Десерт для сердца

Ким закрывает входную дверь и устало прислоняется к ней спиной, как будто КАМАЗ щебня тащил. Да и лучше бы уж КАМАЗ, чем похороны, пусть бывшего, но друга. Он не сможет уже никогда себе простить эту бессмысленную смерть. Всё из-за него, это всё он, Джэджун, виноват. Чону нужна была лишь психологическая помощь, а не пуля в висок. Чтобы не сделал с ним хён, тот не заслужил такой смерти. Возможно, нужно было побольше уговаривать, просить, умолять, а не огрызаться. Может, стоило его приласкать, и он бы сдался. Наверняка его родители так же думают. Сегодня Джэджун побоялся им что-либо сказать, не стал даже подходить, чтобы выразить соболезнования, и они не горели желанием с ним общаться. От этого было ещё хуже на душе. Джун совсем разбит, он снова и снова прокручивает в голове тот момент, когда выстрел оглушительным громом оборвал жизнь близкого человека. Теперь это стало главным кошмаром, который уже три ночи не давал спокойно выспаться. Ещё эти таскания в полицию, где повторяешь одно и тоже. Они достали записи с камер, выспрашивали неприятные подробности, а Джун психовал, бесился от таких допросов, и только адвокат мог сгладить эти ситуации. Он устал, очень устал. Глубокая депрессия затягивала, как чёрная дыра. Даже в охотничьем домике было не так хуёво, как сейчас. Вроде свободен и вроде дома, но кошмар продолжается. А со следующей недели придётся выходить на работу и делать вид, что ничего не произошло. И знать, что все уже в курсе того, что именно «не произошло». Пусть они не знают пикантных подробностей, но жалкие взгляды ещё долго будут сопровождать его, как пострадавшего от рук сумасшедшего. Джун медленно поднимается на второй этаж. Минуя комнату бабушки, он запирается в своей. Никого сейчас он не хочет видеть, а тем более разговаривать. Только одного человека он ждёт, того, кого сам, можно сказать, отшил. После того, как их отпустили из охотничьего домика, Цзюнь привёз его домой. В машине оба молчали, каждый в своих мыслях. Почему он приехал спасать его? По старой дружбе или по любви? Джун боялся даже заводить об этом разговор, чтобы снова не услышать про дебильную свободу. Сейчас ему хватало пережитого. Миник спрашивал о самочувствии, настроении, ещё чуть-чуть и пошёл бы список «Как дела, как семья?», но тот вовремя замолчал. Он тоже нервничал, Джэджун видел яростное сжимание руля, слышал судорожные вдохи, кожей чувствовал брошенные взгляды. Он хотел говорить, хотел, но почему-то тоже молчал. Возможно, ему ещё и противно было. Он по-любому догадывался, что происходило в охотничьем домике. На пороге родного дома, когда на Джуна напали с объятиями и слезами, поцелуями и поздравлениями, Цзюнь не уходил, ждал. Да и бабушка его не отпустила бы. Его пригласили на чай, и тот радостно согласился. Договортлись заранее, что никому из домочадцев не будут рассказывать то, что произошло до последнего. Джэджуну стоило больших трудов взять себя в руки и изображать радость, а не боль и страдания, чтобы не волновать бабушку. На первое время объяснили, что его похитили ради выкупа, какие-то бумаги требовали. Обходились с ним нормально, никто не бил. Приходилось безмятежно улыбаться и пересиливать боль в теле, Джэджун кое-как мог сидеть, каждое движение напоминало о предыдущих днях. За столом они с Цзюнем сидели рядом, но почти не общались. Откуда-то появились смущение и неловкость, как будто первый раз видят друг друга. Джун так хотел просто нечаянно коснуться его, посмотреть на его реакцию и ощутить тепло кожи. Прекрасное время, когда он спал у него на коленях в машине как-то быстро и