувшим, его Глаз Бога угас, но Кровь Текутли даровала ему новые силы, и теперь он раз за разом призывал красное пламя, вынуждая элементальный барьер Сахарозы трещать по швам. — Мне его не удержать! — вскричала Сахароза. Хелма наугад схватила из ящика колбу с очередным ингредиентом, но применять его не пришлось: из-за угла на полной скорости вывернула повозка. Впереди, ударяя по бокам лошадей вожжами, сидела Диона. Заметив Августа, она направила повозку прямиком на него. — Мы умрем! — высунувшись из повозки, вскричал Герберт. — Нет уж, — отозвалась Диона. — Я не планирую помирать. Я еще не разрушила винную индустрию Мондштадта! Глаза Августа расширились. Диона гнала повозку вперед как сумасшедшая, и ему ничего не оставалось, кроме как отскочить в сторону, пока его не впечатали в мостовую. Пользуясь тем, что он отвлекся, Сахароза атаковала Августа прицельной волной Анемо. Он заслонился рукой, но сильный, тщательно выверенный удар Сахарозы отнес его в сторону, к монументу исчезнувших. Диона отправила повозку в разворот и, когда та описала на площади смертельно опасную петлю, резко натянула поводья. Лошади остановились прямиком у алхимического верстака. — Ты сумасшедшая, — едва управляясь с языком, констатировал Герберт. Спрыгнув на мостовую, он покачнулся, но все же устоял и бросился помогать Хелме и Сахарозе переносить оборудование в повозку. — Вы чего так задержались? Вместо Герберта Сахарозе ответила Диона: — Столкнулись с Фатуи. По какой-то неведомой причине они стояли у совершенно пустой повозки и таращились в нее так, словно видели там по меньшей мере драгоценный клад! — О, — отозвался Герберт. — Должно быть, мы взяли повозку, на которой приехал в Мондштадт господин Сайно. Кли рассказывала, ему пришлось зачаровать ее, чтобы обвести вокруг пальца приставших к нему на пути Фатуи. Видимо, даже спустя столько времени чары не рассеялись. — Ох, — только и ответила Сахароза. В этот момент пришедший в себя Август начал медленно вставать. — Скорее, скорее! — поторопила Хелма. Затолкав в повозку остатки оборудования и перепуганную Сахарозу, Герберт забрался следом. Хелма вскочила на облучок. Стоять там во время езды было опасно, но не похоже, что ее это заботило — ухватившись за деревянную перекладину, она вооружилась рапирой, готовая отражать атаки Августа. — Уходим! — скомандовала она. Никто не назначал ее главной, но Диона не стала спорить. Потуже затянув хвост, она схватилась за поводья, и повозка сорвалась с места. Сахароза повалилась на пол. В беспорядочно составленных ящиках забренчали пробирки и колбы. «Только бы ничего не разбилось!» Снаружи мелькнула вспышка. Через пару мгновений затрещала ткань — в повозку угодил красный сгусток, сплетенный из энергии Крови Текутли. Повозку затрясло. Сахароза слышала, как захрипели лошади и как их копыта с утроенным усердием застучали по мондштадтской мостовой. Раздался окрик Хелмы: — Вы целы? Герберт высунулся из повозки, чтобы оценить обстановку. — Немедленно вернись обратно! — велела Хелма. — Ты что, отдаешь приказы рыцарю? — отозвался Герберт. Порывшись в ящиках, Сахароза сунула ему в руки колбу, в которой клубился голубой туман. Герберт не стал задавать лишних вопросов и швырнул колбу в Августа, который неотступно преследовал повозку несмотря на то, что лошади неслись прочь от городских ворот на огромной скорости. Чертова Кровь Текутли. Сахароза лихорадочно осмотрелась, пытаясь понять, чем можно задержать Августа, не причинив ему особого вреда. — Засунь свое рыцарство себе в зад! — рассвирепела Хелма. — Пускай ты невыносимый осел, ты все еще мой младший брат! — Надо же, — хмыкнул Герберт. — Сестрица, которая предпочла скрыть мое существование даже от собственного сына, потому что посчитала меня отребьем семьи, проявляет невиданную заботу. Спасибо, откажусь! У Сахарозы не осталось сил удивляться. Брат, сестра, да хоть внучатая племянница — сейчас главное было убраться из Мондштадта живыми. — А как ты предлагаешь мне рассказать ему правду? — вскричала Хелма. Ее рапира яростно взметнулась в воздух, и посланная Августом красная вспышка со свистом умчалась в темноту. — «Знакомься, Тимми, это мой брат, но не родной, потому что твой дедушка, как и твой отец, любил ходить налево»? Герберт швырнул еще одну колбу, на сей раз зеленую. Под ногами Августа расползлась отвратительного вида лужа. Август с легкостью ее перепрыгнул и продолжил преследование как ни в чем не бывало. — А я здесь при чем? — разъярился Герберт. — Я что ли нашего отца заставил изменить твоей матери? — Вы долго еще будете это обсуждать? — сердито ударив вожжами, вмешалась Диона. — Самое время устраивать семейные разборки, пока нас пытаются убить! Хелма и Герберт синхронно фыркнули. Герберт скрылся в повозке, протянул ладонь, ожидая от Сахарозы нового снаряда, но она развела руками. Не было никакого смысла тратить ингредиенты и швырять в Августа все подряд, если ничего из этого не могло его остановить. — В таком случае я останусь, — решил Герберт, взявшись за меч. — Попробую задержать нашего взбесившегося капитана. — Даже не думай! — опять вспылила Хелма. — Мало мне того, что сын шатается неизвестно где и подвергает себя смертельной опасности, теперь еще и брат вздумал в самоубийцу играть?! Августу не нужно было преследовать беглецов: голова Сахарозы и так грозилась вот-вот взорваться от ссоры этих двоих. Подстегнутая решимостью сохранить остатки благоразумия, Сахароза раскрыла сумку и вытряхнула на пол повозки все ее содержимое. Думай! Чем можно остановить человека, силы которого питает Кровь Текутли? Взгляд упал на колбу с ветряной астрой. Точно. Селестиальная энергия. В цветке ее слишком мало. Образец блокиратора Сахароза на всякий случай оставила в Спрингвейле — не хватало еще потерять в неразберихе самый ценный элемент плана. Быстро выделить достаточное количество селестиальной энергии, чтобы задержать Августа хотя бы минут на десять, не получится, но… Надо попытаться сделать хоть что-нибудь. Сахароза придвинула к себе чашу алхимического верстака, вытряхнула на нее лепестки ветряной астры. Герберт потрясенно наблюдал за ее действиями. Повозка тряслась и подпрыгивала на каждой яме, ткань то и дело разрывали сгустки красной силы, но Сахароза сосредоточила свое внимание исключительно на деле — и ее разум заработал быстрее, чем когда-либо прежде. Ее руки порхали над алхимическим верстаком. Следуя ее коротким четким приказам, Герберт подавал необходимые ингредиенты и инструменты. Хелма на облучке продолжала яростно отбиваться, на удивление ловко сохраняя равновесие. Диона гнала повозку во весь опор, а Август мчался следом, поддерживаемый Кровью Текутли, и трава под его ногами обращалась в пепел. Повозку озарила желтая вспышка. Потерев усталые глаза, Сахароза протянула пробирку с получившимся зельем Герберту. — Сумеешь попасть по нему? Вопрос не требовал ответа. Герберт выхватил пробирку из рук Сахарозы и, выглянув из повозки, прицелился. — Не промажь, — бросила Хелма. — Даже не надейся, сестрица, — фыркнул Герберт. Он сделал бросок. Описав дугу, пробирка угодила точно в голову Августа, и Герберт с облегчением повалился на пол телеги. — Попадание, конечно, стопроцентное, но ничего не изменилось, — заметила Хелма. — Вы уверены, что ничего не напутали? Герберт приподнялся, но Сахароза успокаивающе сжала его плечо. — Подождите немного. — Она устало прислонилась к борту повозки и сняла очки. — Я подобрала компоненты, которые должны усилить селестиальную энергию, оставшуюся в ветряной астре… Надеюсь, этого хватит, чтобы удержать его хотя бы на пару минут. Заслышав ее слова, Герберт в последний раз высунулся из повозки, чтобы отдать самый красноречивый приказ в истории Ордо Фавониус: — Диона, гони отсюда нахер!               Август, который прежде неотступно несся за повозкой, вдруг замедлил шаг, пока в конце концов совсем не остановился. Он сам не понимал, почему его вдруг охватило такое странное состояние. Каждое движение давалось с трудом. Повозка стремительно удалялась, пока наконец не скрылась за деревьями, но у Августа не было никаких сил продолжать преследование. Он опустился на колени посреди пустой дороги, дотронулся до головы. Место, куда пришелся удар, было теплым и мокрым. Опустив руку, Август увидел на пальцах кровь. Я горжусь тобой, Август. Он вздрогнул. Поблизости не было никого, кто мог бы сказать ему эти слова, но Август слышал их так отчетливо, словно они звучали наяву. Я горжусь тем, каким взрослым ты стал — и сколько доброты живет в твоем сердце. Из воспоминаний, затянутых красной пеленой Крови Текутли, вынырнуло знакомое лицо. Тот самый мужчина, которого Август видел в ночь нападения Фатуи на Мондштадт. Магистр Варка… Отец. Небо, которое хмурилось с самого утра, наконец опрокинулось на Долину Ветров дождем. Некоторое время Август сидел неподвижно. Осенний ливень холодными струями катился по его лицу, смывая кровь и усталость. Он знал, что испытывает момент временного просветления — и что этот момент скоро закончится, вновь забросив его глубоко в темную бездну, из которой он не мог выбраться шесть долгих лет. Сколько у него времени? Две минуты? Пять? Этот момент наступил слишком поздно. Он уже вставил Небесный ключ в положенное место — и тем самым внес свой вклад в «Стремительный натиск». Он не успеет вернуться обратно, вытащить Клятву Ветра, остановить это безумие. Времени мало. Предательски мало. Повинуясь секундному порыву, Август поднялся на ноги и бросился бежать. Сердце, которое на несколько светлых минут освободилось из-под влияния Крови Текутли, звало его к исполинскому дереву в Долине Ветров. Струи дождя били в лицо, но Август не замечал их — он лишь хотел бежать как можно быстрее, так быстро, чтобы сбежать от преследующей по пятам вредоносной силы. — Анемо Архонт… Его голос тонул в шуме дождя. — Пожалуйста, помоги мне… Эти слова сорвались с губ сами собой. Август не думал, что Анемо Архонт может ему помочь. Он еще шесть лет назад утратил веру в божественную милость. Поскользнувшись на мокрой траве, он упал у подножия древа и остался лежать, уткнувшись лицом в землю. За такой короткий промежуток времени он не мог сделать ничего, что помогло бы сохранить собственное «я». Оставалось лишь ждать, когда Кровь Текутли снова возьмет верх… Ждать — и наслаждаться тем, что на несколько минут он получил возможность ощущать этот мир таким, каким он запомнил его до отравления. Не теряй надежды, сын Мондштадта. Август поднял голову. Голос, омывший его волнами живительного тепла, шептался в кроне исполинского древа. Принадлежал ли он Анемо Архонту, высшим богам или подсознанию самого Августа, сейчас этот голос стал для него маяком. Надежда — последнее оружие, когда все потеряно. Август потянулся навстречу голосу, но голос был недостижим. Тогда Август закрыл глаза и некоторое время в молчании прислушивался к шуму дождя посреди листвы. Когда Август поднялся на ноги, он почти не мог вспомнить, почему оказался в Долине Ветров. В его сознании, замутненном Кровью Текутли, билась лишь одна мысль: он должен вернуться в Мондштадт и устранить любую угрозу, которая может помешать «Стремительному натиску».

