***
За века своего существования приорат Готтлсфонт из монастыря с собственной часовней и служебными постройками превратился в маленький городок. Сам приорат, расположившийся под сенью тысячелетних вечнозеленых дубов, окружало несколько десятков аккуратных домиков, а еще дальше, к западу, виднелись расчищенные поля, на которых уже вовсю что-то колосилось. Маркурио и Банри проехали по пустынной деревенской улице и спешились у самых ворот монастыря. – А где все? – спросил Маркурио, вертя головой. В селе действительно почти никого не было, только несколько старух восседали на лавке, обустроенной под раскидистым каштаном, ствол которого с трудом могли бы обхватить три человека разом. – Сейчас разгар дня, – пояснила Банри. – В поле работают. Под бдительным взглядом старух она подошла к окованным металлом створкам и с силой постучала массивным железным кольцом о старинную древесину. Прошло несколько секунд, и Маркурио уже решил, что никто не откликнется, но тут с другой стороны послышалась возня и в воротах приоткрылась маленькая калиточка. В щель выглянула круглолицая монахиня, на вид не старше двадцати лет, и спросила: – Что вам угодно? Банри замешкалась на мгновение, и Маркурио захотелось ободряюще похлопать ее по плечу. – Почему ворота закрыты? – нашлась она. – Давно ли вы от людей запираетесь? – Это распоряжение приорессы, – нахмурилась монашка. – Не хочу показаться грубой, но не мирянам осуждать ее решения по поводу нашей обители. – Солея, видимо, сильно изменилась за последние десять лет. Раньше тут всегда было открыто, и любой, кому нужна была помощь любого рода, мог войти сюда без проблем. Монашка широко открыла глаза. – Солея?.. Госпожа Солея больше не настоятельница Готтлсфонта. – Что?.. Давно ли? – Со сто девяносто восьмого года. Наша нынешняя приоресса – матушка Казимера из Нового Вендира. Маркурио внимательно смотрел на Банри: судя по выражению ее лица, новость была не очень. – Где теперь Солея? – быстро спросила она. – Она жива? – Разумеется! Прелатесса Солея теперь служит Госпоже Маре в Имперском городе. Она возглавляет все духовенство богини… Банри довольно невежливо оборвала монашкины излияния: – Ясно. Тогда я бы хотела поговорить с приорессой… Казимерой. – Матушка – очень занятая женщина и редко принимает посетителей. Боюсь, это невозможно. Девица в облачении хотела уже захлопнуть калитку, но Банри шагнула вперед и быстро сунула ногу в щель. – Прошу, подожди, – мягко проговорила она с какой-то странной интонацией, отчего у Маркурио волоски на оголенных предплечьях встали дыбом. – Пожалуйста, передай мою просьбу матушке, сестра… – Сильвия, – растерянно отозвалась девчонка. Личико ее расслабилось, и стало ясно, что она даже моложе сперва отмеренных ей Маркурио двадцати лет. – Да, правильно, сестра Сильвия. Будь любезна, передай приорессе Казимере мою просьбу о встрече с ней. Меня зовут Банрион. Когда-то я жила в вашем приорате. Скажи ей также: я знаю, что меня сюда принесли не в конце сто семьдесят третьего года, а летом сто семьдесят пятого. Запомнила? Девочка в монашеской робе растерянно кивнула. – Да… Сто семьдесят пятый, а не сто семьдесят третий … – Вот молодец. Теперь иди к Казимере. Монахиня, позабыв о том, что надо закрыть калитку, засеменила по двору приората к главному зданию обители. Маркурио встряхнул головой и сунул было голову в проем, но Банри схватила его за руку. – Не надо. Раз тут теперь такие порядки, не будем злить приорессу. Я еще должна вытянуть из нее все, что она обо мне знает. Маркурио сощурился: – Что это только что было? С этой девчонкой? Я бы решил, что ты накинула на нее Очарование, или еще что-то, но ты не колдовала. – Нет. Это просто… немного Пути Голоса. Языки умели не только своим ревом стены сносить, знаешь ли, но убедительно трепаться. – Ну-ну. На мне ты тоже такое испытывала? – Я этому совсем недавно научилась, расслабься. Некоторое время они ждали молча, а потом Маркурио спросил: – Значит, ты все-таки решила поверить этому шпиёну императора? Про даты хотя бы? – На самом деле я теперь понятия не имею, чему верить, – вздохнула Банри. – Я просто тычу палкой в лисью нору, надеясь хоть на какой-нибудь эффект. Если Казимера заинтересуется моими заявлениями и пришлет с этой Сильвией ответ, любой, значит, я попала в точку… – А если она просто тебя проигнорирует? – Тогда я дождусь ночи, перелезу через эти проклятые стены, найду спальню Казимеры и буду трясти ее, как гончая зайца, пока она не заговорит. – А потом на нас напустят деревенскую стражу. – Ты ее видел, когда мы ехали? Эти бездельники в основном только тем и заняты, что пьют в местной таверне. Когда они очухаются, мы будем уже далеко… Разговор был прерван запыхавшейся сестрой Сильвией. – Я… э… – Она пораженно уставилась на не запертую дверцу калитки и густо покраснела. А потом выпалила: – Матушка велела передать, что она сейчас очень занята. Но вечером, к шести, она приглашает тебя, Банрион, на ужин. Если тебе так нужно с ней повидаться, приходи. Дверь перед их носами захлопнулась, и с другой стороны послышался скрежет задвижки. Банри медленно выдохнула и посмотрела на Маркурио: – Ну, что думаешь? Кажется, что-то ее все-таки задело. – Может, она просто хочет увидеть повзрослевшую воспитанницу своего приората. Банри громко фыркнула: – Казимера? Кто угодно, только не она. Она меня терпеть не могла с самого моего детства. – Ну, люди, бывают, меняются… – Это ты про себя или меня? – А еще многие из них весьма любопытны. Банри махнула рукой. – Ладно. Отложим до вечера. Идем в гостиницу, до шести еще уйма времени, я хочу помыться нормально и немного поспать на кровати. Когда они шли обратно мимо бабок под каштаном, Маркурио вдруг осенило. – Слушай, – повернулся он к Банри, – помнишь, как Фьотрейд упомянул, что разрабатывать тебя они начали из-за одной дневниковой записи того престарелого приора? – Ну. – А что насчет других дат? Почему он ничего не сказал про остальной дневник? И еще: эта сестра Бригита, останавливаясь в Вейноне, тратила какие-то их запасы, еды, например, или мыла. По его словам, сохранились отметки в хозяйственных книгах за сто семьдесят третий год, так почему он ничего не сказал про более поздние, когда она вернулась в приорат уже с тобой? Про них ничего? Банри сбилась с шага и остановилась. Маркурио заглянул ей в лицо: оное выражало глубочайшую досаду. – Проклятье, – выдавила она. – Где ты… Проклятье!! Мне и в голову не пришло об этом спросить! Маркурио хлопнул ее по плечу. – Она у тебя была занята совсем другим. Я и сам-то только теперь сумел все это сформулировать, хоть и отметил нечто странное в рассказе этого нюхача еще тогда. Ладно, мы уже слишком далеко от Брумы. Идем, я хочу чего-нибудь выпить.***
