***
Сколько он себя помнил, мать всё время повторяла: духи сильны в этих местах. Он кивал, косясь на отца, но тот лишь хмурился и помалкивал, не переча жене. Отец явно любил ее, невзирая на все странности, только просил порой поменьше болтать о духах на людях. Особенно когда они спускались в ближайшую деревню на какой-нибудь праздник. Отец умер за год до того, как напали эльфы, оставив на единственного сына ферму и остальное хозяйство. Сын его звался Силором Катием, и тридцать пять лет назад он отправился на Великую войну, чтобы помочь защитить отечество. Первый удар приняли на себя пограничные с Доминионом графства, но рекрутеры разъезжали по всей Империи, набирая солдат в каждом ее уголке. Летом сто семьдесят второго года его, семнадцатилетнего юнца, вырвали из рук рыдающей матери и увезли в тренировочный лагерь где-то к западу от города Брумы. – Пусть духи защитят тебя, малыш! – кричала мать, пытаясь догнать телегу, где его разместили вместе с дюжиной еще таких же «счастливчиков». – Помни, ты родился на этой земле! Силор кивал, старясь не встречаться взглядом с другими рекрутами, и почти вздохнул с облегчением, когда мать отстала и родная ферма скрылась из виду. Сперва Силор не слишком переживал – в конце концов он очутился не так уж далеко от родных мест. Но через пару месяцев новобранцев, едва научившихся держать оружие за правильный конец, отправили на фронт, под Бравил, и начался ад. Силору «повезло». В третьем бою, когда их отделение столкнулось с воющей толпой размалеванных черноглазых демонов, в которых едва можно было опознать лесных эльфов, один из них (или одна – многие воевали почти или совсем голыми, оттого пол зачастую определялся без проблем, но в такой свалке порой невозможно было даже понять, кто свой, а кто чужой) поразил свежепризванного легионера камнем из пращи в колено, раздробив его в щебенку. Пока Силор, ошалев от боли, пытался подняться, другой враг со спины врезал ему чем-то тяжелым по шее, и юноша отключился окончательно. Очнулся он только неделю спустя в полевом госпитале на другом берегу Нибена, где выяснилось, что колено ему кое-как собрали целители, но из-за травмы от удара дубиной у него отнялась правая рука – основная, и что это повреждение устранить так просто не выйдет, нужен, самое малое, эксперт Школы Восстановления, дабы вернуть больного в прежнее состояние. В госпитале Силора подержали еще пару недель, а потом списали из армии как негодного к дальнейшей службе и отправили домой с тощим солдатским мешком и выходным «пособием» в сто септимов. Как он добирался из пограничных с Бравилом земель к озеру Румаре по осеннему, а потом и зимнему Сиродилу, большей частью пешком и будучи при этом хромым и одноруким – отдельная история, главное в ней было то, что именно на этой долгой дороге домой он встретил Тетис. По правде говоря, он наткнулся на нее совершенно случайно, забредя в лес к северу от Синей дороги – по Красной Кольцевой двигались какие-то части Легиона, и Силор решил, что ему не стоит попадаться им на глаза, ведь его уже дважды ловили и били за якобы дезертирство, и лишь увидев документы от командира его бывшей роты, отставали. Добавки Силору не хотелось. В общем, он спрятался в лесу и нашел там прехорошенькую девушку из данмеров в грязном и рваном, но еще недавно дорогом и красивом платье, которая растерянно бродила вокруг мертвой лошади, истыканной стрелами. Сперва при виде оборванного и обросшего типа она испугалась и хотела убежать, но Силор, выставив вперед единственную действующую руку без оружия, сумел убедить эльфийку, что не представляет опасности. Из ее сбивчивого рассказа он понял только, что Тетис – так она представилась – путешествовала с матерью из Имперского города в Чейдинхол, когда на них напала банда мародеров, коих с начала войны