* * *

В этот закатный час, когда Каскад Дождей казался особенно умиротворенным, Мона не могла избавиться от тревожного предчувствия. Сидя на камне неподалеку от водопада, она беспокойно покусывала ноготь большого пальца. Откуда взялось это гнетущее ощущение? Она ведь не заглядывала в будущее, не делала предсказаний своим друзьям. И тем не менее душу беспрестанно покалывали иглы страха. Мону не покидало чувство, что сегодняшний день станет началом великой тьмы, которая затронет весь мир. — О, великий архимаг, поведай Принцессе осуждения, какие тяжелые думы тревожат твой ум! Мона вздрогнула. Погрузившись глубоко в свои мысли, она даже не заметила, когда Фишль появилась у камня. — А, это… — Мона напустила на лицо улыбку. — Ты не станешь смеяться, если я скажу, что у меня просто плохое предчувствие? Наверное, из уст астролога это звучит глупо. Фишль царственно махнула рукой, тем самым велев Моне подвинуться, и опустилась на камень рядом с ней. — Напротив, о архимаг Нирваны Ночи. В устах астролога подобные слова становятся зловещим предзнаменованием. И Принцесса осуждения не соврет, если скажет, что сегодня схожие думы посещали и ее проницательный ум. Мона вздохнула. В который раз за сегодняшний день она прокрутила в голове информацию, которую узнала от брата Люмин из параллельной вероятности. Задача «Стремительного натиска» — вернуть подготовленные, воссоединившиеся с гнозисами Небесные ключи в те места, из которых они были изначально украдены. Для этого Бездна воспользуется силами исчезнувших. Каждый из них является носителем своего Небесного ключа, с которым он установил особенную связь. Например, у Альбедо это Архив Бодхи, а у Кэйи — Камень Связывания. Кто, в таком случае, является носителем Шепота Порчи? С кем из своих бывших друзей Моне придется сойтись в бою? Мона взглянула на Фишль. Та хранила молчание, но по ее глазам Мона догадывалась, что Фишль беспокоят такие же мысли. Когда Орден Бездны напал на Фонтейн, ей уже пришлось против воли выстрелить в Рэйзора — и хотя Фишль не раскаивалась в содеянном, она все равно не могла забыть этот страшный миг. Поднимать руку на человека, который тебе так дорог, сквозь слезы заставлять себя навредить ему, пока он не навредил десяткам других… Это была цена, которую Орден Бездны и Фатуи заставляли заплатить других во имя собственных амбиций. Рука Моны сжалась в кулак. Она хотела сказать что-нибудь ободряющее. Слова, которые отпечатались бы в их с Фишль памяти и служили бы маяком в темные времена. Слова, за которыми можно было бы последовать, чтобы не потерять себя в этом бесчестном, отчаянном сражении — против самого дорогого за самое дорогое. Но тут земля содрогнулась с такой силой, что Мона и Фишль едва не повалились с камня. Обменявшись взглядами, они без лишних слов бросились в пещеру, где находилась гидростанция. — Мона! Фишль! — воскликнул, едва завидев их, Беннет. На гидростанции творился хаос. Через порталы, которые вспыхивали то здесь, то там, прибывали бесчисленные силы Ордена Бездны. К счастью, Габриэль оказался к этому готов. В его руках мигом очутился золотой шар — устройство, которое Королевская Стража использовала во время атаки Бездны на Фонтейн в ночь ухода Скарамуччи.               Накануне вечером, после того как Беннет завалил его целой горой вопросов, Габриэль решил рассказать об устройстве новым друзьям. Вытащив небольшой металлический шарик из кармана, он положил его себе на ладонь и поднес к свету костра. — Мы называем его Ловушкой Святости. — «Ловушка Святости»? — изумился Беннет. — Да кто придумывает эти названия? Габриэль смущенно кашлянул. — Конкретно это придумала Тереза. Так что не задавайте при ней таких вопросов. Если, конечно, вас не привлекает мысль умереть молодыми. — Я воздержусь, — неловко рассмеявшись, поскреб затылок Беннет. Одной рукой ухватившись за устройство снизу, а второй — сверху, Габриэль повернул две половины в разные стороны и таким образом раскрыл его. Мона, Фишль и Беннет с любопытством придвинулись ближе. Мона ожидала увидеть сложный механизм — за шесть лет она привыкла, что шестеренки, винтики и мудреные схемы встречаются в Фонтейне на каждом шагу. Тем не менее, Ловушка Святости оказалась полой. Внутри покоился лишь осколок прозрачного кристалла, от которого исходило легкое голубоватое свечение. Не соприкасаясь со стенками устройства, он парил в воздухе, поддерживаемый неизвестной энергией. — Несколько лет назад секретарь Валериан снарядил экспедицию в аномальную зону на западе Фонтейна, — объяснил Габриэль. — Рыцарям удалось обнаружить там немало полезных ресурсов. Большинство из них невозможно обработать современными инструментами, но конкретно этот кристалл нашел свое применение. Габриэль соединил две половины Ловушки Святости и указал на свой Глаз Бога. — При использовании силы Глаза Бога кристалл вступает с ней в резонанс и испускает звуковую волну. Она абсолютно безвредна для людей, но при этом оказывает негативное влияние на хиличурлов и силы Бездны. Более того, из-за свойства кристалла Ловушку Святости невозможно вывести из строя элементальным воздействием. — Круто! — оценил Беннет. — А можно и нам такие? Мона задумчиво почесала переносицу. — Кристалл, свойства которого может активировать лишь носитель Глаза Бога, да еще и из аномальной зоны… Нет, Беннет, думаю, эти устройства — огромная редкость. — Она взглянула на Габриэля. — Должно быть, это очень дорогостоящее изобретение. Габриэль кивнул. — К сожалению, Ловушек Святости совсем мало, и мне пришлось оставить их отрядам, защищающим город. — Ладно, — отозвался Беннет. Ему явно было интересно испытать устройство в деле, но со своей неудачливостью он ни за что не решился бы попросить Габриэля доверить ему такую ценную вещь. — Главное, что пока Ловушка Святости активна, мы сможем постоянно отгонять Орден Бездны обратно в порталы. — Хм… — отозвался Габриэль. Мона повернулась к нему. — В чем дело? — «Пока Ловушка Святости активна» — это очень хорошее замечание. — Пальцы Габриэля встревоженно погладили холодную оправу Глаза Бога. — Но вы ведь помните, что сила Шепота Порчи питала машины гидростанции? — А когда Скарамучча вынес Шепот Порчи с гидростанции, все машины вышли из строя, — подхватила Мона. Габриэль указал на сложные переплетения линий на поверхности устройства. Раньше Мона принимала их за узор, но теперь догадалась, что именно эти линии позволяют использовать кристалл столь направленно. — Хотя основой Ловушки Святости является кристалл, она все еще остается механизмом. Мы не знаем всех возможностей Шепота Порчи. Поэтому… — Габриэль нахмурился, вероятно, вспомнив ночь атаки на Фонтейн. — Даже с Ловушкой Святости нам следует быть осторожными.               Сейчас Ловушка Святости испускала по пещере полупрозрачные волны, и те сдерживали натиск врага, вынуждая Магов отступать обратно в порталы. Несмотря на переполох, обстановку на гидростанции можно было назвать спокойной. — Кто-то из исчезнувших уже появлялся? — спросила Мона Беннета. Тот отрицательно покачал головой. Мона сдвинула брови. Как странно. Неужели Орден Бездны не догадался, что Королевская Стража будет использовать то же оружие, что и при защите Фонтейна несколько недель назад? Зачем снова и снова посылать своих Магов, если они не могут даже толком попасть в пещеру? Дело ведь не только в Магах. В прошлый раз под воздействием Ловушки Святости Рэйзор расцарапал собственное лицо. На что рассчитывает противник? Нет. Что-то было не так. Мона взглянула на друзей. Внимание Беннета было целиком сосредоточено на наступлении Ордена Бездны. Фишль держала на прицеле постамент, предназначенный для Небесного ключа — на случай, если исчезнувший появится из портала в опасной близости с ним. Габриэль сжимал в левой руке Ловушку Святости, а в правой — клинок. Его взгляд пристально следил за обстановкой в пещере и на долю секунды задержался на Моне. «Мы что-то упускаем», — одними губами сказала она. Он кивнул и мотнул головой, жестом велев Моне осмотреть пещеру. Мона призвала катализатор. Несмотря на силу Ловушки Святости, она активировалась раз в определенный промежуток времени, и Королевской Страже приходилось сдерживать подступающие силы Бездны. Беннет должен был прикрывать тыл и лечить раненых. Фишль продолжала следить за постаментом, а Габриэль — отдавать приказы. Выходит, обнаружить подвох могла лишь Мона. Ей на ум вновь пришли слова, сказанные Габриэлем накануне. Шепот Порчи управлял механизмами гидростанции, обеспечивал им автономность. Под воздействием этого Небесного ключа даже руинный молотильщик, за которым пришли Мона со Скарамуччей, обрел подобие сознания. Враг наверняка попытается воспользоваться Шепотом Порчи, чтобы вывести из строя Ловушку Святости, но остается одна проблема. Исчезнувшие тоже испытывают на себе воздействие Ловушки Святости. Значит ли это, что Шепотом Порчи воспользуется кто-то другой? Кто-то из Фатуи, живой человек? Но разве это не опасно? Мона до сих пор не могла забыть, как стремительно красные прожилки охватили тело Уиллоу. Столь точечно использовать силу Небесного ключа… было самоубийством. — В чем дело? Растерялась?

