Пепельный реквием

Каждое завтра — бесценный дар. До него нужно только дойти. Стюарт Тёртон «Семь смертей Эвелины Хардкасл»

Небо над головой было непроглядным, как глубины Бездны. Казалось, оно смотрело с недостижимой высоты, надвинувшись грозным тюремщиком. Ни россыпи звезд, ни лунного света — ни единого проблеска надежды не было видно за плотной стеной туч. Над землей стоял запах крови. Ее железный привкус ощущался на губах тошнотворным оттиском. Ее струйки, раскаленные, как жидкое пламя, скатывались по коже, и оттого обрывки одежды прилипали к ранам, а земля, в которую врезалась истерзанная спина, стала скользкой. Цветы, увядшие от воздействия скверны, покрылись багряными пятнами, склонили потяжелевшие головы, будто скорбели над покинутой могилой. Ослабевшая рука из последних сил потянулась к рукояти ножа. Дыхание вырывалось из горла с хрипом, а мир перед глазами распадался темными осколками, каждый из которых с ожесточением просачивался в тело сквозь кровоточившие разрезы. «Я должен это сделать». Эта мысль вспыхнула в угасающем сознании, озарила его пламенем решимости. По Глазу Бога пробежала неуверенная россыпь искр. «Должен». Непокорные пальцы сомкнулись на рукояти. Лезвие покрывали липкие черные разводы — они остались от скверны. Нож ходил ходуном вместе с рукой, но Матвей привык обуздывать боль. Отнюдь не первый раз ему приходилось переступать через себя, чтобы нанести роковой удар. Но, пожалуй, он впервые делал это со слезами на глазах. С губ вместе со струйкой крови сорвался протяжный вздох. Нож остановил свой нервный танец, и лезвие взметнулось, пронзив темноту серебряным росчерком. Еще на короткий миг сердце Матвея обмерло. Он смотрел в глубины Бездны, а Бездна смотрела на него в ответ — под воздействием ее пристального взора Матвей ощущал, как стремительно покидают его силы, как тает былая решимость. И прежде, чем Бездна окончательно сломила его волю, Матвей сделал вдох. А затем, выдохнув, нанес ножом последний удар.              