в стране развелось множество. Лошадь девушки понесла, но разбойники успели сделать несколько выстрелов, прежде чем беглецы скрылись в лесу, отчего бедная кобыла в конце концов и издохла. На момент встречи с Силором Тетис уже двое суток мерзла в чаще, понятия не имея, как ей быть дальше. Из багажа при ней были только носильные вещи, изрядно попорченные условиями, маленький мешочек с мелочью, да дорожный плащ, подбитый мехом – в нем Тетис ночевала, свернувшись в клубок под деревом. Но ночи-то были холодными, и тем утром она едва сумела проснуться и распрямить онемевшие конечности. Вдобавок она почти ничего не ела двое суток – несколько орехов железного дерева, которые удалось найти на земле, едва ли могли ее насытить. – Как же вы собирались ехать в Чейдинхол без припасов? – спросил Силор. И Тетис ответила, что все припасы были в экипаже, в коем путешествовала ее мать с ее же малолетним братом. Еще она оговорилась, что в Чейдинхоле у нее есть то ли родственники, то ли друзья матери, да и сама родительница, если выжила, наверняка вернулась туда, и Силор предложил проводить Тетис – Чейдинхол был совершенно в другой стороне от пункта его назначения, но юноша уже был готов топать за этой девицей в беде хоть на край света. Но она сказала: – Нет. Я не вернусь туда. У моей матери теперь есть другой ребенок, и я ей не нужна. Это совершенно очевидно, раз она не послала своих людей искать меня. – Может, они все погибли, – пробормотал Силор. – И твоя матушка тоже. Бандиты лютые бывают. Тетис усмехнулась: – Не лютее маминой охраны. Потом она спросила, куда направляется он, и, выслушав, объявила: – Я пойду с тобой. Говорят, крестьяне рано женятся, чтобы иметь лишнюю пару рук для работы. У тебя есть невеста? – Нет, – сказал Силор, краснея. – Очень хорошо. Тогда ей буду я. Силор попытался объяснить, что он сам инвалид, хромой и можно сказать однорукий, и что работа на ферме тяжелая и грязная, но Тетис уперлась, и он сдался. В глубине души он был несказанно рад. Он нарезал мяса из крупа еще не успевшей испортиться лошади – Тетис отвернулась и не смотрела – а потом они вместе направились на север, в Бруму. На первой совместной ночевке Тетис укрыла «жениха» своим плащом, и они стали мужем и женой по-настоящему, а когда проходили мимо какой-то деревеньки с собственной часовней, то попросили местного жреца обвенчать их по законам Девяти. Тетис отдала в уплату один из своих браслетов, и их имена занесли в приходскую книгу. Силор помнил лицо матери – сперва счастливое, затем растерянное, а потом и вовсе мрачное, – когда впервые за прошедшие месяцы переступил порог родного дома. Хвощик, старый пес отца, радостно лаял и вилял хвостом, но мать все безмолвствовала, пока он сбивчиво бормотал, пытаясь объясниться. Сын вернулся домой, но с негнущимся коленом, только одной рабочей рукой и женой – эльфийской девчонкой, которая едва умела испечь яйца на завтрак. А Тетис точно была девчонкой, Силор выяснил это по дороге домой. Она была почти в два раза старше годами, чем он сам, но по меркам данмеров могла считаться его ровесницей, а то и еще моложе. Тем не менее, мать смирилась, и они стали жить втроем, по возможности справляясь со всеми невзгодами. Весной, когда стало ясно, что Тетис ждет ребенка, Силор проснулся на рассвете и стал выбираться из постели, стараясь не разбудить ее, дремлющую рядом. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать – в матрас упираются обе его руки, а не одна, как раньше. Было ли это чудо, божественный промысел или, как говорила мать, эти самые древние духи, по сию пору обитающие в горах, сжалились над ним, но вскоре жизнь стала проще. По крайней мере работать Силор мог дольше и продуктивнее, особенно когда к еще недавно безвольной руке вернулись силы. Конечно, он все еще хромал, как будет хромать всю жизнь – вылечить эту травму духи матери оказались не в состоянии. Тетис тоже тяжело трудилась, хоть муж и старался ее в этом ограничивать. Еще она все чаще грустила, а иногда и плакала тайком, Силор узнавал об этом по влажным следам на подушке. Он подозревал, что она тоскует по Хвощику, который помер в конце весны, но успел полюбиться Тетис, а пуще того – по матери, особенно теперь, когда сама готовится стать ею, но не знал, чем помочь. Его предложение отправить весточку в Чейдинхол через каких-нибудь посыльных, которых можно было нанять в ближайшем поселке, Тетис отвергла, объявив, что с матерью ей общаться не хочется, а отец, оставшийся в Морроувинде, видимо, и подавно забыл о ней. Силор покивал, отметив про себя, что она всего второй раз за время их знакомства упомянула отца. Говорить о родителях Тетис очень не любила, и если о матери отзывалась с гневом, то об отце – со стыдом, будто чем-то провинилась перед ним. Силор однажды попытался завести беседу на эту тему, но Тетис одарила его таким взглядом, что он заткнулся и больше никогда не пытался заговорить о тестях снова. Лето и начало осени прошло в трудах, овцы принесли хороший приплод по весне, и почти все ягнята выжили, так что в месяц Огня Очага им было что предложить и императорским сборщикам податей, и местным торговцам скотом. Словом, у них было достаточно припасов, чтобы пережить тяжелую зиму втроем. Вернее, уже вчетвером, потому что в середине месяца Заката Солнца Тетис разродилась девочкой. До этого Силор ужасно боялся грядущих родов, но они прошли удивительно легко, мать его, что принимала ребенка, поразилась, как быстро Тетис опросталась: от начала схваток до появления младенца миновало чуть больше часа. Новорожденную обмыли и вручили новоиспеченному папаше, и пока тот, млея от счастья, пялился в крошечное личико, мать занялась усталой роженицей. Дни потекли за днями. К Фестивалю Новой Жизни дочка Силора немного подросла, но в остальном оставалась все такой же беспомощной крохой, едва шевелящей ручками и ножками. К слову, она хоть и походила на эльфа острыми ушами, в отличие от матери родилась бело-розовой, как вишневый цвет в месяце Руки Дождя. Силор радовался, что хоть мастью она уродилась в него. Но время шло, а малышка будто совсем не развивалась. Мать не раз и не два заговаривала, что, мол, ребенок родился больным, она же не разрешила сыну и невестке придумать внучке имя, сказав, что безымянному младенцу проще будет вернуться к богам. Тогда Силор впервые на нее наорал, и сильно. Тетис, которая все слышала, лишь промолчала. Лишь позже, уже ночью, глядя в колыбельку, она расплакалась. – Наверное, с ней и впрямь что-то не так… – Прекрати, она просто медленно растет, как другие эльфы – наверное, в тебя пошла. – Силор поцеловал ее в макушку. – Мама просто нагоняет панику. – Нет, ты не понимаешь. – Тетис села на постели и утерла слезы с гладких пепельных щечек. – Мой… брат, младший, тоже родился от человека. И он уже через месяц начал переворачиваться на живот. Сам. А моя малышка… Силор сжал ее руки. – Надо просто подождать. Может, у разных полукровок бывает по-разному… Тем не менее, имя они ребенку так и не дали. В начале месяца Восхода Солнца, когда их дочери почти исполнилось три месяца, а она так и не научилась поднимать головку с подстилки, Силору пришлось отлучиться с фермы. Зима выдалась отменно морозной, как обычно, но они не подумали, что топить придется больше и сильнее – из-за малышки и Тетис, которая привыкла к теплу и не смогла от него отвыкнуть за годы жизни у гор Валус. Словом, молодой отец отправился в соседнюю долину за дровами, прихватив с собой дровни и запряженного в них старого пони. Когда он вернулся на их ферму – уже вечером – то понял, что случилось что-то ужасное. Дверь в дом была открыта