Этот фрагмент можно читать под музыку: Beth Crowley — In The End. Ставьте на повтор

От этого голоса, неожиданно прозвучавшего над ухом, волосы на затылке Моны встали дыбом. Она стремительно развернулась. Перед лицом вспыхнули яростным светом знакомые фиолетовые глаза. Не раздумывая ни секунды, Мона направила вперед сконцентрированный луч энергии Гидро, заставив противника отшатнуться в сторону. — Неплохо, — криво усмехнулся Скарамучча. — Когда ты успела вернуть себе свою божественную побрякушку? Он отвел руку в сторону, и из снопа золотых искр в ней появился катализатор. Вернее, сначала Мона приняла эту вещь за катализатор. Приглядевшись, она узнала Шепот Порчи. Неужели Скарамучча… Нет, это какой-то бред. Он ведь не исчезнувший. Орден Бездны намеренно отравил исчезнувших Кровью Текутли, чтобы те, пережив ужасающее воздействие, обрели возможность пользоваться силой Небесных ключей. Скарамучча, безусловно, был силен — Мона никогда в этом не сомневалась. Но хватит ли ему сил на то, чтобы выдержать разрушительное влияние Шепота Порчи? — Ты не понимаешь, на что идешь! — воскликнула Мона. Скарамучча вздернул брови. Мона выступила вперед. Пока слова сыпались сами собой, мозг лихорадочно работал над поиском выхода из ситуации. — Хочешь закончить, как Уиллоу? Ты отдашь свою жизнь ради чужой цели, Скарамучча. — Чужой цели? — переспросил Скарамучча. — Отчего же? И Фатуи, и Орден Бездны стремятся свергнуть Небесный порядок. Меня вполне устраивает такая цель. «Но все же ты медлишь, — подметила Мона. — Ты мог бы давно воспользоваться Шепотом Порчи, не привлекая моего внимания, но по какой-то причине ты решил ввязаться в драку. Боишься того, что с тобой может сделать Шепот Порчи?» Глаза Скарамуччи сверкнули. По полу прокатилась цепь молний — Мона вовремя успела увернуться. Пользуется Глазом Порчи. Что ж, она вовремя вернула свои силы. Вскинув руку, Мона резко отвела ее в сторону. Водяные путы устремились к Скарамучче, попытались обвиться вокруг его запястий, но он рассек их кинжалом из энергии Электро. Усмехнувшись, он широким прыжком сократил дистанцию между собой и Моной, попытался достать до нее рукой, но она отскочила, защитилась волной Гидро. — Так и собираешься со мной играться? — сердито спросила она. Скарамучча неожиданно рассмеялся. В его взгляде, обращенном к Моне, танцевали странные искры, и она поняла, что он окончательно обезумел. — Ну, мне нравится, что ты стала со мной честна. Нам больше не надо притворяться. Такое облегчение, что мы теперь враги, верно? — Почему? Тебе невыносима мысль, что ты способен испытывать что-то кроме ненависти? Веселье Скарамуччи как рукой сняло. Он стиснул зубы, и воздух вокруг него тотчас насытился электричеством. Мона внимательно следила за его движениями, чтобы не упустить момент для атаки. Если она точно рассчитает траекторию удара, она сможет выбить Шепот Порчи из руки Скарамуччи и выгадать несколько драгоценных мгновений. — Ты… — процедил Скарамучча. — Ну кто, кто я? — устало спросила Мона. — «Сука-звездочет»? «Предательница»? «Обманщица»? Мне уже надоело повторять одно и то же, Скарамучча. Ты правда был мне дорог. Его рука, сжатая в кулак, расслабилась, но взгляд по-прежнему оставался недобрым. — В ночь атаки на Фонтейн… Уиллоу умерла. Множество людей пострадало. Я встретила Рэйзора, который перестал быть собой. А ты… ты ушел, ударив меня, пообещав, что в следующую встречу убьешь меня. Вздохнув, Мона вымученно улыбнулась. Неприятные воспоминания терзали сердце, но она пообещала себе, что они не сумеют взять верх. Не в этот раз. Не в какой-либо другой. Как бы ни было больно, она не забудет, кто она, и не позволит сожалениям прошлого дурманить разум. Не для того она вернула себе Глаз Бога, чтобы вновь бросаться с головой в океан самобичевания. — Наверное, тебе неинтересно это знать, но я все равно хочу сказать. Ты причинил мне боль, Скарамучча. Ты затащил меня в ад, из которого я долгое время не могла выбраться. Он молчал. Мона не была уверена, что он слушает, и все же его внимание переключилось с поля битвы. Остается лишь выждать момент… Может, было неправильно атаковать его сейчас, пока она изливала душу, но Мона давно перестала верить, что сможет переубедить Скарамуччу словами. Он слишком глубоко погряз в собственных убеждениях. Невозможно переписать сущность другого человека, просто подобрав удачные выражения. Ни одно ее слово не могло добраться до сердца Скарамуччи, потому что он отрицал свое сердце. Моне не хотелось обманываться. Она не может изменить человека, который не желает меняться. Ее слова, ее поступки — все это ничего для него не значит, поскольку он видит лишь то, чего хочет сам. И раз уж он выбрал стать ее врагом, она будет относиться к нему соответствующе.               Скарамучча молчал. Сука-звездочет все разглагольствовала, пытаясь подобрать себе достойное оправдание, навешивая на него одно обвинение за другим. Ты бросил меня. Конечно, я тебя бросил. Ты воспользовалась мной, как дешевой куклой. Я не хотел, чтобы ты бросила меня первой. Ты протащил меня через ад. А ты? Разве ты не сделала то же самое? Разве ты не понимаешь, каково это — знать, что шесть лет самый дорогой человек скрывал от тебя правду? Ты украла мое истинное «я», заставила меня проживать чужую жизнь, связала узами ложной любви. Ты причинил мне боль. Я… Я сделал это лишь потому, что… Рука Скарамуччи сжалась в кулак. В который раз за последние дни он вспомнил слова Териона, этого невыносимого типа, который жил в Шепоте Порчи и не появлялся перед Скарамуччей с момента их ссоры. «Ты надеешься, что если кому-то станет так же больно, как и тебе, ты почувствуешь себя легче». Мона сделала осторожный шаг вперед и прижала руку к сердцу. Скарамучча не мог заставить себя на нее посмотреть. Каждая фраза, слетавшая с ее губ, ранила больнее ножа, и он не понимал, просто не понимал, почему ему было настолько больно. Ему хотелось отгородиться от ее слов. Хотелось прокричать: «Это не я! Я не имею к этому никакого отношения!» Но с чего вдруг его вообще это беспокоит? Не он ли всегда наслаждался страданиями других? Почему ему так хочется… оправдываться перед ней? Блядь. Сука-звездочет. Из-за нее чувства Скарамуччи вечно превращались в спутанный клубок, в котором ему не хватало умения разобраться. — Я пыталась сделать вид, что меня невозможно сломить, и заменить боль гневом, — сказала Мона. — Признать, что тебе больно… — Она закрыла глаза. На ее ресницах задрожали слезы. — Это тяжело. Это все равно что признать собственную уязвимость и слабость. Добровольно подтолкнуть себя к тому, чтобы испытывать то, от чего разрывается сердце. Она утерла слезы ребром ладони и улыбнулась. Сердце Скарамуччи пропустило удар. На миг ему почудилось, что ее взгляд хранит прежнюю теплоту — ту, с которой она смотрела на него все эти шесть лет. Но ее взгляд был равнодушен. Осознание этого навалилось на плечи тяжелым камнем. «Но когда ты увидишь ее глаза, в которых больше нет ни тепла, ни доверия, ты пожалеешь об этом решении». Гребаный Терион. Сказал какую-то чушь и сбил с толку. Скарамучче не нужно доверие Моны. Он сам никогда больше не сможет ей доверять. Так какое теперь имеет значение, как она смотрит на него и как много она от него ждет? К черту прошлое. К черту всю эту наигранную доброту, эту дурацкую наивность, это слепое доверие — и эту нестерпимую боль, которая приходит, когда твое доверие оказывается преданным. Все события, произошедшие за шесть лет — ложь. Все чувства, которые они испытывали друг к другу — ложь. А правда в том, что они с Моной всегда были врагами. И это единственное, что имеет значение. Наблюдая за тем, как он терзается внутренними противоречиями, Мона снова улыбнулась, чем привела Скарамуччу в еще большую ярость. Он готов был наброситься на нее, выместить гнев, который уже не в силах был терпеть, когда вдруг ее слова одним мощным ударом пригвоздили его к месту: — Наверное, мы оба полюбили лишь «хорошие» образы друг друга. «Ты… Ты никогда не любила меня». Прежде он раз за разом повторял эти слова, потому что верил в них. Он считал, что чувства Моны были просто игрой, необходимой, чтобы удержать его при себе, помешать его воссоединению с Фатуи. Но теперь… Теперь она признала это сама. «Я никогда не любила тебя, Скарамучча. Я полюбила образ, лишь одну твою половину… И я врала себе, когда считала, что смогла полюбить тебя целиком». Ошарашенный этим осознанием, Скарамучча застыл, позабыв, зачем вообще вернулся на эту треклятую гидростанцию. Он давным-давно должен был исполнить приказ, но теперь даже не мог вспомнить, в чем именно он заключался. И вот когда он хотел уже открыть рот, чтобы сказать в ответ хоть что-нибудь, чтобы возразить, накричать, оскорбить… Мона резко вскинула руку, и Шепот Порчи вылетел из ладони Скарамуччи. Сука! Она нарочно заговорила его, чтобы отвлечь! Ударившись об пол, Шепот Порчи покатился в темноту. Мона, ожидавшая этого, бросилась за ним первой. Скарамучча сорвался с места на несколько мгновений позже. Они неслись к Шепоту Порчи, и оба не знали, что для них важнее — завладеть драгоценным артефактом или одержать победу над человеком, который причинил им столько боли. Рука Моны сомкнулась вокруг Шепота Порчи. Скарамучча повалился на нее, и они рухнули на пол, пиная и пихая друг друга. Глаза Моны вспыхнули синим светом, и вокруг шеи Скарамуччи, оттягивая его назад, удавкой обернулась водяная нить. Он с яростным выкриком подался вперед, свободной рукой ухватился за нить, и электрические разряды разорвали поток Гидро энергии, причиняя боль самому Скарамучче. Он этого не замечал. Его лицо раскраснелось, по щекам бежали слезы — он ненавидел за них себя, Мону, весь этот чертов мир, в котором он беспомощно барахтался, будто выброшенный в море котенок. Он вцепился в Шепот Порчи, потянул его на себя — Мона держала крепко и при этом не оставляла попыток сбросить противника. Через стиснутые зубы Скарамуччи прорвался стон отчаяния. Он не мог избавиться от мысли, что если Мона выиграет в этой схватке, она тем самым докажет свою правоту. По рукам Скарамуччи пробежала сила Электро. Он вцепился в запястья Моны, попытался разомкнуть ее стальную хватку, любой ценой вытащить Шепот Порчи из ее цепких пальцев. Она терпела. Терпела, несмотря на силу Электро, которая безжалостно прокатывалась по ее телу, несмотря на все усилия Скарамуччи, несмотря на то, как больно, горько и страшно ей было. А когда терпеть стало невозможно, с ее губ сорвался крик, от которого все внутри Скарамуччи заледенело — и разбилось на тысячи осколков. Он выпустил ее запястья и, отстранившись, рухнул на пол. Шепот Порчи выскользнул из ее ослабевшей руки. Мона потянулась за ним, но Скарамучча первым положил ладонь на его холодную металлическую