Двое на одно тело

— Эй, Петрович? Кто-то трясёт его за плечо, и Пётр Петрович стонет. Голову прошибает болью, как будто кто-то обухом огрел. — Петрович! — прикрикивает голос. Пётр Петрович пытается пошевелиться или хоть открыть глаза, но тело не слушается. Он ведь, кажется, пил только для храбрости? — Саша, где твои манеры? — возмущается тот же самый голос. — Вышибли, когда нас прижали из-за твоей прошлой выходки, — огрызается она. Точно она, и Пётр Петрович узнаёт этот голос. Только не помнит, чей он. — Если такой умный, сам с ним разговаривай, — бурчит Саша.  Точно! На всю голову конченная Александра Иванова с её лестницами и подвалами. — Вот и поговорю! — раздаётся тем же Сашиным голосом. Погодите. Его ведь, и правда, внизу чем-то огрели. Там ещё такой стрёмный ручей был, через который пришлось прыгать. — Пётр Петрович? — второй голос зовёт намного мягче. — Пётр Петрович, просыпайтесь, всё хорошо. Саша фыркает. — Ну-ну, не работает что-то твой метод. — А, разойдись! — Пётр Петрович кричит и резко садится. Глаза распахиваются, он судорожно глотает ртом воздух. — Проверенный метод, — заявляет он и поднимает указательный палец. — Мы так дверь на даче вышибали, когда заклинило-о… Блять, перед глазами плывёт — больно — и Пётр Петрович хватается за голову. Голос у него как будто бухал месяц. Голова тяжёлая как будто от того же, и к горлу подступает ком, живот скручивает. — Блять, — брякает Пётр Петрович и заваливается набок.  Ладонь шлёпает в ручей, и брызги попадают на лицо. Его рвёт. Не то чтобы прям сильно, но Пётр Петрович кашляет, а потом вытирает лицо ладонью. Моет её в ручье, стоп, а не тот ли это ручей…? Из поверхности на него смотрит собственное замученное отражение. Круги под глазами чёрные, ими пугать народ можно.  — Пётр Петрович, как вы себя чувствуете? — вежливо интересуется мужской голос. — Первый раз всегда так, — фыркает Саша. — Переживёт. Она всегда такая хамка, или неделя особенная? Пётр Петрович кривится и оборачивается. Рядом с Сашей стоит… мужик. Эй, мужик, а ты откуда здесь?! Пётр Петрович таращится, и Саша закрывает лицо ладонью. Мужику лет двадцать пять — тридцать. Мужик странный: одет в грязное, местами потёртое, но крой совсем непростой. Древний, что ли, какой-то? А, ну точно! Типа одёжки из прошлого века, это ведь шинель на нём? В шинели дырка на месте сердца и кровавые подтёки. Как их там? Косплееры, точно. Шизанутые все они, но этот вроде хоть немного адекватный. — А вы- начинает Пётр Петрович. — Это Витя, он со мной, — бросает Саша и разворачивается. — Пошлите уже, я по ночам сама спать хочу, а не по чужим снам шляться. Саша быстро оглядывается, пока Пётр Петрович поднимается на ноги и отряхивается. Краем глаза он смотрит на мужика, Виктор, значит. Виктор кто? Но Витя на него лишь поглядывает, а сам тоже осматривается. Что только ищут? Пётр Петрович поднимает голову — там синее пластмассовое небо. Под ногами зелёная трава, как будто дешёвый искусственный газон, а сверху вот это небо, больше похожее на глубокую пластиковую тарелку, которой их накрыли. По сторонам — там ничего. Туман куда-то делся, но земля ровная-ровная, куда ни глянь.  Пётр Петрович подходит к этим двоим и тоже смотрит по сторонам. Бесполезное занятие так-то. — У вас кровь как настоящая, — хвалит Пётр Петрович и хлопает его по плечу.  Похоже, этот Витя нормальный мужик, откуда бы он ни взялся. По крайней мере, лучше с ним разговаривать, чем с Сашей. Витя теряется и лишь смотрит на него.  — Она настоящая, — бурчит Саша и хватает Петра Петровича руку. Тянет на себя. — Его убили двести лет назад, я ж сказала, он со мной. Пётр Петрович резко поворачивается, но Саша до боли сжимает его руку и дёргает на себя. — Нам туда, — она тыкает в сторону. Как она это поняла, как поняла! Пётр Петрович смотрит на Витю уже другим взглядом, шальным таким. Для духа он слишком мирный, для дружелюбного привидения слишком реальный. Он сам его трогал! — Да, у Вити есть тело, но только здесь, — бросает Саша и не останавливается. Она прёт куда-то направо, а Витя идёт за ними. — Нет, у нас он живёт только в моей голове и выходить не может. Хватит вопросов, лучше бы про сына спросили. Как в этом всём завязан Димка Пётр Петрович и предположить боится. — Ну, в нём такой же, — намекает Саша. Пётр Петрович щурится, нет, Витя ему уже не нравится. — Нет, блять, не такой такой же. Просто ещё кто-то дохлый, и он злой, в отличие от этого. Так, значит, Витя всё же адекватный. Ладно, запомнили.  — И что мы делаем? — спрашивает Пётр Петрович, когда Саша резко останавливается и… принюхивается? — Есть что? — она хмурится на Витю, но тот отрицательно качает головой. — Ебанавтика, — вздыхает Саша и взглядом осуждает уже Петра Петровича. Руку отпускает. — Слушайте, проще всего было заснуть рядом с ним, — говорит Саша. Это вряд ли. Димка никого к себе не подпускает, и никогда не спал, если в комнате оставался хоть кто-то. Рядом и подавно. Как там Эльвира Маратовна с ним…? — Но ваш Димка не особенно любит людей, я заметила, — продолжает Саша и перебивает его мысли. Не любит, это мягко сказано. — Поэтому мы пошли вторым способом — мы его сущность стриггерили. — Что мы сделали?! — возмущается Пётр Петрович. — Спровоцировали, — подсказывает Витя и наклоняется к нему, прикрывая рот ладонью, когда шепчет, как будто делится секретом. — Я уже привык, как она выражается. — Да понял я, — отмахивается Пётр Петрович. — Зачем мы взбесили уже злое привидение в теле моего сына, я не понял! — Не привидение, а сущность, часть души, если точнее. И чтобы он пошёл за нами. — Саша пожимает плечами. — Они оба тут, когда Димка спит. Но сущности чувствуют друг друга, и он повёлся на Витю, а когда я провела и вас сюда на его глазах. — Саша отмахивается. — В общем, он злой, он рванёт следом, а ваш Димка просто мирно уснёт, и они оба окажутся здесь. Но осторожнее, он сильнее, от вашего Димки здесь почти ничего не останется.  Здесь, здесь. Да где здесь?! Здесь вокруг только пластиковая трава, да пластмассовое небо! Чей это сон вообще, его или Димки? Саши? Пётр Петрович очень надеется, что не Димки, потому что если он вдруг видит это каждую ночь… Бр-р. Пётр Петрович старается о том не думать. — Так. То есть мы ищем злое привидение? — Сущность, — бурчит Саша. — Сущность, — передразнивает Пётр Петрович. — Ну и где она, ваша сущность?!  Он размахивает руками и вертится по сторонам. Бред, какой же бред, как он вообще в это ввязался, нахуй ей поверил, да это всё нереальное, сейчас он проснётся и всё. Ущипнуть не помогает. Пётр Петрович замахивается- — Все увечия, понесённые здесь, — вежливо замечает Витя и перехватывает его запястье, — появятся на реальном теле. — Руку отпускает и чуть кивает, когда шагает назад. — Осмелюсь предположить, поставить себе фингал — это не та цель, которую вы преследуете, Пётр Петрович. Что за нахер… Что за хер… Ебануться не встать. Пётр Петрович не верит, ну, бред такой. Но бить передумывает, а вот ногтем поцарапать другое дело. Ш-ш-ш. Предатели-ш-ш. Слишком знакомое, Пётр Петрович подскакивает и оборачивается.  — Мать вашу, — выдыхает он. Верил бы в бога, давно перекрестился.  Тарелка вместо неба плавится с запахом пластмассы, и на траву вываливается это. Пётр Петрович понятия не имеет что. Оно чёрное как угли, щуплое… А когда кривится на траве и встаёт — блять — это ведь человек. Щуплый. Обугленный. Рука болтается, а через дыру надорванного рукава торчит плечевой сустав. Он поднимает голову, у него глаза горят. Пётр Петрович пятится назад и называется на Сашу. — Это он? — шепчет Пётр Петрович. — Ты с ним предлагаешь договориться?! Саша машет, и Витя отступает. — Нет, — холодно отрезает она и дёргает, чтобы Пётр Петрович тоже держался за ней. — Это уже придётся выкуривать.