Десерт для сердца

В течении нескольких часов гроза обрушивала на Сеул свой гнев, но её силы иссякли, и солнце захватило небосвод. Асфальт нагревался и парил, и только сохранившийся небольшой ветерок спасал от удушающего влажного воздуха. Джун подходит к машине, где его уже традиционно ждал миник. Но он не садится за руль, подходит к нему, подхватывает ладонями это обворожительное лицо и, не стесняясь посторонних наблюдателей, целует в губы. Саймон не сопротивляется, ему нечего терять, а Джуни уже гендиректор. В сливках общества немало других извращенств, чем просто любовь двух мужчин. — Давай съездим на открытие площади фонтанов. Хочу быть в числе первых, кто это увидит, — миник счастливо улыбается, наслаждаясь новой свободой, разделённой на двоих. Джун просто кивает, поглаживая зефирные щеки, и снова тянется к нему, ненасмаковавшись в первый раз. На дороге образовалась огромная пробка из-за поваленных во время грозы деревьев и повреждённых линий электропередач. Цзюнь, ещё издалека завидев эти колонны, досадно морщит нос. Они никак не успеют к шоу. Джун сворачивает с главной дороги и загоняет машину глубоко во дворики, нарушает правила, где-то и тротуары переезжает, и детские площадки. — Куда ты едешь? Площадь ведь с другой стороны. Нам отсюда не дойти пешком, — Цзюнь беспокойно осматривал округу. — К площади не проехать сейчас. Выходи, нужно немного пройтись. Саймон вылезает из машины. Старший берёт его за руку и ведёт за собой. Минут через десять местность становится знакомой, перед ними открывается мототрек.  — Ты же не собираешься украсть мотоцикл? — безумная догадка осенила Цзюня. — Мотоцикл — нет, он принадлежит мне. Просто хранится здесь, так как дома отец мог с ним что-нибудь сделать. Джуна охрана спокойно впускают внутрь, (не один год здесь тренируется) и ничего не говорят, когда тот выводит свой байк. А вот второй шлем пришлось свистануть. Позже он обязательно его вернёт. Саймон с восторгом садится позади старшего, обхватывает за талию, и они летят, ловко объезжая многочисленные препятствия. Выехав на нужную дорогу, Ким легко лавирует в пробке между застывшими машинами, вызывая зависть и восторг. Они быстро преодолевают несколько километров, приближаясь к цели. В начале пробки ощущается небольшое движение. Регулировщики дорожного движения стараются разгонять машины, как только освобождается место, но получается это редко, и водители в гонке за первенство выехать, почти целуются бамперами. Джун наконец утыкается в самый край, где двое перекрыли выезд. Он встал перед самыми фарами и агрессивно давит на газ, а переднее колесо почти касается крыльев. Он двигается ближе, легонько толкая металл колесом. Наконец один из водителей сдаёт назад, пропуская борзого мотоциклиста. Джун, объезжая рабочую технику и распиленные брёвна, вырывается на пустую трассу и гонит всех лошадей, пытаясь успеть порадовать свою сладость. Цзюнь приподнимает визор и кайфует от скорости. Адреналин пробивает сердце, он готов, как собака, вывалить сейчас язык и ловить ветер, задыхаться и лететь вместе с ним. Возбуждённые пальцы впиваются в грудь райдера, и он кладёт голову на напряжённое плечо. Такая свобода ему тоже по душе. Он уже уверен, что никогда не иссохнет и не сгниёт рядом с Джуном. Он и сам постарается, чтобы у них не было скучно, как у родителей. Они успели вовремя. Джун паркуется, снимает шлем, изучает реакцию младшего, который стоял как пьяный, не оправившийся ещё от поездки. Горящие глаза, расширенные зрачки и отвисшая челюсть — говорили всё за него. Блестящее фонтанное шоу с музыкой и цветной подсветкой вызвало ещё больший восторг. Миник достаёт телефон и фотографирует всё подряд, чтобы запомнить надолго этот вечер и весь этот день. Джун обнимает его сзади, кладёт подбородок на плечо младшего и заглядывает в экран. Цзюнь меняет на фронтальную камеру, фиксирует этот момент, и с этой минуты уже ни одно фото не обходится без его Да-гэ. Цзюнь фотографирует чуть ли не каждое действие того, потом он сможет подробнее рассмотреть это фото и изучить всю мимику досконально. Его улыбка лучше всякого шоу, а то, с каким наслаждением он поедает токпокки, вызывает желание. Цзюнь слизывает весь соус с его губ и получает в ответ заводящее покусывание. Никто даже не обращал на них внимания. Люди смотрели шоу и наслаждались своими половинками семьями. К фонтанным танцам присоединяются танцевальные коллективы, повторяя движение воды и как будто управляя ею. На улице смеркается, и шоу заканчивается оглушительными фейерверками, вызывая восторженное гудение толпы. В резиденцию они возвращаются на байке, так как трек уже был закрыт. Джун, не спрашивая, ведёт младшего внутрь, но тот отдёргивает руку и останавливается у дверей. Мнётся неуверенно с ноги на ногу. Ким вновь обрывает работу сердца, боясь услышать очередной отказ.  — Ты должен попросить меня. Я ждал, что ты попросишь меня, но ты молчал, — Цзюнь понимает, что это глупо, но для него это было важно.  — Боялся… Боюсь, что ты откажешь, как в прошлый раз, — Джун отводит глаза в сторону, как провинившийся ребёнок. — Мне проще затащить тебя, чем спрашивать это. — А ты попробуй… — Для тебя… Готова комната… — смотрит в восторженные глаза. — Останься у меня. Ведь это и твой дом сейчас. Здесь тебе всегда рады. — Джун робко берёт за руку и, получая согласие, сжимает её сильнее, уводя за собой свой десерт. — Покажи мне мою комнату. Проведи экскурсию. Джун заводит его в спальню, осматривает, всё ли в порядке. Ведь здесь опять долгое время никого не было. Он проходит в гардероб.  — Я думаю, тебе хватит места для всех твоих ярких элементов, — он осматривает всю подсветку, как будто это самое важное сейчас. Цзюнь не слушает и даже не смотрит на комнату. Главное, что есть кровать. Он подходит к старшему, ковыряющемуся с одной лампочкой, со спины, пальцы ложатся на шею, подхватывают ворот пиджака и стягивают его с плеч замершего Джуна. Руки обнимают торс и ловко справляются с пуговицами рубашки, которая также отправляется на пол. Старший разворачивается к минику, забывая обо всех лампочках, и невесомо и часто целует губы, слегка касаясь языком и смачивая горячую плоть. Он целует и отстраняется, заманивая к себе, раззадоривая младшего, неуспевающего насладиться в полную меру. Тот тянется за ним, ожидая от каждого чмока страсти. Ким также избавляет его от одежды, полностью оставляя нагим и в процессе выцеловывая такими же лёгкими касаниями воздушное тело, лишь подушечками пальцев поглаживая бархатную кожу. Саймон нетерпеливо обвивается вокруг накачанного тела и засасывает на шее рисунок, помечая свою собственность, рассказывая всем, кто увидит этот засос, о страсти в жизни Джуна, о том, что его любят. Он медленно, процеловывая дорожки на торсе, сползает на колени и расстёгивает ширинку брюк. Старший сжимает губы и тяжело втягивает воздух. Его освобождают от нижней части одежды, миник целует пах, проводит кончиком языка по стволу возбуждённого члена, вылизывает росу и смакует сладко-солёный привкус. Губы сжимаются на мягкой головке и громко чмокают. Джун вплетает пальцы в волосы младшего и задаёт ему ритм, нажимая ладонью на вихры. Закрывает глаза и кайфует от горячих губ. Тело двигается инстинктивно, бёдра подаются вперёд, пытаясь углубить захват. Мокрый рот доводит до безумия, хочется реветь и смеяться одновременно. Сердечная мышца старается изо всех сил, пульс оглушает, лёгкие свистят от неправильного дыхания. — Миник… как же я люблю тебя, — рваные вздохи, туман в глазах, жар в теле — симптомы лихорадки. Джун болен, хронически, неизлечимо болен Цзюнем. Саймон старается, глотает глубже, пальцами массирует под яичками. Он ускоряет движения, вытягивая из мужчины хриплые рыки. Он задерживает дыхание и добивает его. Старший сжимает чёрные вихры, предчувствуя оргазм. Цзюнь больше слабит горло и аккуратно водит на всю длину. Джун зажимает основание затвердевшего члена, отстраняет миника, но тот мягко и настойчиво обхватывает его губами и убирает руку старшего. Он собирает всё, что дал Джун. Это всё его и принадлежит только ему. Он целует нежно ствол и даёт старшему отдых. Ким расслабленно опирается на косяк, пытаясь собраться с мыслями. Дрожь в ногах мешает удерживать равновесие, дикий пульс отдаётся на зрение, и он прикрывает глаза. Цзюнь упирается одной рукой в пол и заваливается на бедро. — Тебе понравилось? — он с интересом смотрит на старшего, которого только что чуть до сердечного приступа не довёл. — У тебя самый лучший минет. Но боюсь, когда-нибудь я не выдержу его. Твой блядский рот лучше