поверхность. Их взгляды встретились. Глаза Моны сверкали. Тяжело дыша, она до сих пор не могла оправиться от воздействия элементальной силы, а Скарамучча не мог до конца осознать, что он только что сделал. Подняв дрожащую руку, он взглянул на зажатый в ней Шепот Порчи. Несмотря на то, что Небесный ключ был так близко, Терион по-прежнему хранил молчание. Скарамучча не чувствовал даже малейшего мысленного импульса, как если бы Териона не существовало вовсе, и эта тишина значила больше поучающих тирад, язвительных комментариев и ехидных замечаний. Терион был глубоко разочарован. Скарамучча же… Скарамучча надеялся, что страдания Моны принесут ему наслаждение или хотя бы облегчение. Но глядя в ее глаза, полные боли, глядя на дорожки слез, которые сбегали по ее щекам несмотря на все попытки показаться сильной, Скарамучча чувствовал опустошение. Он добился своего. Но в конце пути его ярость обернулась выжигающей ненавистью — ненавистью лишь к одному человеку на свете. К самому себе. «Теперь ты знаешь, что все это время был пустышкой с фальшивым сердцем, — вспомнились ему слова Чайльда, сказанные в ночь нападения на Фонтейн. — Так что? Хочешь продолжить сражение? Хочешь и дальше отстаивать свою поддельную человечность?» — Скара, — слабо окликнула Мона. Он поднял на нее пустой, ничего не выражающий взгляд. Почему она обратилась к нему этим именем? — Не надо. — Губы почти не слушались ее, но Мона упрямо продолжала говорить. — Если в тебе осталась хоть капля человечности… Не отключай Ловушку Святости. Не дай «Стремительному натиску» произойти. Скарамучча повернул голову. Орден Бездны продолжал наступление. Благодаря численному превосходству Магам и Вестникам удавалось доставлять рыцарям Королевской Стражи немало проблем, но Ловушка Святости в руках Габриэля по-прежнему мешала перейти к основной части плана. Плана, который мог открыть двери к новому будущему. Рука Скарамуччи сжалась вокруг Шепота Порчи. Пускай Небесный порядок падет. Пускай старый мир сгорит дотла вместе со всем, что с такой силой терзает изнутри. Пускай не останется ни боли, ни слабости. Неважно, что придет после. Он просто сбросит с себя этот невыносимый груз, он перепишет мир заново — и все, что случилось прежде, наконец перестанет иметь значение. — Скара, — повторила Мона. Он отвернулся, чтобы не видеть выражение ее глаз, и поднял руку с Шепотом Порчи. Сфера воспарила над ладонью, закружилась, отвечая на мысленный призыв владельца. Когда Дотторе предложил остановить Ловушку Святости с помощью Шепота Порчи, он полагал, что Скарамучча лучше всего подойдет на роль временного носителя Небесного ключа из-за особенностей искусственного тела. Скарамучча решил не выдавать свой секрет. Никто не знал, что Шепот Порчи признал его своим истинным владельцем. А Скарамучча, стоя на коленях посреди разрушенной гидростанции и глядя на зловещее мерцание великого артефакта, не знал, почему. Что такого увидел в нем Терион? Почему связал себя неразрывными узами с человеком, который заслуживал лишь его глубочайшего презрения? Скарамучча не знал ответа на этот вопрос. И поскольку Терион продолжал молчать, подозревал, что останется в неведении навсегда. Повинуясь его воле, Шепот Порчи активировался, и по пещере прокатилась темная волна. Она вынудила рыцарей Королевской Стражи заслонить руками лица, Беннета — закашляться, а Фишль — выронить лук. Часы, которые покоились в кармане одного из рыцарей, сами собой выпали на пол, а их стрелки стали беспорядочно вращаться. Застучали механическими ногами и руками закрепленные на стенах неисправные роботы. Когда волна докатилась до Габриэля, по Ловушке Святости в его руке прокатилась цепь темных разрядов. Габриэль инстинктивно разжал пальцы, и вовремя — ударившись об пол, Ловушка Святости разорвалась изнутри, и осколки кристалла просыпались рыцарям под ноги. Больше сдерживать нашествие Ордена Бездны было нечем. — Мона! — воскликнула Фишль. Подобрав лук, она нацелилась на Скарамуччу. Постамент для Небесного ключа остался без присмотра. Глаза Беннета, который занимался ранами одного из рыцарей, лихорадочно забегали. Он пытался придумать, как оказаться в двух местах сразу, как помочь раненому и как спасти Мону от безумца из ее прошлого. — Отставить! — прикрикнул Габриэль. — Фишль, защищай постамент, обеспечивай прикрытие рыцарям! Беннет, сохраняй позицию! Скарамучча… Десять шагов от Моны. По губам Скарамуччи скользнула усталая усмешка. Он отозвался не потому, что хотел этого, а скорее по привычке: — И как ты, интересно, меня заставишь? Удобнее перехватив рукоять клинка, Габриэль бросился навстречу Скарамучче. Судя по его глазам, он прекрасно понимал, что именно за предмет находится в руках Скарамуччи, но совершенно этого не боялся. Идиот. Скарамучча поднялся на ноги, готовый вступить в бой, но Габриэль не успел до него дойти. На короткий миг гидростанцию охватила тьма. В этом густом мраке Скарамучча различил, как глаза Габриэля ни с того ни с сего расширились, колени подогнулись, и он безмолвно рухнул на пол лицом вперед. Мона испуганно вскрикнула. Даже Скарамучча не сдержал потрясенного вздоха. Капитанский плащ Габриэля был разорван мощным ударом когтей, и ткань быстро пропитывалась кровью. Тьма развеялась. Скарамучча и Мона увидели Барбару, которая стояла, скрестив на груди увенчанные когтями руки, и победоносно улыбалась. — Одним надоедливым спасателем мира меньше. От звучания этого голоса даже у Скарамуччи по спине прокатились мурашки. Он уже встречал Барбару прежде, в Заполярном Дворце, когда Фатуи вместе с Орденом Бездны готовились к «Стремительному натиску». Но сейчас, когда она стояла посреди учиненного в пещере погрома, над израненным Габриэлем, она казалась не просто зараженной Кровью Текутли. Она казалась демоном, который вырвался из глубин земли, чтобы обратить этот мир в пепел. — Габриэль, — прошептала Мона. — Архонты, Барбара… Несмотря на слабость, она нашла в себе силы подняться. Встреча с изменившейся Барбарой, которая когда-то была самой яркой звездой Мондштадта, потрясла Мону до глубины души. Несмотря на это, она сумела не растерять самообладания и твердо сказала: — Отойди от него. — Отойти? Дорогая, я еще не закончила. В конце концов, он все еще дышит… Но скоро я исправлю это досадное недоразумение. Мона стиснула зубы, сделала шаг вперед, но Скарамучча выставил руку, не позволяя ей пройти. — Уйди с дороги, — процедила Мона. — Уйди с дороги, придурок, пока я не надела тебе на голову чашу для гаданий. — Включи мозг, — сказал Скарамучча. — Ты ей не ровня. Глаза Моны сузились. — Да что ты, блядь, понимаешь? — Она оттолкнула его руку и зашагала к Барбаре несмотря на то, что по ее телу крупными волнами прокатывалась дрожь. — Ты, со своим гребаным желанием сжечь этот мир просто потому, что тебе бывает в нем больно… Ни черта не понимаешь. Барбара заинтересованно наблюдала за развернувшейся сценой и поигрывала когтями, выжидая подходящий момент для атаки. «Не надо! — взмолился слабый голос где-то в глубинах ее сердца. — Пожалуйста, остановись! Не причиняй Моне боль!» Помолчи. Барбара раздраженно вздохнула. Я лишь делаю все необходимое, чтобы защитить нас от провала. Ты сама не способна на это, так что разбираться буду я. Тем временем Мона, на миг повернув голову к Скарамучче, одарила его презрительным взглядом и бросила следом: — Габриэль — мой друг. И в отличие от тебя, он всегда оставался на моей стороне. Она развернулась и продолжила свои отчаянные попытки добраться до Барбары прежде, чем та еще сильнее навредила Габриэлю. Барбара хмыкнула. Эта упрямая девчонка… Что ж, отправится на тот свет сразу после капитана. Будет уморительно понаблюдать, как она захлебывается слезами над телом своего дорогого друга. «Ты не защищаешь нас! Ты просто наслаждаешься чужой болью!» Ах, и что с того? Ты ведь умоляла меня помочь тебе, а теперь хочешь запереть в глубинах своей слабенькой душонки? Это твоя благодарность? Ты нуждаешься в моей силе. Так что закрой свой рот и сиди тихо, пока я не закончу с делами. Раздражающий голос умолк, и Барбара напустила на лицо фальшивую улыбку. Впрочем, если так подумать… В этой улыбке не было фальши. Ей в самом деле доставляло удовольствие впиваться когтями в чужую плоть. Ее маленькая радость в эти темные дни, когда приходится денно и нощно трудиться, защищая бестолковую слабачку, которая имела наглость делить с ней одно тело. Когти Барбары устремились к Габриэлю, но прежде, чем она успела нанести еще один удар, ее остановил окрик: — Подожди! Барбара раздраженно подняла взгляд. Бесцеремонно отодвинув Мону, Скарамучча прошел вперед и встал так, чтобы помешать Барбаре беспрепятственно атаковать Габриэля. Она закатила глаза. — Ну чего еще? — Ты что, забыла, для чего мы здесь? — Скарамучча протянул ей Шепот Порчи. — Сделай дело, а потом уж занимайся всем, чем тебе вздумается. Барбара фыркнула. Что ж, он был прав. Если она опять позволит себе увлечься, она может не выполнить свою главную задачу. А уж провал «Стремительного натиска» Принц Бездны точно ей не простит. Выхватив Шепот Порчи из руки Скарамуччи, она развернулась и направилась к постаменту, где ее уже поджидала Фишль и несколько рыцарей из отряда Королевской Стражи. У Барбары не было ни единой причины их опасаться. Она владела Шепотом Порчи. И хотя Небесный ключ подчинялся ей с неохотой, будто сопротивляясь, Барбаре все же хватало силы воли принуждать вредный артефакт делать то, что она повелит. Мона рухнула на колени рядом с Габриэлем. Ноги не держали ее, руки дрожали, сколько бы она ни пыталась взять над собой верх. Барбара… Мона готовила себя к этой встрече. Еще с момента столкновения с Рэйзором в Фонтейне она понимала, что исчезнувшие стали другими. Но она не могла представить, что это окажется настолько больно. Прижав одну руку ко рту в попытке сдержать рвущийся наружу плач, второй Мона погладила Габриэля по волосам. Он по-прежнему оставался без сознания. Нанесенная Барбарой рана была глубокой, и Мона больше всего боялась, что Габриэль повторит судьбу Уиллоу. Скарамучча подошел, попытался что-то сказать, но Мона обожгла его таким взглядом, что он невольно прикусил язык. — Мона! Сквозь Магов и Вестников Бездны наконец прорвался Беннет. Когда началась полноценная атака, ему быстро пришлось оставить свою позицию и вступить в бой, по мере возможности подлечивая союзников потоками Пиро энергии. Завидев, что случилось с Габриэлем, он со всех ног бросился на выручку, но по пути был вынужден одолеть не одного противника. — Беннет, — только и смогла сказать Мона. Он опустился на колени, торопливо заключил ее в объятия, но тут же разомкнул их, чтобы осмотреть рану Габриэля. — Все в порядке, — заверил он. — Мы его вытащим. Обещаю. Стоя в некотором отдалении от