***
Чимин сидел на подоконнике, вытянув ноги вперёд. Забавно, что это миниатюрное окошко четко вписывало его фигуру, будто ваяли его специально для него одного. — Н-да… — тянет Пак, перебирая верёвочки на спортивных серых штанах. — Ия, ты в курсе, что нас прибьют теперь? — Дя… — младшая сидела на полу, растопырив ноги в разные стороны. Малышка не особо соображала, что натворила, но всё же считывала неоднозначную эмоцию Чимина и была увлечена реакцией омеги, так ,что то и дело приоткрывала рот. — Вот и да… — Пак спрыгивает с окошка и усаживается рядом с девочкой на пол точно также, как и она сама. — Ты вообще откуда их достала? — Чимин ещё раз перебирает разрисованные документы, которые Ия, в полном одиночестве, где-то на кухне или ванной, разукрашивала ,как раскраску. — Неужели Юнги оставляет их где не попадя? — … — молчание и было ответом младшей. Она, кажется, начала понимать, что натворила. — Извините… — добавляет тихо-тихо она. — Да всё в порядке, моя хорошая, — Чимин притягивает к себе малышку и усаживает её на колени. — Давай уж до конца их раскрасим тогда. Да? — Да! — девочка подбирает с пола оставшиеся карандаши и начинает вырисовывать какие-то причудливые узоры, которые могла расшифровать только она сама. — Воть! — Оу… — Чимин вертит листок в разные стороны, но не может определить сей шедевр, как какой-то реальный предмет. — Это… кто это? Ия хмурится и выхватывает листок из рук парня, внимательно всматриваясь в него, будто рисовала не она и вообще ей это подбросили. — Каляка, — гордо заявляет художник. — Ясно. Каляка. Каляка, между прочим, тоже шедевр. Наверное… — улыбается омега и тут же срывает улыбку с лица, переводя внимание на доносящиеся звуки вне комнаты. Из коридора раздаётся еле слышный шум и шуршание пакетов. Кажется, теперь Чимин и Ия находились в квартире не одни. — Я вернулся, — оповещает довольно громко альфа и быстро ретируется в комнату, где обитали негодники. — Стоп… — Юнги замирает, облокотившись плечом о дверной косяк. — Это… не говорите только, что это мои документы. — Они самые, — Чимин виновато пожимает плечами и Ия, будто хамелеон примеряющий на себя цвет окружения, пародирует старшего. — Но это не я, — Пак показывает указательным пальцем на девочку и хитро подмигивает альфе. — Да я уж понял… — Юнги трёт переносицу, а затем очень тяжело и медленно вздыхает. — Ладно… Лиен говорила, что документы для детей — это лакомый кусочек в мире искусства. Ничего удивительного. Чимин встаёт с пола и приподнимает Ию, которая так и держала в руках свой потрясающий рисунок крепко-накрепко. — Дерзи, — малышка подбегает к Юнги и вручает своё произведение искусства, за что получает поцелуй прямо в лоб. — Я куплю тебе точно такую же бумагу, но чистую. Хорошо? На такой рисовать нельзя. — Дя, — Ия, в подтверждении своих слов, ещё и икает, от чего Чимин и Юнги начинают заливисто смеяться. Это определенно разряжает обстановку. Только спустя пару минут старшие успокаиваются и начинают говорить. — Господи… — омега смахивает пару слезинок с ресниц. — Как на тебя вообще можно злиться, милашка? — Никак, — отвечает альфа. — Мне кажется, мы так ей ой как много будем позволять. — Ик, — снова оглушительный ик, но на этот раз без смеха после. — Так. Нужно дать тебе воды. Кажется кто-то переел печенюшек в сухомятку, — заключает Чимин и начинает суетиться в поисках питья. В такой рутине они жили уже около двух месяцев. Смены: в утренние часы Юнги следил за малышкой, после обеда Чимин, а вечером они вместе. Затем бытовые проблемы, касающиеся сожженного дотла дома, ремонта обстрелянной снайпером квартиры, покупки новых вещей и кучей прочей ерунды, которая свалилась, как снег на голову обоим. Однако, за всё это продолжительное время, ни Чимин, ни Юнги, не говорили о том, кто они друг другу и что теперь будет происходить в их жизни. Вся эта рутина, если не сказать «ответственность», не подвергалась обсуждению. Чимин знал, что должен помочь Юнги и Ие, а Мин, в свою очередь, знал, что должен сделать тоже самое в отношении омеги. 