За некоторое время до очищения Разлома от скверны

Битва в Разломе была, очевидно, проиграна. Цисин пока отказывались признавать поражение, и, хотя не всех Миллелитов это устраивало, Матвей прекрасно понимал причины. Поражение в Разломе будет значить поражение для Ли Юэ. Следом падет Сумеру. А затем, рано или поздно, весь остальной мир. Нет. Миллелиты продолжат биться. Скорее всего, они не переживут эту битву. Скорее всего, Матвей тоже ее не переживет. Невозможно одолеть силу, которая не ведает ни боли, ни страха, особенно когда сражаешься на ее территории. Выманивать зараженных из Разлома было нельзя, но оттого борьба становилась только сложнее: отовсюду звучали шепчущие голоса, скверна бурлила и взрывалась черными фонтанами, отравляющая энергетика прокатывалась по организму, ввинчивалась в легкие, в сердце. Обращенные легко передвигались по ядовитым землям. Миллелиты же теснились у их края, но даже так испытывали на себе их губительное воздействие. Рано или поздно они все либо погибнут, либо станут чудищами, покорными скверне — наподобие тех, с которыми прямо сейчас Матвей и Бэй Доу бились плечом к плечу. Была еще одна причина, по которой силы, сошедшиеся сегодня в смертельном поединке, были так неравны. Зараженные не знали жалости. Их когти разили без промахов, поскольку они не колебались, не терзались вопросами морали, не думали о врагах как о людях. Они видели только цель, которую необходимо было устранить. Жизнь, вынести которую им было не по силам. Зараженные наступали яростно, бескомпромиссно, и всякий, кто оказывался открыт для удара, мгновенно падал мертвым на оскверненную землю. Миллелиты же понимали: под слоем черной грязи когда-то были человеческие лица. Можно ли вернуть зараженных, не знал никто. Но все по-прежнему надеялись на лучший исход — и старались избегать смертоносных ударов. Вот и сейчас Бэй Доу использовала Глаз Бога вполсилы. Заметив группу подступающих зараженных, она резко выбросила вперед свободную от клинка руку, и темноту рассекла длинная электрическая дуга. Она ударилась в землю в метре от зараженных, рассыпалась искрами, и чудища отпрянули, растворились во мраке, чтобы через пару мгновений вновь вынырнуть из него неумолимыми тенями. — Пускай разрешат нам убивать их, — сказал кто-то из Миллелитов. Матвей был целиком сосредоточен на своем противнике, поэтому не рассмотрел лица говорившего. Голос звучал испуганно. Миллелит не желал смерти бывшим товарищам, но боялся из-за жалости отдать собственную жизнь, и Матвей хорошо понимал этот страх. — Кто-то из них может быть твоим знакомым, — ответил Чун Юнь. Его голос, напротив, был предельно спокоен, а руки при этом стремительно двигались, сплетая вокруг Миллелитов кольца защитных талисманов и развешивая в воздухе кристаллы льда. Всякий раз, когда зараженные приближались к таким кристаллам, они принимались звенеть и испускать вокруг холодную энергию, отчего движения зараженных становились заторможенными, неловкими. Гань Юй и Шэнь Хэ, которые сражались неподалеку, пользовались этим и поспешно запирали замедленных противников в ледяные клети. — Да к черту! — вскричал испуганный Миллелит. — Таких врагов нельзя жалеть. Будь это хоть трижды мой друг или сосед, теперь это чудовище, и я не хочу из-за него умереть! Слышите?! Я не умру здесь! Голос бился на грани истерики. Матвей увидел, как мимо промелькнула тень — потеряв над собой контроль, Миллелит с отчаянным возгласом умчался прямиком во тьму, навстречу чудовищам. Некоторое время его копье поднималось посреди мрака. Матвей слышал визг оскверненных созданий, их яростное, зловещее рычание, скрежет их черных когтей и лязг клыков. Кэ Цин бросилась на выручку, но тут крик Миллелита оборвался, сменившись булькающим хрипом. Вылетев из его руки, копье описало в воздухе пируэт, а затем сгинуло посреди моря скверны. Кэ Цин выругалась, непроизвольным движением зачесала назад растрепанные волосы, пытаясь осознать произошедшее. Поддавшись эмоциям, она не заметила, как из темноты подбирается зараженный, скрюченный, будто иссохшая ветка, и столь же зловещий. Зараженный двигался беззвучно, но при этом стремительно, перебирая руками и ногами, как преследующий жертву паук. Кэ Цин не успела даже обернуться, а зараженный уже навис за ее спиной, и его хищные когти пронзили темноту броском кобры. У Матвея не осталось времени на раздумья. Клубок пламени переплелся с россыпью электрических искр. Этот разрушительный союз обжег ладонь, но прежде, чем прозвучал взрыв, Матвей швырнул клубок вперед, за плечо Кэ Цин. Землю сотряс грохот. Кэ Цин с коротким возгласом бросилась вперед, инстинктивно закрыла голову руками. Ее волосы осыпали догорающие искры. Зараженному повезло меньше. Клубок пламени врезался прямиком ему в грудь, отбросил назад, и после череды продолжительных взрывов, от которых во все стороны ударили брызги скверны, зараженный распластался по земле. Наступила тишина. — Матвей, как… — начала Бэй Доу. Матвей мысленно выругался. Он не должен был использовать Глаз Порчи при Миллелитах, но поспешил. После всего произошедшего отношения Ли Юэ с Фатуи особенно обострились. Испытывать сейчас терпение Цисин — все равно что танцевать прямо посреди эпицентра заражения в надежде, что скверна до тебя не доберется. Он потер плечо, приготовился к объяснениям, но тут пострадавший от взрыва зараженный рывком сел. Впрочем, Матвей не был уверен, что зараженный действительно сел. Он скорее рванулся наверх, резко, как если бы его тело свело судорогой. Конечности при этом остались приклеенными к земле, и Матвей успел заметить, как между скрюченными пальцами зараженного и разливом черной грязи протянулись тонкие нити. Консистенцией они напоминали слизь. Скверна питала зараженных силами. Именно благодаря ее воздействию зараженные с легкостью исцеляли любые раны. Вот и сейчас прорехи, которые образовались на оскверненной коже зараженного после взрывов, затягивались черной паутинкой. Паутинка подтягивала края прорех друг к другу. Вскоре от повреждений не осталось и следа, и зараженный был снова готов к бою. Чего не скажешь о застывших в изумлении Миллелитах, израненных и измученных воздействием черной грязи. Напитавшись силой, зараженный поднялся, закачался, словно пьяница на пороге пивной. Его голова повернулась — настолько резко, что шея издала неприятный щелчок. Фиолетовые глаза вспыхнули зловещим огнем. Последняя прореха еще не успела затянуться и теперь искажала линию рта, отчего казалось, будто зараженный широко усмехается, скаля спрятанные под скверной клыки. Прежде, чем кто-либо успел среагировать, зараженный развернулся и бросился на ближайшего Миллелита. Тот встретил атаку копьем, но зараженный с легкостью увернулся от этого умелого, прекрасно просчитанного выпада. Рука Матвея снова поднялась. Обожженная ладонь саднила, но Матвей, не обращая внимания, приготовился к броску молний… В этот момент темноту рассекла серебряная вспышка. Это Чун Юнь, оттолкнув своего противника, метнул острый ледяной кристалл, насыщенный адептальной энергией. Кристалл вонзился зараженному в плечо. Скверна заколыхалась, будто желе, в которое пренебрежительно ткнули вилкой. Зараженный оступился, закачался, пытаясь сохранить равновесие, и Шэнь Хэ, не теряя времени, швырнула ему под ноги копье. Полыхнула вспышка Крио. Куполом расходясь от вошедшего в землю острия, над зараженным раскинулась ледяная сеть. Чун Юнь опустил руку, отдышался. Для новоявленного Адепта он обладал невероятным могуществом, но даже его сил не хватало, чтобы противостоять толпам зараженных. Матвей обратил внимание, что за последние полчаса его заклятия стали гораздо слабее прежних. Заключенный в плен монстр взвыл: его когти попытались разрушить сеть, но та обожгла холодом, не подпустила близко к себе. Один из Миллелитов победоносно усмехнулся, направился к сети, поигрывая копьем. Матвей предупреждающе окликнул его. Миллелит не стал оборачиваться. Ему было страшно, в его сознание безжалостно вгрызалась скверна, и он отчаянно нуждался в демонстрации собственного превосходства. Беспомощный противник за решеткой идеально подходил для того, чтобы сбросить напряжение, которое чувствовал даже защищенный адептальной энергией Чун Юнь. Что именно хотел сделать Миллелит, никто так и не узнал. Челюсть зараженного вдруг поползла вниз, медленно и плавно, как подтаявший воск. Обнажился черный провал — безобразная пасть, усыпанная двумя рядами острых зубов как сверху, так и снизу. Мерцающие злобой глаза при этом закатились так, что лицо превратилось в сплошное черное пятно. — Что он делает? — занервничала Бэй Доу. Ответил ей сам зараженный. Когда казалось, что его пугающе отвисшая челюсть вот-вот доберется до середины груди, зараженный издал протяжный звук. Он звучал на такой частоте, что показался присутствующим не криком, а высоким звоном, какой наполняет уши после громких взрывов или хлопков. Слушать звон было невыносимо. Все тут же закрыли уши руками, но это не помогло — звон пробивался даже сквозь крепко прижатые ладони. Матвей ощутил, как между пальцами пробегает струйка крови. В этот самый момент Глаз Порчи в его кармане ощутимо вздрогнул, завибрировал, и до Матвея внезапно дошло, чего именно добивается зараженный. — Он призывает волну скверны! — прокричал он остальным. Из-за звона никто его не услышал, но приближение волны ощутили все. Поначалу по земле прокатился гул, от которого задребезжал спешно воткнутый в землю меч Бэй Доу. Затем Матвей краем глаза уловил справа интенсивное движение. Развернувшись, он обнаружил, что горизонт, и прежде с трудом различимый, теперь целиком закрыла гигантская черная стена. Стена стремительно приближалась. Она была похожа на огромную волну. Матвей видел такую лишь однажды, когда по заданию Фатуи очутился у далеких берегов Натлана, там, где море бесновалось сутками напролет, а отливы могли бы утащить за собой хоть целый дом. Иными словами, волна превосходила все мыслимые размеры. Чун Юнь выскочил вперед, выставил перед собой руки, но быстро осознал, что с такой мощью ему не справиться. Вместо этого он рывком развернулся и принялся разбрасываться защитными талисманами. Их сияющие кольца обнимали Миллелитов за талии и связывали всех единой нитью, которая тянулась к Чун Юню. Он намеревался удержать своей силой остальных. Матвей не успел увидеть, преуспел ли Чун Юнь. Волна нагрянула с таким неистовством, что мир мгновенно потонул во мраке, в нестройном хоре криков, в бешеных визгах, которые скверна приносила в Разлом со всех уголков Тейвата. У Матвея сложилось впечатление, что он угодил в центрифугу, битком набитую призраками. Его нещадно крутило и болтало. Верх и низ менялись местами так часто, что Матвей окончательно утратил чувство направления и мог только барахтаться в надежде не захлебнуться в этом ужасающем океане. Сквозь темноту к нему устремилась серебряная вспышка. Матвей бросил уставшее тело ей навстречу, но скверна отнесла его прочь — а потом, будто разгневавшись за попытку спастись, вышвырнула из бурлящего потока. На какое-то мгновение Матвей завис в воздухе. Он видел, как протянутая Чун Юнем серебристая нить до сих пор ищет его, и потянулся к ней — а потом мгновение оборвалось, и он камнем рухнул вниз, туда, где в голодном ожидании распахивала свои объятия черная грязь. Земля врезалась в спину, вышибла дух. Стоит отдать скверне должное: она смягчила падение, уберегла от участи расшибиться в лепешку. Тем не менее, от силы удара Матвея подбросило, снова швырнуло об землю, и он со стоном перекатился, опять стукнулся — и наконец остановился, приложившись лбом об камень. Мир перед глазами взорвался, а затем, будто перегоревшая спичка, в одночасье угас — и погрузился в темноту.               Матвей не знал, сколько времени провел в бессознательном состоянии. Когда он открыл глаза, тело изнывало от боли, а рассеченный лоб горел. Кровь заливала глаз. Матвей стер ее, сел, радуясь, что успел своевременно получить Глаз Бога: благодаря его поддержке сломанные ребра восстановились куда раньше положенного срока. Хоть где-то эти проклятые боги оказались полезны. В голове стоял звон. Кровь быстро скопилась снова и теперь угрожающе подбиралась к брови. Перед глазами висела муть. Матвею удалось отчасти сморгнуть ее, и он, пошатываясь, поднялся, осмотрелся, пытаясь понять, куда его отнесла волна. По ощущениям он находился в ней не дольше минуты, но Матвей решительно не узнавал окружающих мест. Не было видно ни сигнальных костров, ни столпов золотого света, исходивших от зачарованных адептальной энергией печатей Гео. Матвей прислушался. Звон по-прежнему не смолкал, но пушечные залпы Миллелитов были бы слышны даже сквозь него. Нужно только как следует сосредоточиться… Тишина. Матвей невольно сглотнул. У него сложилось впечатление, что волна скверны утащила его в мир мертвецов. Именно таким он часто снился Матвею. Опустевшим. Одиноким. От края до края затопленным мглой. Матвей знал, что не услышит здесь даже собственного голоса: подступившая со всех сторон чернота глотала звуки, лишала малейшего желания говорить. Разговоры были частью человеческой природы, которая посреди этого темного океана казалась смешной и даже излишней. Матвей помотал головой, сбрасывая наваждение, и тотчас согнулся от боли: лоб прошило раскаленной иглой. Когда основная часть приступа прошла, Матвей медленно разогнулся, вытянул руку, чтобы разжечь над ней электрический шар — ему необходимо было отыскать дорогу обратно к Миллелитам. Ничего не произошло. Глаз Бога оставался глух к его приказам. Стараясь не поддаваться панике, Матвей опустил руку в карман, извлек Глаз Бога на свет. Безделушка потускнела. Матвей ощущал в ней отголосок былых сил, но тот был слишком слабым и ненадежным. Естественно. Боги всегда отворачиваются от людей — и всегда делают это в самый неподходящий момент. Матвей подавил порыв швырнуть Глаз Бога вслед уже растаявшей вдалеке волне. Честное слово, если бы не желание защитить друзей, а в особенности Тоню, Матвей уже давно бы избавился от этой бесполезной стекляшки. Да, он прибегал к ее силам в Алькасар-сарае и в битве за Мондштадт. Но Глаз Бога слушался неохотно, срабатывал через раз, и подобная непредсказуемость только ставила Матвея под удар. И все же Глаз Бога давал преимущества, которыми Глаз Порчи похвастаться не мог. Например, он значительно повышал сопротивляемость скверне, в которой Матвей сейчас отчаянно нуждался. Раздраженно вздохнув, он рассудил, что поговорка «В войне любые средства хороши» верна не только в противостоянии живым врагам, и сунул Глаз Бога обратно в карман. Заработает — хорошо. Не заработает… Что ж, Матвей порядочно без него прожил. И выжил. Без помощи богов. Без их дурацкого одобрения. Над вытянутой ладонью вспыхнул огонек. Глаз Порчи отличался покорностью, и это подкупало, но Матвей понимал: долго полагаться на него нельзя. Глаз Порчи отнимает неоправданно много сил, а у Матвея они и без того подходили к концу. Он в последний раз утер набежавшую на глаз кровь и двинулся вместе с огоньком сквозь темноту. Он шел долго. Очень долго. По ощущениям, он давно должен был выйти к заграждениям Миллелитов или хотя бы к одной из бывших стоянок Фатуи. Но Матвея окружала только чернота. Она следовала за ним, словно приклеенная, и от мерцания огонька над ладонью становилась только более зловещей и непроглядной. Вдруг Матвей услышал тихий голос. Он остановился, прислушался, стараясь отогнать гул в голове на второй план. Голос заговорил снова. На сей раз Матвей отчетливо различил, что он принадлежит ребенку. Ребенок сказал несколько слов, которые почудились Матвею такими неестественными, словно их произнесли задом наперед, а затем заливисто рассмеялся. Этот смех промчался в темноте где-то слева, в нескольких метрах, а затем растаял, и Матвей снова остался один. Он постоял, размышляя, не стоит ли окликнуть ребенка. Затем, покачав головой, двинулся дальше через темноту. Но далеко он не прошел — голос колокольчиком зазвенел снова, и на сей раз он звучал совсем рядом, произнес отчетливое: — Матвей, не надо туда идти! Кем бы ни был обладатель голоса, он уже приметил Матвея, так что отрицать свое присутствие было глупо. — Почему же? — спросил Матвей. Из темноты выступил мерцающий силуэт. Разглядев его повнимательнее, Матвей вздрогнул, остановился, и огонек над его ладонью, ощутив колебания воли хозяина, опал, съежился до размеров крошечного пламенного язычка над свечкой. — Ростик… Множество противоречивых чувств разом вгрызлись в сердце. Опыт подсказывал Матвею, что сознание легко одурачить. Скверна ни разу не манифестировала себя в виде мерцающих призраков, зато запросто могла насылать зрительные или слуховые галлюцинации. Ей превосходно были известны человеческие слабости. Она могла бы подобрать ключ к любому, даже самому холодному, самому защищенному сердцу. А сердце Матвея никогда не было холодным. Да и защищенным его не назовешь. Много лет назад, в тот самый день, когда Ростик незаметно ушел среди ночи, так и не сказав брату прощальных слов, в сердце Матвея образовалась трещинка. С годами она росла, пока в конце концов не превратилась в огромную кровоточащую брешь. Тоне удалось ненадолго остановить это кровотечение. У нее здорово получалось прикладывать свои травы к душам. Вот только скверна небрежно смахнула Тонины травы и теперь с упоением ковыряла края трещины в надежде опять заставить брешь кровоточить. И стоит признать, у нее это получалось. Матвей долгие годы жаждал увидеть Ростика снова. Сказать все, что не успел сказать. Обнять. Пообещать, что в какой-нибудь альтернативной вселенной обязательно будет присматривать за ним лучше. И никогда, никогда не позволит Ростику болеть. И уж тем более умирать. Это было желание не взрослого мужчины, а наивного мальчишки, преисполненного жалости к самому себе. Поэтому Матвей затолкал его поглубже в надежде рано или поздно о нем забыть. Но скверна помнила все. И теперь это желание переполняло Матвея, вынуждало обмирать перед нереальным братом, утопая в горечи и чувстве вины. — Не ходи туда, — повторил призрачный Ростик. Он казался младше своих лет: сказывалось отсутствие ужасных синяков под глазами и общий здоровый вид. — Там слишком опасно. Ты погибнешь. А я бы не хотел снова видеть, как кто-то из дорогих мне людей… Голос Ростика прервался, и перед глазами Матвея на несколько секунд встала стена ревущего пламени — воспоминания о пожаре в родном доме. — …умирает, — закончил Ростик. Матвей еще несколько секунд смотрел на иллюзорного брата. Глаза покалывало, но Матвей не позволил себе поддаться. Осознав, что насмотреться на Ростика вдоволь невозможно, он криво улыбнулся, мысленно прощаясь, и зашагал в прежнем направлении. Если скверна пытается его остановить, значит, он на верном пути. Призрачное изображение брата задрожало от гнева. Матвей нередко видел на его лице подобное выражение. Это был избалованный, капризный ребенок, который обожал находиться в центре внимания и понятия не имел о значении слов «личное пространство». Ростик злился, когда Матвей не обращал на него внимания. Он закатывал истерики, когда у него что-то не получалось, и принимался кричать, если собеседник случайно задевал особенно чувствительные струны его души. Да. Ростик никогда не был ангелом. Он был просто ребенком — но никак не чудовищем, которое сейчас с утробным рыком мчалось за Матвеем по пятам. Ростика Матвей любил. Полюбить монстра под маской знакомого лица было невозможно. Поэтому Матвей побежал, побежал настолько быстро, насколько только мог в текущем состоянии. Вслед неслись яростные выкрики. Скверна не хотела его отпускать. По какой-то причине она остановила на Матвее свой взор, вцепилась незримыми когтями, и хотя Матвей всеми силами отталкивал от себя ее обвиняющие слова, ее неистовая отрава заливалась в разум. — Кем ты себя возомнил? Героем?! Ты, предатель и убийца, надеешься заслужить прощение этого мира? Нас тошнит от твоей наивности! Матвей перепрыгнул через скопление скверны. Боль прострелила раненую голову от лба до затылка. Матвей рукавом стер набежавшую на глаз кровь и бросился дальше, а призрачный мальчик с демоническим лицом несся по пятам, и за спиной один за другим в воздух вздымались черные столпы. Огонек над ладонью давно угас. Матвей бежал через темноту, не разбирая дороги, и подозревал, что на самом деле мог давно сделать круг: несколько попавшихся по пути деревьев выглядели подозрительно знакомо. — Ты можешь забыть, но мир не забудет. Что бы сделали твои драгоценные союзники, узнай они о твоих связях с Фатуи? Неужели ты думаешь, что прошлое просто исчезнет? Матвей вытащил на ходу Глаз Бога, сердито постучал им по ладони, но Глаз Бога по-прежнему оставался тусклым. — Или ты думаешь, что Царице все равно на твое предательство? Скверна сплелась в длинное щупальце, с силой хлестнула Матвея по запястью, оставив на коже глубокий темный след. Глаз Бога выпал из руки и пропал во мраке. Матвей ругнулся. Без Глаза Бога он, израненный и ослабевший, не выстоит против скверны и пяти минут. — Она готова закрыть глаза на многие вещи, но предательство