Десерт для сердца

Джэджун резко выпадает из красочного сна, когда на него нагло закидывают руку и ногу, но не открывает глаз, смакует лёгкое сопение в затылок и наслаждается движением груди, прижимающейся к его спине. Натягивая больше одеяло, он пытается снова уснуть. Но сон уже пропал, мозг взбодрился, и разные тяжёлые мысли полезли в голову. Подошло время придумать сложившиеся обстоятельства. На сколько Сэми готов к такой домашней жизни? Выдержит ли этот, как он думает, плен? Как вести себя Джуну при очередных депрессивных выходках? Наверное, сейчас не стоит давать поспешных обетов и зареканий. Многое в жизни зависит не от нас. Цзюнь бросил всё, ради него, чем готов пожертвовать Джун в ответ? Наверное, всё-таки тоже всем. Горячее тело за спиной ёрзает. Цзюнь вяло отпинывает одеяло, Джун пользуется моментом и поворачивается к нему лицом. Миник освобождается от одеяла и снова тянется к старшему, но тот сам уже обнимает его. Парень удивлённо приоткрывает сонные глаза, щурится и осматривает крепкие объятия.  — Почему ты не спишь? Я разбудил тебя? — тихо бормочет, еле шевеля губами. — Просто хотел поцеловать тебя. Младший расплывается в улыбке. — Тогда чего ждёшь? Официального разрешения?  — Боялся тебя разбудить, — Джун мнёт распухшие губы. Эти две вершинки под желобком такие соблазнительные, он обводит кончиком языка по контуру, оттягивает губку, невесомо целует кончик носа и замирает, наблюдая за любимыми глазами. — Вчера был самый прекрасный день в моей никчёмной жизни, — сообщает, либо делает вывод. Цзюнь пытается подлезть под старшего, чтобы укрыться им. — Мой был ещё круче твоего, — шепчет он, когда тот полностью подминает его, упираясь локтями в кровать. Глазки заигрывающе моргают, а пальчики щекотят грудь. Он требует к себе внимание, без которого не оставался уже сутки. Но этого мало, миник боится, что когда придётся вставать, он будет всё ещё голоден. Провести так рабочий день будет тяжело. Наверное, он должен был уже привыкнуть за несколько недель к существованию без Джуни, но организм никогда не привыкнет обходиться без воды, кислорода или сна. Его любимый такой же жизненно необходимый, как всё это. И вот сейчас Сэми очень хочет вздохнуть полной грудью. Ким уже интенсивнее целует, вжимает его в подушку, пытаясь достать языком до горла. Миник разводит потихоньку колени, приподнимает бёдра, касается ими старшего, и стонет в поцелуй. Джэджун поднимает голову и с обожанием смотрит в глаза. — Однажды, мама, вопреки запретам отца, в тайне от него купила мне шоколадное пирожное. Не знаю, как ей это удалось, но тот или не прознал, или не обратил внимания, но ей ничего за это не было. Тогда это пирожное для меня было умопомрачительным лакомством. Мои вкусовые рецепторы сошли с ума в тот день, настолько оно было вкусным. Это пирожное называлось Рокки Роуд. Внутри шоколадного бисквита были нежные кусочки бело-розового зефира. Я на всю жизнь запомнил все те ощущения. И знаешь, ты мне напоминаешь этот десерт. Твои шоколадные глаза и бело-розовая кожа такие же умопомрачительные. И я люблю тебя, моя зефирка. Растроганный такой речью Цзюнь обнимает старшего, жмётся щекой к его щеке и замирает. Вот она — это бытовая идиллия, когда не хочется ничего, кроме как лежать рядом с любимым, видеть его, касаться и любить в ответ. — Слышишь? — Ким приподнимает голову и сводит брови. Миник смотрит в его глаза, пытаясь понять, что он должен слышать. А в это время двери комнаты открываются, и входит горничная. Джун спешно тянет одеяло, прикрывая голые тела. Девушка вздрагивает от увиденного и начинает извиняться. Прикрывая глаза рукой, она выскакивает обратно в коридор.  — Вот, блять! Ты что, не закрылся? — Саймон ворчливо выполз из-под старшего.  — У горничных есть свои ключи. Здесь, по идее, сейчас никого не должно быть. Она не виновата. Джун расслабленно улыбается, глядя, как зефирка торопливо одевается, смущённый появлением горничной.