1-1. Но что же крылось за банальным уважением, ответственностью и страхом перед неизвестным? Что в сухом остатке получил и Чимин, и Юнги, ввязавшись в эту авантюру? — Уснула, — заключает Пак, выходя из своей прошлой комнаты. Теперь его, когда-то личный кабинет, стал спальней для малышки. Чимин не был против и наоборот радовался, что Ия спокойно восприняла его небольшую квартиру, как свой дом. Особенно после того, что ей пришлось пережить в таком юном возрасте. — Можно и выдохнуть теперь. Юнги, по их уже обычаю, разливает травяной чай по тарам и присаживается за небольшой стол круглой формы. Часы отстукивают половину 10 вечера. За окном была кромешная тьма и лишь слабый свет фонарей показывал, что на улице бродит метель. Зима в этом году пришла куда раньше. Возможно, так природа скорбела по Лиен, которая всем сердцем любила зиму за вот такое белое и пушистое очарование в округе. — На следующей неделе у меня будет суд, — как-то совсем внезапно, но осторожно, почти шёпотом, начинает Юнги. — Какой ещё суд? — Чимин присаживается за стол, прямо напротив альфы, и закидывает одну ногу на свой стул, согнув её в колене. — У нас же был суд уже. Что-то изменилось? — Я не говорил тебе, но… тот ублюдок… Чонг… он шантажировал меня. Шантажировал тем, что отберёт Ию, лишит меня прав и… — Юнги опирается локтями о стол и скрещивает пальцы в замок. — Сарумо… черт бы побрал этого ублюдка… — Сарумо? Кто это такой? Он как-то связан с Чонгом? — Свидетель… — Стоп, — Чимин уже забирается на стул двумя ногами и поджимает их к себе, ставя на колени подбородок. — Ты что-то не рассказал мне, верно? — Я думаю, мы оба многое не говорим друг другу, — Юнги поднимает холодный взгляд на Чимина и делает паузу. — В общем, суд будет на следующей недели. Меня будут лишать прав. Я должен был оповестить тебя. Хочу, чтобы ты знал это первым. — Но… — Я знаю, Чимин. Я знаю, что это неправильно и… — по альфе было прекрасно видно, что он на грани. После смерти Лиен, Юнги закрылся. Захлопнул дверцы своей души и наглухо забил её гвоздями. Он, безусловно, помогал по дому, приносил деньги (хоть и не говорил, откуда их берёт), и в целом, выполнял всё обязательства, которые мог. Но Чимин отчетливо видел, что его поведение в корне поменялось. Он перестал общаться, уходил раньше спать и подолгу проводил время за ноутбуком. Возможно, так он справлялся с болью утраты. Омега не винил его и был не против дать ему время. Однако, ему самому было бы неплохо как-то привести в порядок ту кашу, что теперь есть в его голове. В конце концов, они оба пострадали. И вопрос — кто сильнее? — Как я могу помочь? — Чимин обвивает свои колени и превращается в нечто хрупкое и уязвимое. Ему хотелось рыдать и прятаться за широкими плечами альфы, будто он — его непоколебимая стена или крепость, которая ограждает от внешнего мира и проблем. Привык ли омега к Ие? Да. Привык ли он к Юнги и его сложному характеру? Определённо. Жалел ли о чём-то Чимин? Нет. Почему-то, он верил, что вся эта сложная история дана ему неспроста. Может быть, его холодная льдина вместо сердца, теперь хоть немного оттает и он научиться любить? — Я не знаю, — опустошенно произносит Мин. — Я… что-нибудь придумаю. Сам. — Убить свидетеля? — вдруг произносит Пак. Слово так сильно резонирует, что хочется выбежать из комнаты от стыда. Юнги лишь молчаливо смотрит на собеседника. Его взгляд говорил куда больше, чем он сам. — Я знаю, что ты не хочешь этого, но… — продолжает Пак, но не договаривает. — Довольно смертей, — Мин сжимает замок из пальцев сильнее и омега подмечает что его руки все переплетены вздутыми венами — он был в полном напряжении. — Я найду другой способ. — Я не отдам её. Я не позволю её снова забрать, Юнги. Ия не должна участвовать в этом, — Чимин закрывает глаза. В нос бьёт знакомый запах трав и кунжутного масла. Такой отчетливый и яркий, будто где-то на кухне сейчас стоит Лиен в своём белом фартуке в мелкий цветочек — живая и здоровая старушка-бета, которая