нараспашку, и между ним и калиткой в заборе металась Тетис в накинутом прямо на нижнюю рубаху тулупе. Едва завидев мужа, она завопила: – Она унесла ее! Она унесла куда-то моего ребенка, и я не знаю куда! Силор выронил топор. Он попытался успокоить Тетис, но та только рыдала и заламывала руки, тряся головой. Тогда он вернулся к калитке и попытался проследить следы матери, но без толку – снег валил с утра и по сию пору и давно все скрыл. Силору только и оставалось, что завести пони в хлев и разгрузить дровни, а потом заняться Тетис, которая отказывалась есть, пить и даже сидеть, мечась из угла в угол. Он все пытался убедить ее – а пуще того – самого себя, что мать просто хочет показать ребенка знакомой знахарке, которая проживала в деревне долиной ниже и иногда пользовала своими микстурами местных жителей. Дорога к ней и обратно в это время года примерно и занимала целый день. Если бы Хвощ протянул еще хоть год… Другой собаки они не завели – не было искать подходящего щенка. Мать вернулась к полуночи, когда Тетис, прямо в валенках и тулупе, забылась тяжелым сном, всхлипывая и вздрагивая всем телом в гнетущей тишине дома, который вдруг перестал казаться Силору родным. Женщина вошла, стягивая с головы шерстяной платок, и сын кинулся к ней в надежде увидеть ребенка, но девочки с ней не было. – Где она? – прошептал он. – Что ты с ней сделала? Мать на него не смотрела. – У тебя еще будут дети, – проговорила она, с особым тщанием складывая платок уголок к уголку в несколько раз. – А больного нам не вытянуть. Ну сам подумай, куда нам лишний рот, который вдобавок всю жизнь будет ходить под себя? Силор почувствовал, будто на голову ему сам собой наделся чугунный горшок, который к тому же вдруг начал уменьшаться, сдавливая череп. В глазах потемнело. – Где?.. – прохрипел он. – Пожалуйста, скажи мне, где она? – Я отдала ее духам в старом городе. – Мать теперь смотрела на него прямо. – Они сами сказали мне, что должно сделать. Он рванулся к ней, позабыв о больной ноге, и мать в испуге попятилась – кажется, она никогда не видела сына в таком бешенстве. Силор схватил ее за плечи и прижал к холодной каменной стене: – Куда?! В каком старом городе?! – В старой столице, – пробормотала мать. – Там, наверху. Силор, который еще в детстве наслушался жутких историй об этом месте, онемел и остолбенел. Он услышал слабый шорох позади – Тетис очнулась от своего забытья и неверяще смотрела на свекровь. Через несколько мгновений она, не издавая ни звука, стрелой сорвалась с места и выбежала в ночь. Силор задержался буквально на пару секунд, чтобы захватить фонарь, и упустил момент. Когда он выбрался наружу, в метель, Тетис уже исчезла из виду. Да и мог ли он догнать ее – хромой-то? Почти до утра он блуждал в белом мареве, и в конце концов сам чуть не замерз насмерть, но не нашел никаких следов Тетис. Он знал, что если она упала и лежит, то он уже сотню раз мог пройти мимо и не увидеть ее, но не мог бросить поиски. Он не мог позволить себе потерять еще и ее. И все же потерял. Он вернулся в дом – мать ждала его с фонарем у ограды и пыталась то ли утешить, то ли вымолить прощение, но он едва ее замечал. Сперва ему нужно было найти Тетис. И он искал. Часы, дни, месяцы. Весной, когда начал сходить снег, Силор снова прошелся по всем направлениям, но не нашел Тетис ни живой, ни мертвой. И тогда он решил отыскать хотя бы останки дочери. Он пришел домой и после долгих недель безмолвия насел на мать. Та, исхудавшая и измученная, покорно оделась, когда он ей повелел, и они вместе отправились в Санкр Тор. Город, забытый, тихий и мрачный, раскинулся в долине, лежащей в нескольких часах ходьбы от их фермы. Силор знал об этом всегда, но никогда там не был, ведь путь пролегал по узким тропкам, которые еще нужно было найти. Он снова