не простит никогда. И чтобы ты прочувствовал свое наказание сполна… Матвею показалось, что он заметил в черноте проблеск. Он наклонился, потянулся — и в этот момент щупальце скверны крест-накрест ударило его по спине. Матвей завалился вперед, но рухнул на колени и сумел устоять. — Она начнет не с тебя, а с тех, на кого ты променял свою верность ей. Что насчет Тони? Щупальце ударило снова, но на сей раз Матвей был готов. Он выставил перед собой огненный щит. Из-за Глаза Порчи кровь потекла из ран интенсивнее. В попытках перебороть боль Матвей зажмурил один глаз, а вторым продолжил шарить по сторонам в поисках Глаза Бога. Щупальце билось об огненную завесу. По щиту разбегались трещины. Матвей понимал, что счет идет на секунды. — Ты знаешь методы Фатуи. Они подстерегут ее в мирный день, когда она беспечно поднимется по ступеням вашего нового дома… Скверна отодвинулась, но лишь затем, чтобы нанести новый удар, мощнее предыдущих. Щит разлетелся элементальными осколками. Щупальце ухватило Матвея за шею и болезненным рывком заставило повернуть голову к призрачному мальчику. Мальчик шагал прямо по оскверненной земле. Его лицо было замогильно бледным, а глаза полыхали демоническими огнями. Он напоминал Ростика всем, от взлохмаченных черных волос до забавной, слегка дерганной походки, но это сходство лишь усиливало ощущение ужаса, которое точило сердце Матвея. Призрачный мальчик наклонился. Их с Матвеем лица оказались близко друг к другу, и Матвей отчетливо ощутил на губах стальной привкус. — …Она с улыбкой откроет дверь, но вместо тебя увидит за ней убийцу. Удар убийцы будет быстрым. И она упадет прямо на пороге, и кровь побежит по ступеням крыльца, а ее незрячие глаза будут смотреть на тебя с вечным осуждением. Ведь ты тоже будешь повинен в ее смерти. Матвей изо всех сил сопротивлялся картинам, которые рисовала в его воображении скверна. Она использовала не только слова. Отравляющая сила просачивалась в разум тонкой струйкой, вытесняла сознание Матвея, будто надеялась занять его место. Эта борьба наполняла тело нестерпимой тяжестью. Удавка скверны все сильнее затягивалась на шее, но Матвей не переставал шарить рукой по земле. — Ты отказался от прежней жизни, и тебе больше нет в ней места. Но будущему ты тоже не нужен. Пальцы Матвея скользнули по чему-то холодному, металлическому. Сердце обмерло. Оправа Глаза Бога! Матвей сгреб его в охапку вместе с горстью скверны. В то же время сдавившая грудь тяжесть слегка ослабла. Матвей вдохнул, воззвал к силе молний… Глаз Бога выбросил тусклую искру и угас. Скверна торжествующе вздыбилась, и черная удавка потащила назад, в том направлении, откуда Матвей с таким трудом сбежал. Тело кричало от боли. Матвей проскальзывал спиной по земле, отчего казалось, что скверна сечет его раскаленными добела прутьями. На глаза против воли навернулись слезы. Матвей бросил попытки призвать элементальные силы и лишь прижимал Глаз Бога к себе в надежде, что хотя бы так сумеет пережить эти мучительные минуты. Наконец скверна дотащила его до эпицентра заражения и бросила там посреди черной грязи. Матвей остался лежать. Силы окончательно его оставили. Дыхание вырывалось из груди судорожными хрипами, горло обдирало наждачкой сухости, и когда Матвей закашлялся, внутренности содрогнулись от боли. Тело рушилось снаружи и изнутри. Волны дрожи переплетались с подступившей лихорадкой. Скверна же радостно бурлила, подбиралась все ближе, оплетала руки и ноги черной паутиной. Она пыталась вынудить Матвея разжать пальцы, но он впился в Глаз Бога железной хваткой. Его нужно удержать любой ценой — вот единственная мысль, которая осталась биться в голове бабочкой с надорванным крылом. Потерпев неудачу, скверна задумчиво отступила, и в черноте опять вспыхнул силуэт мальчишки. — Зачем ты сопротивляешься? Теперь вместо гнева в его голосе звучало искреннее недоумение. Матвей не ответил. Просто не мог. Все его силы уходили на то, чтобы дышать и удерживать Глаз Бога в накрепко стиснутом кулаке. — Прекрати, — мальчишка поморщился. — Сколько можно тебе говорить? Этот мир принес тебе достаточно несчастий. И принесет еще. Фатуи не дадут тебе уйти. Или ты намерен истреблять их до тех пор, пока они не согласятся дать вам с Тоней право на спокойную жизнь? Матвей закрыл глаза. Тон мальчишки казался едва ли не сочувственным. Неужели скверна решила сменить тактику? — Мы можем помочь, — добавил мальчишка с запалом, который не раз звучал в устах Ростика. — Послушай, мы дадим тебе силы. Хочешь, мы даже сделаем тебя своей правой рукой? Мы будем твоим могуществом, а ты — нашим судьей. И мы вместе вынесем этому миру приговор, которого он заслуживает. Мальчишка придвинулся ближе, заглянул Матвею в лицо, и вместо демонических огней на дне его глаз теперь плясали искры возбуждения. — Разве справедливо, что Глаз Бога заслужил бестолковый пьяница, а не твой умирающий брат? Если бы только этот мир работал правильно… Матвей вымученно засмеялся. Этот смех не имел отношения к веселью — он вырвался из-за горечи, которая переполняла сердце ядом. — Зачем я тебе? Мальчишка сделал вид, будто глубоко задумался, но на самом деле, конечно, давно знал ответ. — Ты обладаешь волей. Объединившись с нашей силой, она станет новым витком нашего могущества. Нам нужны такие люди. Вместе мы сможем починить этот мир. Мальчишка говорил вкрадчиво, с чувством, которое можно было даже принять за ласку, но Матвей не верил этому голосу. Он ощущал, как вместе со словами в сердце заливается тьма. Скверна нашептывала свои откровения, а в это время пыталась подчинить Матвея себе, вышвырнуть его дух из тела, заполнив опустевший сосуд своей безраздельной силой. Или, быть может, заточить где-то глубоко внутри, чтобы постоянно подпитываться его горем и его бессильной яростью. — А что, мир разве сломан? — холодно спросил Матвей. — А что, в мире, который работает правильно, люди сожгли бы дом с запертыми в нем детьми? — парировал мальчишка. Он придвинулся уже так близко, что, будь он настоящим, Матвей непременно ощутил бы на щеках разгоряченное дыхание. — Ты знаешь не хуже меня. Тейват не может быть хорошим или плохим сам по себе. Это просто мир. Зло в него несут люди. Мы лишь пытаемся изничтожить это зло. — Изничтожить человечество, — усмехнулся Матвей. Мальчишка пожал плечами с таким видом, будто Матвей поймал его на чрезмерной любви к сладостям. — Мы мыслим по-разному, — сказал он и даже приложил руку к груди, как если бы там билось настоящее сердце. — Ты приземленный. Дитя своего мира. Мы смотрим на вещи шире. От этого «мы» кожу Матвея покалывало неприятными иголками. Он разговаривал с мальчишкой, но ощущал, какая огромная, непобедимая сила стоит за его спиной. Будто тьма целой вселенной спустилась в Разлом и теперь надвигалась на Матвея вместе с нетерпеливым лже-Ростиком. — Вот представь, что у тебя есть сад. Ты приходишь однажды утром и замечаешь, что некоторые ветви у яблони начали гнить. Неужели ты оставишь их расти? Разумеется, их следует как можно скорее убрать. — Мальчишка в фальшивой задумчивости приложил к губам бледный палец. — Дереву, возможно, будет больно в процессе — это вопрос философской дискуссии, к которой ты сейчас не расположен. Но в конце концов оно будет тебе благодарно. — О, так вы благородные спасители, — отозвался Матвей. Мальчишка щелкнул пальцами. — Именно! Здорово, что теперь ты это понимаешь. Матвей, человечество Тейвата прогнило уже тысячи лет назад. Местные божки служат прекрасным тому подтверждением. В попытке спасти свои шкуры они лишь оттягивали неизбежное, и что? Посмотри. Щупальце скверны обернулось вокруг запястья Матвея, вынудило его поднять руку, в которой был зажат потускневший Глаз Бога. — Они беспомощны. Они боятся. И раздают эти стекляшки, чтобы кто-то, наделенный толикой их сил, мог сражаться и умирать вместо них. За тысячи лет эти бестолочи так ничему и не научились. Глаз Бога равнодушно взирал на Матвея. Сейчас, окруженный скверной, пропитанный ею насквозь, он не чувствовал ни малейшего проблеска элементальных сил. Боги оставались глухи. Или, может, вера Матвея была слишком слаба, чтобы вывести его на свет. — Нам не кажется, что ты хотел бы умирать ради тех, кто столько раз от тебя отворачивался. Мальчишка замолк, предоставив Матвею обдумать его слова. Голова Матвея обессиленно откинулась назад, и глаза уставились в бесконечную черноту. Тело изнывало. Матвей ощущал, как внутри него шевелится скверна. Она просочилась сквозь открытые раны и теперь медленно пожирала его изнутри, из-за чего на руках и лице проявились фиолетовые полосы. Он не заразился Пурпурной чумой, а был отравлен, как Тевкр и Кевин, и не знал, как долго сумеет продержаться. Когда его воля к жизни угаснет, скверна займет опустевшее тело и возьмет над ним контроль, управляя, словно подвешенной к нитям куклой. Рука с Глазом Бога опустилась. Матвей прижал ее к груди и ощутил слабое биение собственного сердца. Сердце умоляло сдаться. Слишком уж сильной была боль, слишком глубоко его ранило лицо мальчишки, такое знакомое и в то же время такое пугающее. Перед глазами проносились картины прошлого. Собственное бессилие в день пожара. Ошарашивающее осознание жестокости, в которую их с Ростиком швырнула реальность. Опустевшая комната брата и плачущая Сандроне. Капитано, фигура которого буквально источала разочарование. Но куда хуже были обрывочные фрагменты будущего. Кое в чем мальчишка был прав: Фатуи не забывают предательств. Отвернувшись от Царицы, Матвей стал представлять для нее угрозу. Она не забудет. Не позволит ему долго разгуливать на свободе, наслаждаясь счастьем личной жизни. Нет. Она отомстит. И даже если Матвей разрушит систему Снежной до основания, месть Царицы настигнет его раньше. Тоня… Матвей закрыл глаза. Он пытался достучаться до новообретенных сил, до смелости, которая волной захлестнула его в гавани, но душа казалась выжженной. Пепелищем. Как та пропахшая гарью пустошь, оставшаяся на месте их с Ростиком бывшего дома. — Ты готов на все, чтобы защитить ее, — сказал мальчишка. — Не волнуйся. Мы заберем себе и ее тоже. И вы навсегда останетесь вместе, соединенные нашей Волей. Защитить… Да, Матвею хотелось ее защищать. Да, он мог бы отдать ради этого собственное сердце. Но поддаваться шепоту скверны, зная, что эта сила не убережет Тоню, а напротив, будет преследовать, насылать кошмары, ломать волю, гасить ее теплый огонь… На такое Матвей согласиться не мог. От Фатуи можно найти спасение. А скверна непобедима, и если уступить ей, пути назад уже не будет. Поэтому Матвей не стал уступать. Вместо этого он сделал то единственное, на что хватило сил — поднял руку и показал мальчишке средний палец. Знакомое лицо дернулось, и безукоризненная маска начала стремительно терять очертания. Наполовину Ростик, наполовину монстр — порождение скверны бросилось к Матвею, выставив когти, вцепилось ему в грудь, принялось терзать, игнорируя слабые попытки к сопротивлению. Сознание ускользало. Матвей отчаянно цеплялся за реальность, как за брошенный в разгар бури трос. В тот момент, когда он на несколько опасно долгих секунд провалился в небытие, черные когти твари устремились к его сердцу. Но прежде, чем случилось непоправимое, зажатый в руке Матвея Глаз Бога вдруг раскалился — и выпустил упругий фиолетовый луч, от которого во все стороны разлетались искры. Они прожгли оскверненную плоть, и чудище отшатнулось, огласив темные недра Разлома душераздирающим взвизгом. Когти наконец оставили Матвея в покое. Конечно, миг облегчения не мог длиться долго, и чудище уже готовилось к новой атаке. Вот только в этот самый миг земля ощутимо дрогнула, и темные небеса озарились белым сиянием. Чудище вскинуло оскаленную морду. Облик Ростика окончательно растаял, обнажив жуткую тварь со скрюченными черными пальцами, по-звериному сгорбленной спиной и рядами мелких острых зубов. Глаза Матвея невольно расширились: он заметил торчащий из плеча зараженного нож. Это был его старый знакомый, тот самый зараженный, который напал на Тоню и Тевкра в окрестностях Гандхарвы. Тем временем сияние над головой разрасталось. Подняв взгляд, Матвей увидел, как на землю, словно кружа в такт неслышимому вальсу, опускаются мерцающие белые хлопья. Хотя на самом деле они больше напоминали лепестки. Матвей слышал, пару лет назад в Фонтейне отмечали пышный праздник, и над городом пролетал дирижабль, с которого облаченные в венки девушки и юноши сбрасывали лепестки цветов. Вот на что это было похоже. Завораживающе красиво. Матвей заморгал, прогоняя подступившие слезы. По неведомой причине в сердце поселилось щемящее ощущение: словно он лишился кого-то, но не мог вспомнить, кого и когда. Лепестки опускались на землю сверкающим ковром, и там, где они касались скверны, та съеживалась и отступала. Матвей был так потрясен, что ненадолго забыл о боли, сел, лихорадочно осматриваясь. Скверна исчезала. Словно согретая солнцем снежная шапка над крыльцом, она стремительно таяла, превращалась в беспомощные жидкие струи, которые просачивались сквозь землю и растворялись без следа. Матвей ждал. Лепестки опускались. Касаясь кожи зараженного, они причиняли ему боль, похожую скорее на раздражающий зуд после укуса, но очистить от скверны не могли. Матвей тоже не чувствовал себя лучше. Это зародило в его душе горькое понимание, которое прежде оставалось лишь смутной догадкой. Даже если очистить Разлом от скверны, зараженные останутся заражены. Их тела уже преобразились, а сознания расщепились. Матвей ощущал на себе выжигающее воздействие скверны и потому хорошо понимал: когда она поглощает разум целиком, личность стирается без возможности восстановиться. Иными словами, превращение необратимо. Син Цю был исключением, поскольку принял перед обращением незавершенное лекарство, и это помогло ему сохранить остатки личности. Остальным повезло меньше. Они стали монстрами не только снаружи, но и внутри. Взгляд Матвея снова метнулся к застрявшему в плече зараженного ножу. Пока он сидел, пытаясь собраться с силами, белые лепестки понемногу угасли. Чудесное явление подошло к концу. Земля стала чистой, и только увядшие цветы да пожухлая трава напоминали о том, что совсем недавно здесь бурлила опаснейшая в мире субстанция. Разлом был очищен. Зараженный пошатнулся. Матвей надеялся, что он упадет, но зараженный устоял. Лишившись поддержки черной грязи, он распалился еще сильнее, его голова повернулась почти на сто восемьдесят градусов, а из оскаленной пасти вырвался угрожающий рык. Казалось, зараженный считает произошедшее личной ответственностью Матвея. Дальнейшие события развивались молниеносно. Зараженный одним широким прыжком добрался до Матвея. В ту же секунду Матвей свободной от Глаза Бога рукой потянулся вперед и ухватил рукоять ножа. Зараженный взвыл, наотмашь ударил когтями. Матвей избежал атаки, поскольку повалился вместе с ножом на окровавленную землю. Зараженный сильным ударом выбил нож из дрожащей руки, приподнял Матвея, чтобы затем с силой отшвырнуть его прочь. В голове взорвались петарды. Реальность снова поплыла куда-то вбок, и пока она не исчезла окончательно, Матвей пополз вперед, пытаясь нашарить на земле нож. Зараженный набросился сверху. Матвей успел перевернуться, и выпущенная Глазом Бога вспышка ударила нападающего в грудь. Монстр отлетел на добрый метр, вскочил на четыре лапы, точно волк, пошатнулся. Теперь, без поддержки скверны, он не мог регенерировать и стремительно слабел из-за раны, обнажившейся после того, как Матвей извлек нож. Их силы все еще не были равны, но чаша весов едва заметно качнулась в пользу Матвея, и осознание этого подстегивало бороться из последних сил. Пальцы наконец нащупали рукоять. «Я должен это сделать». Весь мир сжался до одного-единственного темного пятнышка — силуэта зараженного, который боролся за свою жизнь с не меньшим отчаянием, чем Матвей. Его воплощения стремительно сменяли друг друга. Зараженный снова стал Ростиком, затем мамой Матвея, его отцом, его наставником. Глаза Матвея по-прежнему оставались равнодушны и сосредоточены на цели. «Должен». Истерзанная спина вжималась в землю, но вместо боли Матвей чувствовал, будто его таким образом поддерживает весь Тейват. И даже когда зараженный примерил на себя обличье Тони, Матвей не усомнился в своем ужасном, но единственно возможном намерении. — Ты все равно отравлен, — зазвучал в голове знакомый шепоток. — Ты все равно будешь нашим… На миг в глазах зараженного приоткрылись врата в Бездну. Матвей обмер, потрясенный ее затягивающей силой. Да, он был отравлен, а потому чувствовал боль этого несчастного существа, как свою собственную. Существо молило его о пощаде, но само постепенно подбиралось ближе, чтобы нанести последний, смертельный удар. Зараженный прыгнул. Матвей взметнул нож. Со стороны могло показаться, будто они хотели заключить друг друга в объятия. Так продолжалось несколько секунд — а затем зараженный обмяк и, завалившись набок, рухнул на влажную от крови землю. Матвей выпустил рукоять ножа. Последняя атака зараженного длинной бороздой протянулась по его плечу, и вместе с кровью тело покидала жизнь. Он закрыл глаза. Прежде в Разломе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Но теперь он понемногу приходил в себя, словно восстанавливался от затяжной болезни. Деревья с облегчением расправили пожухлую листву. Трава приподнялась, хотя так и осталась почерневшей, из-за чего казалось, что по Разлому недавно прокатился огненный шторм. Тучи на горизонте слегка раздвинулись, и на холм, где лежал Матвей, упала полоска лунного света. А по склону холма, спотыкаясь и захлебываясь криком, кто-то бежал. — Матвей! Голос звал его снова и снова. Пропадая между жизнью и смертью, Матвей вдруг слабо улыбнулся. Ему подумалось, что голос не только красивый — он теплый, как прикосновение весеннего солнца после затяжной зимы. Следуя за этой мыслью, он поднял руку, потянулся к той, что бежала к нему, и вскоре его пальцы переплелись с чужими. — Матвей, — повторил голос. Он приоткрыл глаза. В темноте промелькнул озаренный лунным сиянием рыжий локон. Теплая ладонь коснулась щеки, и от этого жеста слезы, которые прежде только теснились в глазах, побежали по лицу, въедаясь в порезы и ссадины жгучей солью. Тоня. — Ты пришла, — выдохнул Матвей.               — Я пришла, — подтвердила Тоня. Она говорила, с трудом справляясь с дрожью в голосе. Слезы обжигали глаза. Тоне уже доводилось видеть Матвея тяжелораненым, но умирающим — никогда. И к этому зрелищу она оказалась не готова. Тоня не знала, осталось ли на Матвее хотя бы одно живое место. Каждый миллиметр его тела был изрезан, избит, покрыт кровью, скверной или фиолетовыми полосами заражения. Уезжая из гавани, Тоня прихватила с собой уже ставшую неизменной сумку, но травы были здесь бесполезны. Наверное, даже если бы на свете нашлась ванная, доверху набитая красной травой, это не помогло бы остановить кровь, которая сочилась из ран Матвея. — Матвей, Матвеюшка, — обессиленно позвала Тоня, склонившись. Ее руки судорожно гладили его по волосам, стараясь не задевать рану на лбу. — Милый, я добиралась сюда очень долго, поэтому даже не вздумай уходить. Ты слышишь? Матвей отозвался коротким слабым стоном. Он ускользал из этого мира. Не зная, что может для него сделать, Тоня все же раскрыла сумку, вытряхнула на землю содержимое, взялась за пучок красной травы. Руки не слушались. Пальцы казались непокорными деревяшками. Тоня злилась на себя за нерасторопность, за отсутствие знаний и навыков. За то, что у нее на руках умирал человек, которого она безмерно любила — и которого не могла спасти. Трава, выскользнув из пальцев, разлетелась по земле. Тоня подняла руки, закрыла ладонями лицо, заплакала, глотая соль. Матвей наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. По его щекам тоже бежали слезы. Тоня была тронута этим до глубины души: Матвей редко обнажал свои чувства, и подобная искренность лишь подчеркивала, какой ничтожно короткий срок ему отведен теперь в мире смертных. Уголок губ Матвея дернулся. Он улыбался. Плакал и улыбался одновременно. Кончики его пальцев прикоснулись к колену Тони. Тоня взяла его руку в свои, принялась гладить, прижиматься щекой. Матвей до сих пор смотрел. В этом взгляде было столько любви и теплоты, что он мог бы прогнать прочь даже затяжную зиму в Снежной. — Архонты, — выдохнула Тоня. — Матвей… — Я люблю тебя, — сказал он. Тоня вцепилась ему в руку, замотала головой, не в силах подобрать слов. Она могла бы сказать то же самое. О, как она хотела просто сказать в ответ то же самое! Но горло сдавливала горечь, и вместо признания у нее вырывались лишь жалобные всхлипы. А затем, когда Матвей измученно прикрыл глаза, Тоней вдруг овладела странная решимость. Она выпустила его ослабевшую ладонь, потянулась за Глазом Бога, который был закреплен сзади на поясе. Глаз Бога был горячим, прямо как лоб охваченного лихорадкой Матвея. Элементальная энергия призывно мерцала, предлагая Тоне бросить вызов границам собственных возможностей. И она без колебаний откликнулась на этот зов. Ее рука стиснула Глаз Бога.