всегда помогала им советом. Но её не было. Комната была пуста и холодна. По крайней мере, атмосфера точно была леденящей. — Я просто хочу, чтобы ты побыл в этот день с Ией дома. Ладно? — В день суда? — Да. — Но… — Чимин, — Юнги говорил куда расслабленее, — я прошу тебя. От тебя там толку не будет. — Что произошло, Юнги? Почему Ия здесь? Кто такой этот Сарумо? Я хочу знать правду. — Хм, — ухмыляется Мин. — А почему ты не говорил мне правды? — Это что… упрёк? — Чимин будто рассыпается, подобно карточному домику на ветру. Этот укол больно ранит душу и он вспоминает то липкое чувство стыда, когда он понял, что Юнги всё узнал и спас его от неминуемой смерти. — Ты, между прочим, делал тоже самое! — Прости, — Юнги зажмуривается и берётся за голову двумя руками, прижимая смольно-черные волосы к вискам. — Прости, Чимин… — повторяет куда тише он. — Правда, — Мин резко открывает глаза и опускает руки на стол, вытягивая их слегка вперёд. — Сарумо стал свидетелем убийства родителей Ии. Убил их я… Её биологические родители были крупными наркодилерами и моя фирма давно точила на них зуб. Мы… ликвидировали все такие организации и они были частью одной из них. — Они и вправду были такими… — Плохими? — договаривает Мин. — Да. Девочку пытались накачать веществами, но я успел вовремя. Я не знаю, как мне удалось её спасти… Никто не предупреждал меня о том, что у этих ублюдков есть дети и, тем более, такие, которых они берут с собой в притоны. Я не был готов к такому исходу, но… я никогда бы не оставил её там. — Она была всё время там? — Думаю с рождения. Других адекватных родственников у неё нет. Мне повезло в одном — в её юном возрасте такие вещи быстро забываются. Психолог, у которого она наблюдается, говорит, что девочка не помнит ничего из прошлой жизни, кроме любимого кота Юми. Пусть в её светлой голове останется только это тёплое воспоминание… Я не… Я не могу представить, что ей пришлось пережить до того, как я её нашёл. Этот притон был одним из самый гнилостных и чернушных… помойка мира. — Я не осуждаю тебя, — Чимин спускает ноги на пол и касается голыми пятками холодной плитки. — Если ты думал, что я буду судить тебя — нет. Я думаю, что это благородный поступок. Более чем благородный. Ты спас ей жизнь. — Только теперь… теперь это всё бессмысленно, — Юнги наконец-то отпивает из чаши уже остывший чай и делает небольшую паузу, чтобы осознать сказанное вслух. — Спасибо. — Спасибо? — Да. За то, что всё ещё с нами и помогаешь. Я знаю, что… мы не говорили на эту тему долгое время и… — Я не тороплю тебя, — Чимин мягко улыбается. Его тёплая улыбка укутывает израненную душу Юнги в мягкое пушистое одеяло, словно он только что попал под проливной дождь, а теперь его высушили, помыли, вкусно накормили и отправили спать. Альфа ощущал, что даже в таком маленьком жесте Чимина было несоизмеримо много силы и поддержки. Омега был для него сейчас всем. Маяк, который освещает путь. Без него, он бы давно пропал в пучине событий. — Мне пора, — Юнги на автомате поднимает своё тело и удаляется в дальнюю комнату, которая теперь разделяла их холодными вечерами. — Спасибо за всё, Чимин… Спасибо. — Да… — Пак смотрит в след и обмякает. Он шумно сглатывает и только после этого заканчивает свою фразу, — не за что… Вот же чёрт…***
Надышаться воздухом было практически невозможно. Кислород будто проходил мимо тела и омега буквально таял на глазах. Он стекает по стене вниз и закрывает рот рукой. Почему-то, ему хотелось кричать. Кричать так, чтобы слышали все в радиусе километра. Слышали так, чтобы уши сворачивались в трубу, а сердце рвалось на куски, как у него сейчас. Катана, с красивой плетеной рукоятью, лежала в углу. Кровавый след на её наточенном лезвии был виден даже в сумерках. Алый цвет, при его детальном рассмотрении, пульсировал, выглядел так нарочито, вульгарно и неправильно, что хотелось стереть себе память. Чимин сильно сжимал губы. Слезы, кажется, лились вот так уже минут 15, не переставая. Тело ныло и