Двое на одно тело

— Лошара, — бормочет Пётр Петрович и разминает переносицу. Голова болит. В ушах звенит. — Зачем только девку отпустил?! Выть хочется. Где-то в комнате за закрытой дверью кричит Димка и корябает ногтями пол или кидает карандаши в стены и мебель, или– У Петра Петровича только имя и криво написанный номер. Он сжимает рваный клочок бумаги в руке, вообще, странная девица — можно было просто продиктовать, но она почему-то рванула уголок из блокнота и всунула ему в руки. Придёт она на следующий день, как же! — Какой же ты дурак! — шипит Пётр Петрович и ударяет себя в бок.  Ну и где он будет искать эту Иванову?! Даже если про фамилию не соврала, сколько их по городу! Но Пётр Петрович отпросился на час пораньше, отпустил Эльвиру Маратовну и теперь сидит на кухне и не сводит глаз с часов на стене. Минута, вторая, стрелки очень медленно поворачиваются по кругу.  На столе перед Петром Петровичем лежит телефон, но он знает точно — никто не позвонит. Девица сказала попробует помочь. Девка сказала, зайдёт завтра ровно в девять вечера, вон, блядские одиннадцать минут у неё ещё есть. Пётр Петрович закрывает глаза и старается не думать. Димка кричит громче. Пётр Петрович встаёт и осторожно подходит к двери, приоткрывает — в него сразу летит мягкая игрушка. У Димки нет ничего, чем можно было бы навредить себе. Даже карандаши какие-то особенные, Пётр Петрович из-за границы заказывал.  Пётр Петрович вздыхает и вертит в руках голову кролика. У Димки много игрушек, но он открывает им головы и лапы, ногти ему коротко стрижёт сам Пётр Петрович — но Димка всё равно вспарывает зверушкам животы и истошно воет. Пётр Петрович не может разобрать слова, хотя иногда ему кажется… Да какая разница.  Кажется. — Да сука… — Пётр Петрович бросает голову на пол и уходит на кухню. Из холодильника достаёт початую бутыль водки, сначала смотрит на кухонный шкаф, какую-то посуду после ухода Машки он уже купил, но какой смысл? Пётр Петрович морщится, откупоривает бутылку и хлебает прямо из горла. В дверь звонят, и Пётр Петрович давится. Дёргается и таращится на часы — блять — там ровно девять. Он суёт водку обратно в холодильник, подтирает рот тыльной стороной ладони и бежит к двери. Бегает Пётр Петрович плохо. Но Александра Ивановна Иванова появляется на его пороге ровно в назначенное время. И ждёт, пока ей откроют. Пётр Петрович судорожно глотает ртом воздух, скорее волнение, скорее какая-то поганая надежда снова упрямо трепыхается в груди, давно её бы придушить.  — Добрый вечер, — холодно здоровается девица, когда Пётр Петрович открывает дверь и выглядывает. Она отодвигает его плечом и проходит внутрь. Скидывает кеды, куртку роняет куда-то на тумбу у двери. Пётр Петрович таращится, но ничего не говорит. Закрывает дверь и заходит следом за нахалкой. Она стоит посреди прихожей, всё такая же, как её заполнил Пётр Петрович. Разве что без кепки. Всё те широкие штаны под лесную маскировочную форму, майка больше на пару размеров и эти её каштановые волосы с красными всполохами на концах. — Александра, — начинает было Пётр Петрович. — Саша, — перебивает она. — Просто Саша, а вы что-то говорили про сына…? Она оставляет паузу. Он-то представился, но она, конечно, не запомнила. — Пётр Петрович, — напоминает он. — Морозов.  Девица чуть наклоняет голову набок и скрещивает руки на груди. Не двигается, ждёт. — Моего сына зовут Дима. — Пётр Петрович вздыхает и идёт вперёд, он машет, чтобы она шла следом и останавливается у двери комнаты. — Мы зовём его Димкой. Пётр Петрович кладёт руку на ручку двери. Он медлит. Как вообще можно рассказать всё, через что они прошли? Как можно рассказать совершенно незнакомому человеку, всё, что они пережили…? Он не знает. Но эта Саша выглядит вполне адекватной, ну, если забыть, что лазает по кладбищам ночью и перебегает дорогу в неположенном месте, и если она вдруг такая же, как его Димка… Значит, и Димка может быть таким? Ну, почти нормальным, она может сделать его Димку почти нормальным, как не смогли сотни врачей и ещё с десяток шарлатанов-экстрасенсов? Видимо, думает Пётр Петрович слишком долго. — Стой! — только и успевает взвыть он, когда эта Саша ударяет его по руке, он руку одёргивает, и она уже открывает дверь и заходит внутрь. Пётр Петрович бросается следом. Слишком поздно. Или…? Пётр Петрович так и замирает с открытым ртом. Димка сидит на полу с разодранным туловищем