К вечеру Маркурио свел знакомство с некоторыми деревенскими, включая хозяйку трактира и ее мужа. Всех очень удивлял его жесткий северный выговор при «южной» внешности. Пора бы уже привыкнуть – так поначалу реагировали все сиродильцы (даже брумчане), с кем ему доводилось общаться, и Маркурио всякий раз чувствовал себя не в своей тарелке. Но местные столь радушно приветствовали его, что неловкость быстро изглаживалась, и Маркурио начинал ощущать себя куда более комфортно. Вообще нельзя не отметить громадную разницу в менталитетах жителей Скайрима и Сиродила, причем, неважно, к какой расе относился этот житель. Главным было то, где он родился, ну или прожил большую часть жизни. Маркурио до сих пор вспоминал гостеприимство одной данмерской семейки, держащей трактир в городке Эльсвелл на северном берегу озера Румаре. За комнатки – маленькие, но чистые, уютные и с совершенно чарующим видом на озеро и Имперский город – они с Банри заплатили аж по пятнадцать септимов с носа, а еще за десятку на двоих им накрыли такой стол, что даже Маркурио, считавший, что у него волчий аппетит, сумел справиться лишь с третью из предложенных блюд. Хозяева, болтливые и шумные, постоянно крутились вокруг, подкладывая в тарелки новые порции, притаскивая все новые виды соусов, закусок и выпивки. Наутро, когда путники покидали райское местечко, дедок-темный эльф попытался всучить вяленую баранью ногу и мешок маленьких дынь сверх уже оплаченных припасов, и им пришлось спасаться бегством. – Тебе должно быть в Скайриме фигово пришлось, – заметил как-то Маркурио, когда они покинули очередной постоялый двор, хозяйка которого попыталась закормить гостей насмерть, следуя некому неписанному кодексу всех сиродильских трактирщиков. – Особенно в первое время. Банри пожала плечами. – Мне было фигово, не спорю. Но не потому что за довольно скудный ужин на одну персону нужно было отдать пять септимов, а вокруг все ходят немытые и с суровыми рожами. Проблемы посерьезнее имелись. Драконы эти опять же… Маркурио понятливо кивнул и свернул тему. Теперь, валяясь в полудреме на кровати в недавно снятой комнате, он лениво наблюдал из-под ресниц, как двигаются световые пятна на стене и полу. В открытые окна его номера лезли каштановые ветви, и запах листвы наполнял спальню. Он устроился поудобнее, намереваясь заснуть по-настоящему, когда в дверь постучали. – Ну что еще… – забубнил он, ворочаясь, но потом вспомнил, что дверь на задвижку не закрывал. – Кто там? – Это я, – послышался голос Банри. – Можно войти? – Ну… входи. – Когда она показалась на пороге, Маркурио церемонно сложил ручки на животе и спросил: – Что случилось? – Пока ничего. – Банри закрыла за собой дверь и медленно прошлась по комнате, трогая листья и уже начавшие созревать колючие плоды каштана. – Как насчет того, чтобы прогуляться со мной в приорат сегодня и попробовать местную кухню? – Вроде я слышал, что приоресса приглашала только тебя. – Ничего, если монашки заартачатся, применю к ним свои… особые способности. Найдут они дополнительную тарелку и для тебя. Маркурио сел на постели и с любопытством взглянул на нее. – Слушай, я понимаю, почему ты посадила меня за стенкой, когда беседовала с этим агентом Мидов, в конце концов, ты что-то вроде политического противника для императора и его семейства… – Так, давай-ка ты больше не будешь говорить такого вслух, особенно в тех местах, где живут люди. – Ладно. Это я к тому, что подстраховаться при встрече с этим типом – нормально. Но ты же не думаешь всерьез, что настоятельница решит тебя укокошить? Банри уселась на стул возле дальнего окна, и один из солнечных зайчиков расположился прямо на кончике ее слегка оттопыренного острого уха. – Во-первых, я не доверяю Казимере. Не припомню ни одного приятного воспоминания, связанного с ней, всегда один негатив. Во-вторых, и в главных: на самом деле я хочу, чтоб ты тоже послушал, что она скажет. В прошлый раз я упустила кое-что, возможно, очень важное, а ты заметил. – Она тяжело вздохнула и потерла лицо ладонями. – Уфф. У меня сердце не на месте с тех пор, как я получила то письмо. И я стала жутко рассеянной из-за этого. В общем, я надеюсь на твою внимательность. Вдруг ты снова что-то уловишь. – Ну допустим. – Маркурио почесал подбородок. – А как ты меня представишь? Старуха может заупрямиться и не захотеть говорить при чужаке, например. Я помню про твои способности, но все же… Банри вытащила из ворота рубашки тяжелый серебряный медальон с выгравированной на нем и зачерненной лошадиной головой и аккуратно расположила его поверх ткани, так что украшение оказалось под ее айлейдским медальончиком. – Вот, раздобыла в Драконьем Пределе не так давно. Я – тан самого большого и одного из самых богатых владений Скайрима. А ты с сегодняшнего дня – мой новый компаньон, телохранитель и доверенное лицо – хускарл то есть. – Она вытащила из поясного кошеля подвеску поменьше и попроще, хотя, похоже, тоже серебряную, и бросила ее Маркурио. – Это тебе. Готовься к ужину с настоятельницей, нам выходить уже через час.***
– Подумать только, ты избавилась от одного хускарла, – бубнил Маркурио, дергая туда-сюда свой кулон с гербом Вайтрана, – но не прошло и трех лет, как завела нового. Вместе они не спеша брели к воротам в приорат, не обращая внимания на любопытные взгляды. – Расслабься, это лишь на время моего расследования. К тому же ты не настоящий хускарл – настоящие работают за еду и кров, а не за деньги. Ну и подарки еще… – Рабы, что ль? – Почти, – просто сказала Банри, и Маркурио чуть не упал на месте. – Само это слово – «хускарл» – и означает «домашний раб». Буквально. Маркурио покачал головой. – Да уж… Интересно, знают ли эти напыщенные вояки, которые служат ярлам да танам, что они на самом деле невольники? – Кое-кто, может, и осознает. В конце концов, хоть это считается почетной службой, без разрешения хозяина с нее нельзя уйти. Ведь не Лидия у меня попросилась, а я ее отпустила. К тому же есть еще те, кто помнят старые языки… О, кстати, на, выпей. Она достала из поясной сумки