задался мыслью, как мать узнала о них, и от кого. И как она в метель сумела пробраться по ним с младенцем, а потом вернуться обратно в темноте. Мать тем временем блуждала по древним улицам между останками домов. Силор начал думать, что она тянет время, но мать вдруг остановилась перед каким-то то ли обломком колонны, то ли постаментом, с которого убрали статую – камень сильно выветрился, и нельзя было понять, чем он являлся когда-то. – Здесь, – пробормотала она. Силор смотрел на заснеженную поверхность – гладкую и ровную. – Ты врешь, да? – спросил он. – На самом деле ты просто выкинула мою малышку со скалы, верно ведь? – Нет! – Мать отступила на шаг, прижимая руки к груди. – Клянусь тебе, сынок, я принесла ее сюда и положила тут! Так велели мне духи… Силор устало потер лоб, и проговорил вслух то, что давно стало для него очевидным: – Нету никаких духов, мама, нету. Ты просто сумасшедшая старая сука, которая погубила мою семью. И меня. У нее задрожали губы. – Не говори так… Пожалуйста. Силор увернулся от ее руки, тянущейся к его лицу, и попятился. – Я должен убить тебя, – хрипло выдавил он, и мать испуганно заморгала. – Ради хоть какой-нибудь справедливости. Но правда в том, что я не могу. Я и на тех эльфов-то едва мог поднять меч, хотя они пытались прикончить меня и моих товарищей, а на тебя и подавно. Ты родила меня и вырастила, но потом стала моим врагом страшнее любого талморца. Я ухожу. – Хорошо, как скажешь, я могу вернуться домой попозже… – Ты не поняла. Я ухожу из дому и никогда не вернусь. Мы с тобой больше не увидимся… мама. Силор развернулся и захромал прочь, не обращая внимания на плач и мольбы. Он ненадолго завернул на ферму, чтобы собрать кое-что в дорогу и захватить немногочисленные вещи, оставшиеся от Тетис – на память, а потом вышел из дома, где когда-то родился, и побрел куда глаза глядят. Неделю спустя он нанялся на лесопилку, что заготавливала древесину для нужд армии, и проработал там несколько лет к ряду, после войны даже сумел стать мастером, потом ему предложили попилить лес на востоке, в северной части Чейдинхола, и Силор согласился. В родные места он вернулся лет десять спустя. Ферму, вернее, то, что от нее осталось, он едва нашел среди гор. Постройки большей частью пришли в негодность, но в доме еще можно было обитать. И тем не менее, там не осталось никого живого. Впрочем, не было и костей, ни животных, ни человеческих. Силор вошел в темное, выстуженное нутро дома, огляделся в последний раз и вышел, чтобы теперь уже точно никогда не возвращаться. Некоторое время спустя он нашел в себе силы подобраться к Санкр Тору. В главную башню он никогда не заходил – тьма внутри, видневшаяся в щель между створками огромных ворот, необъяснимо пугала. Но почему-то он не мог уйти от этого места так же, как ушел с родной когда-то фермы. И тогда Силор построил неподалеку эту хижину, чтобы возвращаться сюда каждый год и проводить немного времени перед годовщиной смерти дочери и день после. Дочери, которой он так и не придумал имя. Он давно снова женился и завел других детей, осев в деревеньке, что расположилась к югу от Оранжевой дороги, но не изменял этой своей традиции по сию пору, и не собирался изменять до самой смерти. И вот теперь, в морозную ночь со второго на третье Восхода Солнца в его хижину для бдения постучался незнакомец.***
