All Too Well

«autumn leaves falling down like pieces into place…»

© Тэйлор Свифт, «All Too Well».

      Геллерт прибыл в Годрикову Лощину в день похорон Кендры Дамблдор. Альбус знал об этом, потому что после похорон, во время послеобеденного чая, Батильда сочувственно погладила его по щеке и сообщила, что вынуждена их покинуть — ей нужно было забрать своего племянника на вокзале. Она также добавила, что вскоре им предстоит встретиться.       В ответ на это Альбус пробормотал что-то нечленораздельное, уклоняясь от разговора. Сейчас его больше волновало тяжелое чувство горя в груди да кипящая обида в животе за то, что теперь он был прикован к этой маленькой деревне и домашним обязанностям, когда он мог бы путешествовать по миру и заниматься исследованиями, которые на самом деле могли что-то изменить, могли что-то значить.       Это был самый мрачный день в жизни Альбуса. Тетя Гонория была единственной, кто проводил их домой, и он был благодарен ей за это. Гонория заставила их съесть принесенный ею торт, сделанный в виде котла и выпить по чашке чая, а также попыталась помочь ему завести какой-нибудь устойчивый разговор, в то время как Аберфорт и Ариана сидели с красными глазами и хмурые. Он решил держать себя в руках перед своими братом и сестрой — в конце концов, он был самым старшим, и теперь он чувствовал ответственность за них. И как бы тяжело ему не было, но он любил своих родных, а сейчас они нуждались в ком-то стабильном.       Он был рад, когда Гонория попрощалась с ними спустя час, и они все могли немного помолчать.       В последующие дни отчаяние в нем росло все больше и больше. Он целыми днями готовил, убирал, стирал, пытался ухаживать за Арианой (это он делал больше для галочки, хоть ему и трудно было это признать), спорил с Аберфортом о том, чтобы он закончил школу (что было единственной разумной вещью, мать действительно хотела бы этого) и что ему следует прекратить драться с соседями.       Был очень напряженный момент, когда Аберфорт наорал на него за то, как он спокойно пережил смерть матери.       Ни отец, ни мать никогда не позволяли себе поднимать на них руку. Он помнил, что знакомые часто советовали его родителям быть строже со своими отпрысками, что, мол, немного дисциплины сотворит чудеса с Аберфортом. Альбус точно помнил, что матери приходилось не раз выходить из комнаты, чтобы не дать ему пощечину, когда Аберфорт начинал с ней препираться. Теперь-то он очень хорошо понимал её. Альбус знал, что у его брата доброе сердце, но в последнее время он казался лишь озлобленным и угрюмым, а еще он, в свойственной ему манере, всегда бил по самым уязвимым местам.       Альбус никогда не был жестоким человеком, как раз наоборот. Когда они были детьми, он никогда не дрался, в то время как Аберфорт — постоянно. Но когда брат обвинил его в безразличии к смерти родной матери, ему пришлось сдерживаться, чтобы не дать ему оплеуху. Как он посмел заявить это, когда Альбус отказался от всех своих планов, своего будущего, чтобы позаботиться о них?! Как он мог подумать, что его старший брат не скучает по маме каждый день только потому, что старается не падать духом ради семьи?       В последний момент он напомнил себе, что Аберфорту всего пятнадцать, а он уже потерял отца и мать. Конечно же, он переживал из-за того, что Альбус не позволит ему остаться дома после лета, чтобы присматривать за Арианой. Он понял, что ему просто необходим кто-то, на кого он направит всё своё отчаяние и гнев за несправедливость Вселенной. Поэтому, он просто стиснул зубы, сжал палочку в кулаке и сделал глубокий вдох. — Нет, — ответил он тихо, но твердо. От такого напора Аберфорт отвел глаза. — Но кто-то должен держать ситуацию под контролем. Я не могу кидаться дерьмом в соседей, только потому что мне грустно. Если ты не забыл, мама очень много трудилась над тем, чтобы о нас никто не думал ничего плохого — мы должны поддерживать репутацию. Не нужно думать будто бы мне легко, Аберфорт.       Он подумал, что эти слова могли бы заткнуть его брата получше, чем пощечина. Гнев Аберфорта, казалось, рассеялся, и его плечи опустились.  — Прости, — пробормотал он. — Я понимаю, что ты пытаешься сделать как лучше. — Спасибо, что признал это, — Альбус кивнул. — Хотя я знаю, что не сильно преуспел. — Впервые в жизни ты в чем-то не преуспел? — Аберфорт криво усмехнулся. — Ну и как ощущения?        