незаметно прошло. И он хочет опять на них уснуть и всегда так спать. Цзюнь, его сладкий мальчик, был вот тут, рядом, Джун чувствовал его парфюм, зависал взглядом на том, как тот ест пирожные, которых сейчас в доме полно всегда. Но тот никак не проявлял интереса к нему, уже даже не пытается с ним заговорить, как прежде. Может, он просто обиделся на последний игнор. Но тогда Джун просто не мог позвонить или ответить. Растерянность после истории с гей—клубом охватила всю его душу. Разве такое поведение может быть любовью? Джэджун никак не мог набраться решимости, чтобы позвонить первым, а потом ему уже просто не дали. Но ведь Цзюнь целовал его во время истерики, значит, любит. Но с другой стороны, это может быть опять жалостью. Жалость к пострадавшему, как и в прошлый раз. Просто попытка успокоить бурные человеческие эмоции. Джэджун путался в предположениях и догадках. Хан Джимин заботливо предложила Саймону остаться у них, комната для него приготовлена давно. Джун замер тогда с ложечкой в десерте и ждал, боялся даже взглянуть в карие глаза и увидеть там насмешку. Тот молчал, Ким чувствовал его взгляд на себе, пульс давил на перепонки. Останется или нет? Хочет он быть с ним или нет? «Я благодарен за предложение, но вынужден отказаться. Простите». Он всё же отказался, так же как и в прошлый раз. Это не его стихия — быть запертым в уютной комнатке, куда даже никого привести нельзя. Значит, каждый остался опять при своём. Джэджун уже и не удивился, ему никогда и не везло. Ни в чём. Ни с кем. Ни с отцом, ни с другом, ни с любимым, ни с жизнью. Десерт уже не лез в напряжённое от горечи в сердце горло. Лёгкие на выдохе давили в грудь, и больше не хотелось даже дышать. Джун не слышал дальнейшего разговора, просто думал и думал о том, что сейчас произошло. Даже если Цзюнь действительно его любит, может, просто хочет любить, только вот Джун не сможет продолжать такие отношения: ждать очередного ночного вызова из клуба, встречать на пороге разомлевших феечек, которые помогали всего лишь заснуть, записываться на приём в кровать, когда тот захочет именно его, смотреть, как он флиртует с каждой юбкой. Нет, не хочет и не будет терпеть. Возможно, сможет, но совсем не хочет. Всё это было мифической дымкой и сейчас она растворилась в воздухе. Он зря открыл своё чёрствое сердце, зря требовал любви от этого человека, всё это было зря. Да и вся его жизнь ЗРЯ. Он сразу в этом мире был не к месту. Маме и бабушке частенько из-за него же и попадало, он бесил своим существованием отца, загубил друга и испортил жизнь любимому человеку. Он хотел быть сильным, всегда, для всех. Поднимался каждый раз, делал шаг и тут же спотыкался. Это как парализованный, который набирается в который раз решимости доказать всему свету, что он сможет идти, поднимается, но ноги его слушаются, хоть сколько напрягайся. В конце концов ему приходится просто смириться со своим положением. Ким забирается в кровать, хотя ещё только шесть вечера. Заматывается в одеяло и пытается забыться. Сейчас он хочет оказаться на месте Юнхо, так будет правильнее. Кажется, судьба ошиблась, поднимая не ту руку для выстрела не в тот висок. Как не сойти с ума? Как понять, что ты не сошёл ещё с ума? А может, будет лучше, если кукушка улетит? Самые счастливые люди на земле — дураки. Они в своём счастливом забвении не задумываются над смыслом, над будущим, над судьбой. Просто сбрасывают с себя весь этот груз под названием разум и живут весело и умирают так же. Как Джэджун ни пытался сдержаться, но слёзы брызнули. Он жалел себя. Жалел, так больше не знал, что делать и для чего.

