Одарённый

— Добрый день, Аямэ-сан. — добродушным голосом заговорил Евгений, стоя на пороге. — Вы готовы? — Д-да, конечно. — робко ответила нервничавшая девушка. — Прошу. — Маршаллов отодвинулся, давая ей проход, и сделал соответствующий жест правой рукой.       Предварительно оставив в квартире записку с объяснениями для Акихиро, она заперла дверь и вместе с художником спустилась к его машине, стоявшей около входа в подъезд. Евгений сел на водительское сиденье своей серебристой Honda'ы; Аямэ — спереди, рядом с ним. Через несколько минут после начала поездки мужчина заговорил: — Сильно нервничаешь? — Д-да, если честно… — понимая, что врать нет смысла, — её поведение сообщило бы собеседнику всю правду — ответила девушка. — Просто… Я впервые буду позировать и… — Что-то не так? — Не "не так", скорее, понять не могу… Вы же никогда не писали портретов? Почему вы решили начать и выбрали для этого меня? — Видишь ли, — спокойно начал отвечать Евгений — я давно хотел написать портрет, вероятно, с самого начала карьеры. Только вот проблема — красивых, по-настоящему красивых, девушек ничтожно мало. За все эти годы я не встретил подходящей. — договорив, он выдохнул и опустил окно со своей стороны. — Красивых? — Маршаллов, будто бы предчувствуя это уточнение, слабо улыбнулся, обнажая белые зубы. — Что? Конечно, нет. Не то слово… — мужчина задумался, либо сделал вид, что задумался, вскоре продолжив — Это, на самом деле, тяжело объяснить. Но я попробую, конечно. Понимаешь, Аямэ, но слово "красота" в наше время невероятно сильно обесценилось. Сегодня тебе достаточно немного следить за собой и нанести макияж, чтобы выглядеть объективно красивой. Хорошо это или плохо, не знаю — в обычной жизни, вероятно, это чудесно, но в искусстве… — в его словах слышалась неподдельная горечь — В искусстве это — катастрофа. Не знаю, задумывалась ты или нет, но, наверное, поймёшь меня. Искусство всегда требовало и будет требовать большего. Если ты берёшь кисть и решаешься изображать на полотне перед собой женщину, то она должна быть выше всех остальных на земле, иначе какой во всём этом смысл? — Вы, наверное, правы, но… — дрожащим голосом говорила Аямэ. Она была ошеломленной, как содержанием, так и слогом речи своего собеседника: он смог бы зачаровать любого слушателя — Неужели я подхожу под это описание? — Конечно. Ты, вероятно, не понимаешь этого, но ты прекрасна. — лицо девушки порозовело, руками она попыталась скрыть это; Маршаллов же, не отвлекаясь от дороги, сухим взглядом смотрел вперёд, будто бы ничего такого он и не говорил. — Значит… Я Вас привлекаю? — обрывисто спросила Аямэ, всеми силами стараясь не смотреть на собеседника, переводя взгляд с пола на окно и обратно. Художник вновь не повёл и бровью, готовясь к очередному практически гипнотизирующему монологу. — Привлекаешь ли ты меня? Прошу тебя, Аямэ, мысли шире. Привлекают подростков или любых других обычных людей… Я — человек, рождённый и живущий для искусства, отвергаю столь примитивные чувства. Привлекай ты меня, моих контактов у тебя ни за что не оказалось бы. — он замолчал, но тут же продолжил, заметив грустные глаза собеседницы — Знаешь, таких людей, как я, крайне сложно понять, и практически невозможно сделать это с первого раза. Так что я попробую ещё раз — я пригласил тебя позировать, стать натурщицей, моей музой, если так можно. Я придерживаюсь мнения, что по отношению к такому изумительному созданию, как муза, оскорбительно применять слово "привлекает" или "любовь". Ты можешь любить девочку лёгкого поведения, маму, сестру, девушку, жену, хоть собаку или котёнка. Но не музу. Муза — выше всего этого; она заставляет писать, даёт вдохновение. Конечно, муза и жена могут быть в одном теле, но в этом случае — муза является твоей женой, а не жена музой. Если уж речь о втором варианте, то я презираю таких художников, писателей, кого угодно. — он снова замолчал на несколько секунд, переводя дыхание; впереди был ещё один раунд — Так что, если подытоживать всё, мною произнесённое, то получится то, что ты для меня выше привлекательности, любви, сексуального влечения и всех прочих чувств. Ты — моя муза, давшая мне вдохновение. Когда уж мне придётся умирать, — учитывая мою страсть к искусству, мне осталось недолго — я был бы рад умереть от твоей руки. — он усмехнулся, но тут же вернул себе былую серьёзность — Я надеюсь что теперь ты понимаешь? — отчасти строгим голосом он договорил фразу и взглянул на девушку. — Да. Спасибо Вам; для меня это много значит. — голос Аямэ стал радостным; на лице появилась улыбка — Я просто говорю правду. Знаешь, у меня просьба — не принижай себя больше такими вопросами. Ты заслуживаешь большего. — Х-Хорошо… П-простите.