Этот фрагмент можно читать под музыку: José González — Stay Alive. Ставьте на повтор

В воздухе, подобно лентам, заструились потоки Пиро энергии. Они были горячими, но не обжигали. Это был приятный жар: такой окутывает после кружки чая, выпитой, когда сидишь в холодном доме, кутаешься в плед и смотришь из окна на дождь. Он напоминал о руках, которые среди ночи вдруг касаются тебя под одеялом, ненароком, но с лаской, заставляющей тело трепетать, а душу — нежиться. О затяжных поцелуях, о словах, омывающих тебя согревающими волнами. О тепле совместно прожитых моментов, о разделенных мгновениях смеха, разговорах взахлеб, прогулках под солнечным светом и под дождем, с зонтиком, тесно друг к другу. Этот жар был воплощением Тониной любви. Ее воспоминаний и ее желаний. Их с Матвеем совместная жизнь только начиналась — и Тоня ни за что не согласилась бы уступить его смерти. Потоки Пиро энергии омывали тело Матвея, согревали его целительными прикосновениями. В какой-то момент Матвей поднял руку. Его пальцы слабо шевельнулись, и от его Глаза Бога навстречу Тониному протянулась тонкая фиолетовая нить. Два потока переплелись. Обычно подобное взаимодействие приводило к взрыву, но сейчас потоки нежно касались друг друга, словно возлюбленные в первую разделенную на двоих ночь, и сливались в удивительный союз. И хотя этот союз не сумел затянуть раны Матвея, он облегчил его состояние — и позволил продержаться до тех пор, пока на плечо Тони вдруг не приземлился крошечный журавлик. Хранитель Облаков. Тоня потрясенно обмерла, обернулась и тут же заметила Чун Юня, который со всех ног бежал по склону холма. Лунное сияние очерчивало его силуэт, придавало ощущение божественности, а длинные серебристые волосы развевались за спиной, словно шлейф падающей звезды. Когда Чун Юнь оказался рядом с Тоней, в воздухе разлилась едва уловимая мелодия, тонкая и нежная, как перезвон хрустальных колокольчиков. — Наконец-то Хранитель Облаков вас нашла! — вскричал он, совсем не так, как обычно кричат Адепты. Если честно, несмотря на божественный облик, Чун Юнь сейчас казался обыкновенным мальчишкой, и оттого Тоня расплакалась пуще прежнего, а с губ при этом слетел короткий смешок, вызванный радостью встречи. Чун Юнь торопливо обежал Матвея взглядом. Матвей, разбитый лихорадкой, погрузился в бессознательное состояние. — Он отравлен, — заметил Чун Юнь. Тоня продемонстрировала блокиратор: она еще в Мондштадте попросила Сахарозу изготовить на всякий случай пару лишних образцов. Чун Юнь кивнул. — Вряд ли моих сил сейчас хватит на его очищение, — сокрушенно признался он. — Но блокиратор замедлит заражение. А после позовем кого-нибудь из истинных владельцев Небесных ключей, они очистят скверну. Тоня, должно быть, была до серости бледной, потому что Чун Юнь успокаивающе добавил: — Все будет в порядке. — Но его раны… — начала Тоня. — Я о них позабочусь. Именно с такими словами из-за спины Чун Юня выступил человек, который подкрался настолько незаметно, будто в свободное время подрабатывал ассасином. Впрочем, Тоня знала, что это не так. У Антона никогда не бывало свободного времени. — Тошенька! — потрясенно охнула она. — Но как… Ты же остался в гавани, я думала, ты больше не захочешь… Слова застыли на губах. Вернувшись из Фонтейна, Антон замкнулся в себе. Он почти не разговаривал и только оцепенело глядел в пространство, окончательно измотанный событиями последних дней. Он застал смерть матери, он изобрел лекарство от Пурпурной чумы, он заразился ей и выжил, а вдобавок ко всему прооперировал собственного брата. От такого кто хочешь перегорит. Даже стойкий Тошенька. Но вот он здесь. Стоит, привычно спрятав одну руку в карман пиджака, и смотрит — непривычно, с теплотой, которая всегда живет в его сердце, но почти никогда не проглядывает в глазах. — Не хочу, — кивнул он. — Если честно, я уже ничего не хочу, Тоня. Но это не значит, что я перестал о тебе беспокоиться. Когда ты уехала из гавани, я не мог думать ни о чем другом, кроме вашей с Матвеем судьбы. И потому уже через полчаса отправился следом. Тоня растроганно заморгала. «Младшие нужны старшим». Так говорил Матвей. Тоня привыкла быть младшей. Сестренкой Аякса. Роль старшей никогда ей не давалась: она была безответственной, необразованной, наивной. После исчезновения Аякса и смерти отца она предпочла сбежать от новых обязанностей. Отчаянно пыталась вернуть Аякса не только потому, что любила его, но и потому, что желала вернуть прежний порядок вещей. Если на то пошло, она была ужасной старшей сестрой. Но Антон все равно никогда ее не бросал. Даже когда отгораживался, когда закрывал дверь в комнату, чтобы побыть наедине с книгами и записями, когда замыкался в себе, замалчивал переживания. Он был рядом прежде, остался рядом и сейчас. Он был лучшим из возможных младших. С прибытием Антона, Чун Юня и Хранителя Облаков все дальнейшие события смешались для Тони в один неразборчивый калейдоскоп. Позже она вспоминала лишь обрывочные фрагменты того странного дня. Вот из ниоткуда появляются Миллелиты. Провал в памяти — и вот она уже едет в повозке, а рядом лежит Матвей, и Тоня сжимает его руку, говорит без остановки. Она всегда была болтушкой, а Матвей всегда, вне зависимости от длины истории, слушал до конца, не то из искреннего интереса, не то из обыкновенной тактичности. Поэтому Тоне кажется, что она должна что-нибудь ему рассказывать. Он не посмеет уйти, не узнав концовку. Все истории из детства накладываются друг на друга, смешиваются, как опрокинутые в воду краски, поэтому Тоня вспоминает их с Матвеем знакомство. Она пересказывает ему побег из Заполярного Дворца, скитания на Цуруми, их встречу с Кевином и Итэром, их ссору и их примирение. Она вспоминает, как впервые поцеловала его и как Матвей ради нее прошел через огонь. Она говорит об обещаниях, которые Матвей дал перед уходом в Разлом, а сама плачет, хотя кажется, что слезы уже давным-давно обязаны были кончиться. Потом Тоня с Матвеем оказываются в лагере Миллелитов. Вокруг много лиц. Матвея куда-то уносят. Тоня растеряна, стоит посреди палаток, оглушенная, а мимо проносятся вооруженные копьями солдаты. Бэй Доу спорит с леди Нин Гуан. Лицо у Бэй Доу сердитое, пунцовое, а у леди Нин Гуан, напротив, бледное, и губы сжаты в тонкую упрямую нить. В кульминационный момент спора леди Нин Гуан срывается на крик, и Бэй Доу заключает ее в объятия. Леди Нин Гуан не сопротивляется. Она не плачет, но взгляд у нее тяжелый — будь он материальным, он стал бы наковальней, которую Тоне с размаху опустили на грудь. Еще один провал. Тоня помнит только пушечные залпы. За пару секунд до этого леди Нин Гуан дрожащим голосом отдает приказ стрелять по зараженным на поражение. Кто-то стоит рядом, плачет. Это взрослый мужчина, Миллелит. Среди зараженных был его младший брат. Появляется Гань Юй. Она обнимает Миллелита за плечи, уводит его, а затем из тумана возникает лицо Шэнь Хэ. Она спрашивает о Хранителе Облаков. Тоня не понимает вопроса, поэтому просто машет в ту сторону, где в последний раз видела Чун Юня. Шэнь Хэ исчезает. Приходит Кэ Цин, дает Тоне кружку с чем-то горячим — Тоня не чувствует ни вкуса, ни запаха, но все равно пьет, обжигая горло и даже не замечая этого. Кэ Цин отводит ее в палатку. В палатке суетятся люди. Провал — и вот людей уже нет, Тоня сидит в палатке одна, сжимает кружку с остатками непонятного напитка, нервно трясет ногой. Полог приподнимается. В свете луны возникает Антон. Кружка вылетает из рук Тони, но к счастью, она сделана из прочной глины, и осколков нет. Провал. Тоня не помнит, как бежала к палатке раненых, не помнит, как входила туда, чьи лица она видела. Воспоминания отсутствуют напрочь. Она не знает даже, как столь легко отыскала среди лежанок нужную и как умудрилась в своем обжигающем порыве ни на кого не наступить. А следующий момент, напротив, врезался в память настолько четко, что его не позабудешь и сотню лет спустя. Тоня останавливается рядом с Матвеем, опускается на колени. Он по-прежнему дышит с трудом. Бинтов на нем столько, что под ними и человека не разглядишь. Но Тоня, конечно, разглядывает. И смотрит долго, не смея моргать. Антон подходит сзади, заверяет, что жизнь Матвея вне опасности и что Тоня отлично потрудилась, но Тоне по-прежнему страшно. Запоздалый ужас сковывает по рукам и ногам. Антон задает вопрос. Тоня молчит, потому что слова надолго утрачивают для нее смысл. Антон не настаивает на ответе. Тоня ложится рядом с Матвеем, и из ниоткуда берется плед. Заботливая рука накрывает им плечи сестры. Тоня закрывает глаза, придвигается к Матвею настолько близко, насколько это только возможно. Она боится касаться его, потому что это причинит ему боль, но хочет чувствовать его тепло. Знать, что он до сих пор жив. А он жив. Он дышит. Да, он все еще заражен скверной, но сейчас все это неважно, потому что совсем скоро это можно будет исправить. Тоня еще долго лежит тихо-тихо, недвижимо, слушает дыхание Матвея, слышит биение его сердца. Эти звуки кажутся ей самыми родными во всей вселенной. Облегчение лишает ее последних сил. Измотанная переживаниями, она проваливается в глубокий сон, и ей снятся подернутые туманом берега Цуруми, поскрипывающие в уключинах весла, руки Матвея, которые держат ее за плечи, не позволяя уйти в мир призраков. Тоня плачет во сне. Слезы так и не закончились. А рука Матвея вздрагивает. Не просыпаясь, он протягивает ее, касается Тониной ладони — и крепко сжимает, словно пытается отыскать дорогу в ее сон. И там, во сне, не просто держать ее. Поцеловать, а после прижать к себе и пообещать, что в этот раз он уже никуда без нее не уйдет.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Было обидно тратить эту ночь на кровавую бойню. Не то чтобы Дотторе не привык к кровавым бойням — он повидал их на своем долгом веку в избытке. И не то чтобы он был из тех, кто завороженно ждал поздних сентябрьских звездопадов, которые в это время года можно было увидеть лишь в южной половине Тейвата. Но ночь правда была чудной. Спокойной. Даже умиротворенной. В такую хорошо обдумывать грядущие проекты, стоя на балконе и глядя на застывший в черноте хвойный лес. Но хвойные леса остались в Снежной, а в словосочетании «грядущие проекты» наибольший вопрос вызывало существование этого самого грядущего. Чтобы перевернуть мир, Принцу Бездны хватило нескольких дней. И вот Дотторе направляется в Долину Ветров следом за вчерашними противниками, смотрит в спину Отто, который мирно беседует с Кевином, и не понимает, зачем он вообще вздумал присоединиться. Была ли повинна в этом странная ностальгия, которая охватила его в момент встречи с альтернативным Отто? Или, может, во время слияния вероятностей духи ушедших подступали особенно близко к границам живого мира, и Дотторе снова почувствовал на себе пытливый взгляд Лизы? Он кашлянул, одернул рукав пиджака, хотя в этом не было никакой нужды. Как всегда, мысли о Лизе причиняли дискомфорт. Одежда сразу становилась тесной, ткань неприятно колола кожу. Виски наливались тяжестью до ноющей боли, которая отдавалась куда-то в зубы. Годы давали о себе знать, и некогда вспыльчивый Дотторе теперь великолепно владел собой, но даже ему было не по силам справиться с этими ощущениями. С момента смерти Лизы они преследовали его безостановочно и терзали не меньше Глаза Порчи, который вообще-то не ведал жалости к человеческому организму. Рука Дотторе коснулась маски, но он не стал ее снимать. Маска оставалась для него единственным способом самообмана, помогала внушить мысль, за которую Дотторе хватался, как за спасательный круг: он второй Предвестник Фатуи, Доктор и чудовище. Такие люди, как он, не могут рассыпаться на кусочки просто потому, что у них на глазах умер враг, который когда-то на несколько часов стал другом. Они добрались до места назначения. В Долине Ветров собрались все владельцы Небесных ключей, за исключением неизвестного носителя Клятвы Ветра. Еще сюда пришли их друзья. Август, сын бывшего магистра, оставил защиту города на Дилюка, а сам привел в долину небольшой отряд Ордо Фавониус: наверное, исчезнувшие испытывали общее желание лично сразиться с Принцем Бездны в последнем бою. План союзников был до нелепости прост. Выманить врага в Долину Ветров и отвоевать у него Архив. Сработает ли этот план, не знал никто. — Явился насладиться представлением? Этот холодный, проникнутый презрением голос принадлежал Кевину Каслане. Дотторе хмыкнул. Каслана был хорошим лидером, и Дотторе признавал силу его духа, но вот манер этому заносчивому типу недоставало. — Напоминаю, что я также заинтересован в благополучном исходе сегодняшней битвы, — сдержанно ответил Дотторе. — Чудненько, — откликнулся Каслана. — В таком случае напоминаю, что по-прежнему пристально за тобой слежу. Если вздумаешь после раскола вероятностей прибрать к рукам хоть один Небесный ключ, не удивляйся внезапной дырке в груди. Он призадумался. От этой показушности Дотторе хотелось цокнуть языком и закатить глаза. — Между прочим, Пламенное Правосудие оставляет очень красивые дыры, — добавил Каслана. — Я лично проверял. Наверное, это высказывание показалось ему верхом остроумия, но Дотторе вероятнее принял бы его за верх слабоумия. Каслана выразительно хлопнул себя по плечу — тому самому, где до сих пор темнел оставленный Пламенным Правосудием шрам. Сейчас трудно было поверить, что еще несколько дней назад он умирал от заражения скверной. В этом человеке кипела энергия, неуемная и оттого заразительная. Глаза горели жизнью. В нарочито резких движениях чувствовалась предприимчивость, какая со временем формируется у любого человека, знающего свое дело и преданного своим принципам. Но ярче всего пылало желание Касланы уберечь тех, кто явился сегодня в Долину Ветров. Дотторе не чувствовал себя частью общей компании, но даже он не мог устоять перед ошарашивающим натиском этой энергетики. Как ни крути, ему нравились такие люди. Они были хороши в качестве врагов. Ну а разнообразия ради могли побыть и союзниками. Каслана ушел переговорить с Адептом и Путешественницей (каждый был воплощением головной боли). Дотторе остался один, но ненадолго: ноги сами принесли его к Отто. В ожидании неминуемой битвы Отто устроился на корне исполинского древа. Он сидел расслабленно, настолько спокойно, словно впереди ждал всего лишь очередной день в мастерской. Одна рука покоилась на колене. Вторая покручивала в пальцах стебель цветка, увенчанного россыпью белых лепестков. Дотторе никогда не видел таких прежде. — Дайте угадаю, — сказал Отто, обратив внимание на пристальный взгляд Дотторе. — Моя копия навредила и вам тоже? Дотторе спрятал руку в карман. — Хм… Мой клон поспособствовал смерти вашей копии. Вас устраивает такой ответ? Отто почти не удивился. Да уж. Внешне они были похожи, а вот характерами отличались. Отто, которого помнил Дотторе, был на самом деле наивным мальчишкой. Он обладал превосходным умом, любопытством, живостью — все эти качества могли обеспечить ему великолепную карьеру ученого. Но Отто попал под влияние своей утраты и по большей части запомнился Дотторе одержимым юнцом, не способным переживать яркие эмоции здраво. А этот Отто был другим. Его глаза хранили усталость человека, который повидал жизнь. Он тоже был молод, но обманываться этим обликом мог разве что глупец: Отто видел изнанку смерти. Самое ее темное нутро. — Возможно, мой вопрос покажется вам странным, — начал Дотторе. — В таком случае просто проигнорируйте его. Но если вы все же способны ответить, скажите, Отто… Какой смысл отдавать все ради любви? Ему хотелось знать ответ с того самого момента, как в Заполярном Дворце стало известно о смерти Отто. Дотторе никогда по нему не горевал — он разучился горевать еще в юности, — но эта загадочная, необъяснимая мания Отто захватила его мысли. Какая сила подтолкнула Отто шагнуть за границы, очерченные железной рукой реальности? По какой причине он разрушил собственную жизнь во имя смутной надежды вернуть украденную любовь? Дотторе мог понять жажду открытий. Стремление покорить смерть. Но любовь… При всем уважении к Синьоре — нет, этого чувства он понять не мог. Оно не покорялось его пониманию. Брови Отто приподнялись. На пару мгновений его лицо отразило сложную помесь эмоций. Взгляд забегал. Губы дрогнули, будто не знали, в каком выражении им надлежит изогнуться. Вероятно, своим вопросом Дотторе попал в цель: параллельные миры часто состояли из похожих фрагментов. Но вот глаза Отто прояснились. Вместо горечи в них проглянуло прежнее умиротворение, а уголки губ приподнялись в улыбке. — Любовь наделяет нас силой. Придает жизни смысл. — Тысячи людей живут без любви, — фыркнул Дотторе. Отто склонил голову набок. — Возможно, это та причина, по которой мы с вами стоим сегодня здесь. — Что вы пытаетесь этим сказать? — А вы как думаете? Принц Бездны устроил слияние вероятностей, поскольку ему недоставало любви сестры, — передернул плечами Отто. — У него могла появиться новая, но он от нее отказался. Дотторе в вопросах любви не разбирался, поэтому просто молча слушал. Вникать в это оказалось тяжелее, чем в мудреные книги на умерших языках. — Я тоже когда-то принес миру много боли, потому что считал любовь утраченной, — продолжил Отто. Он рассказывал об этом просто, без колебаний, но все же с ощутимой печалью, от которой Дотторе стало неуютно. — В те времена я еще верил, что любовь имеет только одну форму. И вместо того, чтобы искать новые формы, хотел вернуть старую. Отто прекратил крутить в пальцах цветок, и тот рассыпался золотой пылью. Они с Дотторе синхронно проводили пылинки взглядами. — А теперь я думаю, что у любви множество форм, и каждая по-своему хороша, — улыбнулся Отто. — Любовь к другому человеку. К своим друзьям. К делу, которым увлечен. Любовь к целому миру и всему прекрасному, что в нем есть. Взгляд Отто остановился на Каслане. Тот курил и посмеивался о чем-то с Итэром. — Я не ответил на ваш вопрос напрямую. Не сказал: «Ради любви можно отдать все, потому что любовь — это сила». Теперь мне кажется, между «отдать все» и «защитить» есть большая разница. Отдать — это потерять, защитить — это сохранить. Понимаете? — Понимаю, что вы идеалист, перечитавший поэзии, — отозвался Дотторе. Его слова рассмешили Отто. Спорить он не стал. — Вы утверждаете, что Принцем Бездны движет любовь, — сказал Дотторе. — Как же ваши слова о том, что она дает силу и придает жизни смысл? — Любовь наделяет, ее отсутствие опустошает, — пожал плечами Отто. — А мы, люди, всю жизнь переплываем от одного берега к другому, потому что любая неизменность — иллюзия. Весь вопрос в том, что будет представлять собой твоя лодка к концу пути по этой реке. Дотторе хотелось вступить в дискуссию. Он знал тысячи способов опровергнуть слова Отто, но не успел применить ни один из них: впереди, разорвав звездную ночь, открылся портал в Бездну.               Первым через портал прошел Вестник Бездны. Судьба его оказалась незавидной: после тесного знакомства с копьем Сяо он обратился черной дымкой и улетучился в неизвестном направлении. Присутствующие проводили дымку взглядами. С долгую минуту из портала никто не появлялся. Казалось, враг застыл в нерешительности, оценивая свои шансы. А потом вдруг порталы стали открываться через каждые два шага, и в темные расщелины пространства хлынули порождения Бездны. Их было так много, что Долина Ветров всего за пару мгновений превратилась в черный океан. Гончие и щенки Разрыва, Маги, Вестники, Чтецы, даже Рыцари Черного Змея — все они наступали одновременно, зажимая противников в безжалостные тиски. Но играть по правилам врага никто не собирался. Сяо вырвался из толпы первым. Острие его копья прошило насквозь Гончую Разрыва, обдало золотым лучом Мага Бездны, на мгновение опустилось, чтобы тут же взметнуться снова и поразить подступающего Рыцаря. Вместо того, чтобы надевать маску Яксы, Сяо сразу же принял истинный облик, и теперь его крылья пылали во мгле изумрудным маяком. За Сяо последовала Люмин. Ее взгляд то и дело обращался к порталам: она ждала, когда на поле боя появится Принц Бездны. — Почему он не приходит? — прокричала она Сяо, пинком отогнав от себя назойливого щенка Разрыва. — Сяо, это неспроста. Он что-то задумал. Что-то не так! Сяо кивнул. Его пылающие золотом глаза внимательно всматривались в лица противников, но за масками служителей Бездны правды было не увидать. Люмин до сих пор не могла поверить, с какой легкостью Сяо принял истинное обличье. Она не забыла Инадзуму — даже шесть лет в Бездне и очищение от скверны не сумели стереть этих страшных воспоминаний. Чтобы перевоплотиться, Сяо отдал все, включая собственное «я». Они с Люмин сражались с Синьорой бок о бок, но Сяо ее не узнавал. Прошлое, будущее — все утратило для него значение, он целиком растворился в танце на острие смерти, в пьянящем забвении кровавой схватки. Такими, возможно, становились Яксы, которые поддавались тьме кармического бремени. Поэтому, когда за спиной Сяо вдруг возникли крылья, а по рукам прокатились волны неземной силы, Люмин испугалась. Она метнулась за Сяо без раздумий, одержимая страхом снова потерять его, позволить судьбе замкнуться петлей. Но в этот раз все было иначе. Сяо оставался собой. И они с Люмин сражались плечом к плечу, чувствуя особенное единение. Он улавливал малейшее ее намерение. Она прикрывала ему спину. Он был копьем, а она щитом. Иногда они менялись, и тогда уже ее клинок разил врагов, а он оберегал тыл. Люмин знала: потеряй она зрение, Сяо мог бы стать ее глазами. Эта необыкновенная синергия наполняла силой, даровала уверенность в лучшем исходе. Принцу Бездны не победить, пока они с Сяо вместе.               Тем временем из портала показался Альбедо. Кевин метнулся наперерез, но дорогу ему преградил Чтец. Когда по земле прокатились электрические разряды, Кевин ругнулся, уклонился и бросился в ответную атаку. Для создания, существованию которого угрожало само Пламенное Правосудие, Чтец хранил поразительное спокойствие. Тевкр и Клод сорвались с места одновременно. Тевкр обернулся ледяной вспышкой. Клод исчез в портале, чтобы в следующую секунду оказаться за спиной Альбедо. Альбедо даже не оборачивался. Его голова едва заметно склонилась набок, а глаза вспыхнули багряным пламенем. Стоило только Клоду ступить из портала, как тело неестественно застыло, будто заледенев изнутри. Клинок покоился в руке, но Клод с тем же успехом мог передать его какой-нибудь из игрушек Венни. Ощущение оказалось жутким. У Клода сложилось впечатление, словно Альбедо каким-то образом отделил его душу от тела, но душа осталась беспомощно барахтаться внутри опустевшей оболочки. Скверна. Их с Альбедо связь усиливалась. В прошлый раз он уже мог управлять течением скверны по организму Клода, а в этот раз с легкостью установил над ней полный контроль. Такими успехами он подчинит тело Клода своей воле и заставит действовать вопреки желаниям сердца. Впрочем, у Альбедо были на Клода свои планы. Из предателей получаются плохие союзники, даже подневольные. Рассудив так, Альбедо вскинул кулак, и сплетавшая руку Клода скверна вдруг задвигалась сама по себе. Ощущение было такое, словно с тебя сдирают кожу, заливая поврежденные места жидким пламенем. Альбедо не просто пытался лишить Клода руки — он хотел вырвать скверну с корнем. Будто считал, что Клод ее не заслуживает. Наблюдая, как враг с криком сгибается, пытаясь перебороть боль и освободить непослушное тело из-под контроля, Альбедо наслаждался: он не забыл происшествия в странствующем театре. Или, возможно, это была его личная месть за то, что Клода любила Рэйн. Из ледяной вспышки появился встрепанный Тевкр. Его глаза полыхнули, с клинка сорвался морозный осколок. Он направлялся прямиком к Альбедо, но в последний момент сменил траекторию, вырвавшись из-под контроля хозяина, и унесся в темноту. Тевкр прыгнул, занес меч. Альбедо шевельнул рукой. Скверна, текущая по телу Тевкра, подчинилась. Утратив равновесие, Тевкр грохнулся, влетел спиной в камень, но вместо боли почувствовал только легкую дезориентацию. Во рту образовался мерзкий железный привкус. Сплюнув кровь, Тевкр уже начал подниматься, но тут Альбедо вновь сделал быстрый жест. Обе руки Тевкра против воли впились в рукоять клинка. Лезвие задрожало. Тевкр расширенными от изумления глазами наблюдал, как сам же направляет его навстречу собственному сердцу. — Где Милосердие Екатерины? — осведомился Альбедо. — Отпусти, тогда скажу, — ухмыльнулся Тевкр. Вместо ответа Альбедо повел ладонью, и Тевкра затопило волной нестерпимой боли. Он со стоном выгнулся навстречу клинку. На глазах выступили слезы. К счастью, тело еще помнило тренировки с Сяо, а разум хранил наставления Екатерины. Наверное, Тевкр не мог поспорить с Альбедо своей властью над скверной, поскольку Альбедо был ее совершенным созданием, но вот выиграть пару лишних секунд было ему по силам. Они с Альбедо схлестнулись в незримом поединке. Тевкр удерживал бегущую по организму скверну. Альбедо, напротив, вынуждал ее течь в указанном направлении. От подобного обращения Тевкра мотало по земле. Каждая клеточка тела кричала, раздираемая на части, в голове грохотало, а по подбородку стекали ручейки крови, но он не сдавался. Он уже однажды почти позволил скверне себя подчинить. И ни за что бы не поддался ей снова. — Ты повзрослел, — признал Альбедо. — Но все же как был глупцом, так им и остался. Поединок доставлял ему удовольствие. Мучения врага казались раздражающим фоном, но вот сопротивление Тевкра вызвало неподдельный интерес. Альбедо сразу захотелось испытать границы его возможностей, понять, какую степень контроля человек может установить над скверной одной лишь силой воли. Все его внимание оказалось сосредоточено на Тевкре, а Тевкр только этого и добивался. — Отрицательно. Глупец — это ты, — сказал Клод и обрушил на Альбедо лезвие клинка. Как только Альбедо отвлекся, Клоду удалось освободиться, но не до конца. Его оскверненная рука теперь напоминала оплывшую свечу: утратила прежнюю форму, стала слабой, непокорной — все равно что сражаться восковым слепком. Правая половина лица тоже казалась нечеткой. Глаз, всегда ярко мерцающий, заволокло темной мутью. Одним словом, Клоду приходилось полностью полагаться на человеческую часть тела. Он орудовал левой рукой так же умело, как и правой. Альбедо успел уйти в сторону, но даже с учетом его безукоризненной реакции лезвие проскользнуло по плечу, оставило длинную борозду. Альбедо вздохнул, устало, как если бы намеревался в сотый раз прочитать уже заученную до дыр лекцию. Края раны тотчас стали подтягиваться друг к другу. Но Тевкр с Клодом не позволили ей сойтись. Они одновременно выбросили вперед руки. Тевкр тянул скверну Альбедо на себя, Клод — на себя. Края раны стали расползаться, и Альбедо, вскричав, выпустил во все стороны багряно-черную волну. Волна ударила по телу Клода, отнесла его прямо в объятия Гончей Разрыва. Тевкр проехался по земле и, приложившись головой об камень, на несколько долгих мгновений провалился в небытие. Альбедо выпрямился. Порез, который уже успел стать достаточно широким, чтобы считаться полноправной раной, зажил. Скверна не оставила на теле даже шрама, но Альбедо до сих пор не мог избавиться от этого неприятного ощущения, когда тебя буквально разрывают на кусочки. Он двинулся к Тевкру. В глазах подобно глубинам Бездны отражалась мрачная решимость. Мальчишка… Способный, но ума недостает. Пускай усвоит урок. Пускай знает свое место в глазах Воли Скверны. Как уроженец Снежной никогда не сумеет стать полноправным мондштадтцем, так и зараженный скверной не превзойдет того, кто был ею рожден. Альбедо наклонился, потянулся к оброненному Тевкром клинку… — Стой! — раздался за спиной звонкий голос. Рука Альбедо замерла. Кончики пальцев так и не соприкоснулись с рукоятью. Альбедо обернулся через плечо. В нескольких метрах от него стояла Кли. Ее голову венчала остроконечная шляпа. А рука, напряженная до дрожи, была вытянута. В ней, взирая на Альбедо темным провалом своего морозного ока, покоилось Милосердие Екатерины.               — Ты уверена? — спросил господин Камисато. Этот разговор состоялся вскоре после того, как в «Доле ангелов» объявился Кевин. Устроившись за угловым столиком на втором этаже, несколько человек приняли участие в обсуждении предложенного господином Камисато плана. Кевин задумчиво потягивал чай. Дилюк сидел, положив подбородок на сцепленные руки, и мрачно глядел перед собой. Август беспокойно теребил Глаз Бога. Отто, прикрыв глаза, казался статуей, которую по неведомой причине забыли в таверне. Наконец, сам господин Камисато сидел у края стола, повернувшись к лестнице. Его пальцы поглаживали набалдашник трости. Незрячие глаза смотрели в сторону Кли, но взгляд промахивался на добрых полметра. Кли скомкала в руках шляпу. — Да. Если мы хотим получить Архив Бодхи и не потерять при этом остальные ключи, мы должны с умом воспользоваться тем, что имеем. Господин Камисато одобрительно кивнул. — Мудро. — Кли подвергнет свою жизнь серьезной опасности, Аято, — сказал, оторвавшись наконец от созерцания пустоты, мастер Дилюк. — А она, по-твоему, собиралась в Долину Ветров за цветочками? — фыркнул Кевин. — Кли и так в серьезной опасности. План Аято рискованный, но это лучше, чем не иметь его вовсе. Мы не можем позволить себе потерять даже один Небесный ключ — хотя бы до момента раскола вероятностей. Мастер Дилюк тягостно вздохнул, но спорить не стал. Август скользнул взглядом к Воле Грома. Рукоять катаны лежала на столе. Лезвие, которое проявляло себя по воле хозяина, сейчас отсутствовало. — А ты что скажешь? — повернулся Август к Отто. — Это возможно? Отто открыл глаза. — С Архивом было бы проще. Но думаю, справимся и так. Все будет зависеть от Аято, Кли и нашей удачи. Кевин поставил чашку, сложил руки на груди. — Удача своевольнее, чем Яэ Мико. Нужно свести ее влияние к минимуму. От того, как будет действовать Альбедо, зависит все, поэтому мы обязаны превратить шанс в гарантию. Принимаются любые светлые мысли. На некоторое время на втором этаже установилась тишина. Собравшиеся думали. По тому, как скользит из стороны в сторону помутневший взгляд господина Камисато, Кли понимала: в его голове уже формируется очередной хитроумный план. — Альбедо умен, но скверна мешает ему понимать человеческие чувства, — сказал он наконец. — Он постоянно анализирует их, но от недостатка эмоционального интеллекта опирается в своих суждениях на прошлый опыт. На то, какие решения мы принимали в критических ситуациях, как действовали, если нашим близким угрожала опасность, что стремились защитить, где просчитывались или давали слабину. — Иными словами, он помнит, какие ошибки мы совершали раньше, — подхватил его идею Август. — И думает, что мы совершим их снова. Кли прижала к груди скомканную шляпу. Голос прозвучал твердо: — А мы не совершим. Потому что мы усвоили уроки и изменились. Господин Камисато одарил ее мягкой улыбкой, от которой Кли сразу почувствовала себя увереннее. — Верно, Кли. Но Альбедо-то этого не понимает. Кевин заинтересованно склонил голову набок. — Что ты задумал? Улыбка господина Камисато сменилась усмешкой. Его слепые глаза оставались пустыми омутами, но лицо озарилось азартом: разум стремительно вырисовывал дорогу к успеху. — Последовать совету нового Верховного Мудреца Сумеру. Когда человек заблуждается, не стоит ему в этом мешать. Мастер Дилюк и Август обменялись взглядами. Кли подумала, что, если господин Камисато доживет до пенсии, он наверняка поселится где-нибудь на умиротворенном берегу Инадзумы и будет писать там книги. Интриговать он умел покруче некоторых авторов издательского дома Яэ. — Кли, — вырвал ее из потока мыслей господин Камисато. — Будь добра, сходи за Тевкром и Клодом. У меня есть план.               И вот Кли здесь, стоит, сжимая неверной рукой Милосердие Екатерины, а всего в нескольких метрах Альбедо выпрямляется, оборачивается, чтобы оценить новую расстановку сил. Его красные глаза без всякого интереса скользят по Кли, останавливаются на Милосердии Екатерины. Лицо остается непроницаемым, но Кли хорошо знает брата и без труда улавливает момент, когда шестеренки в его голове начинают лихорадочное вращение. Все кажется искусственным. События не происходят по-настоящему, они следуют заранее заданному сценарию, а Кли, Тевкр, Клод и даже Альбедо — просто актеры, которые вынуждены играть по правилам невидимого режиссера. — Кли! — потрясенно кричит Тевкр. Он пришел в себя, но вид у него ошарашенный: от удара об камень в голове все еще звенит. Тевкр приподнимается на локте. Поединок с Альбедо за право обладать собственным телом измотал его до предела. — Кли, что ты делаешь? Это Клод, поднявшись, пытается прорваться через стаю Гончих Разрыва, но из-за поврежденной руки медлит, действует без прежней сноровки. Альбедо не берет их с Тевкром в расчет. Он понимает: даже если оба сумеют продолжить прерванный бой, он с легкостью установит свое превосходство. Его власть над скверной беспредельна. Именно поэтому здесь нужна Кли. Кли облизывает пересохшие губы. Палец лежит на курке, но она не стреляет, колеблется, пытаясь сморгнуть подступившие слезы. Дуло по-прежнему смотрит на Альбедо. Альбедо по-прежнему смотрит на дуло. Кли ему безразлична. Ему нужен Небесный ключ. — Простите, — прошептала Кли. — Я знаю, что должна была охранять Милосердие Екатерины, но я не могу… Я не могу потерять вас. Слезы сбегают из-под присмотра, текут по щекам, отчего глаза жжет. Сама мысль о смерти Тевкра невыносима. Клод стал Кли другом, поэтому она переживает и за него тоже. Милосердие Екатерины начинает ходить ходуном. В голову настойчиво лезут воспоминания о том, как Аякс стрелял в Тевкра. Альбедо приближается. События развиваются стремительно, но Кли кажется, будто каждый шаг Альбедо длится десять тысяч вечностей. — Отдай револьвер, — требует он. — Кли, — выдыхает Тевкр. Рука Альбедо резко взлетает, и Тевкр захлебывается собственными словами: его пронзает очередной приступ боли. Кли жмурится, стреляет наугад, но ледяная пуля проходит над плечом Альбедо, и он даже не замечает этой отчаянной попытки к сопротивлению. — Ты обладаешь талантами своей матери, и мне было бы интересно посмотреть, куда это тебя приведет, — говорит он. — Но не думай, что я стану тебя жалеть. Если не отдашь револьвер, я заберу его силой. Жертва парализована ужасом. Альбедо встает напротив, тянется за револьвером, намереваясь выхватить его из ослабевшей руки… — Кли, беги! Сзади появляется Клод. Он наконец справился с Гончими Разрыва и вновь объявляется на сцене с клинком наперевес. Альбедо успевает взять скверну в теле Клода под контроль, и атака промахивается, меч глубоко погружается в землю, оставляя Клода уязвимым. Альбедо мгновенно пользуется шансом, с ожесточением набрасывается на врага, будто намерен градом яростных ударов выбить правду о причинах, по которым его бросила мать. А Кли знает, что это окно возможности было подготовлено специально для нее, поэтому разворачивается и со всех ног бросается прочь. Альбедо понимает, что в погоне за ответами упускает цель. Он отшвыривает от себя Клода. Тот падает на землю с приглушенным стоном, из глаз летят искры. Он вслепую тянется вперед, пробует задержать Альбедо, но рука хватает пустоту. Кли бежит так быстро, что волосы хлещут по щекам розгами, а в ушах свищет ветер. Дыхание сбилось, и потому кажется, что поперек горла застрял осколок стекла. В начале битвы Кли расшибла колено, и теперь оно саднит, при каждом шаге напоминает о себе жгучей болью. А шагов много, бесконечно много. Цель близка, но Кли отделяет от нее бурлящая черная река — призванные Бездной твари. Темноту разрезает вспышка молнии. Фиолетовые всполохи валятся на поле битвы, как градины, разгоняют стаи Гончих, мешают пустотелым Рыцарям подобраться к Кли. В реке образуется перемычка. Прижимая к себе Милосердие Екатерины, Кли несется сквозь нее, оборачивается на ходу: ей в шутливо-небрежной манере отдает честь Скарамучча. Кли не успевает подумать, как это странно. Альбедо показывается среди толпы, красные глаза рыщут в поисках Кли. Кли медлит. Глаза быстро ее находят. Уголок губ Альбедо дергается в торжествующей усмешке, и с них слетают слова, которые на таком расстоянии Кли остается лишь угадывать. Она впервые думает, как на самом деле «Я люблю тебя» созвучно с «Я убью тебя». К сожалению, она знает, какое из двух предложений предпочитает Альбедо. Милосердие Екатерины оттягивает руку грузом ответственности. Альбедо начинает прорываться к Кли, отшвыривая в пылу погони как чужих, так и своих. Силы Бездны расступаются перед ним — кто в страхе, кто в почтении. А Кли несется все дальше, проклиная больное колено и тот ужас, который неизменно охватывает ее при столкновении с Альбедо. Когда она теряет силы, в спину ударяет порыв ветра. Кли кажется, будто ветер сам переставляет за нее ноги. Анемо Архонт! Кли не знает, где Венти, но незримая поддержка открывает в ней второе дыхание. И вот наконец цель достигнута. Тень исполинского дерева увлекает Кли в свои объятия. За его кроной не видно звезд, только слабое свечение, которое исходит от статуи Анемо Архонта. Потревоженные ветром, над травой поднимаются белые семена одуванчиков. С трудом верится, что это умиротворенное место, где люди всегда находили покой, превратилось в место ужасного побоища. А потом мелькает алая вспышка, и статуя Анемо Архонта разлетается на куски. Кли приседает, со вскриком закрывает голову руками. В нескольких сантиметрах над ней пролетает обломок. Кли срывается с места, но спотыкается об торчащий корень, падает, разбивая второе колено. Милосердие Екатерины вылетает из руки. Альбедо уже сзади. От нарочитой медлительности не осталось и следа. Теперь он движется вперед с неотвратимостью охотника, преследующего подбитую лань. Глаза отливают багрянцем, словно радужка впитала в себя кровь всех убитых Альбедо жертв. — Все кончено, — говорит он, поднимая револьвер. Вокруг Милосердия Екатерины сгущается холод. Альбедо крутит Небесный ключ в руках, по его губам блуждает усмешка, которая лишает его сходства с человеком. Вместо Альбедо усмехается Воля Скверны. Она же глядит из его глаз, некогда теплых, и обжигает мир своей ненавистью. Дуло револьвера глядит теперь прямо на Кли. — Я предупреждал, что убью тебя, — хладнокровно произносит Альбедо. — Надо было слушаться старших. Мир испуганно замирает в преддверии выстрела. Затем над долиной прокатывается грохот, но вместо ледяной пули из дула вылетает жалкая элементальная вспышка. Потрясение на лице Альбедо быстро сменяется осознанием. Он швыряет Милосердие Екатерины об землю, и револьвер распадается голубыми искрами, обнажая спрятанную за фальшивым металлом пустоту. Багряные глаза впиваются в лицо Кли, пытаются взглядом выпытать правду. Кли закусывает губу. — Решила отвлечь меня от своих друзей поддельным Небесным ключом? — Альбедо прикладывает руку к подбородку, усмехается, заинтересованный новым раскладом. — Умно. От его спокойствия душа леденеет, будто простреленная Милосердием Екатерины. Там, где злость, заметно влияние скверны. А в этом хладнокровном, непредвзятом анализе слишком много от настоящего Альбедо, и Кли сразу же вспоминает слова Клода: «Разрушение — суть, заложенная в Альбедо с рождения». — И все же тебе поручили охранять Милосердие Екатерины, — говорит Альбедо, припоминая слова самой Кли. — Что ты сделала с настоящим ключом? Спрятала? Кли молчит, взгляд взволнованно перебегает в поисках выхода из тупика. Альбедо вздыхает. Он теряет терпение. — Что ж… Придется выяснить это иначе. Он шагает вперед, вытягивает руку. Над ней в россыпи золотых частиц возникает Архив Бодхи. Его сияние разгоняет мрак, но лицо Альбедо остается темным пятном, на котором пылают багряные глаза. По мере того, как Альбедо приближается, Кли обволакивает удушающая энергия скверны. Кли пытается встать, но Альбедо мешает ей сбежать: в землю всего в нескольких дюймах вонзается алый шип. — Ты нужна мне живой, но на поиск ответа хватит и десяти секунд, — объясняет Альбедо равнодушно. — Процесс заражения начинается через минуту. Как видишь, одно другому не мешает, так что настоятельно рекомендую не дергаться. Кли помнит, как Альбедо еще недавно намеревался ее убить, и удивляется этой перемене настроения, но не решается его провоцировать. Альбедо опускается на колени. Золотой свет Архива Бодхи ударяет Кли по глазам. Прекрасно понимая, что ждет впереди, она делает глубокий вдох, готовится провалиться в глубины своего сознания — туда, где Альбедо будет выпытывать у нее правду, как он уже делал с Аль-Хайтамом и Сяо. Кли с трудом сдерживает порыв улыбнуться. Да. Это представление, от начала и до конца. Только Альбедо пока не представляет, что все это время пользовался устаревшим сценарием. Незадолго до того, как Архив Бодхи касается груди Кли, картины произошедшего проносятся перед глазами подобно вихрю, срывающему покровы с истинных замыслов.              

