Двое на одно тело

— Да что ж за день блять такой, — вздыхает Пётр Петрович, сдвигает фуражку на лоб и чешет затылок.  Вообще, день у него самый обычный. Скучный. Пётр Петрович выше прапорщика так и не дослужится, да то по счастливой случайности. Не лез на рожон, инициативы не проявлял, особенно не отсвечивал. Ну, как все взятки брал, дежурил, куда послали, вот как сейчас. Его после одного случая на корпоративе начальство не любило. Ну, напился и орал, что Артемий Артурович козёл, так по делу…  Дело заценили лейтенанты, но не сам полковник. На сторону же начальства лучше вовремя перебежать, так что Петра Петровича теперь не возлюбил весь участок. Вот и доставались ему последние два года нелюдные участки, где разве что, голубь пролетит, да мышь какая из-под супермаркета выбежит и тут же спрячется. Скука, одним словом.  Пётр Петрович поглядывает на телефон, как с Машкой развёлся, так и началась череда нянек. Эта, кажись, нервами покрепче. Пускай с судимостью, лишь бы не убегала, как прошлые шесть за первые две недели. Что у неё там было? Вооружённое нападение, но из аптеки кассу не взяла, только препарат какой-то. Ему в шутку дали её номер, а оно вон как обернулось. Второй месяц держится. Её Димка в первый день покусать пытался, и ничего, она даже Петру Петровичу не позвонила, хотя тот всегда на связи. Рассказала вечером, что ей пришлось залезть в его аптечку и извинилась. Дельная баба. А тем временем уже темнело. На дворе октябрь, и Пётр Петрович нахохливается и вжимает голову в плечи. Холодный ветер забирается под одежду, а ярко-жёлтый сигнальный жилет светится, как фингал под глазом. Мда, дичь какая-то, зато объясняла, почему от Петра Петровича шарахались даже пешеходы. Он за весь день насчитал целых три штуки, правда, все эти как их там, бегуны, в общем, какие-то. Зимой на горе горнолыжники, а в другие сезоны вон эти. Вот и совсем темно. Пётр Петрович вздыхает и лезет в машину, заводит двигатель и включает фары. Часы тянутся, дотянуть бы до полуночи. Да уж. — Сейчас бы на другой части Московской стоять, — бормочет он самому себе. Там по ночам гоняли, а днём лишь осторожней и не тормозни чьего-нибудь сынка или жёнушку, там ведь мэрия совсем рядом. Но, нет, стоит Пётр Петрович на самом углу Московской, там, где больше трёх пешеходов за день не сосчитать.  Хотя.  — Четыре, — лениво бросает Пётр Петрович.  И куда только девушка посреди ночи чапала? Она появилась на угле с Краевой, огляделась в обе стороны и перешла дорогу. Там можно, её Пётр Петрович даже за переход не остановит. Скука полнейшая. Чтобы хоть как-то не дать себе уснуть, Пётр Петрович разглядывает её в блёклом свете фар. Плохо видно, до неё почти не добивало. На ней штаны под военную форму и такая же объёмная куртка, наверное, на пару размеров больше. Кепка. Сапоги высокие и сумка через плечо. В общем, обычная девушка. Прётся куда-то ночью, сколько там?  Одиннадцать сорок три. Пётр Петрович улыбается и потирает руки. Скоро увидит Димку, ещё чуть-чуть и поедет сначала в участок, а там и домой. И тут эта, одним словом, психанутая баба, решает расстроить его планы. Она оглядывается у забора, но Пётр Петрович стоит за углом: он её видит, а до неё не добивает свет от его фар. Кидает сумку через забор. Ставит ногу между металлической решётки и лезет. — Да блять! — Пётр Петрович подаётся вперёд и налетает на руль животом. Сигнал не прожимает, уже хорошо.  Девушка подтягивается, переваливается через край и бухается на ту сторону.  — Там что? — Пётр Петрович трёт глаза, но, нет, помнит он отлично. Его слишком часто сюда посылали.  Там старообрядческое кладбище. Ну и нахуя ей туда ночью?! А девица уже бодро идёт вглубь, подсвечивая себе дорогу фонариком. Проникновение на частную территорию? Кладбище вообще городское, но всё равно нарушение как-никак. Но оно вообще не по части Петра Петровича! Он же из дорожной полиции. И девушка скорее из этих, как их там, окулистов. Чёт у Петра Петровича вообще котелок не варит.  — Вот те… приплыли. Сколько тут стоял, такого не видел. Пётр Петрович зевает и разминает переносицу. Может, вызвать наряд?  — Из-за одной бабы, залезшей тихонько на кладбище? — бормочет и качает головой. Да его засмеют! Или, ещё хуже, до рядового понизят, а им с Димкой сейчас деньги ох как нужны. Машка ушла со всем, им только квартиру оставила. Ну да, чтобы органы опеки вдруг ей сына не отдали, она хоть и безработная, а жильё, вон, только у бывшего мужа.  Стерва, одним словом. Он её за то тоже любил. Раньше. Пётр Петрович снова вздыхает. Главное, что Димка остался с ним, он обязательно что-нибудь придумает, чтобы помочь сыну.  Девица тем временем уже лезет обратно. Теперь на оккультистку совсем непохожа, как же там чёрные плащи, маски — что они там носят? Танцы на кладбище, кровищи по локоть и жертвоприношения? Чес слово, в эту херь Пётр Петрович никогда не верил, да и в бога не верил. Ни в кого не верил, только в себя. Воровка мелкая, что ли? Нет, совесть упрямо грызла Пётр Петровича, что её нужно задержать. Да, не его полномочия, да, он глядит на часы, уже пять минут первого, то есть и не его смена вовсе, но… Психованная баба вдруг посмотрела прямо на него. Она вылезла левее, чем залезла, поэтому теперь угол двух улиц ей не мешал, чтобы заметить полицейскую машину.  