затыкать. Цзюнь удовлетворённо облизывает распухшие губы и радостно вздыхает. Джун открывает глаза и осматривает живую скульптуру русалочки. — Ты же мне поможешь сегодня уснуть? — с хитринкой смотрит на старшего Саймон. Он поднимается с колен и резко прижимается к дрожащему телу, жадно смотрит на дутые губы, примеряясь, с какой стороны начать их терзать. Старший проходится пальчиками по позвонкам спины, прогнувшейся под его наклон и спускает на ягодицы. — Тебя усыпить или взбодрить, чтоб слаще спалось? — сжимает полушария сводит и разводит в стороны. — Мне подойдёт любое твоё внимание к моей персоне, — Цзюнь наконец решается, полирует языком губы старшего и впивается в них со всей неудовлетворённой страстью, вжимая его в косяк. Всасывает губы до боли, кусает и облизывает их, получая огромное наслаждение от его всхлипа. Нежничает, невесомо касаясь, целуя лишь одним дыханием и вновь впивается. Пальцы теребят набухшие соски, прищипывая горошины, в ответ на это получая впившиеся в попку пальцы старшего. Он хочет, нет, жаждет сейчас расплаты за свои труды, за тяжёлые, почти бессонные ночи, за неимоверное терпение на протяжении нескольких недель, когда он находился рядом со старшим и не мог его коснуться, за жестокие переживания и терзания, за всё. Он заслужил это, как никто другой. Джун подбирает его на себя и несёт на кровать, не отрываясь от мокрых губ. Крепко прижимает Цзюня к себе, не в силах оторваться от этого тепла. Животы липнут друг к другу, бёдра липнут, губы липнут, влажные тела, слово сливаются в одно целое. Джун подгибает одно колено миника себе в подмышку, облизывает пальцы, подготавливает расслабившееся горячее нутро. Малец, вздрагивая и томно всхлипывая, закатывает глаза. Эти пальцы заставляют его прогибаться от электрических всплесков, нажимая нужную кнопочку. Мышцы судорожно сжимаются, захватывая их в объятия. Но возбуждение растёт так же, как и аппетит. Цзюнь уже сам обнимает член старшего и приставляет к себе, не дожидаясь дополнительной смазки. Ким заглядывает в умоляющие глаза, сжимает объятия, делает один толчок. Парень морщится, сжимает зубы, но просит продолжать. Джун закусывает нижнюю губу и вдалбливается ещё, мышцы напрягаются всё сильнее, руки удушают объятиями мальца, но тот не обращает на это внимания, скребя ногтями спину старшего. Жар страсти плавит тела, покрывая капельками пота, всё больше скрепляя кожу. Джун с каждым толчком загоняет волну наслаждения и, не давая ей остыть, загоняет следующую, а Цзюнь теряется в этой атаке, сдаваясь головокружению, спуская свой организм на автопилот. Он задыхается, выстанывая имя старшего, приподнимает бёдра выше, навстречу своему блаженству. Джун упирается на локти, подкладывая руки под шею младшего, смачивает языком его иссохшие губы, целует солёную шею, заводит ещё больше покусыванием уха. Этот десерт — самое любимое блюдо в меню его сердца, и сейчас он утоляет ненадолго свой голод, чтобы успокоить душевное голодное урчание. Приестся ли когда-нибудь это лакомство, эта розовая кожа, эти искрящиеся глаза, вершинки, губы? Никто этого не знает, но сейчас он жаждет его, как и десерт самого Джуна. И он врывается в него, кайфуя от яростных сжиманий нутра, которые все больше накачивают статикой его член, приближая оргазм. Сэми хватается за свой орган, дико стонет и кончает. Джун сдерживает объятиями восторженные конвульсии, размазывает всю сперму по животам обоих, продолжая интенсивно двигаться. Цзюнь взвизгивает, сжимает пальцы на рёбрах старшего, его трясёт от напряжения. Но оргазм отпускает и ватное тело обвисает, руки падают по сторонам, голова запрокидывается на руки старшего. Джун мощными толчками догоняет младшего, вскрикивает от прорыва и изливается в него, судорожно сглатывая стекающую с губ слюну. Цзюнь проводит пальцами по его лбу, стирая капельки влаги, которые так и намеревались просочиться сквозь густые брови в серые глаза. Эти любимые глаза с горькой печалькой, которую он обещает выжечь из них своей страстью, чтобы там была только радость и любовь. Ким кладёт голову на его грудь и расслабляется, прижимая своим весом. Он вслушивается в тяжелое дыхание, вдыхает аромат тела, смакует послевкусие оргазма. — Сейчас бы холодный душ. — Душ — да, но не холодный. Я по такому не страдаю. Как ты его терпишь? Издевательство над организмом. — Привык. Спину спасал только он. А если вовремя, то почти ничего и не болело. Цзюнь тяжело вздохнул и прогладил влажные плечи старшего, ещё дрожащие в неге.  — Почему на тебя свалилось столько несчастья в этой жизни? Что такого ты натворил в прошлой? Ведь ты достоин только нежности. — Джун просто молча пожал плечами. — И почему мне, не знавшему бед, достался такой, как ты? Знаешь, я так боялся, что ты забыл меня, что я тебе совсем не нужен. Я так нуждаюсь в тебе постоянно, Гэ. Джун всё это понял по его глазам сегодня днём. Там в кабинете он распознал наконец своего потерявшегося одинокого щенка с несчастными глазами и сердце защемило от мысли, что он сам его бросил, уходя в свои мысли, нашёл глупый предлог и жестоко оставил. Ведь Цзюнь искал его, перевернул весь город, как и обещал, бросил всё из-за него. Сколько раз он уже его спасал? От отца, от Юнхо, от одиночества, от безумия. Что стало бы с Джуном, не будь рядом такого сокровища? Может, это небеса послали ему ангела-хранителя. Такого упрямого, наглого, капризного и… обаятельного, обворожительного, сладкого и пленительного. Грудь начинает болеть от этих мыслей, страх потерять всё прокрадывается в душу. Он боится, что сейчас, когда всё хорошо, это чудо исчезнет, Джун готов терпеть и дальше боль и гнёт, лишь бы небеса не забирали это божественное существо у него. Он мягко целует его грудь и поднимается, усаживаясь на колени. — Я не знаю, что я могу сделать, чтобы ты простил меня за весь этот маразм, как загладить свою вину, чтобы ты совсем об этом забыл. Я такой идиот, что не поверил тебе. Ты самый лучший, я ведь так люблю тебя, что боюсь не выдержу, если ты вновь исчезнешь. Я сам себя не понимаю иногда, выбирая какие-то простые пути, и в итоге порчу всю твою жизнь. — Хей, я совсем не виню тебя, — Цзюнь поднялся за ним, нежно приложил ладонь к его щеке. — Но хочу, чтобы ты больше не отмалчивался. Говори со мной всегда. Даже если я сделаю что-то не так, не молчи. Лучше накричи, отматери, побей, но не молчи. Потому что я насильно не хочу лезть в твою душу. Джун жмётся к его ладони и кивает, соглашаясь. Губы ласково касаются линии жизни, и он наслаждается этим родным теплом. Они долго нежатся в объятиях друг друга не в силах их разорвать, как будто только так они могут быть вместе. Джун наконец вспоминает, что скоро утро. — Я, пожалуй, в ванную, — он встаёт с кровати. — Хочешь, я потру твою спинку? — Цзюнь вскидывает невинно брови. Джун протягивает ему руку, приглашая за собой. Но в душе Ким взял всё в свои руки, а точнее, мочалку, и сам стал обмывать зефирное розовое тело. За ласками Цзюнь даже не заметил, как тот промыл его и внутри. Он просто растворялся в объятиях старшего, смаковал каждое прикосновение, любовно наблюдал за его движениями. Тело Джуна похоже на тело ягуара, малейший жест сопровождался выделением под кожей мышц. Постоянные тренировки и диеты на десерты сформировали идеальную фигуру. Да и лицо не уступало. Разве могут быть эти прекрасные глаза мужскими? А эти губы? Они просто созданы для ласк. Цзюнь нисколько не жалел, что променял нежные женские тела на тело старшего, оно одно приносило больше экстаза, чем все они вместе взятые. Ким улыбался, замечая его мозолящий взгляд. Цзюнь так часто смотрел на него не отрываясь, как преданный щенок на хозяина, что наверно было бы уже жестоким не приласкать его. И он раскидывает горячие поцелуи по всему зефирному телу, проглаживает плавные изгибы и обязательно покусывает, отчего тот млеет и легонько всхлипывает. Вышаркав обоих до скрипа, кутает в махровый халат младшего, хорошенько просушивает полотенцем вихры. — Одеялко подоткнёшь? — задорно улыбается миник, сияя искрами. — Я сейчас приду, — тот шлёпает его по попке отправляя в комнату. Цзюнь скидывает халат и залезает под воздушное одеяло. Веки начинают тяжелеть. Давно он вот так не мог расслабиться. Мозг не отключался даже во сне, требуя вторую половинку. И вот, радужная воронка снов приятно засасывала сознание, не оставляя шанса дождаться любимого. Джэджун тихонько проскальзывает под нагретое одеяло, прижимается к спине сопящего миника торсом, обнимает его за талию. Душа радуется и поёт. День начинался тяжело, но, как и гроза, все беды рассеялись.