зайца, но останавливается, зажав кусок ваты в кулаке, и поднимает голову. Смотрит, нет, не на отца — Димка пристально разгадывает Сашу, и его взгляд давно не был настолько осмысленным. Пётр Петрович даже шарахается назад и врезается в дверь, она ударяет в стену– — Предатели! — шипит Димка и бросается на Сашу. Да. Именно это слово, Петру Петровичу иногда казалось, что Димка снова и снова бормочет именно его. Предали, предатели, предатели. В том не было никакого смысла, но сейчас Пётр Петрович отчётливо слышит каждую букву. Пётр Петрович падает на колени, но поймать Димку не успевает. Он же не может встать, не может ходить — поэтому бросается на ноги Саши. Она неожиданно быстро приседает и перехватывает его запястье первой.  Дёргает в сторону, так что Димка качается вперёд, потеряв опору, и воет. Она наклоняется вперёд, и их глаза оказываются на одном уровне. В выражении её лица что-то меняется, Пётр Петрович понятия не имеет что. Назвать не может, просто она вдруг какая-то… жёсткая? — Не делай ему больно! — срывается Пётр Петрович и бьёт её по руке. Девица отпускает и отскакивает назад. Освободившись, Димка ударяет кулаком отца, Пётр Петрович, как всегда, терпит и даже не закрывается. Его Димка ударяет сла́бо, у него сил не хватает, разве что пару синяков останется. Эта чумная баба же как ни в чём не бывало выходит из комнаты. Пётр Петрович аккуратно отстраняет Димку от себя, отдаёт ему оставшуюся целой голову кролика и выходит тоже. Закрывает дверь. Девица смотрит странно. Пётр Петрович не кричит, только потому, что это побеспокоит Димку. — Что это было?! — низко шипит он ей в лицо. — Ты ебанутая?! — Да, — легко соглашается она и передёргает одним плечом. — А как далеко вы зайдёте, чтобы помочь своему сыну? Да как она?! Пётр Петрович хватает её за руку и тащит на кухню, толкает на стул, и Саша садится. Стучит пальцами по столу. Пётр Петрович ходит по кухне туда-сюда. В груди всё клокочет, но он не должен сорваться. Там Димка, Димка, помнишь? Ради Димки он сделает всё что угодно, если ему может стать лучше– Погоди. Пётр Петрович замирает и резко разворачивается к Саше. — Ты знаешь, как ему помочь?! — Пётр Петрович срывается. Пускай не кричит, но тихо воет. — Как далеко вы готовы зайти, Пётр Петрович? — невозмутимо настаивает девица. — На всё, — выпаливает Пётр Петрович. Он не сомневается, никогда не сомневался на этот счёт. — Ты знаешь, как ему помочь или нет?! — Он кричит, но не повышает голос. Хрипит и заходится кашлем. Голову простреливает. Тошнота подступает к горлу, и эта блядская надежда разрастается в груди всё гуще. — У него как у меня, — равнодушно говорит Саша и пожимает плечами. — Только хуже. Они не уживаются вместе. Пётр Петрович замирает. Она, может, и врёт. Но надежду уже не задушить. Он готов пробовать снова и снова. — Так ты знаешь, что делать? — Он подходит и упирается ладонями в столешницу. — Мне понадобится ваша помощь. — Хорошо. — На вас это может плохо сказаться, — предупреждает Саша. — Но спасёт Димку? — настаивает Пётр Петрович и нависает над ней.  Напугать её не получается. Саша смотрит всё так же дерзко, всё так же безразлично разглядывает кухонный шкаф за плечом Петра Петровича. — Семьдесят к тридцати, — говорит Саша. За дверью своей комнаты Димка кричит и воет. Пётр Петрович привык, но с каждым криком выносить его всё тяжелее. Саша морщится и поправляется, — Пятьдесят на пятьдесят. Блять.  — Хорошо. Пётр Петрович не сомневается, а вот Саша удивлённо поднимает брови. — У него сейчас и этих пятидесяти нет, — объясняет он и машет как-то невпопад. — Вы даже не спросили, что нужно будет сделать, — напоминает Саша. Она улыбается одним уголком губ, но Пётр Петрович не знает, ирония то или насмешка, или реальная улыбка. У неё глаза тёмно-серые, вдруг отмечает он, на этом всё, по ним не видно тоже. Пётр Петрович тяжело вздыхает и отходит к холодильнику. Достаёт бутылку, откупоривает и хлебает водку большими глотками. Алкоголь обживает горло, он кашляет и суёт в рот первое попавшееся — засохший кусочек давно пропавшей в холодильнике ветчины. — Я сейчас уже во всё поверю… — сипит он. — Найдите того, кто смог бы вашего сына придержать, — бросает Саша. Встаёт. — Завтра. Я приду полдвенадцатого, но нам нужна полночь.  И уходит. Хватает упавшую с тумбы на пол куртку и уходит. Пётр Петрович таращится ей вслед и на закрытую дверь, а потом оседает на пол.