пару крошечных флакончиков. – Это что? – Противоядие. – Банри осушила один фиал и вручила второй новому хускарлу. – На всякий случай. Когда они приблизились к воротам, калитка распахнулась, не успела Банри потянуться к кольцу. Они с Маркурио переглянулись, а та же самая монашка Сильвия звонко прощебетала: – Проходи, ужин вот-вот начнется… Ой. А мужчину матушка не приглашала… – Ничего, – сказала Банри, протискиваясь в проем и таща за собой Маркурио. – Думаю, у вас найдется порция-другая для моего телохранителя. Он в еде неприхотливый – жрет все, что не приколочено. Внутренний двор приората радовал глаз своим благоустройством и ухоженностью. Никаких тебе выбитых из брусчатки булыжников, чипыжей, грязных луж и запаха навоза – конского, коровьего, овечьего или свиного – почти неистребимого обитателя всевозможных поселков на Тамриэле, нет, только чистота, красота и стены, сплошь заплетенные буйно цветущей ипомеей разнообразной расцветки. Сестрица Сильвия привела не слишком званых гостей сперва в какую-то людскую, где они ополоснули руки, и только потом в трапезную. В большом зале за длиннющим накрытым столом чинно восседали монахини – их Маркурио опознал по облачениям, воспитанницы – девочки от примерно трех лет до столь же примерных пятнадцати, и самый дальний конец был занят какими-то людьми, мерами и зверолюдами обоего пола, одетыми совершенно случайным образом – от монашеских роб до простецких портков и рубах. Позже Банри расскажет, что сюда в приоратах, если нет других столов, сажают гостей и посетителей обители. Женщина в дорогих новомодных очках, восседавшая во главе столомонстра, величаво поднялась и приветствовала парочку радушной улыбкой. – Воистину, Госпожа благословила этот день, – проговорила она, вроде бы негромко, но услышали все в этой просторной столовой. – Пусть и ненадолго, но в родные стены вернулась одна из наших учениц – Банрион из Скинграда. А это… – Это Маркурио, выпускник Коллегии Винтерхолда, дипломированный маг и мой нынешний хускарл, – представила Банри. – А что до меня – я предпочитаю называться Банрион из Готтлсфонта по сию пору, хотя в последний раз была здесь четырнадцать лет назад. – Похвальная верность, – улыбнулась настоятельница. – Прошу вас, присаживайтесь. Сильвия отвела их к самому дальнему концу стола. Банри предлагалось сесть прямо напротив приорессы, а Маркурио нашлось место по правую руку от его «госпожи». Пока они устраивались, он успел немного рассмотреть эту самую Казимеру и пришел к выводу, что ей, наверное, к шестидесяти, а сама она худая, даже тощая, длиннолицая, с аккуратно зачесанными в пучок седыми волосами. Большего увидеть не удалось – голова соседа – какого-то растрепанного босмера – надежно скрыла от его взора настоятельницу Готтлсфонта. Потом перед ним поставили чистую тарелку, и на некоторое время все остальные заботы отошли на второй план. Хоть Маркурио и перекусил незадолго до выхода, монастырская еда выглядела и пахла достаточно привлекательно, чтобы он не мог не соблазниться ею. Блюда и миски со снедью выстроились по центру вдоль стола, и каждому едоку предлагалось набрать себе угощение по вкусу. Маркурио положил себе немного того, немного сего и приступил к еде одновременно со всеми. Через некоторое время он насытился достаточно, чтобы обращать внимание на мелочи, и понял, что Банри, в отличие от присутствующих, хоть и наполнила свою тарелку горсткой какого-то зеленого салата с вкраплениями крошечных красных помидорок, проглотила от силы два листика из него. Ближе к десерту Казимера начала светскую беседу с бывшей воспитанницей – до этого все вкушали еду молча. В основном приоресса задавала вопросы, а Банри односложно отвечала. Народ почтительно внимал, хотя ничего по-настоящему интересного госпожа тан не поведала. Разговаривали в основном только эти две дамочки, только один раз одна из старших воспитанниц робко спросила, кто такой тан, и ответила, к некоторому удивлению Маркурио, сама Казимера: – Это один из титулов, что носит знать в Скайриме, дитя мое. Что-то вроде барона в Сиродиле. А графы там называются ярлами. После этого пояснения обитатели Готтлсфонта стали смотреть на Банри, да и на Маркурио тоже, с большим почтением. А лохматый сосед волшебника и вовсе начал поедать таншу восхищенным взглядом. Маркурио вдруг подумал о своей теории касательно интереса эльфов мужеска пола к его новоявленной госпоже и обвел трапезную взглядом, слегка наклонившись вперед. Помимо этого босмера здесь присутствовали еще двое данмеров в дорожных жреческих облачениях – оба безмолвно таращились на Банри непроницаемыми алыми зенками. Маркурио сладко улыбнулся обоим, когда встретился с ними взглядом, и эльфы-жрецы разом помрачнели. Ужин подошел к концу. Народ потянулся на местную кухню с грязными тарелками. Маркурио уже думал, что и мыть ее за собой придется, но гости просто оставили стопки очищенной от объедков утвари в мойках и удалились. – Противоядие твое оказалось ни к чему, – шепнул Маркурио, когда они с Банри выходили последними, – все накладывали себе из общих посудин. – Лишним не будет, – столь же тихо отозвалась та. – К тому же отравить можно сами тарелки. И вообще – помолчи. Я пойду к старухе. Маркурио слегка отстал, а Банри решительно направилась к Казимере, которая, неспешно перебирая четки, ожидала у большого очага, где едва теплились угли. – Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз, матушка? – вежливо спросила она. – Полагаю, ты для этого вернулась сюда столько лет спустя, приехала из самого Скайрима. – Женщина благодушно улыбалась и на первый взгляд казалась спокойной и умиротворенной, но Маркурио уже начал чувствовать исходящую от нее нервозность, которую та тщательно пыталась скрыть. – Что ж, пойдем, прогуляемся по атриуму. Она поманила Банри за собой, и обе вышли сквозь заднюю дверь главного здания обители в просторное патио, засаженное шиповником и чайной розой. Все кусты цвели и восхитительно благоухали, ароматом проникся даже Маркурио, который незаметно для других обитателей приората выскользнул вслед за Банри и настоятельницей во второй внутренний двор. Казимера обернулась, слегка нахмурившись, и Маркурио ответил ей совершенно невинным взглядом. – Он мой телохранитель, – напомнила Банри. – Да, да. Но неужели ты считаешь, что тебе угрожает какая-то опасность здесь? – Как знать. У меня хватает врагов. Кстати о них: ты задала мне много вопросов во время ужина, но не задала главного: как из Скинграда я оказалась в Скайриме. Из чего я делаю вывод, что ты знаешь, как и почему. Казимера с тяжелым вздохом отвернулась. – Это не та история, которую стоит выслушивать послушницам, ведь многие из них, вполне вероятно, не останутся в Готтлсфонте, и уж точно она не для ушей младших девочек. – А что такое? Чем раньше они узнают правду жизни, тем лучше для них. – Банрион. – На сей раз твой тон не подействует, Казимера. Я больше не девчонка, которая «зазря ест хлеб приората», а взрослая и самостоятельная женщина. Кстати, вот. – Банри сунула руку в поясной кошель и достала пару монет. – Это за ужин. За меня и Маркурио. Надеюсь, двадцати септимов хватит. Она с размаху шлепнула деньги на перила балюстрады под непроницаемым взглядом настоятельницы. – Я пригласила тебя в наш дом, который и тебе был им раньше, не для того, чтобы ты оскорбляла меня, Банрион. А что до тех слов… Если тебя это немного утешит, я признаю, что была тогда не права, и еще: приоресса Солея строго отчитала меня в тот вечер за них. – Немного утешило. Приятно слышать, что она шпыняла не только меня. – О, не волнуйся. Она шпыняла всех без исключения. Забери свои деньги. Казимера развернулась и неспешно зашагала вперед по галерее. Банри поравнялась с ней, тут же забыв про монеты, о которых позаботился Маркурио. Спрятав оные в свой кошель, он догнал обеих и посеменил на расстоянии трех локтей за ними. – Откуда столько роз? – спросила Банри, первой нарушив молчание. – Когда я уезжала, были только те кусты, которые мы с Элатой посадили на мое десятилетие. Они, конечно, были уже большие, но… Вы еще раздобыли? – Ничего мы не добывали, – усмехнулась Казимера. – Это те старые так разрослись. Заполонили все так, что Солея сначала хотела их вообще вырубить, но потом сменила гнев на милость, и их просто подравняли. – Она помолчала. – Ты помнишь его? Элату? – Плохо. К сожалению. Помню, что он вроде бы альтмером с длинной и почти белой шевелюрой, которой я страшно завидовала, что он больше и чаще других возился со мной, что научил меня варить первые, самые простые зелья, еще… – Банри замешкалась на мгновение, но все же сказала: – Это он показал мне эти базовые заклинания Разрушения. И как лечить себя волшебством. Это было незадолго до того, как он ушел. – Ясно. – Солея из-за этого его выгнала? Она ведь запрещала любую магию. Особенно мне. Казимера остановилась и внимательно посмотрела на нее поверх своих очков. Банри хмыкнула: – Я довольно догадлива, знаешь ли. Три года он тут жил, обучая всех желающих составлению микстур и ботанике, а потом матушка делает суровое лицо, сам Элата тоже грустнеет, в день моего рождения мы сажаем с ним эти прутики, и он говорит, что это, видимо, последний подарок, который он может мне дать. На следующий день я встаю и бегу в его келью, а его нет. Что мне еще думать, если я помню, как Солея орала на беднягу несколько дней назад, хотя раньше всегда благостно улыбалась при виде него? Казимера тяжело вздохнула: – Ты и права, и ошибаешься одновременно. Солея и впрямь попросила его уйти, но не потому что он учил тебя колдовать. – Почему тогда? Раз уж мы о нем заговорили – я не прочь найти и его тоже. У меня было время подумать о своем житье-бытье здесь. Так уж вышло, что все дурные воспоминания у меня связаны с тобой и Солеей, а все хорошие – с ним. Казимера взирала на Банри с легкой улыбкой. – Видимо, ты и впрямь плохо его помнишь. Впрочем, тебе было всего десять, для таких, как ты, это совсем нежный возраст. – Всего через шесть лет Солея выпнула меня в большой жестокий мир. – Потому что ты очень быстро повзрослела за эти годы, и стало ясно, что Готтлсфонт для тебя маловат. Впрочем, ты всегда так странно росла – рывками будто бы. – Так что там с Элатой? Казимера отвела глаза. – Он был… красивым, знаешь ли. Впрочем, это немного не то слово. Восхитительный, невероятный, ошеломляющий – больше подходят. Он вечно ходил в старой серой робе с заплатками и веревочных сандалиях на босу ногу, но все равно был прекраснее любого живого существа, которое я когда-либо видела. – Тут она заметила, что Банри смотрит на нее, недоверчиво сощурившись. – Что? – Ты что, втюрилась в него? Нет, я все понимаю, просто… просто это так на тебя не похоже, Казимера. К удивлению Маркурио женщина рассмеялась. – Что ж, признаю, это довольно странно. Тем не менее, я ведь тоже живая. А Элата… – Она мягко улыбнулась. – Так уж вышло, что он влюблял в себя всех и каждого. Независимо от возраста и… пожалуй, даже от пола. Маркурио громко фыркнул, Банри и Казимера уставились на него. – Я… извиняюсь, – быстренько сказал тот. – Запах этот, знаете ли… Непривычно для моего носа. Банри молча погрозила ему кулаком и снова воззрилась на Казимеру. – И Солея позволила эдакому типчику жить в ее обители, набитой женщинами всех разновидностей? – От него была польза помимо чарующей внешности. Это Элата первым предложил начать обучать алхимии маленьких девочек. Раньше мы не подпускали к посуде учениц младше двенадцати. Ты, Мидна и Аманитис были совсем малышками, когда он выбрал вас в свою группу с позволения настоятельницы, и как ни странно, дело пошло на лад. К восьми годам ты уже создавала довольно сносные микстуры. Некоторые алхимики и в ранге ученика таких не сварят. – Я была худшей из нас трех, – мрачно сказала Банри. – А Аманитис – лучшей. Элата говорил, что у нее врожденный дар, и что Мидна – более усидчива, чем я. – И все же он любил тебя больше всех остальных, вместе взятых. Это с тобой он сидел допоздна над микстурами, с тобой ходил добывать ингредиенты и с тобой он сажал эти розы. – А на следующее утро ушел, не попрощавшись. – Банри горько улыбнулась. – Почему? Казимера продолжила путь по галерее. – Он, как я уже сказала, был очень красив. Готтлсфонт всегда был открыт для посетителей, и… ладно, не буду долго подводить: Элата стал привлекать излишнее внимание, а Солея всегда старалась, чтобы наша обитель была в стороне от всевозможных скандалов и пикантных историй. В общем, к сожалению, ему пришлось уйти. Банри спросила: – На него запала какая-нибудь знатная бабенка? – Не совсем… – Скажи имя, я ведь должна знать кого ненавидеть – это ведь из-за нее я лишилась тогда единственного друга. – Слушай, это была не дворянка… – Казимера, ради всех богов… – Может, тогда дворянин? – влез