***

Цзюнь опять вернулся домой ни с чем. Выслушивает очередную тираду отца о таком неуважительном отношении к родителям: всё бросить, уехать непонятно куда, не отвечать на звонки. И эта последняя фраза, брошенная им в кабинете, это правда? Цзюнь тяжело вздыхает и кивает головой, подтверждая свои слова не только для родителей, но и для себя. Отец хватается за сердце, мама сразу укладывает его на диван и бежит за валокордином. Они на пару хлебают лекарство и успокаивают друг друга. Наверное, именно такой реакции Саймон и ожидал от них. Вообще глупо было надеяться, что они всё поймут, как Хан Джимин. Он, как послушный, виноватый сын, сидит молча. Но не собирается оправдываться или отказываться от своих слов, что есть, то есть. В гостиную входит Иинг, встаёт рядом с Цзюнем, кладёт руку на плечо и в поддержку сжимает его. Они вместе дожидаются адекватного разговора. Цзюнь закрывает глаза и старается переосмыслить последние несколько дней, прочистить мозги. Какие-то неправильные дни это были. Он как будто не свою жизнь проживал. Почему так получилось, с чего пошла эта неправильная волна, которая тащила совсем не на тот берег? В машине Цзюнь пытался разговорить Джуна после истерики. Но тот, как обычно, отвечал односложными фразами. Это и понятно, ведь ему тяжело. Можно только догадываться о том, что там происходило, но Саймон видел наручники, видел следы на запястьях, видел кляп, видел кровать со специальными манжетами. Полиция из шкафчика в ванной достали кучу презервативов и смазки. Никто бы не хотел после такого о чём-то говорить, особенно отвечать развёрнуто на глупый вопрос «Как ты?». Цзюнь молчал, не представлял, как можно поддержать любимого человека в такой ситуации. Какие бы слова он не придумал, все казалось глупостью и дебилизмом. Он мог только любить, но как это показать? Этот путь до резиденции был гнетущим. Цзюнь никогда так много не молчал в бодрствующем состоянии. Хотелось уже без слов свернуть с дороги и прижать к себе старшего, показать, что любит его, и вместе они переживут и это. В глазах Джуни было столько печали, боли, безысходности, что он боялся его трогать, боялся, что тот снова испугается его приставаний. Когда тот спал на его коленях, Цзюнь наслаждался видом умиротворенного, неестественно красивого лица. Руки так и тянулись дотронуться до его бархатной кожи, погладить и ощутить мурашки от этого. Он загребал пальцами пепельные волосы назад, чтобы пряди не щекотали лицо. Эти красивые глаза, эти размашистые брови, дутые губы, он всё в нем любил, по всему скучал. Цзюнь гладил его по спине, и брови на спящем лице в муке сошлись на переносице. Это касание вызвало кошмар, Джун дёрнул головой в сторону и, просыпаясь, вскочил и отбросил в страхе руку Цзюня. Тяжёлое дыхание душило сонное состояние. Цзюнь и сам испугался не меньше, что побеспокоил его сон так неосторожно. Вот и в тот момент он боялся его коснуться. Ещё не время и не место для этого. Тем более старший и сам к нему не тянулся больше. Он, можно сказать, совсем не обращал на него внимания, как будто не Цзюнь рядом, а простой водитель. В резиденции Джуна встретили обитатели дома. Их заранее обрадовали, что Джэджуна наконец нашли, и все были уже готовы к возвращению Кима домой. Бабушка, конечно, обнимала внука, но Саймон заметил, как тот боязливо сжимался при этом. Хан Джимин пригласила на чай, и голодный Цзюнь, конечно, согласился. Это был шанс настроить общение со старшим на будущее. После душа Джун выглядел уже более уверенным, посвежевшим, даже улыбался изредка. Грудная клетка Саймона немного расслабилась, увидев эту улыбку, но он всё ещё замечал, что Джэджун избегает телесного контакта и морщится от боли, когда садится. А за столом всё проходило так же, как в машине, никакого продвижения. Цзюнь беседовал с Хан Джимин и Хе Гё. А Джун отделывался только короткими ответами. И опять не обращал на него никакого внимания. Возможно, он до сих пор сердился на эту историю с гей-клубом, а в охотничьем домике просто нужна была чья-то помощь и поддержка. Хотя, проведя несколько дней в руках сумасшедшего, вряд ли вообще о таком кто-то будет думать. Хан Джимин предложила Саймону погостить. Он ждал этого предложения, очень ждал, но от старшего. Если бы тот сам попросил или просто даже посмотрел на него в этот момент, возможно, всё было бы не так, но тот лишь уставился на свой десерт и молчал, похоже, ему всё равно. Саймон натянул виноватую улыбку и отказался от предложения, которого так ждал. Внутри все начинало болеть, как будто прессом давили на органы. Он смотрел на старшего, пытаясь прочитать его мысли, но не видел ничего для себя. Скорее всего, придётся самому завоёвывать Джэджуна, чтобы вернуть их отношения. Ведь он только-только согласился на все условия: на дом