них, Скарамучча смотрел, как торопливо Беннет призывает на помощь целительную силу своего Глаза Бога, как Мона вытирает слезы и как снова и снова гладит Габриэля по волосам, шепча утешительные слова, которые тот не мог услышать. Рядом с ними Скарамучча чувствовал себя чужаком. Он чувствовал себя человеком, который намеренно втолкнул их в этот бесконечный цикл боли и потерь. Он вздохнул, прикрыл глаза, решив, что настала пора уйти. Он выполнил свою задачу, а значит, больше нет никакого смысла здесь задерживаться. Какая разница, что будет дальше… верно? В этот момент раздался вскрик. Пролетев через пещеру, к ногам Скарамуччи упала отброшенная атакой Шепота Порчи Фишль. Ее рука, задетая когтями Барбары, кровоточила, но Фишль лишь зажала рану рукой и торопливо встала на колени, пытаясь подобающим образом взяться за лук. — Нельзя позволить ей пройти… — Фишль зажмурила один глаз, справляясь с приступом боли. — Нельзя, чтобы она вернула Шепот Порчи на постамент… Мона протянула ей руку. Фишль поднялась, пошатнулась, но устояла и, отбросив бесполезный лук, вытащила из ножен на поясе кинжал — подарок секретаря Валериана за помощь Фонтейну. Мона призвала катализатор. Они обе едва стояли на ногах, но были преисполнены решимости остановить Барбару. Увы, это было равносильно попыткам задержать падающую с неба звезду. Ловко управляя силой Шепота Порчи, Барбара отшвыривала прочь рыцарей Королевской Стражи и прорывалась к постаменту. Полумрак гидростанции озаряли вспышки — отсветы ее смертоносных когтей. Владевшие Глазом Бога рыцари и Мона пытались остановить Барбару издалека, но Маги и Вестники Бездны умело прикрывали ее, не позволяли вражеским атакам прорваться сквозь их элементальные щиты. Фишль влетела в толпу, яростно орудуя кинжалом. Оз помогал ей, пикируя на противников, но тех было слишком много, и каждый обладал немалой силой. И вот наконец Барбара оказалась у постамента. На миг Скарамучче почудилось, что время остановилось. Несмотря на хаос, который творился вокруг, его окутала тишина, в которой отчетливо прозвучал холодный, полный презрения голос: Ты не вмешаешься? Рука Скарамуччи дернулась. Он мог бы одним движением, одним малейшим усилием воли помешать Шепоту Порчи воссоединиться с постаментом. Это было несложно: какой бы силой ни владела Барбара, она ничего не могла противопоставить истинному владельцу Небесного ключа. Он мог бы помешать «Стремительному натиску» свершиться. Но он столько ждал… Он большую часть своей жизни провел, предвкушая, как Небесный порядок обратится в пепел. Как он разомкнет невыносимые оковы собственной судьбы и наконец обретет свободу от бремени вечного предательства. Остановить «Стремительный натиск» значило бы отказаться от самого себя. Или по крайней мере от той части себя, которая все эти годы спасала его от бесконечного падения в бездну боли. Поэтому Скарамучча ничего не сделал. Барбара протянула руку. Окутанный облаком темной энергии, Шепот Порчи сам притянулся к постаменту и занял свое положенное место. Долю секунды ничего не происходило. Затем в потолок гидростанции ударил золотой луч. Двое рыцарей, которым не посчастливилось оказаться в опасной близости от постамента, в тот же момент упали замертво. Третьему повезло выжить, но он рухнул с мученическим стоном — вся его кожа покрылась красными прожилками, такими же, которые некогда рассекали кожу Уиллоу. Все было кончено. Скарамучча вздохнул с облегчением. Услышав этот вздох, Мона обернулась. В ее глазах сверкнула ярость. Передав Барбаре Шепот Порчи, Скарамучча перечеркнул усилия десятков людей, и он понял, что Мона никогда ему этого не простит. — Мона… — сказал он. Ее губы приоткрылись. Она собиралась сказать ему что-то — судя по выражению лица, нечто колкое, нечто, способное в мгновение его уничтожить. Но в этот момент пещера затряслась. Раздался оглушительный грохот, как если бы в гору, внутри которой находилась гидростанция, на полной скорости влетела еще одна подобная гора. Потолок загудел. Пол неконтролируемо заходил ходуном, и по стенам покатилось каменное крошево. Мона со вскриком пошатнулась. Скарамучча неосознанно потянулся к ней, попытался удержать за запястье, не позволить ей упасть, и на короткий миг их глаза встретились. Она была потрясена его машинальным движением. А затем грянул взрыв. Мону и Скарамуччу разнесло в разные стороны.

* * *

Перед тем, как покинуть комнату, Антон устало привалился к косяку. С каждым днем маме становилось все хуже. Болезнь уже вступила в финальную стадию, и теперь даже лекарства не помогали облегчить боль, которая преследовала ее ежесекундно. Она сильно исхудала. Бледную кожу исчерчивали зловещие фиолетовые полосы. Взгляд стал мутным, и теперь Антон окончательно потерял надежду, что она хоть раз назовет его настоящим именем. Мама пропадала между реальностью и болезненным бредом, и у него не получалось вытащить ее на свет. Он провел рукой по лицу, зажал рот, пытаясь сдержать судорожный выдох. После того, как Син Цю согласился испытать на себе лекарство, приободренный Антон тем же вечером вывел многообещающую формулу. Она имела все шансы стать основной для будущего лекарства, но все еще требовала доработок: Син Цю признал, что не почувствовал никаких изменений в лучшую сторону. Черт. Необходимость действовать быстро нависала над Антоном, будто призрак самой смерти. Ее крючковатый палец осуждающе тыкал в спину Антона, а хриплый голос раз за разом повторял: «Ты не смог уберечь ее старшего сына. Ты не смог стать для нее тем, кого она по-настоящему хотела видеть. А теперь… ты не можешь спасти ее саму. Ее смерть будет лежать на твоих плечах». Антон мог бы заплакать, но у него не было времени предаваться душевным терзаниям. Толкнув дверь, он вышел на лестничную площадку — и тут же столкнулся лицом к лицу с обеспокоенным Чун Юнем. — В чем дело? — Ты не видел Син Цю? Вопрос поставил Антона в тупик. Болезнь Син Цю, хоть и прогрессировала не так быстро, как у матери Антона, уже существенно ограничивала его возможности. Сложно представить, чтобы в таком состоянии Син Цю просто отправился по делам торговой гильдии. Да и потом, он же должен понимать, что может заразить других людей. Антон был не из тех, кто легко впадал в панику, но выражение лица Чун Юня было весьма красноречивым. — Давай поищем вместе, — предложил Антон. Если честно, сейчас, когда он только-только освободился от дел в городе, он мечтал об одном: хотя бы пару часов полежать с закрытыми глазами в темноте и покое. Но Чун Юнь был встревожен не на шутку, а Син Цю был пациентом и другом Антона. Такое нельзя пускать на самотек. — Может, он просто вышел подышать свежим воздухом, — стараясь сохранять голову на плечах, предположил Антон. Едва ли Чун Юнь услышал. Сбежав по лестнице, он выскочил на крыльцо — и тут же потрясенно обмер. Антон вздохнул. Он надеялся, что, добравшись до выхода из дома, не обнаружит за порогом начало апокалипсиса. — Что тебя так… Он не договорил. Встав рядом с Чун Юнем, он поднял голову — и стал потрясенно наблюдать за тем, как золотые столпы, которые рассекали небо в разных уголках Тейвата, стремились все выше и выше, пока в конце концов не начали образовывать высоко среди облаков кольцо. Чун Юнь повернул к Антону искаженное ужасом лицо. — Это оно, Антон. Это то, что я видел в Разломе, когда упал в черную грязь! Антон не нашелся с ответом. Еще по реакции Чжун Ли он понял, что видение Чун Юня, больше похожее на галлюцинацию, следует воспринимать всерьез. Эти золотые столпы… Неужели они означают, что Небесные ключи заняли положенные им места? Что теперь? Что случится, когда семь столпов соединятся вместе? Антону было страшно даже думать об этом. Ближайший столп горел на юго-западе, в той стороне, где находился Разлом. Вероятно, это значило, что у Цисин не получилось защитить Святилище Камня от вторжения Ордена Бездны. Неудивительно. С учетом того, как сильно был теперь заражен Разлом, люди и силы Бездны изначально находились в неравных условиях. — Надо найти Син Цю, — решительно оборвал беспорядочный поток мыслей Антон. — Будем решать проблемы по мере их поступления. Чун Юнь согласно кивнул. Сбежав с крыльца, они по молчаливому согласию кинулись в сторону порта, но тут дверь ближайшего дома снесло с петель. Чун Юнь ухватил Антона за рубашку и оттянул назад, не позволив стать случайной жертвой удара. — Какого черта происходит? — оправившись от потрясения, спросил Антон. — Это Фатуи? Будто отвечая на его вопрос, на крыльцо вывалилось странное существо. Это было создание с худощавым, неестественно изломанным телом, с бледной кожей, покрытой фиолетовыми полосами. Его глаза были полностью черными. От каждого шага по мостовой растекались грязные лужи. Заметив Чун Юня и Антона, существо издало протяжный стон и устремилось к ним, но его непослушные ноги заплетались, будто веревки, и оттого существо нелепо раскачивалось из стороны в сторону. Антон невольно замер. Он знал этот дом. Он узнавал лохмотья, которые болтались на существе, почти полностью утратившем человеческий облик. Это был его пациент. — Антон! Чун Юнь оттолкнул его в сторону, не позволяя существу дотронуться до Антона, и выставил на защиту клинок. — Это человек! — предупредил Антон. — Я знаю, — ответил Чун Юнь. Его глаза пристально наблюдали за противником. — Он такой же, как Октябрина, которую мы встретили в Разломе. Изменился под влиянием черной грязи. — Взгляд Чун Юня остановился на ведре с водой, которую кто-то из жителей подготовил перед началом катастрофы для полива цветов. — Ну-ка помоги! Антон сразу уловил ход его мыслей. Метнувшись вперед, он схватился за ведро и выплеснул воду на жуткое существо. В ту же секунду Чун Юнь выбросил вперед руку, и поток энергии Крио заковал противника в ледяной плен. — Это не причинит ему вреда, но задержит ненадолго. Бежим! Бежать было самым мудрым решением, поскольку на улице за спинами Антона и Чун Юня уже стали появляться новые существа. Не сбавляя шаг, Чун Юнь очертил пространство перед собой рукой, а затем сложил пальцы в мудреном жесте. Вокруг него и Антона вспыхнули кольца из ледяных талисманов. — Не знаю, что происходит, но это ненадолго защитит нас от воздействия черной грязи. — Хм, — только и сказал Антон. — Как ты понял, что это человек? Давай сюда, так быстрее, меньше рискуем с кем-нибудь пересечься. Антон послушно свернул в указанный Чун Юнем переулок. — Я узнал в нем своего пациента. И знаешь, в чем странность? Я готов поклясться, что вчера он лежал прикованным к постели и не мог совладать даже с собственным языком. Самообладанию Чун Юня оставалось только завидовать. Вокруг творился хаос: то тут, то там распахивались двери, черные существа вываливались на улицу даже из окон, люди пытались забаррикадироваться в собственных