Маркурио. – Прошу прощения, но госпожа приоресса сама сказала, что этот эльф всем и каждому нравился. Он ведь альтмер был? – Это была официальная версия, – кивнула Казимера. – Он приехал в Сиродил давно, за несколько десятков лет до начала Войны, спасался от чисток. Он не распространялся о своей родне, но Солея всегда считала, что Элата – из старой айлейдской семьи, немного их с давних времен уцелело на Саммерсете. Он и внешне был больше похож на айлейда, нежели на альтмера – кожа у него была белая, а не золотистая, волосы, как ты и отметила, очень светлого пепельного оттенка, а глаза голубые. – И имя у него, кажется, из их языка, – задумчиво протянул Маркурио. – Интересно бы пообщаться с этим типом. Если он умеет говорить на айлейдском… Вы не знаете, куда он мог отправиться, ну, после того, как его попросили отсюда?.. Он осекся: Банри взирала на него довольно свирепо, а Казимера – с иронией. – Телохранитель, значит? – спросила та. – Да, очень любопытный и болтливый телохранитель, – процедила Банри. Маркурио опомнился, осознав, что он нынче просто хускарл, и поднял ладони в примирительном жесте. Банри еще раз одарила его сердитым взглядом и повернулась к Казимере, но прежде чем успела открыть рот, та довольно резко спросила: – Зачем ты вернулась? Вряд ли ради задушевного разговора о хорошеньком целителе. Тебя даже не отпугнул тот факт, что обителью теперь управляю я, а не Солея. И что это еще за заявления, что ты знаешь, что появилась тут в семьдесят пятом, а не семьдесят третьем? – Разве не ты мне говорила, что меня принесли в Готтлсфонт еще младенцем? Казимера выдохнула сквозь зубы. – Мы говорили это всем сиротам, чтобы избежать излишних вопросов. Ну была ты несколько старше, когда Солея принесла тебя из Лесу, и что? – Солея принесла меня? – Да. Она в тот день ушла куда-то среди ночи, а вернулась под утро. С тобой и с Кисиной. – С кем?.. С Кисиной? В смысле – с моей кошечкой?.. – Тогда она для всех еще была кошечкой Солеи. Да, с ней. Так я жду, Банрион. Зачем ты здесь? Банри поджала губы. – Ты знакома с некой сестрой Бригитой? Она стала здесь послушницей где-то в начале семидесятых. Эффект был потрясающий. Маркурио даже преисполнился восторга на секунду: только что собранная и суровая настоятельница разом превратилась в растерянную и удивленную пожилую тетку. – Мара милостивая, – пробормотала она. – Вот уж… чего не ожидала, того не ожидала. Я о ней и не вспоминала столько лет… Кто тебе вообще сказал о ней? – Какая разница? Так ты знаешь ее? – Я знала ее. Давным-давно. Еще до того, как ты появилась в Готтлсфонте. Боги… – Казимера сняла очки и протерла их краем рукава своего одеяния. – Вообще-то я не должна ни с кем говорить о Бригите, приоресса Солея изгнала ее из обители много лет назад… Хм. – Что «хм»? – Ничего. Зачем тебе знать про сестру Бригиту? – Казимера водрузила очки на нос и покосилась на Маркурио. – И… ты вроде как говорила что-то про «с глазу на глаз»?.. – Маркурио уже в курсе, что сестра Бригита была монахиней из Готтлсфонта, так что можешь расслабиться и говорить при нем. – Не о чем особо говорить-то. Мы были знакомы года три, с тех пор, как приоресса привезла ее откуда-то с севера, из Брумы, кажется. Она была еще девочка. Младше, чем ты, когда покидала Готтлсфонт навсегда. Почему ты вдруг заинтересовалась ею? – Потому что… – Банри нервно сцепила пальцы. – Потому что есть вероятность, что она – моя мать. Пару секунд царила изумленная тишина, а потом Казимера громко фыркнула: – Ну нет! Бригита точно не твоя мать! Отчаяние, проступившее на лице Банри, было настолько явным, что Маркурио разозлился на эту упертую старуху. – Нельзя ли полегче? – свирепо спросил он. – Тут все-таки задеты кое-чьи чувства! – Если твоя, хм, госпожа навоображала себе невесть что, то лучше быстро и без обиняков разрушить ее фантазии, прежде чем она совсем погрязнет в самообмане. И да – слишком уж ты много болтаешь для простого телохранителя. – Ну что сказать – опыта маловато. – Тихо! – велела Банри и обратилась к Казимере: – Откуда такая уверенность? Не думаю, что вы с ней были подругами, так откуда тебе знать, что она не родила ребенка, отбыв из Готтлсфонта в сто семьдесят третьем году? – Ты и об этом знаешь… Что ж, вот почему: всех послушниц, меня и Бригиту в том числе, Солея отправила отсюда в конце лета. Будь Бригита тогда беременна тобой – у нее живот бы выпирал из-под любого одеяния. А она всегда была стройная, как березка. – Это ты к тому, что по мнению Солеи я родилась в середине Заката Солнца семьдесят третьего? Так это всего лишь предполагаемая дата! – Тебе не хуже меня известно, как хорошо она определяет возраст. Это одна из ее способностей как целителя. Кстати, та же Бригита, к примеру, посмотрев на какую-нибудь женщину, могла понять, в тягости ли она, и если да, то когда разродится – это был ее дар, причем он проявился в раннем детстве. Так что я верю, что ты родилась в конце года, как и сказала Солея. И раз это так, то Бригита не может быть твоей матерью, потому что она точно не ждала ребенка, когда уезжала. Мы с ней несколько дней ехали вместе на север, прежде чем разойтись в разные стороны, и я точно бы заметила, что она беременна. – Казимера помолчала. – К тому же ты совсем на нее не похожа. – Я могу быть похожа на своего отца… – Подождите, – влез Маркурио. – Если Банри родилась в Закат Солнца, то в конце лета это был бы пяти- или шестимесячный живот. Я конечно не лекарь, но знаю, что, бывает, ребенок так в утробе располагается, что пузо и не выпирает почти. Может, тут как раз тот случай. Обе уставились на него, и Маркурио вдруг почувствовал, что сморозил какую-то чушь. – Сорок, пятьдесят, шестьдесят, – проговорила Банри, будто продекламировала. – Чего?.. – Банрион перечисляет длительность беременности у разных видов, – с улыбкой прокомментировала Казимера. – Сорок недель для людей, шестьдесят – для меров и пятьдесят – для их метисов. Взгляни на нее: разве не очевидно, что ее матушке, кем бы она ни была, пришлось вынашивать ребенка никак не меньше года? Маркурио вспомнил, что сам еще недавно считал Банри лесной эльфийкой, и сконфузился. Похоже, он разбирался в вопросе еще хуже, чем думал. И правда, меры ведь растут дольше, чем люди, значит и в утробе должны развиваться не очень быстро. – Ясно. Значит, чтобы родить к Закату Солнца, в конце лета Бригита должна была уже выглядеть сильно