Альбус заставил себя улыбнуться в ответ и посмеяться. Он знал, что его брат шутит и был рад видеть, что он не потерял эту способность, хоть это и было на самом деле ужасно. Он презирал это. Более того — не было ничего более скучного и обыденного, чем домашние дела, а это означало, что его мозг был в постоянном перегрузе. Но хуже всего было то, что его славный путь, проложенный в школе, теперь был закрыт для него. Через три года, когда Аберфорт закончит школу и, возможно, возьмет на себя часть ухода за Арианой, никто уже даже не вспомнит его имени. И все это ради того, чтобы опекать своих брата и сестру, которые всегда так хорошо ладили друг с другом, но, казалось, не могли найти общий язык с ним. Как бы он ни старался, было ощущение, что Ариана и Аберфорт жили в своем мире, где его не было. Как будто они участвовали в шутке, которую он так и не понял, как будто они говорили на языке, которого он никогда не знал. И как бы он ни старался, как бы часто Аберфорт ни объяснял ему, что нужно Ариане, это было за гранью его понимания.       Он никогда раньше не чувствовал себя таким одиноким в собственном доме, никогда не чувствовал себя таким опустошенным в этой деревне. Он никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, даже к мальчикам-маглам, которые много лет назад разрушили его семью. Он ненавидел это, всё это с каждым днем все больше и больше.       На следующий день после той перепалки с братом он столкнулся с Батильдой Бэгшот, когда возвращался домой с рынка. Он бы даже не заметил ее, если та не преградила ему дорогу, глядя на него снизу вверх. — Альбус! Как твои дела, мой дорогой? Как твои сестра и брат? — спросила она, и он вежливо улыбнулся. — Я в порядке, как и Ариана с Аберфортом. Как ваши дела? — Отлично, даже очень. Альбус, познакомься с моим внучатым племянником Геллертом Гриндевальдом, — она толкнула мальчика, стоявшего позади нее, вперед.       Он был высоким, худым и бледным. Его светлые кудри сияли на утреннем солнце, он нес две сумки с продуктами, которые, должно быть, вручила ему Батильда. На нем была темная рубашка и брюки, подтяжки небрежно соскользнули с его плеч. Выражение его лица казалось немного скучающим. (Альбус прекрасно понимал его. Рынок по субботам был тем местом, где люди могли часами болтать и распространять слухи. Сам он проводил там больше времени, чем хотел, просто потому, что был вежлив, но он знал, что Батильда любительница собирать сплетни).       Самое поразительное, что было в стоящим перед ним мальчике — его глаза. Они были ясными, глубокими и раздражающе разными, смотря в них, он не мог оторваться, как будто погружаясь вглубь его сознания. Он не мог не признать, что племянник Батильды был невероятно красив. — Я Альбус Дамблдор. Приятно познакомиться.        Он отпустил одну из своих сумок, заставив её левитировать в воздухе, чтобы протянуть ладонь для рукопожатия.       На это Геллерт ухмыльнулся и сделал то же самое со своей сумкой, чтобы пожать ему руку.  — Мне тоже очень приятно. Но должен сразу сказать — насчет трансфигурации света ты ошибаешься.        Он прекрасно говорил по-английски, но выговаривал слова немного жёстче из-за едва различимого акцента.       Ему потребовалась секунда, прежде чем он понял, что этот мальчик оспаривал одну из последних статей, которые он написал для «Трансфигурации сегодня», да ещё в таком разговорном тоне, будто они обсуждали погоду. — Геллерт! — Батильда хлопнула его по шее. — Нет, все в порядке, — вступился Альбус.        Никто и никогда не критиковал его работы таким образом. На самом деле, у него не было академических дискуссий уже несколько недель, поэтому ему не терпелось услышать, что скажет этот парень.  — В чем именно я не прав? — Ты писал, что если собрать свет и волшебным образом связать его с определенными предметами или людьми, это может работать почти как видение. Но и Ловец, и Хаффингтон говорят нам, что свет можно преобразовывать для преодоления расстояний, но он никогда ничего не переносит из-за отсутствия материи.        Альбус улыбнулся. Эта часть не была основным тезисом статьи, он просто упомянул об этом в примечании, не развивая его. И до сих пор ему об этом никто не говорил, несмотря на то, что Геллерт был действительно прав. Классические аксиомы преображения света не допускали такого.  — Да, все верно. Но если попробовать применить принцип Поттмана для маховиков времени к определенному количеству собранного света, можно изменить даже нежную текстуру света так, чтобы он мог, по крайней мере, направлять и помогать видению. Но ты прав, я должен был уточнить это в статье.       