Обратно к началу представления…

— Стой! Альбедо встает, отворачивается от распростертого на земле Тевкра, пронзает Кли испытующим взглядом. Рука дрожит, но хотя страх за Тевкра и Клода реален, тело Кли непокорно по другой причине: она боится, что план провалится. Господин Камисато всегда предсказывал поведение врага с поразительной точностью, но ставки высоки, а риски и того выше. Альбедо не реагирует, поэтому Тевкр решает подыграть: — Кли! В его голосе звучит неподдельный ужас. Тевкру нет дела до Милосердия Екатерины в руке Кли: он знает, что это фальшивка. Но он переживает, как с Кли может обойтись Альбедо. Вместо того, чтобы поддаться страху, он умудряется обратить его себе на пользу. Выкрик получается очень убедительным. — Кли, что ты делаешь? — вступает в игру Клод. Его голос холоден, в нем сквозит разочарование. Кли невольно вздрагивает. Что ж… Когда-то Клод был первым клинком Каэнри’ах, элитным воином короля. И далеко не все битвы вел оружием. Обман был частью его работы. А работал Клод очень хорошо. Альбедо сверлит взглядом Милосердие Екатерины. В его глазах теснятся мысли о собственном превосходстве, и Кли понимает, что господин Камисато опять оказался прав. Будь на месте Кли отравленный скверной Тевкр, Альбедо с легкостью подчинил бы его тело себе, выхватил бы Милосердие Екатерины прямо тут, а не у дерева, где непременно должен был оказаться. В таком случае плану бы пришел немедленный конец. Кто-то должен был стать для Альбедо приманкой, и Кли добровольно вызвалась на эту роль. Она знала: Альбедо не забыл, как во время битвы за Мондштадт она бездумно металась перед Аяксом в надежде закрыть своим телом Тевкра. Альбедо видел ее в моменты наивысшего отчаяния. Он помнил, как из-за страха за друзей она совершала глупые ошибки и проигрывала одну схватку за другой. Кли не нужно прилагать усилий, чтобы убедить Альбедо в своей опрометчивости, в своей неспособности хладнокровно принимать душевную боль — с этим успешно справляется ее прошлое. Поэтому Альбедо не испытывает ни капли сомнения в причинах, по которым Кли стоит перед ним с Милосердием Екатерины наперевес. — Простите, — шепчет Кли. — Я знаю, я должна была охранять Милосердие Екатерины, но я не могу… Я не могу потерять вас. Заплакать оказывается легко. Достаточно вспомнить о том, что в этих словах на самом деле слишком много правды. Кли страшно думать о смерти Тевкра. Ей не хочется отпускать Клода, а у нее все еще нет уверенности, как именно он намерен встретить свой конец. — Отдай револьвер, — говорит, приближаясь, Альбедо. Тевкр за его спиной выдыхает, зовет Кли по имени. Его нервы напряжены до предела: он понимает, как дорого может обойтись любая ошибка. Если Кли побежит прямо сейчас, Альбедо с легкостью ее остановит. Альбедо нужно отвлечь, но у Тевкра нет сил, а Клод никак не может прорваться через Гончих Разрыва. Кли стреляет, в последний момент намеренно уводит прицел выше, чтобы пуля просвистела над плечом Альбедо. Нельзя, чтобы он распознал в Милосердии Екатерины фальшивку. Пускай лучше считает Кли парализованной от ужаса дурой, которую не стоит принимать всерьез. Кли больше не нужно доказывать собственную значимость. Чем меньше озабочены ее силами враги, тем больнее она сумеет ударить из тени. Альбедо что-то говорит. Кли всматривается ему в лицо, но не слушает. Альбедо уже совсем близко, и тело понемногу сковывает настоящая слабость: Кли волнуется, потому что Клод может не успеть. Но он выходит на сцену так легко и уверенно, будто его запоздалое появление запланировано заранее, для создания пущего эффекта. Альбедо недолюбливает Клода еще с момента стычки в странствующем театре, а потому охотно отвлекается на противника, и Кли пользуется этим, чтобы броситься наутек. Альбедо приходит в себя, отшвыривает Клода прочь. Клод падает. Боль оглушает, но даже в таком состоянии он тянется вперед, делая вид, будто пытается удержать Альбедо. На самом деле удерживать Альбедо он не собирается. Напротив. Все это было затеяно ради того, чтобы Альбедо погнался за Кли туда, куда она приведет его — в самое сердце заранее подстроенной западни. Клод облегченно откидывается на землю. Битва еще не окончена, но свою главную роль он сыграл. Впрочем, у него остается еще одно важное поручение — его, никому больше ничего не сказав, Клоду выдал Кевин. Кли тем временем несется к дереву Веннессы. Дорогу ей преграждают силы Бездны, но благодаря своевременной помощи Скарамуччи Кли без труда проскальзывает между ними. Заметив, что Альбедо близок к тому, чтобы потерять ее в толпе, Кли замедляет шаг, дожидается, когда багряные глаза выловят на поле ожесточенного боя ее силуэт. Кли снова бросается бежать. До дерева еще далеко, а Альбедо движется быстро, уверенно шагает по чужим головам. Сердце грохочет где-то в горле. Кли боится не успеть, но тут ей в спину ударяет поток ветра. С благословением Анемо Архонта Кли в мгновение ока добирается до заветного древа, вбегает под его крону, зная, что там селестиальная энергия древа будет сильнее. Это место всегда было особенным. Здесь боролся за остатки своего разума несчастный Рубедо. Здесь отравленная Люмин сумела сдержать Кровь Текутли, чтобы в последний раз пообщаться с Паймон. Здесь Август молил Анемо Архонта помочь ему в борьбе со скверной. Здесь находил покой истерзанный связью с истинными владельцами Кевин. Много лет назад Лев Юга в последний раз закрыла здесь глаза, а после вознеслась на Селестию. И так это место оказалось благословлено Небесным порядком. Оставшийся здесь отпечаток селестиальной энергии не мог очистить живое существо от скверны, но мог ослабить темную силу, дать возможность сражаться с ней на равных. Именно этого добивался господин Камисато. Но победить Альбедо было недостаточно — нужно было вынудить его достать Архив. Поэтому господин Камисато придумал еще один план. Альбедо атакует статую Анемо Архонта. Кли бросается в сторону, чтобы избежать града камней. Под ноги подворачивается корень. Кли намеренно налетает на него, изображает панику, делает вид, что разжимает руки от неожиданности, роняет Милосердие Екатерины в траву. Она понимает: если оставить револьвер у себя, Альбедо сразу же убьет ее. Если же от него избавиться, Альбедо первым делом попытается им завладеть. И это запустит продуманную господином Камисато цепочку событий. — Все кончено, — говорит Альбедо, поднимая револьвер. Кли едва не смеется в ответ. «Кончено»? Нет. Все только начинается. И когда выстрел Альбедо не приводит к желаемому результату, расставленная господином Камисато ловушка захлопывается. Альбедо пойман на крючок безысходности. Он обязан добиться цели, обязан вернуть Принцу Бездны все Небесные ключи. Поэтому он не станет стесняться ради них в методах. Он понимает, что Кли не скажет ничего даже под пытками. Намереваясь вытащить из нее правду против воли, Альбедо призывает Архив Бодхи. А потом совершает еще одну ошибку. Как только их с Кли сознания перемещаются внутрь Архива, тело Альбедо застывает в реальном мире. Он оставляет его беззащитным всего секунд на десять, но тому, кто к этому готов, такой короткий срок не помеха. Кли с облегчением вздыхает. Вдруг пространство над ее рукой расходится, и сквозь темное око портала на раскрытую ладонь выпадает маленький предмет. Кли не успевает его рассмотреть, но чувствует под пальцами хрупкий материал, на ощупь напоминающий хрусталь. А затем ее сознание проваливается в звездную пустоту, рассеченную серебристыми нитями, и Кли утрачивает связь с реальностью.               Кэйа ждал. Терпеливо прятаться за деревом, пока остальные сражаются, а твоя тщательно созданная с помощью Воли Грома иллюзия периодически мелькает перед глазами врага, было подобно пытке. Кэйа не раз касался рукояти клинка, снова и снова проводил по ней пальцами. Успокоиться это не помогало. Наоборот, он нервничал только сильнее, всякий раз обдумывая, что именно могло пойти не так. Больше всего он боялся того, что Аято просчитался, и Кли уже лежит мертвой где-то на полпути к дереву Веннессы. К счастью, на своем пути Кли была не одна. За ней приглядывал Венти. Сейчас он прятался где-то на вершине дерева, там, откуда хорошо просматривалось поле боя. По тому, как вовремя ветер порой опрокидывал на противников ветки и взявшиеся из ниоткуда камни, Кэйа понимал, что в сегодняшней битве Анемо Архонт благословлял мондштадтцев не только на словах. И вот наконец в толпе мелькнуло бледное лицо Кли. Кэйа вжался в древесный ствол. Перед боем он намеренно переоделся в черное и спрятал Глаз Бога, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Альбедо, целиком увлеченный погоней за Милосердием Екатерины, его не заметил. Как и всегда при виде Альбедо, сердце Кэйи забилось так, что стало больно в груди. Альбедо ведь подчинялся Принцу Бездны по собственной воле. И по собственной воле порой мучил остальных исчезнувших — просто из научного интереса, пытаясь понять, как именно происходит их адаптация к скверне. От этих воспоминаний шрамы вспыхнули фантомной болью. — Это позади, — зазвучал в голове успокаивающий голос Цзиньхуа. — Кэйа, ты пережил это и сумел сохранить себя. Теперь твой здравый ум нужен Кли. Кли… Кэйа беззвучно выдохнул. Родное имя омыло целительной волной, помогло оттолкнуть подступивший страх и те горькие мысли, которые накануне посетили его за одиноко распитой бутылкой «Полуденной смерти». Он нужен Кли. Она превосходно справилась со своей работой, и теперь он обязан справиться со своей. Оставаться в тени, пока Альбедо издевательски размахивал над Кли фальшивым Милосердием Екатерины, было невыносимо. Как бы Кэйа ни пытался отгораживаться от этих воспоминаний, он помнил дни, когда в руках Альбедо покоилось настоящее оружие, а от угроз он быстро переходил к делу. Ни у кого не было гарантий, что план Аято сработает. Ни у кого не было гарантий, что Кли не повторит судьбу исчезнувших. — Кэйа! — строго окликнула Цзиньхуа. Он вздрогнул. Он и не заметил, когда выступил из-за дерева, едва не выдав Альбедо своего присутствия. К счастью, Цзиньхуа контролировала происходящее, и с ее поддержкой отступить обратно в тень оказалось намного проще. А потом события начали развиваться так, как предсказывал Аято. И когда Альбедо опустился перед Кли на колени, занеся над ней Архив Бодхи, Кэйа приготовился к марш-броску. Кли с Альбедо находились совсем недалеко. Такое расстояние можно было быстро покрыть и обычным способом, но это значило бы потерять с таким трудом отвоеванный шанс. В запасе у Кэйи было чуть меньше десяти секунд. За это время Альбедо выведает у Кли необходимую информацию и вернется в реальность, на сей раз прекрасно зная, что его загнали в ловушку. Кэйа кинулся вперед. На пути у него возник портал: Кадзуха сработал безукоризненно. Порыв ветра подтолкнул Кэйю в спину, и он стремительно пронесся в Воображаемое пространство, а оттуда, даже не заметив второго портала, выскочил прямиком на Альбедо. Теперь оставалось лишь рукоятью клинка, чтобы не попасть под воздействие Архива самому, выбить Небесный ключ из рук Альбедо и… Того, что произошло дальше, не ждал никто. Голова Альбедо вдруг раздвоилась. Одна, человеческая, по-прежнему глядела в сторону Кли. А вторая, сплетенная из скверны, вдруг повернулась на сто восемьдесят градусов — и вперила свой алый взор прямо в Кэйю. Сразу после этого начала поворачиваться и обычная голова Альбедо. Его сознание застряло между двумя измерениями, но уже было осведомлено о появлении нового врага. В ту же секунду в воздух взметнулось острое черное щупальце. Оно змеей бросилось вперед и одним метким ударом прошило бок Кэйи. Кэйа пошатнулся. Клинок в руках задрожал, упал в траву — куда, Кэйа так и не увидел, поскольку глаза заволокла болезненная муть. Щупальце продвинулось дальше. Это оказалось так мучительно, что Кэйа рухнул на колени, инстинктивно потянулся к ране, не зная, как вырваться из багрового тумана захлестнувшей его агонии. Сознание ускользало. Кэйа начал забывать, кто он, зачем оказался здесь, ради чего вообще бросился навстречу этому чудовищу с двумя головами… — Кэйа! — раздался откуда-то сверху знакомый голос. — Барбатос… — прошептал Кэйа. Это имя сорвалось с губ само собой. Лица коснулся порыв ветра. Он принес пригоршню осенних листьев, семена одуванчиков и прохладу, от которой в голове прояснилось. Глаза Кэйи расширились. Он увидел Цзиньхуа, которая замерла в нескольких шагах, указывая на Архив. В ее глазах отражалось сочувствие, но лицо светилось какой-то императорской непреклонностью, и Кэйа не смел противиться ее воле. Собрав остатки сил, он разбежался и толкнул Альбедо плечом. Архив Бодхи вылетел из руки Альбедо, грохнулся на землю. Альбедо потянулся было за ним, но прежде, чем ему вновь удалось установить над Архивом власть, Кэйа схватил его за волосы, с силой оттянул назад, отчего руки Альбедо ухватили пустоту. — Больше никакого Дня Пепла, — прохрипел Кэйа, не узнав собственного голоса. — Ты больше не причинишь Кли вреда. С этими словами он с силой приложил Альбедо лицом об Архив Бодхи. Прежде Альбедо целиком контролировал собственное сознание. Оно балансировало на грани между реальностью и миром внутри Архива, где ему покорялись любые секреты. Но теперь, когда Кэйа насильно толкнул Альбедо навстречу незримому пространству, Альбедо утратил контроль — и провалился туда следом за Кли. Теперь же они оба были заперты внутри. Это наверняка ослабило влияние Альбедо на мир Архива. Это наверняка поможет Кли, пока она не найдет способ… Веки Кэйи тяжело опустились, и поднять их снова он уже не смог. Боль обволокла окончательно. Пальцы выпустили волосы Альбедо. Даже с закрытыми глазами мир крутился, расплывался черными пятнами, а голову мотало из стороны в сторону, словно Кэйа неожиданно опьянел. Не в силах больше противиться этому ощущению, Кэйа упал рядом с Альбедо и Кли. В падении его рука случайно задела Архив. Его сознание тоже оказалось заперто внутри.