беременной… – Именно. И именно поэтому она не мать Банрион. – Казимера помолчала. – Мне жаль тебя разочаровывать, девочка, но про твою мать лично мне ничего не известно. Может быть, что-то знает Солея, но она теперь далеко отсюда. Я догадываюсь, кто тебе наплел про материнство Бригиты, но они ошибаются, поверь. Бедняжка не имела к тебе никакого отношения. По крайней мере кровного. Банри переглянулась с Маркурио и спросила: – Как это понимать? Казимера опустилась на длинную деревянную лавку и похлопала по сиденью рядом, приглашая Банри сесть. Маркурио замер у балюстрады, скрестив руки на груди. – Для начала скажи: как те, кто тебя надоумил спросить меня про Бригиту, связали ваши с ней имена? Банри прочистила горло: – На одной найденной ими странице дневника настоятеля приората Вейнон за сто семьдесят пятый год они упоминаются в одном предложении. Написано, что сестра Бригита отбыла в Готтлсфонт с ребенком по имени Банрион в середине месяца Высокого Солнца. – Ты сама видела эту страницу? – Нет. Но я верю, что тот человек говорил правду. – Почему? – Это… долго рассказывать. Считай, что распознавать вранье – моя способность. – Что ж, хорошо… Это многое объясняет. Я про Вейнон и Бригиту в нем. И Кисина вернулась вместе с тобой… – Вернулась? Откуда? Она что, пропадала куда-то? – Не пропадала. Солея отправила ее вместе с Бригитой куда-то в Коррол. – Зачем? Она что, думала, что талморцы, если нападут на монастырь, и кошку не пощадят? Они конечно те еще уроды, но я с трудом представляю себе, что они стали бы гоняться за Кисиной по всему приорату. Казимера повернулась к ней всем корпусом и склонила голову к плечу, внимательно глядя на Банри. Маркурио вдруг почувствовал, как у него зазудели ладони. – Чего?.. – растерянно спросила Банри. – Ты только не пугайся, – выдавил Маркурио, – но, похоже, талморцы и впрямь могли начать гоняться за вашей Кисиной, если бы увидели ее. Думаю, многие из них быстро бы поняли, что она не просто домашняя мурлыка, а кое-что гораздо, гораздо большее. «Кисина» – это ведь каджитское имя. Ты сама рассказывала, как твой новый приятель из Коллегии чуть не пришиб тебя, когда ты назвала им саблезуба. – Саблезуба?! – выпучила глаза Казимера. – Великие боги, ты что, держишь дома такое опасное животное?! – Уже нет, – огрызнулась Банри. – Объясните, что не так со старой Кисиной! – Все с ней так, за исключением того, что она не домашняя кошка, а альфик. Или альфик-рат. – Маркурио взглянул на Казимеру. – Верно ведь? Та медленно кивнула. Банри прыгающими губами пыталась повторить названную волшебником разновидность каджитов. – Альфик?.. Так она… Я… О Акатош… – Судорожно дыша, она вскочила на ноги и вцепилась в перила балюстрады. – Проклятье! Я кормила ее вареными рыбьими головами, когда денег совсем не было! Недопереваренный салат полетел в розовые кусты. Маркурио немного отодвинулся, чтобы дать Банри больше места для маневров, и вздохнул. Он жалел ее с самой Брумы, но теперь стало еще жальче. И Маркурио понятия не имел, как ее утешить. Казимера поднялась с лавки и легонько тронула ее за плечо. – Успокойся, пожалуйста. Ты ни в чем не виновата. Если Кисина не сочла нужным открыться тебе, значит она заслужила эти вареные рыбьи головы. Ты же не могла знать, что она не животное, а каджит. – Почему же она не дала мне понять, кто она на самом деле? – горько спросила Банри. – Неужели не доверяла? – Трудно сказать. Она уже была пожилой, когда я только-только попала в Готтлсфонт, характер у нее был отвратный с самого начала и с годами становился все хуже, но она всегда была себе на уме. Если что-то делала, значит, это было нужно. Даже Солея ей никогда не перечила. Кисина отправилась с тобой в Скинград, чтобы присматривать, это очевидно, но отчего она не поведала тебе правду о себе, можно только догадываться. Банри потерла лицо ладонями и глухо сказала: – Значит в тот год они с Бригитой отправились в Коррол. – Не в сам город, насколько мне известно. У Солеи на Коловианском нагорье жил какой-то знакомый целитель, кажется, тоже из альтмеров, вот она и решила, что эльф сможет научить девчонку чему-нибудь полезному. Он вроде там давно поселился, чуть не с начала эпохи. – То есть он был старый? – негромко спросил Маркурио. – Да. По крайней мере, Солея в разговорах частенько называла его стариком. Маркурио кивнул своим мыслям и покосился на поникшую Банри. Вот и разгадка личности того престарелого альтмера. – Выходит, он тоже не твой родитель, Банри, – негромко произнес Маркурио. – Да? А я вот теперь думаю, что он как раз и есть мой отец, – мрачно отозвалась та. – Пусть даже Бригита не моя мать, она явно нянчила меня в Вейноне. Тот эльф мог подсунуть ученице своего отпрыска, чтоб спокойно заниматься ремеслом. Непонятно, правда, как я оказалась тут, в Готтлсфонте. И куда делась моя настоящая мать, раз со мной водилась какая-то монашка. – Она могла умереть при родах… Казимера возмущенно фыркнула. – Нет. Насколько я поняла, тот целитель был такого уровня и опыта, что его женщина имела мало шансов умереть от чего бы там ни было вообще. – Ты знаешь его имя? – Н… нет. Вообще, приоресса называла его тогда при мне, но я забыла. Помню только, что оно было длинное и несуразное даже для высокого эльфа. Банри уставилась на нее: – Значит, дело было так: в семьдесят третьем, в конце лета, сестра Бригита покинула это место с Кисиной, которая на самом деле каджитка, и поехала куда-то в Коррол. В смысле – в графство. Чтобы учиться лекарскому делу и одновременно убраться подальше от линии фронта. Все правильно? – Да. – Я знаю, что во время путешествия она на несколько дней останавливалась в приорате Вейнон – тогда еще в приорате. – Скорее всего она хотела отдохнуть перед подъемом в горы, – пояснила Казимера. – Я сама никогда там не была, но знаю, что дороги наверху не из легких. – Значит, какое-то время она провела на Нагорье, но потом опять спустилась в Вейнон со своим наставником и… видимо, со мной. – Банри присела на корточки и прислонилась затылком к балясинам. – А в сто семьдесят пятом она оттуда уехала, прихватив с собой меня, но в Готтлсфонт почему-то не попала. В отличие от меня. Что с ней случилось? Даже если моя мать – не она, я должна найти ее, чтобы хоть что-то выяснить. – Я не знаю, – проговорила Казимера. – Мне известно только, что она каким-то образом опозорила облачение. Так сказала нам Солея. – Одна из ваших сестер по ордену как-то осрамилась, и вы ничего не выяснили об этом? – Солея ясно дала понять, что не потерпит расспросов. К тому же… Если Бригита сделала нечто такое, что Солея выгнала ее, а не назначила покаяние, значит, это было из ряда вон, очень нехорошее, в общем. Нам было запрещено даже имя ее упоминать, и… Боюсь, за всеми заботами мы ее забыли. По правде говоря, сегодня я вспомнила ее впервые за тридцать с лишним лет, только когда ты упомянула ее. Некоторое время на галерее царила тишина. Затем Банри встала и одернула свою блузу. – Благодарю за ужин и беседу, матушка, – сердечно проговорила она. – Пожалуй, мы с моим хускарлом больше не будем отнимать у тебя время.***