***

 — Что это? — спрашивает Сэми, глядя на поникшего старшего с письмом в руках. Они уже собирались выезжать на работу, Джун решил глянуть на почту, и теперь просто замер. Руки задрожали, дыхание участилось, он как будто получил чёрную метку.  — Это приглашение на поминки… хёна, — голос Кима захрипел от переживания. Он сглотнул, чтобы прочистить отёкшее горло.  — Неужели ты пойдёшь? — удивляется миник. Джун поднимает несчастный взгляд на него, и тот понимает, что пойдёт. — Но ведь… он тебя… — Он был просто болен. А сейчас его нет. Моего лучшего друга нет. Это я во всем виноват. Это все из-за меня. — Гэ, это совсем не так. Не бери всю вину на себя. Что было бы, останься он жить? Его арестовали бы или закрыли в больнице. Да даже если бы он вылечился… Он ведь любил тебя. Как жить без любимого человека? — Саймон вздыхает. — Я бы на его месте тоже так сделал. Джун вспоминает, как хотел быть на месте хёна, когда миника не было рядом, когда он готов был лезть на стены и ломать себе кости, лишь бы не чувствовать того одиночества, как смотрел с высоты сорокового этажа и хотел спрыгнуть. Как бы он сейчас жил, не будь с ним рядом зефирки? Возможно, выстрел в голову — это ожидаемое избавление, и Юнхо сейчас просто спокоен. Видимо, это единственный правильный выход. Саймон прижимается к старшему, обхватывает руками его талию, кладёт подбородок на его плечо и утешительно гладит по спине. Джун выпускает из рук все взятые им письма и с каким-то пристрастием жмёт к себе своё счастье, пытается вдавить его в себя, чтобы лёгкие и сердце наконец насытились и успокоились, каждая клеточка, как магнитом тянется к этому человечку, который вот сейчас, в этот тяжёлый момент нашёл очень правильные слова. Те слова, которые немного освободили его душу от вины.  — Ты прав, зефирка. Я схожу, успокою хёна и, возможно, смогу поговорить с его родителями, раз они сами пригласили меня.