Глаза Геллерта немного сузились, а на лбу появилась морщинка, пока он слушал рассуждения Альбуса. Наконец, его взгляд снова сфокусировался на Альбусе, и теперь его поза изменилась.  — Поттман, да? — переспросил он. — Это довольно богемно. Как ты до этого додумался?       Тут Альбус рассмеялся. Он вспомнил, что не смеялся по-настоящему уже несколько недель, и как же это было приятно. — Богемно? Такого, кажется, мне еще не говорили. Видишь ли, я увлекаюсь трансфигурацией и однажды просто подумал, что свет и время не так уж сильно отличаются с точки зрения их магической материи, поэтому я немного повозился с этим. — Весьма недурно.       Взгляд Геллерта, казалось, пронзил его, и если бы он не был так уверен в собственной окклюменции, то мог бы забеспокоиться, что Геллерт смотрит прямо внутрь его головы. Теперь, однако, он неожиданно вспомнил про веснушки на носу и старый жилет, который был на нем. Неловким движением он заправил за ухо выбившуюся из косы прядь волос. Глаза Геллерта, должно быть, проследили за его рукой, потому что затем он сказал: — Какой красивый браслет.       Альбус посмотрел на свое запястье. Там был плетеный браслет, к которому был привязан кусок металла в форме знака Даров Смерти. Ариана подарила ему браслет на Рождество, за два года до похорон, но знак Даров он нанес сам. Он взял старую маггловскую монету, которую нашел на улице, и с помощью магии вырезал из нее кулон.       Альбус поблагодарил его. Он снова встретился взглядом с Геллертом, пытаясь определить, то ли ему просто понравилось украшение, то ли он действительно узнал знак Даров. Однако, когда он увидел любопытный блеск на лице Геллерта, он почувствовал, как удивление и волнение закипают внутри него в равной степени.  — Я никогда не встречал никого, кто знает этот знак.       После этих слов на лице Геллерта появилась озорная ухмылка, он потянулся к своей рубашке и поднял серебряное ожерелье с кулоном, почти таким же, как на браслете Альбуса.       На секунду Альбус встал в ступор от удивления, пока солнечный свет отражался в серебре ожерелья. — Я тоже никогда не встречал никого, кто бы его знал, — согласился Геллерт. — Ходят слухи, что где-то в этом месте похоронен Игнотус Певерелл. — Так и есть. Я мог бы показать тебе могилу, если хочешь.       Итак, вскоре они оказались на кладбище Годриковой Лощины с внучатым племянником Батильды Бэгшот, вовлеченные в самый интересный разговор, который когда-либо был у Дамблдора… по крайней мере, он не мог припомнить, чтобы когда-либо разговаривал с кем-то, кто так же разделял его страсть к Дарам, как Геллерт. Всю прогулку они говорили о том, как наткнулись на Дары, как пришли к выводу, что это настоящие магические артефакты, о том, как они впервые услышали о Певереллах. Когда они подошли к могиле Игнотуса, Геллерт встал на колени и почти нежно прочертил знак на камне длинными элегантными пальцами. Альбус был уверен — то, что казалось лаской, было ни чем иным как способом Геллерта искать магию в камне. Он знал, потому что сам делал то же самое. — Ты находил здесь какие-нибудь следы магии? — спросил он через плечо, и Альбус покачал головой. — Ничего такого. Кажется, это действительно просто камень. — Но это доказывает, что Певереллы как-то связаны с Дарами, — Геллерт встал и повернулся к Альбусу. — Пожалуй. Но это не помогает их найти. Я осмотрел каждый камень на этом кладбище, больше здесь ничего нет. Я так и не нашел следов плаща, хотя мне кажется, суть плаща-невидимки как раз в том чтобы его не нашли. — Должен признаться, — Геллерт махнул рукой, — лично меня плащ интересует меньше всего. Мне ни к чему становиться невидимым. Я просто хочу, чтобы все три артефакта были объединены. — Я тоже так считаю, — Альбус улыбнулся. — Меня гораздо больше интересует камень. — Из-за твоей матери? — Что, прости? — его улыбка исчезла, а голова закружилась.  — Тётя Батильда сказала, что твоя мать умерла несколько недель назад и ты здесь присматриваешь за своими младшими. Я просто предположил, что ты захочешь вернуть ее. — Да, я определенно хочу, но... — Альбус сглотнул.  — Сожалею твоей утрате. Должно быть, это действительно тяжело — застрять здесь.       