drive home (small talk)

Это так ужасно. Он смотрит на массивные ворота со своей ничтожной высоты и ему хочется смеяться. Смех наплыл на него ещё в машине, но тогда он сдержал его, хотя внутри всё клокотало, и хотелось отпустить чёртову педаль газа, бить по клаксону до исступления, до тех пор, пока он не оглохнет, пока он не задохнётся в духоте этого тесного дорогущего салона. Эдвард не понаслышке знал, как холодно бывает в машинах богатеев — может, потому они все такие бездушные? Брюс не такой. Так ужасно. Так глупо, что он не понял этого раньше. В первую их встречу, фигура Уэйна оказалась напрочь лишена мистики, которую на неё нагоняли газетчики — выхолощенная оболочка с симпатичной стрижкой. Человек, который исчез, разбив корочку крем брюле. Конечно — Нэштон хотел потешить своё самолюбие, подстегнуть свой азарт вопросами о погибшей чете Уэйнов, глядя в глаза их недолговременно живому сыну. За окном было солнечно — Уэйн часто щурился и шарил в своём, наверняка не обремененном важностью вещей, дипломате, в поиске солнечных очков. То была годовщина того, как застрелили его родителей — Эд понял позже, когда стоял в гостиной Митчелла, ожидая пока обречённый на смерть мэр обернется. Конечно, день был хреновый. Брюс вообще-то похож на человека, у которого каждый день кто-то умирает. Плевать, он думает. Это даже хорошо. Это правильно, что он так выглядит, это — вечная скорбь по Готэму, вернее по тому, чем он мог быть. Это — возмездие и подавленная ярость, страх и равнодушие, нестерпимая боль и тяжёлое осознание. И всё это на его лице. Он выглядит великолепно. Как он мог не заметить?... Наверняка он уже внутри дома. Стягивает свои кожаные туфли и сбрасывает пальто. Может, он смотрит в камеры наружного наблюдения? Эд неуверенно поднимает руку и машет. Хоть бы он видел. Хоть бы он тоже понял. Он отказался от такси, чтобы постоять здесь ещё немного (хоть бы Уэйн знал, на какие жертвы он идёт!) Он проникнет к нему, он выйдет из темноты, которую они привыкли разделять, он попробует не трястись от восторга и волнения. Он застанет его врасплох, в хорошем смысле, если это ещё имеет какое-то значение, ведь они на одной стороне. Он обязательно сделает всё это, но не сегодня. Нужно быть благоразумным. Не нужно пугать на первых порах, когда они только начинают по-настоящему видеть друг друга. Хотя хотелось бы — пальцы правой руки непроизвольно обхватывают запястье левой, лишь при мысли об этом. Хоть бы он знал, как Эду жаль, что он сперва не разглядел его сквозь своё представление об избалованном, угрюмо-красивом мальчишке. Ему так тесно в своём непослушном теле — хотелось бы на миг стать бесплотным духом, частичкой на ветру, просто чтобы взглянуть на него новыми глазами ещё раз, задержаться подольше. Но он знает, что этого будет недостаточно. Иногда ему нужно почувствовать чужую ладонь на своём горле, чтобы оставить свои идеи. И всё же… Он бы пробрался через окно. Это будет сложнее, чем обычно: он проделывал подобное уже несколько раз, но особняк Уэйнов наверняка охраняется тщательнее. Брюс бы не спал, конечно он бы не спал — он ведь не находит себе места, когда очередь доходит до неразгаданных дел, особенно когда они касаются лично его. Но что он делает? Бродит по комнате (у него ведь должно быть своё логово, там, внутри дома?), с головой, полностью забитой мыслями, которым он не даёт выхода? Рыщет в своей аппаратуре в поисках ответов? Прячет лицо в ладонях, пытаясь собрать себя воедино? Следует ли просунуть свои руки под чужие, скрепив их замком на его груди? Или же, столкнувшись лицом к лицу, схватить за ворот футболки и выдохнуть что-то неожиданное? Опустить на свой уровень. Он неуместный и нелепый, но с Брюсом всё будет иначе, пусть даже и не так, как он хотел бы. А ему хочется сделать что-то. Не возникнуть в углу комнаты, чтобы поспешно исчезнуть. Хочется выбить, выжечь это притворство, в которое Уэйн облачает свой стыд. Хочется заставить его держать глаза открытыми. Хочется стереть нервную улыбку, не принадлежащую ему, надавив на его нижнюю губу. — Ещё раз спасибо. — Брюс протягивает руку в ожидании того, что её пожмут. Нэштон мимолётно сжимает край рукава своей толстовки — его ладонь не должна быть мокрой ни при каких обстоятельствах. Само рукопожатие вызывает у него головокружение, жар, оторопь — всё и сразу, ведь рука Брюса Уэйна, самого Возмездия, оказывается сухой и тёплой, как он и представлял. — Эдвард. Брюс чуть горбится — ночной холод лезет под одежду. Далёкий свет фонарей особняка рассеянно тянулся к ним, но задевал лишь едва ли. Может, потому они задержались, глядя друг на друга: мягкое неестественное освещение смывало черты лиц, превращая их в рыхлые мраморные слепки, грубо обрисованные чёрными мазками теней. Нэштон ищет глаза Уэйна, но на их месте видит лишь чёрные впадины и думает о том, что наверняка сам выглядит также. Наверное, сейчас они совсем на равных: абстрактные и выцвевшие. Эд приходит к выводу, что Брюсу совсем не обязательно носить костюм, чтобы быть настоящим собой — ночь выявляет каждого без исключений. Его имя всё ещё витает совсем рядом, распылённое в ночном воздухе. Как и бессмысленные извинения, как и обещание не уйти — они останутся с ним навсегда. — Дори? — лицо Уэйна выделяется из темноты, когда он поворачивает голову к воротам, за которыми замаячил силуэт женщины. — ч-чёрт, я забыл ей… позвонить, — Брюс зачёсывает волосы назад, виновато усмехаясь. Они попрощались. Он точно хотел что-то сказать, что-то важное, но ни разу не обернулся после того как закрыл за собой ворота. Не сдвинувшись с места, Эдвард видел, как женщина кладёт голову Брюсу на плечо, когда тот обнимает её. Простояв совсем недолго, Брюс берет её под руку и они направляются к дому. Болезненно медленно. Эд продолжал наблюдать даже тогда, когда от удаляющихся фигур осталось лишь впечатление. Искусственно. Вся эта встреча, как хороша она бы ни была, из-за Нэштона. Только бы он не понял... Внутри липко гнетёт. Он стыдливо отступает назад, туда, где свет его точно не достанет, бормоча что-то вроде того, что говорят люди, прощающие себе нервное курение. Слишком помят, чтобы прокручивать это в своей голове снова. Не сегодня.