***

      Аямэ вновь оказалась в доме художника, правда, на этот раз, она не ограничилась одной столовой, а сразу отправилась в студию вместе с художником.       Вдруг, в одном из коридоров, Евгений выставляет руку, не давая девушке пройти. — Что-то случилось? — тревожно спросила она. — Здесь ванная. Зайди и смой косметику. Ты выше этого. — он посмотрел на Аямэ взглядом, отбившим у той всё желание спорить.       Закончив с этим, они прошли ещё вглубь коридора и зашли в студию. Сходу в нос девушке ударил странный запах, напоминающий благовония. — Простите, что это за запах? — спросила она, машинально прикрывая рот и нос рукой. — Лёгкий наркотик растительного происхождения. Подарок от одного китайского монаха. — спокойно отвечал Маршаллов, подготавливая мольберт с холостом и карандашом. Красок он не взял. — Не волнуйся: никаких негативных последствий при сожжении и вдыхании не происходит. Зато тебе поможет расслабиться, а мне — сконцентрироваться на портрете. — Если Вы уверены… — неуверенно отвечала девушка. — Уверен. И… — закончив с приготовлениями, он продолжил говорить — Не стоит обращаться ко мне на Вы, раз уж мы уже дошли до позирования. Я и в принципе-то не настолько стар. — Вы не стары, но… — сомневаясь, подбирала нужные слова Аямэ — Уважаемы? Если быть полностью честной, Вы в некотором свете являетесь моим кумиром? Как я могу не обращаться на Вы? — договорив, она скрестила руки на груди. — Кумиром? Я польщён, если это действительно так. Впрочем, неважно — пора начинать. — рукой он указал на серый диван, стоявший напротив него. — Прошу, присаживайся. — Вам не нужны краски и кисточки? — сев в позу, спросила она. Руки художника тут же быстро двигались, ведя карандашом по холсту. — Нужны, само собой, но не сегодня — в первый день я всегда делаю весь рисунок карандашом и придам цвет впоследствии. Заранее попрошу меня простить, но во время этого процесса я должен быть в одиночестве. — Я понимаю.       Евгений не соврал — наркотик действительно помогал девушке расслабиться; дрожь в голосе к этому моменту прошла почти полностью, а желание разговаривать переполняло Аямэ. — Простите, можно задать Вам несколько личных вопросов? — Конечно. Спрашивай обо всём, что тебя интересует. — ответил полным дружелюбием голосом Евгений. — Вы надолго в Японии? — К сожалению, нет. Я обожаю эту страну и культуру, но долго сидеть на одном месте я не могу себе позволить. Осталось сделать ещё пару дел, после чего я улечу куда-нибудь ещё. Не знаю, сколько времени это займёт, но не больше месяца — тогда запланирована ближайшая выставка в Милане. — договаривал он с небольшой грустью. — А в России Вы не бываете? — пытаясь скрыть разочарование, продолжала спрашивать девушка. — Почему же? Бываю и очень часто, просто сейчас такое время, что много дел в самых разных уголках мира. Позволь тогда и мне задать вопрос… Будет неожиданно, но пусть — что ты больше всего любишь и что ты больше всего ненавидишь в нашем мире?       Аямэ захлопала глазами — столь философских вопросов она не ожидала, что и заставило её задуматься. — Больше всего я ненавижу несправедливость. — подумав, произнесла девушка — Да, несправедливость. Её слишком много. — А любишь? — Людей. — снова замолчав на время, размышляя, ответила она. — Ведь… Ничего этого не было бы без людей? Ни городов, ни инфраструктуры, ни даже картин или любого другого искусства?... Это сложно объяснить, но я уверена в своём ответе — людей. — А разве не люди создали несправедливость? До человечества в мире всё подчинялось законам природы, оставаясь справедливым. — Но это же не отменяет всего хорошего, созданного людьми? — Конечно, не отменяет. Но, знаешь, есть только два способа изменить мир и избавиться от таких проблем, как несправедливость или дискриминация. Первый — избавиться от всего человечества. Мне он крайне не нравится и не потому что