домах или бежали ко дворцу Цисин, а Чун Юнь прорывался через этот ад с таким выражением лица, словно вышел потренироваться. Пять лет жизни у Адептов не прошли даром — он стал похож на них больше, чем ему казалось. — Все дело в этих золотых столпах, — убежденно сказал Чун Юнь. — Они точь-в-точь как в моем видении… И если верить ему, дальше будет только хуже. — Утешает, — хмыкнул Антон. Некоторое время они молчали, полностью сосредоточив свое внимание на том, чтобы добраться до порта без столкновений с жуткими существами. Антон до сих пор не мог поверить, что они когда-то были людьми. А самое главное… Можно ли вернуть их обратно? — Я думаю, возвращение Небесного ключа в пещеру под Разломом как-то повлияло на Пурпурную чуму, — сказал Антон после нескольких минут невеселых размышлений. — Болезнь вызвана воздействием черной грязи. Вероятно, с усилением воздействия изменилась и сама болезнь. С лица Чун Юня схлынули краски. Антон мог его понять: зараженный Син Цю скрылся в неизвестном направлении. О чем еще мог подумать Чун Юнь? — Не накручивай себя раньше времени, — посоветовал Антон. — Моя мама тоже заражена, но эти золотые столпы никак на нее не повлияли. Помнишь записи наойи? Кто-то из отравленных Кровью Текутли становился «низшим демоном», кто-то умирал, а кто-то переживал это воздействие. Раз они с черной грязью имеют схожее происхождение, возможно, она действует по тому же принципу. Чун Юнь задержал на Антоне тяжелый взгляд, в котором отчетливо читалось: «Ты сейчас ни капельки меня не утешил». — Но я не понимаю, — решив не продолжать тревожную тему, сказал Чун Юнь. — Разве возвращение Камня Связывания в Разлом не должно было положить конец Пурпурной чуме? — Помнишь слова Чжун Ли? Орден Бездны подготавливал и пещеру, и сам Камень Связывания, — напомнил Антон. — К тому же Камень Связывания воссоединился с Гео гнозисом. Возможно, теперь в нем слишком сильна энергия Текутли. Чун Юнь со вздохом опустил глаза, помотал головой. — Я надеялся, хоть в этот раз божественные силы нам помогут. — Как по мне, на богов вообще не стоит рассчитывать, — отозвался Антон. Вряд ли эти слова могли успокоить Чун Юня, но сказать ему нечто вроде «Может, все еще впереди» было бы предательством своих принципов. — Знаешь… Иногда они гораздо сильнее похожи на людей, чем кажется. — Но они же боги, — возразил Чун Юнь. Антон чуть усмехнулся. Он уже шесть лет жил под одной крышей с Архонтом в отставке. Чжун Ли сам признался, что даже его могущества не хватило бы, чтобы совладать с силой Небесных ключей. Он по мере возможностей помогал Антону с поиском лекарства, но не мог мановением руки остановить Пурпурную чуму или обратить «Стремительный натиск» вспять. — Титул бога сильно переоценен, — сказал Антон. Чун Юнь не стал спорить: им с Антоном пришлось отвлечься на сопротивление очередной группе черных существ, в которых превратила больных Пурпурная чума. — Давай разделимся, — предложил Антон, когда они смогли оторваться. — Ты шутишь? — выдохнул Чун Юнь. — Антон, это слишком опасно, а ты… — Что? — Глаза Антона сверкнули. Он выразительно похлопал себя по поясной сумке с травами. — Я могу постоять за себя и без Глаза Бога. Дай мне пару талисманов, если так переживаешь. Чун Юнь колебался. — Син Цю и мой друг тоже, — напомнил Антон. — Если он вдруг перевоплотился… я хочу найти его прежде, чем он столкнется с вооруженным Миллелитом или каким-нибудь искателем приключений, который возомнит себя спасителем человечества. Вздохнув, Чун Юнь порылся в карманах и с неохотой протянул Антону несколько бумажных талисманов, исписанных иероглифами Ли Юэ. — Будь осторожен. — Буду, но от опасности это все равно не убережет, — ответил Антон, приняв талисманы. — Давай встретимся через полчаса у дома Чжун Ли.               Некоторое время Чун Юнь стоял посреди переулка, провожая взглядом прямую, как стальной стержень, фигуру Антона. Этот человек… Он спас Чун Юню жизнь. Лечил Син Цю. Тащил на своих плечах немыслимый груз ответственности и каждый день прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы найти лекарство от Пурпурной чумы. Антон был прав. Боги не вмешивались в происходящее. Может, даже им не хватало сил сопротивляться Крови Текутли, а может, они просто решили, что с этим испытанием человечество должно справиться самостоятельно. Так или иначе, раз ждать помощи от богов не приходится, люди должны сами строить дорогу в собственное будущее. Сжав рукоять клинка, Чун Юнь развернулся и зашагал в сторону порта, постепенно ускоряясь. В конце концов он перешел на бег, такой стремительный, что дома и деревья по обе стороны улицы сливались в череду неразборчивых пятен. Мысли беспорядочно скакали от одной к другой. Что, если Син Цю попал в беду? Что, если на него напали зараженные? Что, если… если он сам стал одним из них? «Я должен был поговорить с ним». Сейчас было неподходящее время терзаться муками совести, но при одной только мысли, что их недавний разговор с Син Цю мог быть последним, чувство вины снова и снова било под дых. «Я должен был сказать, что все знаю, и объяснить, что мне нужно время подумать». Чун Юнь вспомнил фальшивую улыбку, эту прилипчивую маску ложного спокойствия, которую Син Цю никогда не снимал. Какие чувства он прятал под ней на самом деле? До событий в Разломе Чун Юнь никогда не задумывался об этом всерьез. Но когда человек по доброй воле шагает навстречу собственной смерти, когда стремится исправить промахи прошлого так отчаянно, что готов ради этого принести себя в жертву… Если стянуть эту маску, каким окажется под ней Син Цю? «Знал ли я тебя когда-нибудь? Настоящего тебя?» Все эти паузы в разговорах, эти торопливо отведенные взгляды, вздрагивания, неискренние улыбки… Чун Юнь не знал, что таилось за ними на самом деле. Они столько лет были друзьями, но все это время Син Цю показывал лишь одну свою сторону — так, словно боялся, что Чун Юнь никогда не сможет принять его целиком. «Но я никогда не отвергну тебя, Син Цю. Даже если мы столкнемся с тем, что может быть тяжело принять… Даже если мне придется осознать себя заново…» Чун Юнь остановился у информационной стойки гильдии искателей приключений. — Катерина! Ты не видела Син Цю? Катерина, которая даже несмотря на нашествие зараженных сохраняла абсолютное спокойствие, оперлась на стойку. — Син Цю? Хм… Да, он проходил здесь недавно. Мне показалось, он направлялся в сторону верфи. «Я на правильном пути!» Чун Юнь сорвался с места. Он так торопился, что даже забыл поблагодарить. Все его мысли в этот момент были сосредоточены на судьбе Син Цю, его дорогого друга, который был вынужден пять лет в одиночку сражаться с бременем собственной семьи и решений прошлого. Чун Юнь оставил его одного. Ненамеренно, но все же оставил, оказался невнимателен, не смог разглядеть за умелыми иллюзиями Син Цю настоящей картины. «Если бы ты только рассказал мне…» Чун Юнь заметил впереди невысокую фигуру и на пару мгновений замедлил шаг. А затем, убедившись, что глаза его не обманывают, кинулся вперед еще быстрее, чем прежде. — Син Цю! Син Цю смотрел на море. Его рубашка хлопала на ветру, длинные волосы путались, развеваясь. Он вышел из дома Чжун Ли без верхней одежды, безоружным и оттого казался особенно хрупким и больным. Даже с такого расстояния Чун Юнь мог различить фиолетовые полосы, которые оборачивали его шею и кисти рук. — Давай вернемся, — попросил Чун Юнь, приблизившись. — В городе опасно, и… Он запнулся. Не похоже, что Син Цю вообще его услышал. Встав с ним бок о бок, Чун Юнь обнаружил, что Син Цю плачет. Фиолетовые полосы теперь покрывали даже его лицо. Чун Юню было больно осознавать, что просто на то, чтобы дойти до верфи, Син Цю потратил все свои силы. Вздохнув, Чун Юнь положил клинок на ящики. Он на пять лет оставил Син Цю одного, но хотя бы сейчас мог побыть рядом. Зараженные пока не добрались до верфи, и в какой-то степени здесь было даже безопаснее, чем на городских улицах. Ничего страшного. Они могут посидеть здесь пару лишних минут прежде, чем вернуться домой. Стянув куртку, Чун Юнь укрыл ею плечи Син Цю. Тот вздрогнул, но возражать не стал, только крепче ухватился за нее, будто утопающий за спасательный круг. — Давай присядем? — предложил Чун Юнь. Син Цю кивнул. Чун Юнь обхватил его плечи рукой и подвел к краю пристани, где они устроились, свесив ноги над встревоженными морскими волнами. Оба хранили молчание. По щекам Син Цю по-прежнему катились слезы, и хотя он старался плакать беззвучно, до Чун Юня все равно порой доносились его судорожные всхлипы. Слышать их оказалось больнее, чем он ожидал. Чун Юнь не знал, как может успокоить умирающего человека, и потому просто не снимал руку с его плеча, надеясь, что хотя бы так Син Цю почувствует поддержку. — Прости, — произнес наконец Син Цю, когда плакать стало больше невмоготу. — Я слабый человек, Чун Юнь. — Не говори так, — резко отозвался Чун Юнь. — Да ты самый сильный человек из всех, кого я знаю. — Мм, — только и сказал Син Цю. Оба взглянули на море. Ветер вздымал темные волны, и они беспорядочно накатывались друг на друга, словно сталкиваясь в противостоянии. Серое небо рассекали золотые столпы, которые соединялись высоко вверху в кольцо — Чун Юнь подозревал, что до момента, когда кольцо сомкнется, осталось уже меньше десяти минут. — Почему ты ушел? — спросил Чун Юнь. Вздохнув, Син Цю опустил взгляд и сплел исчерченные фиолетовыми полосами пальцы в замок. — Я… Я не думаю, что это закончится чем-то хорошим. — Он указал на золотое кольцо в небесах. — Это сложно объяснить, но я чувствую, как воздух пропитался зловещей энергией и как она терзает меня изнутри, заставляет наяву переживать все самое плохое, самое болезненное, что было в моей жизни. Он поднял голову. После пары секунд задумчивого молчания он повернулся и, напустив на лицо фальшивую улыбку, сказал: — Эта энергия меняет меня, Чун Юнь. И я не думаю, что смогу долго ей сопротивляться. — Хватит. Глаза Син Цю изумленно расширились. Протянув свободную руку, Чун Юнь осторожно коснулся костяшкой уголка губ Син Цю — он знал, что не сможет таким образом стереть эту ложную улыбку с его лица, но не мог ничего с собой поделать. — Хватит улыбаться, когда тебе больно, хватит делать вид, что все в порядке, если это не так. Ты можешь быть со мной честным. Брови Син Цю дрогнули. Он перехватил запястье Чун Юня, попытался оттолкнуть его руку, но с теми силами, что у него остались, это было равносильно попытке сдвинуть скалу. Сообразив, что подобное прикосновение может ранить Син Цю больнее клинка, Чун Юнь сам убрал руку. — Извини. — Нет, — качнул головой Син Цю. — Это ты меня извини. Я не… Я знаю, что ты обо всем уже догадался, Чун Юнь. Не принимай решений из жалости. Не отбрасывай прошлое просто потому, что меня