В домике стояла гробовая тишина. И было почти темно – фонарь Маркурио затушил и убрал почти сразу, единственная свеча на столе Силора прогорела и погасла, а света очага едва хватало, чтобы очертить силуэты людей и предметов. Но Маркурио мрак не смущал. Он все пытался собраться с мыслями и выдавить какой-нибудь комментарий, но не мог подобрать слов. Наконец он поднял взгляд на тупо молчавшего Силора и пробормотал: – Я… соболезную. Не знаю, как можно было справиться со всем этим и не сойти с ума… Силор криво улыбнулся. – Не уверен, что не сошел. Моя жена говорит, что я иногда что-то бормочу во сне, а пару раз я и вовсе просыпался от собственных криков… Маркурио кивнул, не зная, что еще тут сказать. Вьюга не сдавала позиций, порой от порывов ветра домишко содрогался от пола до потолка, и конек Силора беспокойно фыркал при этом. Маркурио только и оставалось надеяться, что покинутый им лагерь действительно прикрыт от этого фронта горой, иначе… Об «иначе» не хотелось даже думать. Силор подбавил топлива в очаг, чтобы подстегнуть угасающее пламя, а Маркурио полез в свой мешок – надо же было как-то отплатить за гостеприимство. Он извлек из мешка припасы – бренди, сушеное мяско и вытяжной сыр из овечьего молока – и они с хозяином поужинали. После трапезы они разлили бренди по кружкам, и Маркурио неожиданно для самого себя разговорился, поведав хозяину домишки свою историю. Он опустил большую часть деталей, – о политических играх, некромантии и даэдрическом артефакте, но в остальном вывалил все. Похоже, оба они – и он сам, и Силор – оказались под воздействием эффекта попутчика, так, кажется, именовался феномен, когда хочется изливать душу незнакомцу. Силор молча слушал, и когда Маркурио закончил, медленно изрек: – Однажды ты излечишься. От этой рыжей. Только время понадобится. – Ты сам-то… – сердито начал Маркурио, но тут же осекся. – Извини. Я знаю, у тебя все совсем по-другому. – Да, по-другому. Но, в отличие от меня, ты излечишься. Время лечит почти все. Стало тихо. – Все дело в том, – тряхнул головой Маркурио, глядя в огонь, – что я не хочу излечиваться. Я не хочу забывать ее. Она этого не заслужила. – Ты же сам сказал, что она продала тебя. И не один раз, а трижды. – Да, но у нее были причины… – Маркурио развел руками. – Знаю, это звучит как детский лепет. Но еще я знаю, что если бы я смог забрать ее с собой, то освободил бы. У нее была бы возможность начать все заново… Силор почесал заросший подбородок, и Маркурио невольно потянулся к своему – уже покрывшемуся колючей щетиной, и пожалел, что так и не удосужился отточить технику Макария. – Хочешь, я тебе Тетис покажу? – вдруг спросил Силор. Маркурио растерянно заморгал. – В каком см… Но Силор уже вскочил на ноги и теперь рылся среди своих вещей, покоившихся на полатях в углу. Наконец он вернулся к очагу, держа в руках – бережно, будто величайшее из сокровищ – небольшой кожаный футляр прямоугольной формы. Он жестом предложил сесть поближе, откинул крышку и извлек наружу какую-то картинку в рамке. В домике было по-прежнему темно, и Маркурио, нискампа не видевший, подумал о Магическом Свете, но затем передумал и просто снова запалил свой фонарь. Хорошо хоть он сперва поставил его на низенький табурет рядом, прежде чем взглянул на изображение в руках Силора, а то непременно бы его уронил, потому что с рисунка, сделанного тушью на пожелтевшей бумаге, на него смотрела Банри. Вернее, так ему показалось в первые мгновения. Потом он увидел различия. Было их немного, на самом деле: непроглядно-черные косы вместо русых (хотя на черно-белом рисунке тона особо не передашь), да глаза, чисто эльфийские – раскосые, с удлиненными внутренними уголками. – Тетис упросила одного типа в Эльсвелле – той деревне, где мы обвенчались, сделать наш портрет, – пояснил Силор, утирая слезы, не успевшие скатиться в густую бороду. – Сказала, что у ее родителей было типа такого, и ей хотелось продолжить традицию. Только я не стал позировать – за двоих тот засранец запросил сотню монет. Хотя, может, он просто хотел нарисовать только Тетис… Маркурио с трудом проглотил ком, вставший в горле, и кивнул. Девушка на портрете была изображена по плечи, и смотрела на зрителей прямо, с толикой вызова. Она мало походила на крестьянку или