* * *

День был ясным и очень спокойным. Сквозь окно кухни струилось золото летних лучей. Оно расплывалось по полу теплыми солнечными пятнами, и Кли, расставив руки в стороны, переступала с одного на другое, будто шагала по камням над невидимой рекой. Альбедо сидел в углу, читал книгу. Кли пыталась прочесть название, но оно постоянно ускользало, словно на эту часть реальности случайно упала мутная капля. В кухне они с Альбедо были не одни. У плиты суетился Тевкр. Вообще-то его кулинарные таланты можно было назвать убийственными, но одно блюдо он все же освоил в совершенстве — и готовил всякий раз, когда выпадало хорошее настроение. Сегодня настроение у Тевкра было прекрасным. Поэтому по дому плыл аромат теста, а в воздухе висела обволакивающая дымка, которая ясно давала понять: в этом доме будут ужинать блинами. Прыжок, прыжок… Кли потеряла равновесие, покачнулась, расставив руки в стороны. Тимми, вошедший в кухню с абрикосовым вареньем наперевес, одарил ее насмешливым взглядом. — Упражняешься? — ухмыльнулся он. Тевкр пригрозил Тимми кухонной лопаткой. — Не ругайтесь, — попросил Альбедо. Голос его звучал мягко: таким тоном обычно говорят по душам. В этом был весь Альбедо. Даже когда нужно было кого-то поругать, он делал это так спокойно, что всякая злость разом съеживалась и улетучивалась, будто проткнутый иглой воздушный шар. Поэтому Кли так его любила. И, конечно, по сотне других причин. Добравшись до точки, Альбедо подобрал со стола закладку, бережно вложил ее между страниц и закрыл книгу так медленно, что за это время Кли успела пропрыгать еще несколько солнечных квадратиков. — Надеюсь, вы не забыли пригласить Рубедо? А то он порой так увлекается работой, что и вовсе забывает о еде. Кли хихикнула. Да, это правда. Открыв в себе способности к рисованию, Рубедо взялся за кисти с таким энтузиазмом, что грозился рано или поздно превзойти даже известного Мела. Обычно он работал в Долине Ветров, под деревом Веннессы, и Кли сегодня специально бегала туда, чтобы позвать новоявленного художника на ужин. В дверь постучали. Кли прекратила прыгать по квадратикам. — А вот, наверное, и Рубедо! С этими словами она протиснулась мимо Тимми в прихожую и без лишних раздумий распахнула дверь. На пороге никого не оказалось. Кли замерла в легкой растерянности. Это Тевкр с Тимми могли стучать в дверь и прятаться за углом, чтобы после выпрыгнуть с какой-нибудь глупой шуткой — Рубедо же никогда таким придурком не был. Но Кли все равно на всякий случай сбежала с крыльца и заглянула за угол. Мало ли, как мальчики могли повлиять на неопытного в социальной жизни Рубедо? За углом тоже никого не оказалось. Улица сразу же показалась Кли зловещей. Крыши домов здесь придвигались друг к другу так тесно, что едва не соприкасались, и потому несмотря на яркое солнце в переулке теснилась тьма. Во мраке шуршали, перешептываясь, сухие листья. Их пригоршни собирались у границы между светом и тенью, напоминая скрюченных монстров, крошечных, но оттого не менее злобных. Тишина затопила образованный домами колодец, и Кли слышала только заунывный вой ветра в расщелинах между старыми досками. Она поежилась, обхватила себя руками, торопливо отступила к крыльцу, а затем, не выдержав, побежала. Спину покалывало неприятное ощущение. Как если бы кто-то затаился в темноте и теперь провожал Кли пристальным, оценивающим взглядом. Таким взглядом чудовища оценивают, насколько их жертвы хороши на вкус. К тому моменту, как Кли навалилась на дверь, она уже с трудом сдерживала крик ужаса. К счастью, за порогом было солнечно и спокойно. Кли захлопнула дверь и едва не рассмеялась собственной глупости: разумеется, никаких монстров за углом не было! Во всем было виновато ее бурное воображение. Кли частенько говорили, что она слишком много фантазирует. Например, о том, как Альбедо однажды вернется домой… Кли сморгнула, приложила руку ко лбу. Голова казалась горячей, отяжелевшей — наверное, из-за страха. Этот же страх вынуждал ее думать об Альбедо всякие глупости. Он ведь уже дома. И Кли тоже дома. И вообще все у всех хорошо, и ей больше никогда не нужно ни о чем переживать. Повеселев, Кли решила вернуться в кухню. — Слушайте, мне, видимо, померещилось. Я открыла дверь и… Кли запнулась. Кухню по-прежнему заливал свет, но теперь он стал каким-то агрессивным, не согревал, а злостно бил по глазам, из-за чего Кли беспомощно заморгала. Ей никак не удавалось как следует рассмотреть друзей. Их контуры казались оплывшими, застывшие на лицах улыбки — неестественными, будто Тимми с Тевкром вдруг обернулись восковыми фигурами, подплавленными на солнце. — Альбедо, откроешь окно? — спросила Кли. — Из-за блинов Тевкра здесь вообще уже ничего не видно! Альбедо не шелохнулся. В отличие от Тевкра и Тимми, которые замерли в тех же позах, что и пять минут назад, он казался живым. Его нога покачивалась, словно он слышал недоступную Кли мелодию, кончики пальцев поглаживали книжный переплет, и отчего-то в этих размеренных движениях таилась угроза. — Альбедо? — окликнула Кли. Ей снова овладел тот же страх, что и на улице. Альбедо был ее любимым братом, он никогда бы не причинил ей вреда, но прямо сейчас Кли испытывала острое желание броситься наутек. Она кинулась было в прихожую, но дверь в кухню захлопнулась, едва не защемив Кли протянутую руку. — Куда ты идешь? — осведомился Альбедо. Кли содрогнулась. Родной голос звучал незнакомо. От страха глаза закололи слезы. Перед тем, как обернуться, Кли подергала ручку, но дверь не поддалась — оставалось лишь встретиться с опасностью лицом к лицу. Кли медленно обернулась. Солнце за окном померкло, сжалось до тусклой точки, и вместо золотых квадратиков по старым половицам стала расползаться тьма. Она заполняла кухню, змеилась даже по стенам и потолку, оплетала тела Тевкра с Тимми, на лицах которых по-прежнему жуткой белизной светились натянутые улыбки. Казалось, кухня откололась от реальности и рухнула прямиком в Бездну. Единственным живым существом посреди этой удушливой черной пустоты оставался Альбедо. — Брат! — позвала Кли. Растерянная, испуганная, она потянулась к нему, и в этот самый момент Альбедо наконец повернул голову. Его красные глаза хищно пылали. Во мраке они казались двумя каплями крови, застывшими на остриях кинжалов. Уголки губ были приподняты. Если Тевкр с Тимми улыбались натужно, как будто действовали согласно нежеланным ролям в дурном спектакле, то Альбедо буквально светился искренностью. Искренним желанием убить Кли. Он поднялся, одним широким шагом пересек кухню. Казалось, в этой темной клетке даже законы физики подчиняются воле Альбедо. Пространство, время, сама жизнь — все покорялось ему, а Кли оставалось лишь беспомощно вжиматься спиной в дверь и тихо повторять слова мольбы. — Альбедо, братик, это не ты… Ты же никогда… Ты ведь никогда не навредишь мне, правда? Альбедо, прошу тебя… Вместо ответа Альбедо поднял руку. Кли увидела золотой проблеск — зажатую в его кулаке оправу Глаза Бога. Шрам на виске беспокойно задергался. Кли вспомнила, как шесть лет назад стояла посреди руин рыцарского штаба, а Альбедо с таким же выражением лица заносил над ней свое импровизированное оружие. — Ты права, — сказал Альбедо. — Это не я. Это давно уже не я. Глаз Бога взметнулся. Кли вскрикнула, но отступать было некуда. Острый край крыла на оправе ударился в висок. Брызнула кровь: ее оказалось так много, будто Альбедо нанес удар разом по всем параллельным версиям Кли, собравшимся вдруг в одном теле. Кли со вскриком повалилась — и сгинула в темноте.               Открыв глаза, она обнаружила себя на площади у Собора Барбатоса. Разодранные колени ныли. Голова казалась налитой свинцом, в ней пульсировала навязчивая боль, острая, как если бы Альбедо ударял Кли снова и снова. Прикоснувшись к виску, Кли ощутила под пальцами свежую корку засохшей крови. — У тебя нет времени рассиживаться, — раздался над головой чей-то голос. — Если он найдет тебя, то сведет с ума. Голос звучал резко, строго, и это помогло Кли взять себя в руки. Кое-как подняв голову, она обнаружила над собой Кевина. Кевин выглядел странно: одна его половина казалась невероятно четкой, а вторая, напротив, расплывалась, будто скрытая за туманом. Почти не обращая на Кли внимания, он орудовал Пламенным Правосудием, и его глаза были целиком сосредоточены на незримом противнике. Кли поняла, что тело Кевина находится в физическом мире, а разум наполовину соприкоснулся с Архивом Бодхи. — Как ты меня нашел? — изумилась она. — Я тебя не слышу, — предупредил Кевин. — Мне сложно поддерживать нашу связь в этой временной точке. Найди меня на площади у монумента. И будь осторожна: Альбедо тебя ищет. Силуэт Кевина мигнул и исчез. Кли поднялась, не зная, за какую часть тела хвататься в первую очередь: болело все, везде и сразу. После погружения в скверну в горле першило. Кли не знала, насколько реальной была сцена в доме, но не сомневалась, что Альбедо способен отравить ее даже внутри Архива. «Надо шевелиться». В голове звенело, с каждым шагом усиливалось впечатление, что Кли бьется ею об чугунный колокол, но она все же нашла в себе силы направиться к лестнице в нижнюю часть города. Площадь у монумента… Всего пять минут ходьбы, которые теперь казались пятью вечностями. К тому моменту, как Кли доковыляла до первой ступеньки, першение в горле стало невыносимым, а рана на виске снова открылась. «О, Барбатос…» — в отчаянии позвала Кли. Где бы ни был сейчас Анемо Архонт, услышать ее внутри Архива он не мог. В этом оскверненном мире, брошенном в кошмары как в темные воды, ветру было не прожить. Воздух здесь был затхлым, застоявшимся, как в древней гробнице. Привычные явления отсутствовали напрочь: вместо солнца в небе висел зловещий багряный диск, вместо дождя с неба сыпались вязкие капли скверны. Кли едва не поскользнулась, вовремя ухватилась за каменные перила, от которых исходил замогильный холод. Площадь у монумента. Она должна дойти. Стряхнув слабость, Кли двинулась вниз. Поначалу ее окружала тишина, но вскоре за спиной стали собираться шепотки — это подбиралась, словно хищница на мягких лапах, скверна. Альбедо Кли не видела, но его незримое присутствие вгрызалось в сердце гнетущим чувством. Кли казалось, он блуждает в тенях нижнего города, пристально обегает улицы багровыми глазами и ищет, беспрестанно ищет ее, сгорая от жажды нанести окровавленным Глазом Бога новый удар. Висок закололо. Кли пришлось прижать его рукой и продвигаться с осторожностью, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Наконец ступеньки закончились. Кли лишь чудом не свалилась с них, пошатнулась, пытаясь собраться с силами. Скверна сползала по лестнице следом. Она не торопилась, игралась со своей жертвой, но все же неумолимо приближалась, и Кли спешно развернулась. В этот же момент она нос к носу столкнулась с Альбедо. — Вот ты где. Этот хладнокровный голос пронзил сердце кинжалом. Кли вскрикнула и бросилась бежать. Альбедо следовал за ней, неотступный, как лавина, и Кли оставалось только нестись вперед в надежде не захлебнуться собственным криком. Встреча с Альбедо стала ожившим кошмаром. Видеть, как близкий человек изменился до неузнаваемости, как в родных глазах вместо любви светится ненависть — это не только больно. Это еще и очень страшно. Кли вытерла слезы ребром ладони, перемахнула через парапет и приземлилась уже в нижнем городе. От столкновения с мостовой тело прошила боль. Стараясь не думать о ней, Кли свернула в переулок, промчалась между домами, лихорадочно высматривая хоть что-нибудь полезное. Прежде, чем отправляться к монументу, нужно оторваться от погони. «И надо ведь было Кевину встречаться именно на площади! Это место будет у Альбедо как на ладони!» Кли подпрыгнула, сорвала растянутый между домами лоскут разноцветной ткани. Вообще-то он предназначался для украшения, но теперь вынужден был украсить макушку Альбедо. Тот бежал быстро, но двигался не так ловко, как в реальном мире, поэтому не успел увернуться. Ткань опутала его с ног до головы. Попытки Альбедо высвободиться слегка умаляли страх, но у Кли не было времени наслаждаться зрелищем. Она нырнула в темный проулок между домами и, стараясь двигаться тихо и придерживаться теней, уже через минуту оказалась на площади у монумента. Кевина нигде не было. — Эй, — прошипела Кли, не решаясь позвать в полный голос. — Наконец-то! Кевин шагнул из темноты, которая клубилась под навесом алхимической лавки. Кли невольно вздрогнула, едва не выпустила инстинктивную вспышку, но Глаз Бога в этом мире не работал. И хорошо, а то Кли внесла бы в прическу Кевина незапланированные коррективы. — Что случилось? Зачем ты меня звала? — спросил Кевин. — Я? — изумилась Кли. — Это ты меня звал! Сказал найти тебя на площади, нес какую-то ерунду про временные точки… Недоумение на лице Кевина быстро сменилось осознанием. Странно, но по какой-то причине уголки его губ дрогнули в мягкой улыбке, а в глазах, обычно колких, отразилось тепло. — Я понял, — сказал он. — Так и думал, что это случится сейчас. — О чем ты говоришь? — теряя терпение, воскликнула Кли. — Наши встречи происходят непоследовательно. Кли открыла было рот, но тут взгляд Кевина изменился, похолодел, метнулся куда-то за ее плечо. Обернувшись, Кли увидела в переулке Альбедо. Он несся к площади, а за его спиной подобно плащу развевалась тьма. Но хуже всего были багряные шипы, которые летели над землей, намереваясь осыпать площадь безжалостным градом. — Кевин… — предупреждающе начала Кли. Он спокойно наблюдал за происходящим. Альбедо поднял руку, и шипы, повинуясь его приказу, устремились к монументу. Кевин продолжал стоять. Кли продолжала пятиться к алхимическому верстаку, хотя знала, что спастись от дождя из шипов невозможно. В тот момент, когда атака уже казалась неизбежной, темная громадина монумента вдруг выпустила во все стороны золотую волну. Соприкоснувшись с ней, шипы рассыпались в черную пыль. Альбедо потрясенно застыл. Затем, благоразумно остановившись у границы площади, приготовился к новой атаке. — Не обращай на него внимания, — сказал Кевин, мягко заставив Кли заглянуть ему в глаза. — Послушай. Ваши с Альбедо сознания находятся внутри Архива Бодхи. Он утратил контроль над ситуацией, поэтому заперт здесь, как и ты. Сейчас он пользуется твоим страхом, создает для тебя кошмары, хочет ослабить, лишить надежды. Кевин указал на монумент, и взгляд Кли привычно заскользил по темному граниту в поисках знакомых имен. Но вот что странно: ни одного имени на монументе больше не было. — Ты видела, что произошло. Это не реальный мир, Кли, это место, где властвует твое сознание. То, что шипы Альбедо не могут сюда пробиться, означает лишь одно: ты сильнее. Слова Кевина льстили, но Кли здраво оценивала свои возможности и потому опечаленно покачала головой. — Мне все еще слишком страшно, — призналась она. — Мне тоже, — вдруг засмеялся Кевин. — Хорошо, что мы не одни, верно? Он кивком указал на карман Кли. Вопросительно вздернув брови, Кли опустила туда руку… и с изумлением нащупала сережку, форма которой один в один совпадала с Клятвой Ветра. — У меня не было времени следить за твоими успехами, — сказал Кевин. — Так что я попросил Клода открыть крошечный портал и подбросить тебе Клятву Ветра перед тем, как твое сознание угодит в Архив. Так, на всякий случай. К тому моменту Альбедо уже полностью сосредоточился на цели и ничего не заметил. Кли достала сережку, положила ее на ладонь. Небесный ключ казался невесомым. Даже в мире, далеком от реальности, Клятва Ветра излучала отчетливую божественную энергию. — Наверное, если бы не Клятва Ветра, я бы даже не заметила подвоха, — осознала Кли. — Так бы и блуждала среди созданных Альбедо иллюзий. Голос Кли звучал горько, и в глазах Кевина промелькнуло сочувствие. — Но почему? — подняла голову Кли. — Зачем ты отдал мне Клятву Ветра? Я не могу управлять ей. Лиза пыталась и лишилась из-за этого жизни. Даже если допустить, что Клятва Ветра поможет мне победить Альбедо, я не хочу подписывать себе такой ужасный смертный приговор. Кевин усмехнулся. — А кто сказал, что ты не можешь ей управлять? Глаза Кли изумленно расширились. Сережка в руках казалась теплой, отгоняла леденящие оковы ужаса. Кли понимала, что пытается сказать Кевин, но это никак не укладывалось в голове. — Я не слышу голос Софии, — заупрямилась она. — Все истинные владельцы слышат голоса оскверненных! — Я тоже не слышу Арея, — пожал плечами Кевин. — София вместе с Э… Паймон очищала артерии земли в Разломе. Они обе отдали ради этого порядочно сил, и некоторое время она не сможет тебе помогать. — Его лицо вдруг посерьезнело, а выражение глаз выдало человека, который оставил за спиной тысячи трудных лет. — Тебя выбрали, Кли. — Кто? — невольно вырвалось у Кли. Если София погрузилась в сон, кто же тогда назвал имя истинной владелицы Клятвы Ветра? Кевин печально улыбнулся. — Человек, чья любовь спасла мир. — Он говорил тихо, и в голосе таилась дрожь, но несмотря на это, лицо Кевина по-прежнему хранило выражение проникновенной доброты. — Она надеялась, ты тоже сможешь оберегать мир своей любовью. У тебя неплохо это получается. Кли отыскала взглядом Альбедо. Тот уже смирился с тем, что его шипы не способны просочиться на площадь, и теперь вышагивал во тьме, неотрывно наблюдая за Кли. Призрак прошлого. Тень настоящего. Ее личный кошмар. — Моя любовь не может спасти Альбедо, — сказала Кли. — Она спасла многих других, — отозвался Кевин. — Знаю, это вряд ли послужит утешением, но подумай вот о чем: твоя победа над Альбедо освободит и его тоже. Это наш шанс, Кли. В реальности Альбедо слишком силен, но здесь, внутри Архива Бодхи, решает только стойкость сердца. А сердца тех, кто был признан Клятвой Ветра, способны удержать от падения в Бездну целые миры. Он обернулся, словно ощутил что-то у себя за плечом, и контуры его начали таять. Кли подалась вперед, но Кевина звала реальность. Перед тем, как исчезнуть, он успел сказать: — Все дело в скорости сознания. Куда бы ты ни двигалась, ты должна делать это очень быстро. — Кевин! — Не волнуйся. Ты не останешься одна. Но даже если это все-таки случится… — Он улыбнулся. — Ты вполне можешь справиться сама. Затем Кевин пропал, и Кли осталась стоять посреди темной площади, сжимая в руках Клятву Ветра — ключ от дверей времени. Ключ, в котором всего пару недель назад она не видела никакого смысла. Сначала Кли переживала, что с исчезновением Кевина невидимый барьер падет, и Альбедо сумеет пробиться на площадь. Но он по-прежнему топтался у невидимой черты, держал Кли под бдительным прицелом багровых глаз, так что в конце концов она перестала обращать на него внимание. Прямо как в жизни: рано или поздно приходится махнуть на свои страхи рукой, потому что иначе так и будешь столбом стоять посреди одинокой площади. Кли приблизилась к монументу, опустилась на корточки, зажав Клятву Ветра в руке.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Cash Cash, Christina Perri — Hero. Ставьте на повтор