***

— А где наш новый менеджер? — О, господин Ким, — начальник торгового отдела поклонился. — Он отпросился сегодня пораньше. — Вот как. А в чём причина? — Джун задумался над странным поведением младшего. — Сказал, что по личным обстоятельствам. Ким поблагодарил сотрудника и ушёл. Сегодня на парковке не было миника, и он вернулся в здание за ним. Нет ни звонка, ни СМС, никакого предупреждения. Неужели что-то случилось? Джун торопится домой. Набирает номер, но тот не отвечает и беспокойство растёт. Но дворецкий сообщает, что господин Гун у себя и вроде в здравии. С души сваливается камень. Ким торопится в комнату парня. Тишина, но в ванной плещется вода. Он с тревогой стучит в дверь. — Миник, всё в порядке? — Всё, блять… нормально, не входи, — какие-то панические вскрики. Ким окончательно успокоился и направился на выход. Но возле кровати на полу он заметил женское чёрное кружевное бельё. Неужели он?.. Размашистые брови Джуна сводятся к переносице, буквально секунду он думает. Смог бы он сюда привести женщину? А может, это кто-то из горничных?  — Блять, Цзюнь! — он залетает в ванную, несмотря на запрет, и замирает. Миник, испугавшись, резко поворачивается лицом к двери, трёт руками мокрые глаза.  — Я же сказал: не входить, - кричит парень. — Какого чёрта? Ким осматривает миника, и на лице появляется улыбка. Зефирка вырядился в костюм горничной. Чересчур короткая пышная юбка в несколько слоев, но приличный фартучек прикрывает перед. Даже ноги сеточкой обтянул. На лице чёрные разводы вокруг глаз от неудавшегося макияжа. Цзюнь берет влажные салфетки, отворачивается к зеркалу и начинает стирать все разводы.  — Что смешного? Ну не получается… Я же не женщина. Чтоб их. А эти чулки. Как они их вообще носят? У меня уже пальцы болят. Зефирка ворчит, дуется сам на себя. Сзади вид ещё круче. Короткая пышная юбка не прикрывает выглядывающие немного голые ягодицы и заманивает туда руки. — Это ты для меня нарядился? — Джун заглядывается на сексуальные ноги в чулках, ноздри раздуваются от желания, а плоть потихоньку наливается и твердеет. — Нет, блять. Работу решил сменить. У госпожи Хан очень хороший штат очень хороших девушек. Вот решил туда кинуться, — Цзюнь раздражённо вытирал лицо полотенцем. Ким не выдерживает, подходит сзади, обвивает мужское тело руками и прижимается бёдрами к любимой попке. Горячие губы щекотят оголённую шею.  — А резюме у вас есть? — томно шепчет он, начиная игру. Цзюнь бросил уже полотенце, прикрыл глаза и наслаждался жаркими объятиями. — Оно у меня всегда при себе. Хотите посмотреть? Оно уже готово. Джун стягивает с плеч рюши платья и покусывает зефирную кожу. — Так вы хотите к нам устроиться? — он тянет руку под кучу юбок, поглаживает наливающийся орган миника. — Очень хочу, — хрипло шепчет тот, впиваясь пальцами в край раковины. Подхватывая под челюсть, Ким отклоняет его голову назад.  — Но у нас есть одно неприличное правило: все хорошенькие девушки принимаются через постель босса, — он облизывает ухо и прикусывает верхушку, обдувая горячим дыханием.  — Но ведь я парень. Разве это требуется? — Цзюнь всё больше млеет, возбуждение старшего упирается в попку, вызывая свербёж между ягодицами. — Жаль, но придётся мне попуститься человеческими устоями. Не брать же в штат кого попало. Я должен сам вас испробовать, — Джун резко разворачивает опьяневшего мальца к себе, язык проникает в приоткрытые губы и обследует мокрое нутро. — Вы готовы? — он смотрит на вершинки верхней губы, прикусывает и проводит кончиком языка по ребру носа до лба. — Придётся и мне забыть про свою порядочность. Ведь мне так нужна эта работа, — Цзюнь нетерпеливо стягивает пиджак с Джуна, расстёгивает рубашку и впивается в соски старшего. Тот морщится от кайфа и жмёт чёрные вихры ближе. — Вам… ах… придётся хорошо потрудиться, — он тянется к шкафчику, спешно цепляет смазку с клубничным вкусом, хватает ленту презервативов. — Я думаю, в постели вы сможете показать своё резюме лучше. Ким подхватывает миника под бёдра, тот обнимает его, как обезьянка, впиваясь в губы, протягивая язык к самому горлу. Опрокидывая зефирное тело на кровать, Джун сам на коленях ползёт за ним, разворачивая его спиной к себе. Поднимает на четвереньки и прижимает грудью к кровати. Он заставляет того максимально прогнуться. Подол юбки съезжает на спину, полукружия раздвигаются. Джун хищно облизывает сухие горячие губы, набирает смазки и обводит ореол дырочки. Брюки жмут уже до боли, и он расстёгивает ширинку, достаёт член, касается головкой ануса и всхлипывает от неудержимого желания. Но сначала он тянется языком, разводит большими пальцами напряжённые мышцы сфинктера и проникает внутрь. Цзюнь стонет, раздвигает колени шире в стороны, глаза закатываются от блядской пошлости, которая доводит до безумия. Джун с боем пробивается языком глубже, пытаясь достать до простаты, большими пальцами раздвигая сфинктер, зубы уже скребут по мышцам, отчего миник начинает хрипло завывать. Он подхватывает свой горячий член, который, казалось, наливался сталью, а не кровью, и начинает дрочить. Язык старшего достаёт до искомого узелка, зефирное тело сотрясается в конвульсиях оргазма, не в силах сдерживаться. Мандраж захватывает всего мальца, но Джун продолжает его доводить, и на глазах того набухают слёзы от этих ласк. Старший вылизывает клубничное счастье, пока у самого не сдают нервы. Он рычит, поворачивает Цзюня лицом к себе, разгоняет его ноги и врывается в это клубничное нутро по самые яйца. Он замирает на секунду, приходя в себя от охуенного эффекта, и потихоньку продолжает обратно-развратные движения, наращивая темп. Саймон изгибается, заводясь по новой, хватается за влажные напряжённые плечи старшего, тянет к себе, отирается оголённой грудью. Он задыхается от стонов, трясётся от дикой страсти, яркие фейерверки слепят глаза, сердце бьёт по костям, разрывая аорту. Именно такого секса он и хотел добиться этим неудавшимся переодеванием, этого и ждал со вчерашнего вечера. Старший сжимает зубы на его горле, рычит, цепляется пальцами за платье на талии, пытаясь ухватиться за кожу, и вдалбливается сильнее, забываясь в похотливом огне. Цзюнь уже царапает руки старшего, хрипло умоляет «быстрее», сам жмёт бёдра к нему. А старший, не дожидаясь последующих просьб, срывается окончательно, разбивает тазовые кости, увеличивая размах и скорость. Джун добивает до взрыва ртутного столба и тело каменеет от ударившего под дых оргазма, замирает, мышцы вот-вот разорвутся от судорожного напряжения, но последующая эйфория освобождает их, наполняет сладкой негой, отправляя мозг в нирвану. Джун целует счастливого мальца и медленно ложится рядом. Лёгкие обоих болят от частоты дыхания и давят на позвоночник. Джун вытирает капельки пота со лба, избавляется от презерватива и натягивает брюки.  — Я принят? — шепчет Цзюнь, присвистывая от напряжения больного горла. — Я сообщу вам о времени следующего собеседования, — тянет к себе размякшего миника, обнимает его, втягивает аромат разгоряченного тела. — Что за женское белье там? — А, это шло с костюмом. Не мой размер, — Цзюнь нежится в объятиях любимого, уткнувшегося в его шею и ласкающего губами. - Сегодня ты не устал? Джэджун удивлённо задумывается, вспоминает, что вчера отшил пристающего миника, сославшись на усталость.  — Прости, сладкий, это все из-за вчерашнего? Прости, я просто… я.  — Не надо, Джуни. Я всё понимаю. Поминки лучшего друга — нелёгкое испытание. Я бы хотел тебя поддержать, но не умею говорить высокопарные фразы, поэтому решил вот так тебя отвлечь. — Я тебе уже говорил, что ты самый лучший? — Каждый день и не по разу. Но можешь повторить.  — Я люблю тебя больше жизни, — Джун жмёт к себе свою зефирку, сдавливает дыхание, жадно целуя сладкие губы и в который раз благодарит судьбу за подаренное счастье.