даже простую обывательницу, и Маркурио с трудом мог представить, как она убирает навоз, стрижет овец или доит коров. – Она ведь чистокровный данмер? – спросил он. – Да, – кивнул Силор, пряча портретик в футляр. – Мама-папа данмеры – кем же ей еще быть? – Из твоего рассказа я понял, что у нее был брат-полукровка. Силор кашлянул. – Да-а, в общем… Как я понял, в нем и была причина… ну, ее злости на мать, а еще, кажется, поэтому они так спешно уехали из Морроувинда. Без отца Тетис. Маркурио поднял брови: – Твоя тещенька наставила рога тестю? – Похоже на то. Тетис никогда не говорила прямо, но я догадался, что это неверность ее матери так злила ее. Только про брата она проговорилась, уже когда наша маленькая родилась. Маркурио вдруг уцепился за воспоминание. – Тетис была расстроена из-за того что ребенок плохо растет и не развивается, верно? В отличие от ее брата. – Да. – Силор поморщился, как от боли. – Но я уверен, что со временем все бы выровнялось. Я узнавал. Иногда бывает, что такие дети сперва отстают, а потом быстро догоняют… Да что теперь говорить! Он встал и вернулся к своим пожиткам, чтобы спрятать футляр с портретом. Маркурио молча прикидывал, должен ли он рассказать правду – зачем на самом деле он и спутница явились в это место. Но имеет ли он право?.. Он качнул головой и потер глаза пальцами. Нет, сперва он должен рассмотреть Силора при более благоприятном освещении. Да и тот факт, что его жена-девочка считала собственную дочь недоразвитой, из-за того что к трем месяцам она не научилась держать головку… Ох… В конце концов она была тогда очень юна для эльфийки, и многого не знала. – Вьюга утихает, слышишь? – вдруг спросил Силор. Маркурио медленно кивнул – вой и свист снаружи попритихли. – Да. Надеюсь, к утру она кончится, и я пойду раскапывать своих друзей. Силор фыркнул. – Ладно уж, так и быть – помогу тебе. В горах как в море – потерпевших не бросают. Ну, обычно. А пока предлагаю покемарить – чтоб набраться сил.***
На рассвете им пришлось прорывать себе путь из хижины. Силор навесил дверь так, что она открывалась внутрь – так делали и в Скайриме, да и в любых других снежных регионах, как знал Маркурио, и поэтому она не оказалась заблокирована снегом, но все же им пришлось как следует поработать лопатами, чтобы выбраться наружу. Буран утих, а небо очистилось и радовало глаз пронзительной голубизной. Циклон ушел, оставив после себя ясную погоду и крепкий мороз. Морозец обжигал брови и скулы – те части лица, что не были спрятаны под тканью, но холода Маркурио не ощущал – работа по очистке тропы от снега грела пуще любых мехов. Отбросив новую порцию снега к скале, он воткнул лопату в сугроб и оперся на нее, чтобы перевести дух, и посмотрел на Силора: тот без устали махал лопатой, словно заведенный, снег перед ним раздавался будто сам по себе. – Ты не хромаешь, – вдруг осознал Маркурио. – Ты ж говорил, что тебе колено в куски раздробило. Я кое-что знаю про такие травмы – они сами собой не излечиваются до конца… Силор выпрямился и смахнул иней с растительности на физиономии. – Целитель тут проходил… Несколько лет назад. Как раз через мою деревню. Он и вылечил. – Хороший целитель, раз сумел с таким справиться. – Не то слово. Мы его сначала в штыки приняли – эльф ведь, но он вылечил сына моей соседки от лихорадки в два счета, так что всем потом стало наплевать, какой формы у него уши. Маркурио выпрямился. – Его случайно не… Тьермэйллином звали? – Не, он вообще не назвался. – Старый? Ну, с морщинами и седой? – Не-а. Я б сказал – молодой. Волосы, правда, и впрямь почти белые были, но не седые. Он вообще очень странный был. У нас там прохладно, не так, как тут, но не жарко точно, а он в одной этой тонкой робе из холстины, в сандалиях на босу ногу, с непокрытой головой, голой шеей и без перчаток. И