и запреты, на кресло-качалку и газетки, на всё, лишь бы быть рядом. Этот человек перевернул всю его никчёмную жизнь с ног на голову, но при зтом придал ей какой-то смысл. Тогда, в аэропорту, когда он впервые смотрел в его глаза, протягивал ему руку, возмущался в душе его бестактному поведению, мог ли он тогда подумать хоть на секунду, что так будет? Почему именно этот упёртый грубый молчун так зацепил его сердце? Так, что даже не вздохнуть без мыслей о нём, не расслабиться без его рук, не улыбнуться, если не видишь его глаза. Цзюнь устал ждать, когда закончатся обвинения в его адрес. Он встаёт и втягивает нервно воздух. — Я хочу уволиться… Хочу уехать в Сеул и буду жить там. Родители ошарашенно замолкают и тревожно переглядываются. Ну вот тебе и долгожданная реакция. Все в шоке. Но на душе от этого почему-то становится легко. Он сделал первый шаг к определённому будущему, самостоятельному будущему. Возможно, у него есть ещё шанс, и это будущее будет рядом с Джуном. — К нему? — отец опять тянет руку к левому боку, а мама спешно наливает в ложечку лекарства. — Ты понимаешь, что бросаешь семью? Это твоё увлечение погубит тебя. Мама робко подходит к сыну и берёт за руки. — Цзюнь, пожалуйста, одумайся. Ты же понимаешь, что мы против этого. Такого никогда не было в семье. Ты же должен будешь возглавить компанию отца после того, как он пойдёт на покой. Подумай, что скажут твои тёти и дяди. А дедушки, ты подумал о них? Посмотри, до чего ты отца довёл. Цзюнь опять прикрыл глаза. «Как вы меня бесите со своими семейными узами. Неужели непонятно, что я сказал? Не нужна мне никакая семья, если не принимают мой выбор!» — Мама, я всё сказал. А что сделала бы ты ради любимого человека? — Это же не любовь. Ну, пойми сам, что это просто заинтересованность, возможно, восхищение. Или, может, жалость к нему? Да, конечно, жалко парня из-за таких злоключений, но на этом всё, сейчас у него всё будет… — Мама, мама, — трясёт Цзюнь её за плечи и повышает голос. — Ты считаешь, что я об этом не думал? Думаешь, я не пытался это прекратить или отрицать? Но я всё равно люблю его и не могу без него. Никто из вас мне так не нужен, только он, только его я хочу видеть. — Прекрати сейчас же нести эту омерзительную чушь, — отец тоже поднимает голос. — Пора тебе повзрослеть. Я ведь могу и выгнать… — Отец, ты никак не можешь понять, что мне уже всё равно. Я и сам готов уйти из семьи. Потому что здесь нет ему места, а значит, и мне тоже. Я не хочу, чтобы вы за меня краснели, поэтому и уезжаю в Сеул. Пусть я потеряю все свои деньги, компанию. Это всё достанется Иинг, и я, как её брат, только рад за неё. Сейчас у меня есть только три дороги. Или он сюда, — Цзюнь показывает пальцем на дом, — или я туда, — переводит палец на улицу. Испуганные родители в очередном шоке от громких заявлений. — А-а-а третья дорога? — мама кое-как шевелит губами в надежде. Цзюнь подставляет указательный палец к виску и сжимает челюсти, желваки бугрятся, крылья носа раздуваются. — Не сомневайтесь, я сделаю это, если дойдёт до такого. Так что, если вы хоть немного уважаете моё мнение, не останавливайте меня. Пожалуйста. Мать прижимает ладонь ко рту и пускает слёзы. Но Саймона такой ерундой не пробить, он прекрасно знает все эти женские уловки. Отец просто отводит недовольный взгляд. Кажется, они начали понимать всю серьёзность намерений сына. — Убирайся. Убирайся отсюда, чтобы я тебя больше не видел, — отец всё-таки принимает решение. Конечно, это поспешно, и он ещё раз всё обдумает, посоветуется со своей совестью, послушает двух маленьких существ, расположившихся на плечах, взвесит все за и против. Иинг потихоньку обработает родителей, и они изменят своё отношение к этой связи. Возможно, даже порадуются за сына. Кто знает, что будет дальше? Но пока Цзюнь просто фыркает и уходит из дома. Он и так надолго здесь задержался и потерял слишком много драгоценного времени на пустые разговоры. Он ведь мог просто по телефону предупредить о своих планах, поставить перед фактом, и всё. Но он, как послушный сын, пришёл в дом родителей и всё рассказал, глядя в глаза. А сейчас ему нужно возвращаться, срочно помочь любимому человеку вернуться из кошмара. В том, что ему нужна помощь, он не сомневался. И он заставит её принять, даже если тот упрямо не захочет. Цзюнь пишет заявление в компании, передаёт все дела, собирает вещи, документы и решительно покидает родной Пекин. Накопленных денег хватит на первое время, пока он устраивается на работу. Цзюнь даже уже знает адрес, куда кинется со своим резюме в первую очередь. Неплохое образование, пусть и китайское, поможет ему достичь цели. Осталось только набраться терпения и окучивать старшего, пока тот снова не доверится, а он, в свою очередь, не разочарует его больше.