И рванула наутёк. Через Московскую. В неположенном месте. — Блять там пешеходка через десять метров, кому рисовали?! — вскипает Пётр Петрович, ударяет по кнопке окна и высовывается наружу. Ну да, под надзором Пётр Петровича рисовали, его тогда совсем на никудышные поручения посылали. Нахуй, по сути.  Бр-р, холодно. Черти подери девку. Пётр Петрович прячется обратно в машину. Она, кажись, ногой зацепилась, когда перелазала через забор, так что теперь хромает, но бежит.  — Ну сука, — злится Пётр Петрович и ударяет по рулю.  Нет, совесть не позволяет всё так бросить. Взятки? Да пожалуйста, распишитесь, я раскланяюсь. А эту подозрительную девку, нарушившую столько ненавистную ему разметку столь же тупого участка дороги — ну, не может! — Пизда, — бормочет Пётр Петрович, но машину заводит и разворачивается. Кое-как одной рукой нашаривает свисток, чего сирену врубать посреди ночи, тут же спальный район недалеко. Открывает окно и свистит. — А ну, стоять! Гражданка! Девица петляет и ныряет в узкий проём между домами. — Пиздец, — воет Пётр Петрович, но раз погнался, значит, погнался. Он вываливается из машины и за ней. Приходится живот втянуть, но девице хуже, она хватается за бедро и падает. Пётр Петрович пыхтит, но нависает над ней. Девица тихо матерится и держится за ногу. Даже, ну, жалко, что ли. — Эй, вы как? — спрашивает Пётр Петрович, но вдруг вспоминает, что она тут устроила и поправляет фуражку. — Прапорщик Морозов Пётр Петрович, — хмуро представляется он. — Чего переходим в неположенном месте? — И не удерживается. — Я зря, что ли, там дальше разметку рисовал? И пускай рисовал лично не он, только руководил. Ну, присматривал, руководил тоже не он. Девица поднимает голову и странно так на него смотрит.  — А ничего больше вы мне сказать не хотите? — она сипит в ответ. Пётр Петрович пожимает плечами. — Ну, предъявите ваши документы тоже. И пошлите в машину, — он ёжится, — холод лютый. Девица встаёт, шатается, но идёт следом. Пётр Петрович даже сдаётся и подаёт ей руку, но та отказывается. Ну и ладно. Садится в машину. — Документов нет, — бурчит эта особа и обнимает себя руками. Изо рта у обоих пар, нахуя окно в машине открытым оставил! Пётр Петрович скрипит зубами. — Ну и чего? Мне тебя в участок везти? — Может, — девица дёргает плечом, — тупо отпустите? Странная она, дёрганная. Наркоманка, что ли? Пётр Петрович включает лампочку и внимательней её рассматривает. Девка как девка. Ну, в военке, откуда он знает, что сейчас модно. Из-под кепки торчат коричневые волосы, наполовину выкрашенные красным, как всполохи пламени от концов и выше. Глаза обычные, зрачки суженые. Не, до наркоманки недотягивала, чего участок беспокоить? Себе лишние проблемы, а так он быстрее у Димки окажется. И Эльвиру Маратовну давно пора отпускать. — Ладно, — вздыхает Пётр Петрович и трёт переносицу. — Вы мне одно скажите, зачем на кладбище полезли? — Надо, — отрезает девушка и отворачивается. Не нравится Пётр Петровичу, как она ручку разглядывает, и он щёлкает кнопкой закрыть все двери. — Да блять, — под нос ругается девица. — А ты заткнись вообще, — добавляет она ещё тише. — Это вы со мной сейчас? — удивляется Пётр Петрович. — Нет. — Девица оборачивается к нему и морщится. — Забейте. Он внимательно её рассматривает. — Вы вообще совершеннолетняя? Девица кивает и морщится как от зубной боли. — Скажите зачем, и я отпущу, — бурчит Пётр Петрович и поглядывает на часы. Ну нахуя он за ней погнался? Эх. Дубина, не зря его Машка ругала. — Потому что один дохлый баран, живущий в моей голове, сказал, что нам обязательно нужная эта грёбаная земля! — выпаливает девица и вскидывает руки вверх. — Да блять! — Ну да, ударяется рукой в крышу машины и теперь злится, но пальцы потирает. Потом, вон, снова за бедро хватается. И всё бы ничего, ну сумасшедшая чистой воды. Если бы не… если бы… Пётр Петрович второй раз так. Сначала с Машкой, сейчас, вот. Время как будто замедляется, и он успевает вспомнить всё, как яркие картинки перед глазами. Дело в том, что давно он думал на нечто, ну, не от мира сего. Голос у его Димки менялся, когда тот особенно злился. Он тогда кидался карандашами и корябал одно и то же на полу или стенах, рвал бумагу… В тихие же его моменты Димка рисовал, и почерк у него был совсем другой. Димкин Пётр Петрович мог прочитать. Кривой такой, детский, Диме через месяц восемь исполнится. И… Ну… Да бред! Но если…? Пётр Петрович давно забыл, что такое надежда. Пётр Петрович просто готов поверить во что угодно, лишь бы его Димке стало лучше. И поэтому он хватает девицу за руку. — И ты тоже?! — кричит он. Девица пялится на него как на умалишённого. Возможно, она даже права.