скоро не станет. Это звучало так нелепо, что Чун Юнь невольно рассмеялся — рассмеялся горестно, едва ли не до плача. — Что ты такое говоришь, Син Цю? Ты думаешь, я захочу держать с тобой прежнюю дистанцию, зная, что скоро мы расстанемся навсегда? Син Цю промолчал. — Я был дураком, когда повторял раз за разом, что больше не считаю тебя другом. — Чун Юнь отвел взгляд. Признавать свои ошибки всегда было непросто. — Когда мы несколько недель назад пересеклись в Разломе, я злился и винил тебя во всех грехах, но я даже не представлял, что на самом деле тебе пришлось пережить. Твой отец мог по-разному относиться к твоим чувствам, но он не имел права вынуждать тебя пройти через ад. — Оу. — Син Цю опустил глаза. — Значит, ты знаешь и об этом. — Вэй Фэй все мне рассказал. Про то, как ваш отец нашел страницу из твоего дневника, как он угрожал мне расправой, как заставил тебя пойти на эту сделку с рынком в Разломе… С губ Син Цю сорвался вздох. — Я понимаю, почему ты ничего мне не рассказал, и я благодарен тебе за заботу. Но… не нужно защищать меня, когда я не прошу об этом. — Чун Юнь накрыл дрожащую руку Син Цю своей. — Знаешь, чем я отличаюсь от хрустальной вазы? Этот внезапный вопрос заставил Син Цю слабо рассмеяться. — Мне и в голову не пришло бы вас сравнивать. Чем же вы отличаетесь? Просвети меня. Чун Юнь усмехнулся. Он был рад, что пускай на короткое мгновение, но ему удалось вызвать на лице Син Цю искреннюю улыбку. — Хрустальную вазу нужно оберегать, потому что она не способна за себя постоять. Любое неосторожное движение может разбить ее вдребезги, ведь у нее нет ни ног, чтобы удержаться, ни рук, чтобы отбиться от чужого злого умысла. — … Син Цю, прочитавший в своей жизни немало художественных книг, без труда разгадал посыл этого сравнения. — Но я могу постоять за себя, Син Цю. Я сильнее, чем ты думаешь. И я не хочу быть тем, кого опекают, защищают, как беспомощную вазу. Я хочу идти с тобой вровень. — Чун Юнь обернулся, взглянул на клинок, который до сих пор покоился на ящиках. — Не стоять за твоей спиной, пока ты принимаешь на себя удары, а сражаться с тобой плечом к плечу. Син Цю сжал руки в кулаки и с долгим судорожным выдохом поднял голову к небу. — Я знаю это. Ты называешь меня сильным… Но из нас двоих сильным всегда был именно ты. А я был всего лишь трусом. Чун Юню хотелось прервать его, переубедить, но он понимал, что должен молчать. Впервые, должно быть, за всю жизнь Син Цю был по-настоящему откровенен. Чун Юню нужно было выслушать его до конца. Прежде он даже не представлял, сколько всего упускает из виду, когда обрывает человека словами «Все будет в порядке». — Я с самого начала знал, что затея с рынком не приведет ни к чему хорошему. Но я не решился рассказать тебе о сделке с отцом не только потому, что боялся за тебя… — Син Цю приложил ослабевшую руку к сердцу. — Я боялся за себя. За то, как ты отреагируешь. Я боялся того, что ты возненавидишь меня, отвергнешь, как и мой отец, назовешь неправильным или сумасшедшим. Он опустил руку и издал печальный смешок, покачав головой так, словно глубоко разочаровался в самом себе. — Ты никогда не был хрустальной вазой, Чун Юнь. Ею был я. Мое сердце, за которое я боялся больше, чем за весь Ли Юэ. Он замолк. Чун Юнь взглянул на Син Цю. Его брови невольно приподнялись, а лицо приняло мягкое выражение. Син Цю… Пять лет Чун Юнь каждый день размышлял, как Син Цю мог предать собственные принципы, как мог в одночасье отвернуться от их совместного прошлого, стать совершенно другим человеком. На самом деле Син Цю всегда оставался собой — тем собой, которого Чун Юнь долгое время не мог увидеть под маской. — Пускай то, что произошло в прошлом, там и останется, — сказал Чун Юнь, сжав плечо Син Цю. — Мы уже не можем ничего изменить. Син Цю ничего на это не ответил. Слова вряд ли были способны его утешить. Умом Син Цю понимал, что к появлению Пурпурной чумы привело исчезновение из Разлома Камня Связывания, но сердце так просто не переубедишь. Там осколком застряло чувство вины — и Син Цю не мог избавиться от него, особенно когда прямо на его глазах в гавани каждый день умирали люди. Он записывал каждую смерть на свой счет. Чун Юнь чуть отстранился, но лишь затем, чтобы протянуть Син Цю мизинец. Тот, вынырнув из невеселых мыслей, изумленно поднял взгляд. — Больше никаких секретов, — предложил Чун Юнь. Заслышав его слова, Син Цю рассмеялся. По его щеке скатилась слеза. Спешно утерев ее рукавом, он протянул руку и сжал мизинец Чун Юня своим. — Больше никаких секретов, — согласился он. Чун Юнь улыбнулся. Он боялся будущего, боялся наступления того дня, когда Син Цю больше не будет рядом, но в тот момент на пристани впервые за пять лет почувствовал облегчение. Незримая стена, которой Син Цю огораживал свое сердце, рухнула. Вместе с ней исчезли и последние отголоски недопонимания, разделившего лучших друзей на непростительно долгий срок. Если бы только они поговорили раньше… «Я только обрел тебя, Син Цю. Неужели через несколько дней нам придется расстаться навсегда?» Сердце болезненно сжималось от подобных мыслей. Нет. Надежда еще есть. Антон каждый день усиленно работает над поисками лекарства, и он в этом не одинок — Вэй Фэй и сам Чун Юнь помогают ему добывать нужные ингредиенты, все врачи Ли Юэ трудятся на общее благо, Цисин ведет переговоры со специалистами из других стран. Все обязательно наладится. Даже несмотря на то, что гавань наводнили агрессивные зараженные, все кончится хорошо, потому что по-другому попросту не может быть. Не может. Син Цю нужно продержаться всего несколько дней. — Чун Юнь, — окликнул Син Цю. — Раз уж мы договорились, что больше не будем хранить друг от друга секретов, могу я спросить… как ты ко мне относишься? Чун Юнь вздохнул. Он был не готов к этому вопросу. Вернее, он не был готов дать на него ответ. Кто для него Син Цю? До ссоры пятилетней давности Чун Юнь воспринимал его как самого близкого друга. Человека, который знал и понимал его лучше остальных. Который любил посмеяться, тайком подмешав в еду Чун Юня кусочек заоблачного перчика, но при этом умел поддержать, когда у Чун Юня снова ничего не получалось с экзорцизмом. Связь между ними всегда была крепкой, но Чун Юнь никогда не задумывался о чем-то большем. Теперь он впервые осознал, какими глазами все эти годы смотрел на него Син Цю, и не мог разобраться, как на это следует отвечать. Все слишком запуталось. Теперь к чувствам Чун Юня примешивался страх. Он дурманил разум, мешал рассуждать здраво, и Чун Юнь сомневался, что принятое в таких условиях решение будет правильным. Он знал, что у Син Цю нет времени ждать ответа, но обманывать его ради его блага было бы подло. Чун Юнь уже понял, что ни к чему хорошему ложь во благо не приводит. — Я не могу дать тебе ответ на этот вопрос прямо сейчас, — честно признался он. — Прости. — Оу, — опустил взгляд Син Цю. — За что же? — Несправедливо оставлять тебя в неведении, когда ты… Чун Юнь отвел взгляд. «Когда ты» что? «В любой момент можешь умереть?» Чун Юнь никогда бы не посмел так сказать. — Я никогда об этом не задумывался, — честно признался он. — Ты ведь знаешь, как я плох в принятии поспешных решений. Не хочу сделать что-то, о чем мы оба впоследствии будем жалеть. Но… Син Цю посмотрел на него, и Чун Юнь ответил на этот взгляд улыбкой, в которой постарался передать всю теплоту, на какую был способен. — Я не считаю тебя, как ты выразился, «неправильным». Я не могу осуждать человека за живущую в его сердце любовь. — Он беспокойно потер костяшкой скулу, пытаясь подобрать слова. — Адепты часто говорят о превосходстве сути над формой. Если человек совершает злые поступки, не имеет значения, оправдает ли он их собственными амбициями или желанием сделать лучше другим — это не изменит сути его деяний. То же самое и с любовью. Она может иметь разные формы, но для меня важнее то, что она всегда остается чувством, которое рождается в лучшем месте нашей души. Син Цю ответил только после того, как справился с приступом кашля. — Это… очень спорное утверждение, как по мне. В жизни редко удается поделить что-то на черное и белое. Любовь может нести зло, а зло может в конце концов вывести к свету. Чун Юнь усмехнулся. — Споришь со мной даже в таком состоянии. Син Цю развел руками, слабо улыбнувшись. — Что поделать. Не могу молчать в ответ на такие категоричные заявления. — Он задумчиво поднял голову к небу, снова кашлянул. Чун Юнь подался вперед, но Син Цю махнул рукой, показывая, что все в порядке. — Но это одна из моих любимых черт в тебе, Чун Юнь. Что бы ни случилось, ты остаешься предан своим принципам. Вместо того, чтобы утопать в противоречиях, ты просто следуешь за тем, что считаешь истиной, и поэтому никогда не сбиваешься с пути. Чун Юнь вздохнул. Ему самому никогда так не казалось. Взять хотя бы эти пять лет: он блуждал во мраке, не понимая, за чем ему теперь следовать, к чему стремиться и что защищать. Хорошо, что теперь этот период наконец остался позади. — Давай продолжим эту дискуссию, когда ты выздоровеешь, — предложил он. — Я просто хотел сказать, что никогда не отвернусь от тебя, Син Цю. Тебе не нужно притворяться или быть рядом со мной кем-то другим. Я всегда буду на твоей стороне. Син Цю часто заморгал, пытаясь справиться с очередным приступом слез. Слова Чун Юня растрогали его — и наконец успокоили. — Спасибо, Чун Юнь. Я правда это очень ценю. Чун Юнь поднялся и, подобрав с ящиков клинок, протянул Син Цю руку. — Давай вернемся в дом господина Чжун Ли. Я понимаю, ты пришел сюда, потому что боишься за нашу сохранность, но давай попробуем разобраться с этим вместе. Син Цю, поразмыслив, взялся за протянутую ладонь, но тут же был вынужден отпустить ее, чтобы откашляться. Справившись с приступом, он виновато улыбнулся. Чун Юнь заметил кровь, выступившую в уголке его губ, и тихо вздохнул. — Чун Юнь, прости, я… Кажется, у меня нет сил куда-то идти. — Ничего. — Чун Юнь через силу улыбнулся в ответ. — Ничего, Син Цю. Положись на меня. Я обо всем позабочусь. Клинок в его руках рассыпался золотыми искрами. Чун Юнь понимал, как опасно будет идти безоружным по гавани, полной зараженных, но Син Цю нужно было вернуться в тепло и безопасность. Это не такой уж и долгий путь. Чун Юнь смог добраться до порта, почти не столкнувшись с зараженными, наверняка сможет и обратно вернуться без приключений. Решение было принято. Нагнувшись, Чун Юнь подхватил Син Цю на руки, в который раз поразившись, каким легким, почти невесомым кажется его тело из-за Пурпурной чумы. Она безжалостно отнимала дни его жизни, словно холодный осенний ветер, срывавший с ветвей сухую листву. — Пойдем домой, — прошептал Чун Юнь.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Maisy Kay — Blood Filled Tears