ведь не мерз. – Силор покачал головой. – Сказал, на север идет, в горы, а из вещей с собой – только тощая котомка. Искал он кого-то. Маркурио, только-только начавшему остывать, разом снова стало жарко. – Глаза у него, случайно, не синие были? Силор прищурился. – А ты откуда знаешь? – Да так… Кажется, это был один знакомый моей коллеги, которая там, за горой. Она тоже, кстати, маг-целитель. Маркурио посмотрел прямо в карие глаза Силора. Не такие темные, как у него самого или того же Хасела, но все же коричневого оттенка. Если бы были зеленые хотя бы… Нет, не подходит. Получается, Тетис уже носила в своем животе Банри, когда встретилась с будущим мужем, и не догадывалась об этом. – Давай работать, – предложил Маркурио. – Нам надо, чтоб твой конь смог пройти по тропе. Раздвинув снег и утоптав небольшую площадку перед домом, они немного передохнули, затем Силор вывел своего жеребчика, увитого в две попоны на всякий случай, и проговорил: – Пойдем. Там дальше не должно быть так рыхло. Зато будет скользко – наветренная сторона, все-таки. Будем надеяться, твои друзья уцелели в этом кошмаре. Он пошел вперед, шагая рядом со своим конем, и Маркурио поплелся следом, подтягивая лямки рюкзака и размышляя над услышанным. Силор вдруг остановился и повел рукой. – Глянь-ка туда. Маркурио рассеянно покосился вбок и тут же вздрогнул: внизу, прямо под ними, раскинулась широкая долина. Очень широкая по сравнению с теми, где ему довелось побывать в этом году: при желании туда можно было вместить весь современный Коррол, и еще бы осталось место. Эта равнина была когда-то застроена многочисленными каменными зданиями, но теперь от них остались лишь руины, покрытые снегом и льдом. Довлела над всем этим большая мрачная крепость, точнее, ее останки – широкая башня, лишившаяся верхних этажей, в окружении толстых серых стен. Толщину с такого расстояния оценить на самом деле было трудно, но Маркурио эти сооружения напомнили древние имперские форты, а те могли похвастаться массивностью кладки. – Это он? – тихо спросил он, ища взглядом тропу внизу, по которой когда-то сюда могла прийти восемнадцатилетняя монашка и пастушонок. – Он. Если ты гадаешь, как отсюда сойти вниз, то я могу показать… – Да. Спасибо. Только сперва… – Сперва надо вернуться в твой старый лагерь. Я помню. Снег, наваленный на тропу, и впрямь обледенел под ветром, но лишь слегка – наст легко поддавался под весом двоих взрослых мужчин и рослого пони, единственное, о чем следовало беспокоиться – так это о ногах конька, но те были надежно защищены двухслойными обмотками. Втроем спасательный отряд как раз начал обходить гору по тропе на юго-запад, когда Силор, шедший впереди, остановился, а с ним и его жеребчик, в чей круп Маркурио, зевая по сторонам, чуть не врезался. – Что?.. – начал он, и тут же разглядел впереди ковыляющую фигуру, укутанную в меха и ведущую в поводу четверых груженых пони. Маркурио выбрался вперед, напряженно вглядываясь, и фигура, замерев на секунду, бешено замахала руками и ускорилась. Маркурио закусил губу и припустил навстречу. Еще через несколько томительных минут он вцепился в руку вполне твердо стоящего на своих двоих Хасела, сдернул с лица толстый шарф, прикрывающий нос и рот, и гаркнул: – Где она? Хасел таращился на него круглыми карими зенками. – Она чокнутая, да? – спросил он вместо ответа. – Нет, я знал, что вы, мажье племя – психи натуральные, но не до такой же степени! – Где Банри? – Она… – Хасел переступил с ноги на ногу, дернул рукой с зажатыми в ней поводьями. – Кажись она спрыгнула! – Чего?! Куда спрыгнула?! Хасел указал дрожащим пальцем за их спины. – Наверное, туда… Маркурио оглянулся и узрел башню Санкр Тора, которая все еще виднелась позади – мрачная и угрожающая, кажущаяся огромной даже после потери верхних этажей.