я являюсь одним из людей. Проблема в другом — вместе с человечеством исчезнет всё им сотворённое. Хотя, для меня не это является катастрофой — в конце концов эволюция выполнит свою роль и родит замену людям. Катастрофа вытекает уже из этого — ничего не поменяется. Будут это нынешние люди или будущая раса, появится несправедливость. Даже среди людей она появилась не пару сотен лет назад, а у самих истоков — заслуживали ли рабы, существовавшие всегда, такой жизни? Вопрос, конечно, риторический, ведь ответ очевиден. Это и личный опыт позволяют мне принять практически за аксиому тот факт, что несправедливость зарождается в любой цивилизации и очень рано. Отсюда я прихожу ко второму нашему варианту победить несправедливость — уничтожить её здесь и сейчас. Создать ту систему мира, при которой она будет невозможно, да и не нужна никому. Как думаешь, почему среднестатистический японец работает 12 часов вместо 8 за копейки? Или почему происходят войны? А как ты думаешь, почему из Африки вывозятся все ресурсы вместо того, чтобы идти в местное развитие? На самом деле, всё это — риторические вопросы, на которые не надо давать ответа. Я сделаю это сам и ты будешь удивлена, насколько простым он оказался. Выгода. Дело всего-напросто в выгоде — за всем из перечисленных мною действий стоит прибыль — и даже не обязательно денежная, хотя так и случается чаще всего — определённых людей. Понимаешь? — лицо художника изобразило паническую улыбку — Люди голодают, лишаются друзей и близких, умирают в муках просто ради чьей-то секундной выгоды. Значит, давай, заменим всех этих людей в верхушках государств, компаний, и всего прочего — и тогда несправедливость пропадёт. Верно? Нет, не верно. У нас есть тысячи, если не десятки, лет истории, доказывающие то, что дело не в людях — все эти проблемы так или иначе существовали всегда. Именно поэтому нужны решительные и настоящие меры. Мы должны создать новую систему мира, его новое устройство — только так есть возможность искоренить все те проблемы. — всё время монолога Евгения его рука не прекращала движений, постепенно подходя к завершению первого этапа картины — Конечно, те люди, что в ответе за несправедливость сейчас, должны получить наказание и, само собой, получат его, но… Суд на ними — не главное. Он лишь должен будет стать финальной точкой этой главы в истории человечества, после чего начнётся следующая — идеальная. — В-вы правы… — отвечала Аямэ дрожащим голосом. — Я согласна.       Очевидно, ей было трудно осознать всё произнесённое собеседником, но суть она действительно понимала и соглашалась с ней. После этого комната наполнилась тишиной, прервавшейся удовлетворённым голосом Маршаллова: — Закончил. — произнёс он, жестом подзывая к себе девушка, уставшую сидеть на одном месте. — Это прекрасно… — искренне восторгалась девушка, взглядывая на картину. Да, она не была и близка к завершению и написана лишь карандашом, но уже сейчас всё в ней говорило о высочайшем уровне мастерства её автора. — О нет. Сейчас это и не близко к прекрасному и абсолютно не передаёт той красоты, что была у натурщицы. — Вы слишком критичны. Это действительно очень хорошая работа. — продолжая смотреть на холст, говорила девушка. — Просто у меня высокие стандарты. — замолчав на несколько секунд, художник продолжил. — Я привезу картину, как только закончу. Тогда ты и увидишь настоящее искусство.       Через несколько минут Аямэ вновь заговорила с художником, продолжая задавать вопросы. — А вы одиноки? — осторожно спросила она. — Смотря, что ты сейчас имеешь ввиду: если дружбу или мои политические взгляды, то нет, я не одинок; если ты говоришь о психологическом — да, я одинок с самого рождения и останусь таковым до конца; если ты хочешь узнать, есть ли у меня девушка, то ответ также будет: "Да, я одинок". — Я говорила о последнем, но… Почему? — Со мной довольно-таки тяжело ужиться, учитывая все мои странности и наклонности. Искусство, конечно же, не помогает — как и любой другой настоящий творец, для меня оно всегда будет выше любого человека. Много ли людей ты знаешь, готовых смириться со вторым местом в чужой жизни? Да и ты сама, как мне кажется, не захотела бы отношений со мной или мне подобным.       "Это неправда!" — мысленно прокричала Аямэ, будучи даже немного оскорблённой последней фразой своего собеседника. В жизни же она, скривив губы от обиды, продолжила разговор, сменив тему. — То, что Вы говорили мне в машине — правда? — Что именно? — То, что Вы считаете меня своей музой и я Вас вдохновляю. — отвернувшись, сказала Аямэ. — Да, правда. — спокойно ответил Маршаллов. — Евгений… Я хочу продолжать вдохновлять Вас и после сегодняшнего дня. — она аккуратно взглянула на лицо собеседника — Я не могу покинуть Японию, но… Можете ли Вы написать ещё одну картину со мной для себя? — Да, сделать копию уже существующей не составит труда. — Нет, не так. Я хочу, чтобы она была особенной. — задумавшись на пару секунд, девушка продолжила — Можете ли Вы на минуту выйти из комнаты, если не трудно? Пожалуйста. — А? Хорошо.       Пребывая в непонимании, художник выполнил просьбу собеседницы и покинул комнату. Услышав через пару минут приглашение вернуться, он открыл дверь и вошёл. В комнате ничего не поменялось, за исключением одной вещи — Аямэ теперь лежала на боку, лицом к Евгению, на диване. Обнажённая, девушка просящими глазами смотрела на мужчину, уже взявшего новый холст. Широко улыбнувшись, он вновь начал водить карандашом по полотну, пока натурщица завороженная, но с некоторым стыдом, наблюдала за его движениями.

***

      Тамура быстро поднимался по лестнице, предчувствуя неладное. Давно ему не приходилось так бежать — скоро дыхание стало отрывистым, что, впрочем, не могло заставить мужчину остановиться. Поднявшись на нужный этаж, он оказался перед открытой на распашку дверью, ведущей в квартиру к Кадзуми. Достав из кобуры пистолет, Йошито медленно прошёл внутрь.       Обойдя всю квартиру и обыскав её, он не нашёл никаких следов жизни, за исключением нескольких капель крови на полу в гостиной. Принадлежит ли она Кадзуми или незваному гостю — неизвестно, но очевидно, что между ними была драка. Свежая, ещё не загустевшая кровь, как и широко открытая дверь, не успевшая привлечь внимания соседей, — доказательства того, что потасовка произошла недавно.       Скорее всего, они не успели далеко уйти, но даже так угадать направление их движения будет сложно. В самом подъезде нет ни камер, ни охранников, но, может, они есть где-то поблизости снаружи? Желая поскорее проверить это, Йошито, спускаясь по лестнице, сделал звонок. — Алло. — быстро проговорил Тамура, позвонив кому-то в участок — Отправь кого-нибудь снять отпечатки пальцев и анализ крови. — торопясь, мужчина назвал адрес и, не дожидаясь ответа, завершил разговор.       Он уже стоял на улице у входа в подъезд и спешно оглядывался в попытках найти камеры. На самом доме их не оказалось и снаружи, зато две такие нашлись у супермаркета напротив.       С трудом оказавшись в будке охраны магазина, он отмотал запись на десять минут назад. И вот результат — на камеру попал одетый в полицейскую форму мужчина европеоидной расы, закрывавший лицо рукой, как только оказывался в объективе одной из камер. Умело придумал — ничего не скажешь: подстроить всё так, будто ты работаешь в полиции и поймал преступника. Так никто и слова не скажет про следы крови на рубашке или сопротивление Кадзуми. Единственной проблемой могла стать популярность Акиямы, но кто будет вглядываться в лицо человека, которого уводит полиция?       Машина также была либо сделана под полицейскую, либо угнана. О втором Тамура и подумал — к счастью, номера попали на запись и это можно было легко проверить.