Казимера проводила их до трапезной, которая теперь была пуста и темна – свечи и лампы погасили на ночь, – а потом и до ворот обители. – Банрион, – негромко проговорила она, когда девушка взялась за ручку калитки, – я не просто так спрашивала, помнишь ли ты Элату. Он приходил сюда несколько лет назад, спрашивал о тебе. – Да?.. Когда? – В двести первом. Осенью. – Осенью двести первого я уже жила в Скайриме, – пробормотала Банри. – Что он хотел? – Узнать, не вернулась ли ты в Готтлсфонт после того как покинула Скинград в такой спешке. Он пришел оттуда. От него я и узнала, что случилось с тобой там, и написала потом Солее в надежде, что она сможет выяснить что-то по своим каналам – у нее везде полно друзей и знакомых. – А Элата?.. – Я дала ему нашу лучшую лошадь и отправила с этим самым письмом в Имперский город. Больше я его не видела. Солея мне потом прислала ответ, с курьером, написала, что ты, по крайней мере, жива и уже владеешь недвижимостью в каком-то скайримском городке. Значит, Элата с ней все же повидался. Банри рассеянно кивнула. – Он не говорил, зачем вообще решил увидеться со мной спустя столько лет? – …Нет. – Ясно. – Банри распахнула калитку и вышла на деревенскую улицу. – Доброй ночи. Маркурио посмотрел на Казимеру. – Когда прежняя настоятельница сказала вам про изгнание Бригиты? – спросил он. – В тот день, когда принесла Банри? Казимера устало вздохнула: – Телохранители нынче совсем обнаглели. Раньше-то стояли себе в углу и не отсвечивали. – Я тружусь на благо своего тана. – Ну-ну. Нет, она сказала нам об этом несколькими днями позже. После того, как мы нарекли малышку у купели Госпожи. Имя, кстати, странное, ей дала Солея – Банрион, ишь ты, ну да ладно. В конце концов у нас уже была девочка по имени «мухомор». – А… Аманитис. Забавно. Значит, после наречения Банри. И Кисина вернулась в тот же день, что и Банри принесли. – Да. – Ясно. Кстати, а Бригита-то знала, что это каджит на самом деле? – Знала, Солея сказала ей перед тем, как отправить нас из Готтлсфонта. Еще вопросы, молодой человек? – Нет, благодарю тебя, госпожа. Будь здорова. Казимера закрыла за ним калитку, а Маркурио, в два счета поравнявшись с Банри, которая брела в сторону таверны, выпалил: – Сестра Бригита принесла тебя в эти места из Коррола и передала Солее вместе с Кисиной, а потом удалилась в изгнание. Возможно, добровольное. – Это тоже всего лишь домыслы. – Как и все заявления Фьотрейда. Но ведь сама уже веришь, что «малышка Банрион» из дневника старца-приора – это ты. Значит, ты откуда-то оттуда. Ты родилась не в Великом лесу, и не в Хартленде. А где-то в тех горах. Банри остановилась, глядя себе под ноги. – В любом случае, приехав сюда, я ничего толкового не выяснила. Лишь исключила Бригиту из кандидаток в матери. Может, тот старик-эльф и впрямь мой отец – или еще какой родственник, который заставил монашку нянчиться с ребенком в качестве платы за обучение, например, но как мне теперь узнать, кто он, и куда делся? – Спросить у этой прелатессы Солеи? Банри покачала головой. – Это будет очень… проблематично. Если она и впрямь стала прелатом, то до нее добраться немногим проще, чем до самого императора. – Попроси Казимеру и тебе написать письмо к ней. Тот красавчик пробился же как-то. – Ладно, посмотрим. Мне надо подумать над всем этим.***
Утром сладко спящий Маркурио был бесцеремонно разбужен отвратительно бодрой Банри. – Поднимайся, – велела она, стоя посреди комнаты и поправляя манжеты. – Иди мыться и завтракать. Я планирую отбыть еще до обеда. Маркурио со стоном вытянулся на постели. – А к Казимере ты не пойдешь, что ли? – Оказалось, это не нужно. Буквально полчаса назад сестра Сильвия принесла мне конверт от нее. Там письмо для какого-то жреца Мары в Храме Единого, он может организовать мне встречу с Солеей. – Чтоб тебя… Я-то надеялся еще хоть немного поспать на кровати, а не на лежанке под деревом! – Ну потерпи. Еще каких-то четыре ночевки в Лесу, и мы вернемся на Золотую дорогу, а там на каждом дневном прогоне таверны стоят. Вставай, живо! Двумя часами позже, когда они покидали уютный городишко, Маркурио все еще ворчал. – Вот стану старым и больным, – бубнил он, – вернусь сюда и поселюсь в какой-нибудь хижине. – Ну-ну. Может, еще бабку себе найдешь какую. – И найду! Найду, так и знай! Пролесок сменился уже настоящим лесом, дорогу затенили густые кроны. Маркурио устал брюзжать и заткнулся, и некоторое время они ехали в молчании. Потом Банри вспомнила, что забыла наполнить фляги чистой водой, и пришлось свернуть к роднику, запримеченному Маркурио еще до прибытия в Готтлсфонт. …Они заметили, что не одни у водоема, только когда спешились. Приоресса Казимера, босая и одетая в старую полинялую робу, восседала на камне у источника. – Матушка, ты что, пешком сюда добралась? – изумился Маркурио. – Напрямки через пролесок тут не далеко совсем, а я рано встала, – проговорила та, не сводя взгляда с Банри. – Вот ведь как выходит. Богам угодно было, чтобы мы с тобой поговорили еще раз. – Ты пришла сюда, чтобы напиться родниковой водички с утра пораньше? – спросила Банри. – Я отправила Сильвию с письмом к тебе, а потом решила пойти сюда. Загадала, что если что-то сподвигнет тебя свернуть к нашему старому роднику, то… – То что? – Ему можно доверять? – Казимера кивнула на Маркурио, который возмутился до глубины души, но не успел ничего вякнуть, потому что Банри довольно холодно сказала: – Вчера вечером ты таких вопросов не задавала. Должна была уже понять, что да. В чем дело, Казимера? Казимера медленно выдохнула. – Не ищи того альтмера-целителя. Который приятель Солеи. – Почему это? – По двум причинам. Если о нем тебе упомянули «Зрящие в