Голову полонили сомнения. Неужели Кевин правда думает, что она способна стать истинной владелицей? Это ведь великая ответственность. А Кли шестнадцать, она еще даже не стала полноправным рыцарем, не говоря уже о привычке все портить. Да разве может она обладать такой силой? Кли думала об этом довольно долго — достаточно, чтобы вывести поджидающего за чертой Альбедо из себя. Наконец она припомнила слова Кевина, странные обстоятельства их встречи. «Мне сложно поддерживать нашу связь в этой временной точке». «Наши встречи происходят непоследовательно». Кевин утверждал, будто это Кли позвала его к монументу, хотя на самом деле пришел за ней первым. Или нет? «Наши встречи происходят непоследовательно». Кли раскрыла ладонь, посмотрела на Клятву Ветра. В свете красной луны сережка призывно мерцала, обещала защиту и поддержку. Если допустить, что Кли нашла способ овладеть силами Клятвы Ветра, вырвалась из-под контроля Альбедо и победила его, а после перенесла свое сознание в прошлое, где с помощью связи между Кевином и истинными владельцами Небесных ключей попросила о помощи… В таком случае все происходящее обретает смысл. Ей не нужно сомневаться в том, достойна ли она быть истинной владелицей Клятвы Ветра, потому что она уже ей стала. Прошлое, настоящее, будущее — все перепуталось местами, все стало относительным, но главное то, что в любом из этих времен она обладает всеми необходимыми качествами. Осталось только разглядеть их. Кли прикоснулась к монументу, взглянула на его верхушку, подпиравшую небо. Она так и не разгадала загадку исчезнувших имен, как не могла объяснить того, почему именно сила монумента не позволяла Альбедо ступить на площадь. Поддерживала ли ее мысль, что почти всех Лордов Бездны удалось вернуть? Или, быть может, сил придала боль от потери тех, кому пришлось отдать в этой борьбе свои жизни? Кли не знала ответов на свои многочисленные вопросы. Зато она знала, как заблуждалась прежде, когда считала Клятву Ветра безделушкой. «В чем смысл, если она не дает переписать прошлое? — сокрушалась Кли. — Я могу лишь переносить назад свое сознание, оставаться незримым наблюдателем, но не могу ничего изменить. В этом Небесном ключе нет никакого смысла! Воспоминания о прошлом приносят только боль!» Да. Она заблуждалась во многом. Наверное, именно поэтому она снова и снова терпела поражение. Она проигрывала не Альбедо, а самой себе. Кли поднялась, зажав Клятву Ветра в кулаке. Ей в голову пришла идея. Кевин сказал, битва с Альбедо развернулась в царстве сознаний. Сейчас сознание Альбедо было чрезвычайно сильным. Мир, затопленный тьмой и скверной — порождение его воспаленного разума, а Кли в нем лишь крошечный огонек, и если она не предпримет меры, Альбедо погасит ее, стоит только оказаться за границами площади или впустить в сердце сомнения. Но она может изменить расклад. Достичь разумом светлых дней, которые они с Альбедо некогда делили на двоих. Позволить свету воспоминаний озарить этот мир и разорвать оскверненные небеса. Клятва Ветра поднялась над ладонью, осветила площадь ровным розовым светом, от которого тени съежились, а по телу покатились темные волны. Кли обернулась на Альбедо. Она знала: чтобы добиться желаемого, она должна покинуть площадь. Выйти из-под защиты монумента, целиком полагаясь на свои силы и поддержку Клятвы Ветра. Оставить всех незримых помощников здесь, у фонтана, и в одиночку пробежать через темноту, зная, что по пятам за ней следует худший из возможных кошмаров. Она боялась. Глаза Альбедо внушали ужас, от одной мысли о его шипах колени тряслись, а по спине тягучим потоком катилась слабость. Но страшно всем. Страшно всегда. Это не значит, что страх побеждает. Напротив: раз столько людей нашли в себе силы бросить ему вызов, он куда слабее, чем пытается показаться. В конце концов, Кли может покинуть площадь у монумента. Но площадь у монумента останется в сердце Кли навсегда. Она заглянула в глаза своему главному ужасу — и вдруг улыбнулась. Мамина остроконечная шляпа придавала уверенности. Будто мама тянулась к Кли сквозь темноту, шептала, нежно прижавшись губами почти что к самому уху: «Я верю, что у тебя все получится, искорка». Выставив Клятву Ветра перед собой, Кли развернулась и бросилась в сторону «Доли ангелов». Их с Альбедо разделяла целая площадь, но Кли знала: ему не составит труда найти обходной путь. Совсем скоро он окажется у нее за спиной и будет преследовать хоть до самого конца времени. Именно по этой причине она не останавливалась. Многочисленные ссадины отзывались болью, расшибленный Глазом Бога висок пульсировал, а Кли все бежала, мимо тесно прижавшихся друг к другу домов, мимо знакомых улиц и родных окон, мимо ворот, к озеру и вдоль него, наперегонки с отражением, которое скользило следом за ней по воде. Все дело в скорости сознания. Куда бы ты ни двигалась, ты должна делать это очень быстро. Может, София или другие предыдущие владельцы Клятвы Ветра нашли бы более элегантный способ придать сознанию достаточную скорость. Но Кли не была Софией, не была никем из предыдущих носителей, она не была ни умным господином Камисато, ни упрямым мастером Дилюком, ни волевым Сайно. Она не обладала стойкостью Тевкра или смекалкой Тимми, не могла похвастаться умениями Сяо или знаниями Аль-Хайтама. Она была просто Кли. Просто девочкой, которая любила своего брата — и именно по этой причине хотела помешать ему разрушить целый мир. Она бежала, и с каждым шагом выражение ее глаз становилось все более осмысленным, взрослым. Кли менялась, а мир вокруг менялся вместе с ней. Там, где небо опутывала тьма, распускались яркие фейерверки. Там, где земля утопала в серости, появлялись цветы. Багряный шар фальшивой луны лопнул, разлетелся блестками, и те врезались в темноту, вспыхнули посреди нее звездами. По лопастям безмолвных мельниц ударил ветер. Они закрутили своими винтами, характерно поскрипывая, и, будто пробудившись от этого звука, Мондштадт ожил. Где-то на противоположном берегу вспорхнула с дерева птица. Озерная гладь пошла кругами: под водой очнулись задремавшие рыбы. За городскими стенами зазвучали разговоры, раздался чей-то заливистый смех. Запахло яблоками и одуванчиковым вином. А за мостом, там, где начинался путь в Долину Ветров, пространство наполняла чарующая музыка — теплые, как вечное лето, песни Анемо Архонта. Кли бежала. Силы Клятвы Ветра и Барбатоса сплетались в симфонию, которая подгоняла Кли в спину, становилась ее незримыми крыльями. Она давно уже позабыла об Альбедо, бежавшем позади. Вместо этого она целиком сосредоточилась на том, которого видела в своих воспоминаниях. В тех прекрасных днях, когда они еще были вместе, и Кли держала его за руку, пока карабкалась, выдыхая облачка пара, на Драконий Хребет. Она помнила, как Альбедо брался за кисти, как подолгу стоял перед холстом прежде, чем сделать первый штрих. Как он в задумчивости спускался по заледеневшей дороге, и в его глазах, обращенных к горизонту, отражался солнечный свет. Как он порой допоздна засиживался с книгой, засыпал прямо за кухонным столом, а мама перед уходом накрывала его плечи пледом. Кли помнила, как они с Альбедо отправились в путешествие на Иродори, и он рассказывал ей о море, но еще больше — о звездах, которые было так легко разглядеть в темноте водных просторов. Кли помнила, как он улыбался. Редко, но с каким-то особенным чувством, которое никто не мог повторить. Он вообще был особенным. И оставался таким до самого конца. Даже когда его личность уже разрушалась под воздействием скверны, он находил в себе силы присматривать за Кли, хлопотать о том, чтобы после его ухода у нее оставался путь, которым она могла бы шагать навстречу будущему. «Тимми — хороший человек. Многие этого не понимают, но думаю, вы могли бы легко найти общий язык». «Пожалуйста, Кли, слушайся Джинн. Она желает тебе блага. Возможно, сейчас ты этого не понимаешь, но ее строгость необходима, чтобы ты росла лучшим человеком». «Кли, не стесняйся просить других о помощи. Мондштадт не отвернулся от меня — и никогда не отвернется от тебя». «Знаешь… Иногда близкие люди могут по какой-то причине нас покидать. Уходить настолько далеко, куда не заглядывали даже твои мама с папой. Это расставание может быть горьким и даже болезненным, ведь те, кто уходят так далеко, никогда больше не возвращаются назад. Но воспоминания о них останутся с тобой, так ведь? И через эти воспоминания они непременно будут за тобой приглядывать». Он ведь знал. Он знал все с самого начала. Альбедо не испытывал никаких иллюзий насчет того, кем станет, как понимал и то, что едва ли сумеет отыскать дорогу назад. Но он оставался рядом с Кли ровно столько, сколько мог. И до сих пор был рядом. В сердце Кли жило не чудовище, охваченное жаждой убийства, а тихий юноша с добрыми глазами, который всегда улыбался Кли, рисовал для нее истории и укладывал по вечерам в постель. Теперь Кли следовала за этими воспоминаниями, чтобы одолеть чудовище. Не только то, что гналось за ней по пятам, но и то, что поселилось внутри нее, подтачивая сердце болью невосполнимой утраты. Клятва Ветра выпустила в небо сильный розовый луч, и темнота разорвалась в клочья — ветер тотчас подхватил их и понес к горизонту, впуская в мир сознания свет. Добравшись до дерева Веннессы, Кли наконец позволила себе остановиться, вскинула голову, наблюдая, как сквозь плотную листву струится золото летнего солнца. Альбедо лишился своего преимущества. Теперь битва происходила на территории Кли. Стоя на том месте, где когда-то окончился смертный путь Веннессы, она ощущала, как прошлое и настоящее встретились, чтобы проложить для Тейвата дорогу в будущее. — Тебе некуда бежать.

Конец музыкального фрагмента

Кли развернулась. Альбедо приближался. Перемены в окружающем пространстве не слишком его обеспокоили: он по-прежнему выглядел уверенным и источал силу, от которой одуванчики пригибались к земле, а трава под ногами жухла. — Я уже там, где должна быть, — печально улыбнулась Кли. — Больше бежать не буду. Альбедо промолчал. Их с Кли отделяло несколько метров. Вглядываясь в некогда родное лицо, Кли могла испытывать лишь тоску из-за непреодолимой разлуки. Она больше не могла обнять Альбедо, как не могла рассказать ему о своих приключениях или поделиться переживаниями. Знакомое лицо осталось. Но человека, по которому скучала Кли, за ним больше не было. Она заморгала, прогоняя слезы, спросила: — Так и будешь там стоять? Альбедо со смешком скрестил руки на груди. — Я должен убить тебя. Теперь, когда ты стала истинной владелицей Клятвы Ветра, у меня нет другого выбора. — Тогда почему медлишь? В глубине души Кли лелеяла надежду, что сейчас Альбедо ненадолго сбросит оковы темной крови. Клятва Ветра не могла менять скорость чужих сознаний, и потому Кли не сумела бы отмотать состояние Альбедо назад, в те дни, когда он еще не был одержим скверной. Но все же… Ей бы хотелось, чтобы свет, который просочился сюда сквозь тьму, достиг его разума. Чтобы он хотя бы еще раз посмотрел на нее с прежней добротой и улыбнулся так, как может улыбаться сестре только ее любимый старший брат. Наверное, именно по этой причине слова, которые сорвались с губ Альбедо, показались Кли настолько болезненными: — Хочу посмотреть, на что еще способна истинная владелица Клятвы Ветра. Принц Бездны не может раскрыть полный потенциал Небесных ключей. Но мне интересно, чего добьется дочь легендарной ведьмы, избранная великой героиней прошлого. Кли стиснула зубы, пытаясь выстоять перед натиском его равнодушия. — Значит, я для тебя просто очередной эксперимент? — А ты думала, я все еще могу называть тебя сестрой? — Губы Альбедо пренебрежительно изогнулись. — Прошу тебя, Кли. Ты достаточно умна, чтобы не следовать за этими иллюзиями. Мы никогда не были братом и сестрой. Кли покачала головой. Слова Альбедо пронзали сердце хуже оскверненных шипов, но Кли не верила им. Она доверяла своему сознанию. В его глубине все еще жили воспоминания об искренней любви старшего брата, и Кли знала: сколько бы скверна ни утверждала обратное, эти воспоминания — не иллюзия. Пожалуй, только эта горячая убежденность помогла ей выстоять, не сдавшись в плен безучастных глаз Альбедо. — Что ж, — сказал Альбедо. — Приступим. Кли не хотела сражаться, но другого выбора не было. Когда Альбедо бросился навстречу, она вытянула руку и призвала на помощь воспоминания о давнем празднике в Мондштадте. Перед Альбедо полыхнул фейерверк. Он ушел в сторону, стряхнул обжигающие искры и на сей раз не стал приближаться, бросился шипом издалека. Клятва Ветра мигнула. Между Альбедо и Кли возник воздушный шар в форме Додоко. Шип пронзил его, запутался внутри и затем пропал вместе с обрывками шара. — Будешь сражаться со мной детскими игрушками? — не скрывая интереса, спросил Альбедо. Кли целиком сосредоточилась на его движениях и на провокацию не поддалась. И правильно: продолжая отвлекать Кли разговорами, Альбедо совершил неуловимое движение рукой, и на сей раз шипы градом посыпались с неба. На увороты времени не осталось, поэтому Кли направила силу Клятвы Ветра навстречу шипам, и из Небесного ключа осязаемым потоком вырвалась музыка. Шквал нот сбил шипы, разнес их по долине, и Альбедо, несколько удивленный этим зрелищем, опустил руки. Кли отдышалась. Битва напрягала сознание, изматывала его. Клятва Ветра позволяла воплотить в этой реальности любое воспоминание, любую фантазию родом из детства, но цена, которую приходилось за это платить, была велика даже для истинной владелицы. Альбедо будто прочитал ее мысли: — Сколько еще ты простоишь? Можешь верить в себя сколько угодно, но факт остается фактом. Воля Скверны дает мне силы, которые заметно превышают человеческие. В одиночку тебе не продержаться. — А кто сказал, что она одна? Альбедо развернулся, но было уже слишком поздно: серебристые нити, которые незаметно подобрались со спины, оплели его, точно сомкнули свои очищающие объятия. За Альбедо, вскинув высоко над головой руку с зажатым кулаком, стоял Кэйа. А в его руке светился похожий на осколок звезды Камень Связывания. Альбедо пытался вырваться, но нитей становилось все больше, и каждая из них оказывалась крепче предыдущей. Теперь, когда жизнь Кли была в опасности, Кэйа сбросил с плеч груз прошлого и начал действовать в полную силу. — Кэйа! — обрадованно воскликнула Кли. Он обратил к ней лицо, лишенное улыбки. В глазах плескался страх, за которым отчетливо просматривалось сожаление. — Ты должна понимать, чем это закончится. Кли взглянула на Альбедо. Нити Камня Связывания обладали огромной очищающей силой, но даже они не могли легко справиться со скверной Альбедо. Он все еще пытался сопротивляться. Кли заметила, как за его плечом формируется красный шип, и воспользовалась Клятвой Ветра, чтобы обратить шип в россыпь безобидных конфетти. — Альбедо целиком состоит из скверны, — прошептала она. — И если очистить ее… К глазам подступили слезы. Кли понимала это уже давно. Еще с тех пор, как Тевкр задумался в Алькасар-сарае над судьбой Аякса, она подспудно знала, что спасти Альбедо не получится. Не всем братьям суждено вернуться домой. Альбедо можно освободить от воздействия скверны, но в таком случае… Кли выдохнула. Она долгое время отталкивала от себя эти мысли, полагала, что в нужный момент окажется готова к такому исходу. Но вот исход приближался, а сердце все еще обмирало от ужаса перед грядущим. Наверное, никто не может повзрослеть настолько, чтобы с легкостью отпустить самого родного человека. — Прости, — шепнул Кэйа. — Пожалуйста, прости, Кли. Нити сомкнулись сильнее, и серебристый свет прочертил на коже Альбедо неровные дорожки, сквозь которые проступила чернота. Казалось, Камень Связывания делает на теле аккуратные, умелые разрезы, а скверна сочится через них, вытекает, оставляя на месте Альбедо пустую оболочку. Альбедо скорчился. Нити пока удерживали его на ногах, но исчерченное сияющими прожилками лицо исказилось мукой, и сквозь сжатые зубы прорвался протяжный стон. Кэйа закрыл глаза. Его била крупная дрожь, он качал головой, словно не мог сдержать презрения к самому себе. Кли же беспомощно наблюдала за происходящим со стороны. Она хотела зажмуриться, но потеряла контроль над телом. Сердце разрывалось от ужаса, от боли, от чувства вины, от осознания, что она так и не сумела сделать для Альбедо достаточно. Нет. Она должна вмешаться. Сказать Кэйе, что так нельзя. Что должен быть другой способ. Обязательно должен. — Кли… Этот хриплый оклик сумел приостановить лихорадочную пляску разрозненных мыслей. Кли обмерла. Когда Альбедо поднял голову, его глаза из багровых стали зелеными и вместо привычной холодной злобы лучились теплом. Кли много раз думала, что соскучилась по этому выражению, но лишь увидев его снова, осознала, насколько. По щекам потекли слезы. Альбедо тоже плакал. Кли не знала, от боли или от горького осознания того, сколько жизней он разрушил. Кли сделала шаг вперед, заговорила торопливо, отчаянно пытаясь сохранить слабый огонек надежды: — Кэйа, он пришел в себя! Мы можем… — Кли. Альбедо говорил мягко. Даже охваченный невыносимой мукой, он постарался улыбнуться, и в тот момент Кли искренне пожалела, что не способна как следует его возненавидеть. О, Архонты, если бы она только могла его возненавидеть! Как легко было бы принять правду, как легко было бы разжать руки, отпустить разом и надежды, и кошмары! Она не стояла бы, захлебываясь слезами, в мире их переплетенных с Альбедо и Кэйей сознаний. Она бы развернулась, сказав: «Это за все, что ты наделал. За мои шрамы. За отравление Тевкра. За травмы Эмбер. За всех людей, которых ты заразил скверной, и за всех, кого ты убил». Но Кли никогда бы так не поступила. Сюда ее привела не злоба, а любовь. Любовь была хорошей опорой, но к сожалению, иногда обжигала сильнее Пламенного Правосудия. — Ты можешь вернуться, — прошептала Кли. Она знала, что это неправда, но все равно прошептала — может, в надежде, что слова сумеют отделить Альбедо от скверны, превратить их в две независимые друг от друга сущности. — Альбедо, ты ведь можешь… Мы можем… Ты ведь сопротивляешься, правда? Забудь обо всем, что ты сделал. Забудь обо всем. Пойдем домой. Уголки его губ задрожали, уже не справляясь с улыбкой. Терзаемое селестиальной энергией тело дернулось, и Альбедо отвернулся, пытаясь скрыть, как в правом глазу промелькнул знакомый багрянец. Должно быть, все шесть лет этот родной Альбедо был заперт где-то глубоко во тьме скверны. И вот теперь, когда нити Камня Связывания пропускали по его телу очищающие волны, он сумел ненадолго освободиться, выглянуть из-под маски чудища, чтобы взглянуть на сестру — в самый последний раз. Они со скверной были переплетены слишком сильно. Как сердце не может биться вне человеческого тела, а человек не может существовать без сердца, так и Альбедо со скверной были неотделимы друг от друга. Если Кэйа отпустит Альбедо, скверна мгновенно возьмет над ним верх и снова превратит в монстра. А если Кэйа закончит начатое, Альбедо умрет вместе со скверной, которая дает ему жизнь. Кэйа сделал выбор. И по выражению глаз Альбедо Кли поняла, что он тоже давно все для себя решил. Одинаково истерзанный и скверной, и селестиальной энергией, Альбедо не мог сказать этого вслух, но… Кли ведь хорошо знала брата. И понимала, что прямо сейчас в каждой черточке его лица таится одно простое: «Позволь мне уйти». Он ненавидел себя за содеянное и вместе с тем не мог остановиться. С губ Кли сорвался протяжный вздох. Она подняла голову к небу, озаренному сиянием солнца, прикрыла глаза. Как и шесть лет назад, она не могла сделать ничего, чтобы помочь брату. Разве что…