Глаза Син Цю закрылись. Путь до порта и разговор с Чун Юнем забрали его последние силы. Крепче прижав его к себе, Чун Юнь зашагал в сторону дома господина Чжун Ли. «Потерпи еще немного». Порт остался позади. «Мы найдем лекарство, ты поправишься, и мы постепенно со всем разберемся». На рукаве Син Цю отпечаталась кровь. Чун Юнь старался не смотреть на эти зловещие пятна — вестники скорой смерти самого дорогого ему человека. «Только пожалуйста, живи». Неподалеку от информационной стойки гильдии искателей приключений Чун Юню пришлось остановиться. Дорогу ему преграждало несколько зараженных. Тихо ругнувшись, он попытался свернуть в переулок, чтобы обойти их, но тут с крыши прямо на Чун Юня камнем упала тень. Еще один зараженный! Его руки, увенчанные когтями, вцепились в плечи Чун Юня, пытаясь удержать, а изо рта, очертания которого были искажены черной грязью, вырвался пронзительный крик. Другие зараженные, привлеченные шумом, устремились к потенциальной добыче. Оттолкнув зараженного ледяным талисманом, Чун Юнь вырвался из смертоносной хватки, ощущая, как горит разодранная кожа. По спине покатились горячие ручейки крови. — Тц… Глаз Бога Чун Юня засверкал, и вокруг них с Син Цю появилось кольцо из защитных талисманов. Они смогли отпугнуть зараженных, но ненадолго: вместе с кровью Чун Юнь терял силы, и талисманы с каждой минутой сияли все более тускло. «Я должен идти». Боль нарастала, и Син Цю казался все более тяжелым. Чун Юнь понял, что не сможет его донести. До дома господина Чжун Ли оставалось пройти еще несколько кварталов — невыносимо далекое расстояние для человека в его состоянии. — Оставь меня здесь, — попросил Син Цю. — Чун Юнь, они убьют тебя, если останешься. Чун Юнь не стал тратить силы на ответ. Вместо этого он добрался до ящиков в конце переулка и, бережно усадив на них Син Цю, привалился к стене. Из груди вырывалось тяжелое дыхание. Вредоносная энергетика черной грязи просачивалась в организм, распространялась в нем подобно яду, и даже защитные заклятия, которым Чун Юнь научился у Адептов, не помогали с ней справиться. — Уходи, — взмолился Син Цю. Его сил не хватило бы сейчас даже на то, чтобы взять в руки меч. Под влиянием Пурпурной чумы мышцы Син Цю стали непослушными — он не смог бы теперь даже устоять на ногах, не говоря уже о сражении. — Я ведь сказал. Я всегда буду на твоей стороне. — Чун Юнь… — потрясенно проговорил Син Цю. В переулке вновь показались зараженные. Чун Юнь заставил себя отступить от стены и встать перед Син Цю. Не было никакого смысла призывать клинок: у Чун Юня все равно не хватило бы сил удержать в руках тяжелое двуручное оружие. Вместо этого он вытянул левую руку, а правую выставил перед собой, подняв сложенные вместе указательный и средний палец. Глаз Бога вспыхнул. Вместе с тем засветились глаза Чун Юня. Ощущая текущую по жилам силу, Чун Юнь очертил левой рукой несколько защитных символов — те оттолкнули зараженных прочь, но отогнать далеко не смогли. Пользуясь краткой передышкой, Чун Юнь вновь изобразил в воздухе несколько знаков, и они замерцали за спиной, готовые подчиниться воле хозяина. — Чун Юнь, — с отчаянием повторил Син Цю. — Не волнуйся, — ответил Чун Юнь. — Нам просто нужно немного продержаться. «Продержаться до чего?» Из-за этой треклятой Пурпурной чумы Син Цю не мог даже стиснуть руки в кулаки. Ему хотелось помочь. Встать рядом с Чун Юнем, сражаться вместе с ним, залечить его раны. Сделать хоть что-нибудь, а не просто отсиживаться в заднем ряду, беспомощно ожидая, когда Чун Юня убьют. Но он не мог ничего сделать. Вытягивая руку снова и снова, Чун Юнь отправлял в сторону зараженных мерцающие символы из чистой энергии Ян, но это почти не помогало. Отступая на время, зараженные подступали с новыми силами, с еще большим ожесточением, и силы Чун Юня стремительно иссякали. Его Глаз Бога светился совсем тускло, движения становились все более тяжелыми, медлительными. В конце концов Чун Юнь допустил первую ошибку. В ту же секунду зараженный, извернувшись, подобрался к нему сбоку и полоснул когтями по руке. Чун Юнь отшатнулся, отбросил его прочь защитным талисманом, но тут же покачнулся — и тем самым допустил вторую ошибку. Пользуясь его уязвимостью, зараженные бросились к своей жертве. От ужаса Син Цю забыл, как дышать. Черное море изменившихся до неузнаваемости людей накинулось на Чун Юня. Их когти безжалостно впивались, секли, терзали, и под их яростным натиском Чун Юнь упал. Сначала на колени. Затем, издав полный боли вскрик, повалился лицом вперед на землю, залитую кровью. На долю секунды их с Син Цю взгляды встретились. Уже не осознавая реальности, Чун Юнь неосознанно потянулся вперед. Син Цю же даже не мог поднять руку, чтобы потянуться навстречу. Глаза Чун Юня закрылись. Син Цю пронзила дрожь. Он в ужасе смотрел на окровавленного Чун Юня, и в голове не было ничего, кроме нестерпимого гулкого шума, который затапливал разум волнами отчаяния. — Чун Юнь… По лицу покатились слезы. Добираясь до подбородка, они крупными каплями срывались вниз и оставляли на одежде черные разводы. Черные слезы… Он сам становился зараженным. Осознание этого вдруг придало Син Цю уверенности. Издав гневный крик, он бросился вперед. Он ждал, что ноги не будут слушаться, но они оказались неожиданно сильными. Промчавшись через переулок, Син Цю врезался в толпу зараженных. Фиолетовые полосы на его коже вспыхнули. Темная сила, волной прокатившаяся от Син Цю во все стороны, повыбивала в переулке окна и отшвырнула зараженных прочь от Чун Юня. Син Цю встал над Чун Юнем, обежал противников взглядом, в котором не было ничего, кроме звериной ярости. Он почти не осознавал себя, и только одна мысль билась в голове: «Разорву! Разорву каждого из них!» Волны тяжелой, неестественной силы, губительной для всего живого, все бежали и бежали по переулку. В конце концов зараженные были вынуждены отступить. Теперь, когда кожа Син Цю почернела, они принадлежали одному виду, но глаза Син Цю пылали недобрым фиолетовым огнем, выдавая недоступную другим зараженным мощь. Развернувшись, они стали отходить — сначала медленно, недоверчиво, ожидая, когда силы Син Цю иссякнут. Когда же этого не случилось, они бросились наутек, разбрасывая по мостовой сгустки черной грязи. Син Цю покачнулся. Его сознание угасало вместе с последними фрагментами собственного «я». Он… Кто он? Почему он оказался здесь? Он должен был что-то сделать, защитить кого-то… Он не мог вспомнить, кого. Со всех сторон навалилась удушающая темнота. Под ее гнетом Син Цю не мог разглядеть даже того, кто находился прямо под его ногами, не мог вынырнуть из поглотившего его океана ужасающей силы. Его личность молниеносно стиралась. «Чун… Юнь…» Это слово… Син Цю не мог вспомнить, что оно значит, но от одного его звучания сквозь тьму прорывался луч нестерпимой боли. Он выжигал сердце, приносил чувство невосполнимой утраты, от которой хотелось кричать. Син Цю бросился прочь. Проносясь по улицам с воем раненого волка, он с каждым мгновением терял человеческие черты, пока в конце концов не обратился существом, полностью покрытым черной грязью. В темноте вспыхнула мысль. Она была осязаемой и рассекала мрак красным светом с таким ожесточением, словно кто-то выцарапывал ее на стекле. «Я должен убить всех… кто сделал мне больно».

* * *

Высоко над головой раскачивалась исполинская крона древа, что красной нитью сплетало между собой миры. Сквозь ветви проникал далекий золотой свет. Кевин неосознанно потянулся к нему рукой, но свет был недосягаем. Измученный болью, Кевин закрыл глаза. Через пару минут он открыл их снова. Картинка стала четче, мысли слегка прояснились. Кевин понял, что сидит, привалившись к стволу Воображаемого Древа, и что неподалеку спиной к нему стоит человек. Длинные серые волосы человека спадали ниже пояса. В них проглядывала зеленая прядь. Человек стоял, заложив руки за спину, и смотрел наверх, туда, откуда струился сквозь листву Воображаемого Древа странный золотой свет. Когда Кевин проследил за его взглядом, в голове будто взорвалась петарда: чувство, что сознание вот-вот расколется на тысячи фрагментов, никуда не исчезло, напротив, только усилилось. — Так будет еще некоторое время, — словно извиняясь, сказал незнакомец. — Это боль твоего сознания, я никак не могу ее облегчить. — Чувак, — простосердечно отозвался Кевин. — Я в состоянии справиться с мигренью. Незнакомец обернулся. Как Кевин и ожидал, он стоял с закрытыми глазами, но при этом вел себя так, словно отчетливо видел весь окружающий мир. Кевин уже не сомневался в том, кто предстал перед ним, но все равно спросил: — Ты ведь Хранитель Архива Бодхи? По губам незнакомца скользнула печальная улыбка. — Можно сказать и так. Пожалуйста, зови меня Идрис. Ступая мягко и совершенно бесшумно, человек по имени Идрис приблизился к стволу Воображаемого Древа и опустился рядом с Кевином, скрестив ноги, будто какой-то просветленный монах. — Хорошо, Идрис, — сказал Кевин. — Раз уж ты призвал меня сюда, то наверняка хочешь поговорить. В таком случае помоги мне разобраться. Идрис повернул голову, но глаза не открыл. — Я все пытался понять, в чем же может заключаться «Стремительный натиск». — Кевин переплел руки в замок и взглянул наверх, туда, откуда до сих пор лился золотой свет. — Боги помогли людям создать Небесные ключи, потому что боролись с величайшей угрозой, которая могла стереть с лица земли все человечество. В чем же заключается их истинная сила? Для чего нужно возвращать их в святилища? И каким именно образом их силу может использовать для своих целей Принц Бездны? Идрис слушал внимательно, терпеливо дожидаясь, когда Кевин закончит цепочку рассуждений и перейдет к сути. — Отмотать назад время? Бред. Это невозможно. Создать новую вероятность, отколов ее от момента падения Каэнри’ах? Более реалистично, но бессмысленно. Это не вернет Принцу Бездны тех, кого он потерял, не исправит прошлого, даже не навредит богам, которым он наверняка хотел бы отомстить за уничтожение своего народа. Он создаст новую вероятность, но это будет вероятность, которая ему не принадлежит. Кевин повернулся к Идрису, и тот, ощутив его пристальный взгляд, приоткрыл левый глаз. Он оказался ярко-лиловым. — Принц Бездны не из тех, кто выбирает полумеры, — убежденно проговорил Кевин. — И если уж он пошел по такому пути, он наверняка уверен, что в конце получит желаемое. Ты уверен, что действия Принца Бездны вызывают изменения в Воображаемом пространстве. Так скажи мне, Идрис… Кевин указал на золотое свечение среди ветвей. — Это и есть истинный замысел Принца Бездны? «Стремительный натиск» — это не план по свержению Небесного порядка. «Стремительный натиск» — это план по слиянию нашей вероятности с той, где Каэнри’ах осталась жива. Я прав?