Двое на одно тело

Пёрт Петрович кричит и мечется, он падает, с размаху макушкой о пол. — … блять, — но может только хрипло сипеть. Тело горит. Кожа горит, особенно рука, пальцы немеют вопреки, он что-то судорожно сжимает и разнять пальцы никак не может.  Погодите. Пёрт Петрович таращится. Глаза утыкаются в белый потолок. Белый потолок и всё, ни пластиковой тарелки неба, ни того огненного существа с горящими глазами и обугленными сломанными костями. Спину прошибает, Пёрт Петрович кряхтит и пытается сесть. Получается набок завалиться, ноги как ватные. — Ух… Он в комнате Димки. Вон, игрушки разбросаны, а точнее, всё, что от них оставалось. Если оно и правда всё это время жило в его Димке, то Пёрт Петрович уже не удивляется, почему сыну так плохо. Что вообще? Как?! Сон? Реальность…?  Пёрт Петрович ничего не слышит, только чьё-то тяжёлое дыхание. Он резко садится, голова кружится, и зрение не сразу фокусируется. Эльвира Маратовна держит Димку на руках и чуть укачивает. Он не сопротивляется, вещь невероятная, спит неспокойно, но спит! Что-то бормочет, сипит, а она тихо напевает какую-то незнакомую мелодию. Эльвира Маратовна поднимает голову и смотрит на Петра Петровича. Она ничего не говорит, только обеспокоено на него поглядывает, пока продолжает укачивать Димку. У неё морщин как будто бы ещё больше. Волнуется. Пёрт Петрович тяжело вздыхает и трёт ладонью лоб. — А-а!  Он отдёргивает руку, пальцы болят, кожа горит, кожа уже краснеет, и на ней наливаются бугры. Пёрт Петрович поверить не может, глаза видят, но поверить… Нет, ебать, бред какой! Где эта чокнутая- — Нельзя потише? — шипит Саша. Она стоит у окна, пополам согнулась и это она тяжело так дышит. Корчится как будто от боли, за грудь держится. Её же не зацепило? Хотя. Бред какой, да бред! Но ожоги никуда не исчезают. Пёрт Петрович садится и вытягивает перед собой онемевшие ноги. Штаны не порваны, но если коснуться в том самом месте — больно. С руками проще — их Пёрт Петрович вытягивает перед собой и осторожно поворачивает. Эльвира Маратовна пристально рассматривает. Димка спит спокойней. Саша морщится и смотрит в окно. Совсем свежие ожоги расцветают на правой руке Петра Петровича, той которой он ударил существо, но погряз в разваливающемся теле. На кулаке грязные следы пепла и росчерки угля. Кожа болит и набухает. — Ни хера себе, — выдыхает Пёрт Петрович. Поднимает глаза на Эльвиру Маратовну. — Извините. Она лишь качает головой и тихо мычит её странную колыбельную. Занятный мотив, Пёрт Петрович такую никогда не слышал. — … я тебе чего сказала? — тихо шипит Саша и толкает себя в грудь. Ну, или не толкает, она ладонь раскрыла и прижимает ровно по центру. — … помочь?! Помочь?! — она повышает голос, до этого только бормотала себе под нос, а теперь Пёрт Петрович уже может различить слова. — Да от тебя помощи как от помойного кота на пожаре! Не помогаешь и только под ногами мешаешься! С кем она вообще? Пёрт Петрович хмурится, но обращается Саша явно не к нему. — … всё ты со своим всем помочь, хоть раз спасал свою шкуру, — Саша цедит сквозь зубы и смотрит куда-то перед собой. Там в окне точно ничего настолько интересного нет, у них спокойный спальный район. — … я справлялась, пока ты не влез. Пёрт Петрович снова смотрит на свою руку. Лёд бы приложить, выше локтя ещё сойдёт, а вот остальное палёное мясо, да и только. Болит, сука. — Я ж говорила, покалечишься там, покалечишься и здесь, — бурчит Саша, но не поворачивается. — Умрёшь, кстати, тоже. Пёрт Петрович не слушает, слишком наглядно видит. Мразь. Все мрази. Существо это, и в Димке оно ведь осталось — что делать… Кулак никак разжать не может. Пёрт Петрович подцепляет пальцы, ебать больно как, но тянет. — Что за…?! На открытой ладони Перта Петровича лежит металлическая бляшка. Обугленная, почерневшая, не к месту на углах ржавая. Она, когда плавилась, больше всего прожгла кожу.  — О. — Саша впервые за это время смотрит на него и подходит ближе. Опускается на корточки, у неё лицо тоже подпалили, и несёт палёными волосами. Красные всполохи на тёмных волосах уже как-то по-другому воспринимаются, вообще не нравятся. Саша тянется за бляшкой и подхватывает её двумя пальцами. Осматривает задумчиво и присвистывает. — Молодец, Петрович. Возмутиться Пёрт Петрович не успевает. Она быстро выуживает телефон из кармана и фотографирует бляшку, а после сует ему в здоровую руку. — Лёд приложи. — Сам знаю, — огрызается Пёрт Петрович и кое-как карабкается на ноги.  Эльвира Маратовна приподнимается ему помочь, но он отмахивается. Лучше пусть приглядит за Димкой, он позаботится о себе сам.  Они вместе с Сашей выходят из комнаты. Пёрт Петрович хватает бутылку водки из холодильника и хлебает из горла, сжимает стекло, холодненькое, и поглядывает на бляшку. — Кажись, военная, — бросает Саша. — Сможете найти откуда, звоните. — Но- — Поймём кто он, будет проще его выкурить, — перебивает она, подхватывает куртку и выходит. Пёрт Петрович лишь оседает на пол с бутылкой водки. Пьёт залпом. Судорожно сжимает стекло. Трёт здоровым пальцем почерневший металл и проклинает всё на свете.