Этот фрагмент можно читать под музыку: Mree — Like a River. Ставьте на повтор

Кли опустила взгляд, вытянула перед собой Клятву Ветра. Сережка парила над ладонью, источая слабое мерцание. Кли не могла слышать Софию, но ощущала теплые волны, которые исходили от ее сознания, обнимали, будто пытаясь поддержать. На ум пришли слова Клода, и Кли невольно повторила их вслух: — Есть вещи, которые невозможно предотвратить. Что бы ты ни делал, они неизбежны… Так ведь? Она всхлипнула, пытаясь подавить слезы, да только они набегали снова и снова. Ладонь дрожала. А Клятва Ветра уверенно парила над ней, словно надеялась стать для Кли маяком спокойствия. Маяком примирения. Просто помни: ты сделала все возможное. Кли подняла Клятву Ветра, и розовый свет вновь озарил долину, сплелся в теплые потоки, которые ласково обняли Альбедо вместе с нитями Камня Связывания. Взгляд Альбедо, прежде затуманенный болью и ужасом перед собственными поступками, посветлел. Управляя силами Клятвы Ветра, Кли воплощала в этой невозможной реальности свои воспоминания, и теперь они мелькали перед глазами Альбедо, словно фотографии в альбоме. Кли отбросила прочь День Пепла. Она вытряхнула из альбома страницы, на которых Альбедо причинял ей боль, и избавилась от кадров, где он напоминал чудовище родом из страшных легенд. Вместо этого она отыскала в своей памяти самые лучшие фотографии. Она показала Альбедо прошлое: будни у алхимического верстака, разговоры с Сахарозой, вечерние встречи с друзьями в «Доле ангелов». Письмо, перевязанное зеленой лентой — знак того, что Рэйн любила Альбедо и выбрала для него будущее среди людей именно по этой причине. Маму. Как они втроем нанизывали на палочки зефир и жарили его прямо над плитой, а папа стоял в проходе, в ужасе качая головой. Как Альбедо однажды отвел Кли на Утес Звездолова. Тогда они целую ночь пролежали среди травы. Альбедо рассказывал о звездах, а Кли — о Додоко и о прекрасных местах, в которых довелось побывать маме. Над их головами покачивались макушки сесилий, и Кли сказала, что сделает для Альбедо венок, а он попросил сохранить цветы нетронутыми. «Тебе они не нравятся?» — спросила Кли. Альбедо тихо засмеялся. Кли редко видела на его лице подобное выражение, а потому тоже улыбнулась. Перед тем, как ответить, Альбедо вскинул голову к небу, и в его глазах, тогда еще пронзительно зеленых, отразился звездный свет. «Очень нравятся. Именно поэтому я хочу, чтобы они росли дальше. Если мы сорвем их, то должны будем за ними ухаживать. А вдруг нам придется куда-то уйти? Если нас долго не будет рядом, они завянут и в конце концов погибнут. А здесь, среди травы, других цветов и звездного света, они смогут жить дальше — даже без нас». В тот день эти слова показались Кли очень странными. Ей недавно исполнилось восемь, до Дня Пепла оставалось еще два года, и мир в те дни был таким простым, что рассуждениям Альбедо не находилось в нем места. А сейчас Кли понимала, что пытался сказать Альбедо, и потому беззвучно плакала, глотая слезы, исполненная горечи и благодарности одновременно. Ты можешь только жить дальше. Потому что только так можно сохранить истинную историю тех, кого больше нет с нами. В истории Тейвата Альбедо навсегда останется разрушителем Мондштадта, чудовищем, которое унесло бессчетное множество жизней. Поэтому Кли должна постараться и сохранить воспоминания о том, каким он был на самом деле. Запомнить его слова. Его мысли, переживания, улыбки. Его руки, протянутые в жесте поддержки. Запомнить… его. Она показывала Альбедо фрагменты их совместной истории — и всматривалась в них сама, надеясь до краев наполнить ими сердце, навсегда вытеснить образ человека, который по воле непреодолимой силы стал для нее кошмаром. И в конце концов у нее это получилось. Слезы по-прежнему кололи глаза, но Кли улыбалась, улыбалась до тех пор, пока Альбедо не начал исчезать, растворяясь в серебристом сиянии. Кли больше не жмурилась, не отворачивалась. Она подошла к нему, заглянула в глаза, провожая в последнюю дорогу. Альбедо посмотрел на Кли в ответ. Если бы он мог, он сказал бы что-нибудь, но он лишь слабо улыбнулся и легонько кивнул. Так, как кивал раньше, когда Кли приносила ему найденные на Драконьем Хребте «сокровища» в виде причудливых камней или ледяных кристаллов. Кли знала, что значит этот сдержанный жест. «Спасибо». Альбедо не мог отделить себя от скверны, но по крайней мере с поддержкой Кэйи и Кли сумел уйти человеком. Кли с Альбедо смотрели друг на друга еще несколько секунд. К сожалению, они так и остались просто секундами. Короткими, обрывочными мгновениями, которые навсегда сохранились в памяти Кли, но со временем потускнели и изменились. Многим позже, вспоминая брата, Кли уже не могла точно сказать, каким было его лицо в момент перехода. Она не помнила, плакал ли он или улыбался, как не помнила и того, как среагировала на его исчезновение сама. Зато в сердце навсегда отпечатались захлестнувшие ее ощущения. Боль потери перемешалась с чувством облегчения. Альбедо обрел свободу. Он отправился навстречу ей по доброй воле — и, быть может, если во вселенной в самом деле существует блаженный остров для всех уставших душ, обрел там счастье и покой. Кли еще долго стояла, прижав Клятву Ветра к себе, и глотала соленые слезы. Ей хотелось быть сильной. Стряхнуть с себя эту утрату и смело шагнуть навстречу битве, которая по-прежнему ждала в настоящей Долине Ветров. Но она не видела в этом никакого смысла. Она оправится, когда придет время. В конце концов… Она раскрыла ладонь и посмотрела на Клятву Ветра. В конце концов ее ждет впереди еще целая жизнь.

Конец музыкального фрагмента

Утерев слезы рукавом, Кли обернулась, взглянула на Кэйю. Он молчал. Губы были сжаты в тонкую линию, а лицо казалось бледным до такой степени, что даже глаз стал каким-то бесцветным, почти прозрачным. На Кли он старался не смотреть. На место, где еще недавно стоял Альбедо, тоже. Серебристые нити потускнели, опали, а Кэйа все сжимал Камень Связывания в напряженной руке, словно позабыв, что умеет им управлять. А потом, когда напряжение достигло своего пика, Кэйа словно вспыхнул изнутри — и в одночасье перегорел. Пронзенный внезапной слабостью, он упал на колени, выронил Камень Связывания, обхватил руками дрожащие плечи. По его судорожному дыханию Кли догадалась, что Кэйа пытается сдержать слезы.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Evan Call — The Hardships of Gilbert Bougainvillea (Though Seasons Change Ver.). Ставьте на повтор до конца главы

Она не стала ничего спрашивать. Молча подошла, опустилась рядом и первым делом заключила Кэйю в объятия. — Прости, — повторил он то, что как заведенный твердил прежде. — Кли, прости, мне ужасно жаль… Я так не хотел, чтобы Альбедо… Он же твой брат, а я… Боги, что я наделал? Пожалуйста, прости… Кли вздохнула. Сердце разрывалось: от воспоминаний о произошедшем и от жалости к Кэйе. Кли давно знала, что из Бездны он вернулся сломленным. Он, конечно, пытался казаться прежним. Улыбался, шутил. Даже сражался. Всякий раз, когда жизнь причиняла ему боль, Кэйа захлопывал ледяные ставни своей души, притворялся неуязвимым. Но на самом деле он никогда таким не был. А вернувшись из Бездны, стал даже уязвимее, чем раньше. Он долго держался. На самом деле Кэйа был очень стойким. Обладая ранимым сердцем, он умудрялся стойко сносить любые удары судьбы, от шести лет заточения в Бездне до непростых сражений за Небесные ключи. Просто уж так получилось, что все это свалилось на Кэйю одновременно, без возможности отдохнуть, разложить по полочкам все пережитое. Одно сумасшедшее событие лихорадочно сменялось другим. Всего неделю назад Кэйа выбрался из Разлома — и вот он уже едва не потерял Августа, пережил битву за Мондштадт, похоронил Варку и Барбару, а теперь своими руками привел Альбедо к смерти. Может, если бы все это случилось в реальности, Кэйа снова нашел бы способ спрятать ото всех свою боль. Но здесь, в мире, где реальность формировалась сознанием, он не мог врать. Его душа предстала перед Кли незащищенной, распахнулась настежь, обнажив все свои шрамы, сколы и трещины. Обнажив его самого — настоящего, истерзанного чувствами, с которыми он все пытался, но никак не мог справиться в одиночку. Кли крепче прижала Кэйю к себе. Он ткнулся ей в плечо. Его по-прежнему колотила дрожь, а между бровей дрожала морщинка — Кэйа пытался подавить слезы так тщательно, словно от этого зависела жизнь человечества. — Кэйа, милый, почему ты ни с кем об этом не говоришь? Кэйа моргнул, ошарашенный вопросом. Морщинка исчезла, и глаз тотчас заволокло мутной пеленой. — Что? — О своем состоянии. Тебе ведь очень тяжело. — Кли, сейчас это не имеет никакого значения. Альбедо… Она мягко отстранилась, сжала его плечи, и Кэйа потрясенно замолк, так и не закончив мысль. — Давай поговорим об Альбедо позже. Один мой брат ушел, это правда. Но второй остался. И я не хочу потерять его. Но непременно потеряю, если он будет и дальше врать всем вокруг о том, что на самом деле испытывает. — Кли осторожно взяла его руку в свои ладони, легонько сжала, ощущая, какая слабость охватывает все его тело. — Кэйа, мы ведь всегда готовы тебя выслушать. Я. Дилюк. Август. Да даже Сяо! А если ты боишься, что мы кому-то расскажем, или думаешь, что покажешься слабым… — Дело не в этом. Ответ Кэйи прозвучал очень тихо. Кли замолкла. Внимательно посмотрела на него в ожидании продолжения. Кэйа вздохнул, высвободил руку из бережной хватки Кли, чтобы снова обхватить себя за плечи. Он выглядел так, будто был утопающим, который уже давно шел на дно, но все еще бился в тщетных попытках вытолкнуть себя на поверхность. — Просто правда никогда не приносит ничего хорошего. Кли не нашлась с ответом. — Когда я сказал Принцу Бездны правду о том, что о нем думаю, он покрыл все мое тело шрамами. Когда я показал эти шрамы Барбаре, она сошла с ума — а после того, как убила множество людей, сгинула в море. Когда я рассказал правду о смерти Барбары Джинн, она накричала на Венни. А когда я признал правду о том, что вернуть Альбедо невозможно… Его голос прервался. Кэйа долго молчал, беззвучно плача, а Кли сидела напротив, не решаясь к нему прикоснуться. — Я видел, какими глазами смотрит на меня Дилюк, — прошептал наконец Кэйа, когда молчание стало ощущаться тягостным бременем. — Он пытается скрыть это, да только вот она, правда: он шокирован, он расстроен, и если он узнает, до какой степени я ненавижу себя, он будет опять прикладываться к бутылке, как тогда в Спрингвейле, и в конце концов я разрушу и его жизнь тоже. Кли оказалась так поражена его словами, что еще с добрую минуту сидела, раскрыв рот. Кэйа. Такой взрослый, такой умный. И при этом такой глупенький. Его сердце терзало множество сил, но в конце концов самой страшной, самой требовательной из них оказался он сам. В какой момент он вынес себе обвинительный приговор? Когда беспомощно наблюдал, как сходит с ума Барбара, или еще раньше, когда шесть лет назад Кли выбежала из штаба Ордо Фавониус с раной на виске? Кли вздохнула. Не обращая внимания на слабые попытки Кэйи отстраниться, она привлекла его к себе — а потом заговорила. Она сказала, как благодарна ему за правду. Как скучала по нему все это время. Она наговорила ему немало добрых и теплых слов, а еще немного поругала: за молчание, за то, что пытается тянуть все на своих плечах, за то, что недооценивает окружающих, полагая, будто один разговор с ним сумеет утянуть их на дно. Она напомнила, какая сильная на самом деле Джинн. Она заверила, что мастер Дилюк понимает все гораздо глубже, чем кажется Кэйе — мастер Дилюк сам рассказал ей об этом минувшим вечером. В какой-то момент Кэйа начал отвечать. Сначала вяло отбивался возражениями и бесконечными претензиями к самому себе. А затем, понемногу, словно осторожно поднимаясь с постели после затяжной болезни, он начал раскручивать клубок собственных тайн. Он рассказал Кли, как впервые попытался сбежать от Принца Бездны. Как приходил в себя, а после опять проваливался во мрак, чтобы через некоторое время вынырнуть оттуда в судорожной попытке поймать ртом воздух свободы. Как видел сны о родных, но неизменно просыпался один, окруженный темнотой, которую невозможно было покинуть. Как видел мучения своих друзей — и вынужден был бездействовать. Как скверна неизменно приносила болезненные воспоминания о смерти отца, о разладе с Дилюком, о шраме на глазу, обо всем пережитом в Инадзуме. Наверное, еще ни разу в жизни Кэйа с Кли не говорили настолько долго. Время в этой реальности текло иначе, и Кли никуда не торопилась. Обняв колени руками, она прижималась своим плечом к плечу Кэйи, а он теребил в руках стебель одуванчика. Ветер гонял по долине листья. Над головой покачивались, будто играясь с солнечными лучами, ветви великого дерева. Кли понимала, что устроила Кэйе настоящее испытание. Он рассказывал правду не ей — самому себе. Мириться с ней оказалось непросто, но когда она наконец перестала тесниться внутри, когда прозвучала вслух, она вдруг стала осязаемой… И потому чуть менее ужасающей. Затем, когда переполнявшие их обоих чувства наконец иссякли, Кэйа с Кли замолчали. Кли положила голову ему на плечо. Кэйа прижался к ней щекой. Они оба смотрели на распростертую впереди долину, на бескрайние мондштадтские просторы, залитые летним солнцем. — Здорово было оказаться в этом месте посреди такой долгой ночи, — сказал Кэйа. — Здесь… очень хорошо. — Угу, — сказала Кли. — Точно. Хорошо. Но нам, наверное, пора возвращаться. Они снова замолчали. Потом Кэйа осторожно произнес: — Если уж говорить о правде… Кли с готовностью выпрямилась. Кэйа опустил глаза, поколебался. Затем его рука коснулась края черной куртки, в которую он переоделся ради плана по поимке Альбедо. — Я не уверен, насколько далеко смогу с тобой пройти. Он приподнял полу куртки, и Кли увидела то, что прежде пряталось от ее взора под слоем ткани. Дыру, которая темнела на боку Кэйи, словно портал в Бездну. Здесь, внутри Архива Бодхи, рана не кровоточила, но Кли понимала: стоит им только вернуться в реальный мир, и жизнь Кэйи окажется в серьезной опасности. Она обессиленно закрыла глаза, но Кэйа не позволил ей утопать в страхах, осторожно толкнул в плечо. Когда Кли повернула к нему голову, она обнаружила, что Кэйа протягивает ей руку. Его пальцы по-прежнему подрагивали. Ему тоже было страшно возвращаться в реальность. Там их обоих поджидала правда. Рана Кэйи. Жизнь, в которой больше нет Альбедо. Сражение с Принцем Бездны, которое пока было далеко от своего завершения. Но не могли ведь они провести здесь целую вечность просто потому, что боялись правды? Кли взялась за протянутую ладонь. Она встала первой, потянула Кэйю за собой, но он помедлил, крепче обхватил ее пальцы, дав понять, что хочет сказать кое-что еще. — Если вдруг окажется, что наши пути расходятся здесь навсегда… — Он помолчал. А затем вдруг улыбнулся, одарив Кли таким ласковым взглядом, что на глаза опять навернулись слезы. — Я горжусь тобой, звездочка. Горжусь тем, что ты теперь сияешь ярче любых созвездий Тейвата. Вместо ответа Кли тоже улыбнулась. Сиять в такие моменты было нелегко, но она дала себе обещание стараться — ради всех, кто остался, и всех, кто ушел. Они оба повернулись, бросили прощальный взгляд на то место, где совсем недавно стоял оплетенный серебряными нитями Альбедо. Затем Кли первой двинулась прочь. Кэйа поначалу шел за ней, а затем прибавил шагу. Они соприкоснулись плечами. Кэйа посмотрел на Кли. Кли посмотрела на Кэйю. Перед ними простирался золотой горизонт, зовущий их обратно в реальность, в мир, с которым теперь предстояло жить. Они не стали ничего друг другу говорить. Все слова и без того были сказаны. Теперь оставалось сделать лишь последний шаг. Кли сжала ладонь Кэйи. Он кивнул, не сводя взгляда с мерцающей черты. А затем, плечом к плечу, рука в руке, они вместе двинулись навстречу свету.

Вместо титров: Nickelback — Far Away