корень», но при этом они не знают кто он, то пусть так и будет. Их внимание, кем бы он ни был на самом деле, ему совершенно ни к чему. Их внимание вообще ни для кого не безопасно. – Зрящие в корень?.. – переспросил Маркурио. – Пенитус Окулатус, так их зовут в народе, – пояснила Банри, не глядя на него. – Ну допустим, а вторая причина? – Он не твой отец. – Боги, Казимера, ну откуда тебе-то знать наверняка? – Он не твой отец, – ровно повторила Казимера. – Твой отец – Элата. Банри умолкла на полуслове и застыла, стискивая поводья своих кобыл в кулаках. Пока она молча таращилась на прозрачную воду в обложенном камнями бассейнчике, Маркурио прикидывал, уместно ли будет подхватить ее, если она решит навернуться в обморок. – Нет… – прошептала Банри. – Да, – печально кивнула Казимера. – Мне жаль, что ты узнаешь об этом только теперь, детка, но… похоже, иначе было нельзя. – Откуда… С чего ты взяла?! Это он тебе сказал?! – Он ничего не говорил. Мне. Но это все объясняет. – Что объясняет?! Очередную порцию домыслов и гаданий на чаинках?! Очередные безумные теории и догадки?! Я устала от этого дерьма! Я уже жалею, что покинула Коллегию и вернулась в Сиродил, хотя, мать вашу, мечтала об этом с тех самых пор, как попала в Скайрим! – Уймись! – сказала Казимера таким тоном, что Банри мгновенно заткнулась, и даже Маркурио, который и так помалкивал, немного струхнул. – Лучше, вон, умойся и попей водички. И дай мне объяснить. К удивлению Маркурио Банри послушалась. Пока она пила, промывала глаза и смачивала виски ледяной водой, Казимера мягко заговорила: – Я могла бы перечислить тебе все, что заставило меня додуматься до истины. Например, о том, как Солея, всегда такая острожная и ответственная, впустила в приорат этого разгильдяя без роду и племени в рванине и разрешила целых три с лишним года жить в нем и учить девочек. Или, может, мне стоило бы пересказать тебе их с Солеей разговор, который я подслушала вечером твоего десятого дня рождения. Они ссорились, и Элата в конце концов сказал: «Ребенок должен жить с родителями, или хотя бы с одним из них», а Солея ответила: «Иногда приходится идти на жертвы ради его же блага», на что он ей ответил: «Только не тебе…» – Он хотел забрать меня с собой, – сказала Банри мертвым голосом. – Я тоже так подумала, – кивнула Казимера. – Но Солея не позволила. Вообще это все неважно перед главным – ты просто на него похожа. – Неужели? – Да. Сходство между вами было заметно и тогда, когда ты была еще совсем малышкой, правда, в основном, не внешнее. Ты походила на него не лицом, но молчанием, взглядом, повадками. Тогда я думала, это оттого, что ты всюду таскалась за ним хвостиком, ведь дети впитывают все, как губка, но теперь… Скажем так, во внешности тоже есть кое-что. – Казимера медленно провела кончиком пальцев линию под глазами вдоль своих скул и переносицы. – Все что ниже – видимо, передалось тебе от матери. Выше – Элата. Те же глаза. Тот же лоб. Те же волосы. – У него волосы были белые почти, – резко сказала Банри. – Уж это я точно помню. И это была не седина, он еще не старый был, для альтмера. Он говорил, что ему лет двести или около того. – Да, Солея тоже так считала. Насчет волос… Ну погоди еще пару десятков лет, там посмотрим. Ты что, забыла, какие черные у тебя были косички в детстве? А теперь? Я заметила, что у тебя шевелюра посветлела еще в тот раз, когда ты приезжала в Готтлсфонт поговорить с Солеей о той истории, ну, про фермерское семейство, которое пропало без вести. А нынче ты и вовсе русой стала. Маркурио, только что вежливо внимавший, закивал. – Фьотрейд тоже заметил, что у тебя волосы высветлились, – заметил он. Банри молчала. – Ты в порядке? – спросил он. – Сам-то как думаешь? – Ну… Банри резко поднялась с колен и отошла к лошадям. – Набери воды, – велела она Маркурио, швырнув ему пустые фляги. – В конце концов, мы сюда для этого пришли. Она повернулась к Казимере, сидящей на прежнем месте. – Не хватятся в приорате-то? – С чего бы? К тому же я имею право на личное время. – Казимера, наконец, встала и одернула подол робы. – Не потеряй письмо, которое я тебе прислала. Отец Илен занимает не последнее место в культе Мары, и при этом почти всегда доступен для разговора с глазу на глаз. Он поможет тебе увидеться с Солеей. Или хотя бы попытается все устроить. В общем, удачи тебе, Банрион. Она заторопилась по едва заметной тропке в лес, но Банри вскинула руку: – Подожди, пожалуйста. – Казимера обернулась, и она спросила: – Ты помнишь Полин? Маркурио, в этот момент наполнявший первую флягу, дернулся и выпустил емкость из рук. Казимера прищурилась: – Кого?.. О. О боги, девочка, никак ты решила расколупать все старые раны! Да, помню, чтоб ее! А что? Банри развела руками. – Куда она делась после того, как… ну… – После того, как она чуть не убила целое семейство? Не знаю. Помню, что она три недели сидела под замком в подвале, ее кормили раз в день. А потом приехали какие-то двое типов и забрали ее. Мы все думали – в тюрьму для малолеток. – А на самом деле куда-то в другое место? – Нет. Не знаю. Какое тебе до нее-то дело? Вы с ней точно не родственники… – Видишь ли… Кажется я видела кого-то похожего на нее, только взрослого, в Бруме. Вот, заинтересовалась. – Понятно. Мне нечего тебе сказать о ней, Банрион, это истинная правда. Клянусь. Об этой засранке я ничего не знаю.***
– Она… не такая уж злобная, как ты описывала, – проговорил Маркурио, когда они углубились в лес. – Разве я описывала? – Ну… По твоим репликам можно было понять кое-что. – Может, она не злая, но точно могла бы быть подобрее к воспитанницам. Особенно ко мне. Маркурио вздохнул, и оба некоторое время ехали в молчании. Маркурио перебирал в памяти детали вчерашнего вечера и сегодняшнего утра, думал о Полин, почему-то о собственных родителях, которых потерял довольно давно, и о родителях Банри. И еще кое о ком. – Банри, – позвал он. – Чего? – Я… Про Кисину, в общем. Казимера упоминала, что она не делала ничего просто так… Может, в виде обычной кошки ей было сподручнее охранять тебя от опасностей. – Если бы она хоть раз намекнула… ну хоть разочек, чтобы я не чувствовала себя такой одинокой, – пробормотала Банри. – Я не знаю, любила ли она меня, но знаю, что я любила ее. Маркурио вздохнул: – Подруга, слушай… Столько лет жрать рыбьи головы и терпеть обращение, как с домашним котом… Поверь, она очень тебя любила.