Альбус не знал, хочет ли он смеяться или же плакать, а возможно и то и другое сразу, потому что да, это было еще как тяжело! — Я делаю это ради своей семьи. Я старший, это мой… — Долг. Я понимаю. Это очень благородно с твоей стороны. Тётя Батильда говорит, что это, цитирую: «Такая потеря для волшебного сообщества!». Она очень любит тебя, ты знал? Хотя это немного драматично, как по мне. — Да, — Альбус усмехнулся, — я тоже представлял все это совсем иначе. — Знаешь, я бы так не смог. Быть прикованным к деревне, как эта… наверное, я просто сошел бы с ума. — Уверен, так бы оно и было. Я сам чувствую, как схожу с ума, можешь мне верить.       Он говорил быстрее, чем успевал думать. Он не знал, почему ему было так легко признаться в своей тоске и отчаянии этому незнакомцу, возможно потому, что этот парень, казалось, все понимал. Он не осуждал его стремление к чему-то новому, он не восхищался его благородством, он сочувствовал. — Я могу себе это представить. — Так что же заставило тебя приехать в наше скромное поселение, где никогда ничего не происходит? — спросил Альбус, пока они шли по кладбищу. — А ты не веришь, что я мог приехать сюда только для того, чтобы навестить свою тётю? — Геллерт поднял бровь, и Альбус улыбнулся. — А прогулка по кладбищу с незнакомцем — это твоя обычная традиция, когда ты навещаешь тётю?       Теперь настала очередь Геллерта смеяться.  — Во-первых, ты не чужой. С тех пор, как я приехал, тётя Батильда только и говорила о том, как представит тебя — Альбус Дамблдор, лауреат… не знаю, сколько там наград может предложить Хогвартс? Но я должен признать, что в жизни ты намного интереснее, чем в той книге. — Что ж, я польщен. — А во-вторых, я тоже ищу Дары. Я путешествую и мне очень удобно, что Батильда живет здесь со своей личной библиотекой и коллекцией старых документов.       Альбус внимательно изучал его силуэт после того, как они покинули кладбище и пошли живописным маршрутом по окраине деревни.  — Что ты имел в виду, когда сказал что путешествуешь? Сколько тебе лет?       Разумеется, Геллерт не мог быть старше его, и он определенно не был в Хогвартсе. — Не так давно исполнилось семнадцать, что, должен сказать, сильно всё упрощает. — Разве тебе не нужно учиться еще один год в школе?        Он никогда не слышал о том, чтобы кто-то пропускал учебный год. А если кому-то и суждено было это сделать, то, несомненно, ему самому. — Меня выгнали, — Геллерт покачал головой.  — Почему? — Слишком много экспериментировал, по крайней мере, мне так сказали, — Геллерт сделал вид, будто задумался. — Возможно, это могло быть также связано со знаком Даров, который я вырезал на школьной стене, учителя это не очень-то хорошо оценили. — Ты действительно это сделал? —Альбус фыркнул.        Геллерт кивнул и засмеялся. Затем он сделал небрежный жест.  — Мне все равно было скучно в школе. Тем более, там меня вряд ли смогли бы обучить чему-то новому.       Дамблдор прекрасно понимал его. Он любил Хогвартс, ведь это место стало для него домом, здесь ему не нужно было беспокоиться о матери, сестре или постоянно чувствовать себя не в своей тарелке. Хогвартс предложил ему место, где он мог расти и блистать, место, где он мог проявить себя. Он нашел там друзей и наставников, но, особенно в последние годы учебы, стало очевидно, что профессора больше не знали, чему его учить, и большую часть времени он проводил за собственными занятиями, хотя и любил ходить на уроки со своими друзьями. — Я понимаю, — ответил он. — Я любил Хогвартс, но к концу своего пребывания там я учился, в основном, самостоятельно. — Я полагаю, что Хогвартс — более приятное место, нежели Дурмстранг. — Вероятно, это правда, — Альбус усмехнулся, — судя по тому, что я слышал. Откуда ты? — Австро-Венгрия. Наверное, ты обратил внимание на мой акцент? — Немного. — Эх, — Геллерт пожал плечами, но Альбус прочел по его лицу, что он недоволен отсутствием совершенства. — Произношение сложноватое. Эти «З» и «С», особенно не хотят даваться мне. — На самом деле, у тебя очень хорошо получается, — сказал он, потому что это было действительно так, и потому, что он слишком хорошо знал и презирал чувство несовершенства. — Ты просто еще не слышал мой французский.       Их взгляды вновь пересеклись, и Альбуса охватило необъяснимое ощущение, что мир вокруг него меняется. Как будто куски, о существовании которых он даже не подозревал, встали на свои места. — Итак, скажи мне, у тебя есть какие-либо еще нестандартные подходы к трансфигурации? — Только если ты расскажешь мне побольше о своих экспериментах, — усмехнулся Альбус.