тряслось. Он не понимал, как в таком состоянии смог сделать то, что сделал. Куда вообще делась его былая прыть и чувство вседозволенности? Что стало с прежним Чимином теперь? На запястье не было привычных часов, по которым он сообщал о смерти и получал дальнейшие указания. Кожу не обрамляло ничего, кроме рабочего черного костюма из прошлой жизни. Он до сих пор пах тем самым заброшенным заводом и строительной пылью. Кажется, омега не доставал его с того самого момента и просто пытался игнорировать факт его существования в своей машине. — Б-боже… — выдавливает из себя омега и убирает вуаль в один из нагрудных карманов. Она не была нужна ему и до этого, но в таком обличии, ему казалось, что он в безопасности. Мнимая безопасность, которая не имеет ничего общего с реальностью. — Я сделал это. Перерыв в два месяца сказался на нём куда хуже, чем он мог себе представить. Работать наёмником все эти 10 лет было просто и легко. Омега с катаной никогда не испытывал ни угрызений совести, ни чего-то хоть мало-мальски подобного этому чувству. Чимин с детства варился в котле из жестокости, боли и крови. Убийство было чем-то повседневным, рутинным и совершенно несложным. Ровно тому, что ты вынесешь мусор и вернёшься обратно в квартиру. Примерно тоже самое всегда чувствовал Пак, когда убивал и выходил на задания. Теперь, сидя здесь, на холодном бетонном полу, Чимин осознавал, что тогда он был монстром. Монстр, который настолько вжился в свою роль, что не смог выйти из неё долгих 10 лет. Какого это быть убийцей 10 лет подряд? Вряд-ли рядовой человек ответит на этот вопрос. — Мне хуёво, — Чимин немного успокаивается и унимает дрожь. Она уходит в тремор рук, но ноги и остальные части тела приходят в норму. — К-курить. Нужно срочно покурить. Едкий серый дым заглушает чувство вины. Это временный анестетик и его эффект продлится недолго. Чимин прекрасно понимал, что будет долго грызть себя мыслями по поводу того, а правильно ли он поступил? Кто он такой, чтобы решать кому сегодня умирать, а кому нет? — Чертовы кланы… наркоманы, дилеры… чертовы гнилые люди… люди, которые рушат судьбы других людей… Как же… как же мне паршиво. Тело Сарумо было похоже на фарш. Чимин рассекал его плоть так, будто в этом человеке скопился весь ужас его жизни, всё дерьмо, что он когда-либо встречал. — Ублюдок… — Чимин замирает и старается принять тот факт, что он убил его. Он убил свидетеля, который должен был упечь Юнги за решётку и лишить его прав на Ию. — Конченный ублюдок. Сарумо — ещё одна раковая опухоль на теле города. Маргинал, дилер, дебошир и просто продажная крыса, как и Чонг, который заварил всю эту кашу. Однако, Чимин задается вопросом — «А имеет ли он право судить этого человека?» Чем лучше сам омега? Тем, что он убивает плохих, но сам плохим человеком не становится? Что если, он сам является конченным ублюдком? Что если, кто-то точно так же придёт к нему в убежище и распотрошит все его органы? Имеет ли на это хоть кто-то право? — Я устал, — последние слова Пак произносит спокойно и даже без сожалений. — Я просто чертовски устал от этого. Чимин натягивает вуаль обратно на лицо и выдыхает морозный воздух. Окно кабинета Сарумо было открыто настежь, от чего в помещении гулял нехилый ледяной ветер, который срывал со стола какие-то бумаги и прочий мусор, в том числе, и шприцы. — Пора домой.***
После этой долгой, судной ночи, Чимин плохо спал. Если это вообще можно назвать сном. Он буквально сжирал самого себя, утопая в мыслях. Его жизнь будто сорвалась в глубокую пропасть и летит он туда уже довольно долго. Омега сидел на краю кровати. Время было слишком ранее для того, чтобы начинать готовить завтрак и будить Ию вместе с Юнги. Все в доме спали, кроме него. 4.30 утра. Он в полной растерянности. — Что же мне делать?.. — Чимин отпинывает от кровати небольшой мячик, коим частенько играла Ия. Он закатывается под стол и ударяется о большой удлинитель. — Я не могу оставаться с ними. Только не такой я. Нет. Смерть Сарумо, а точнее, его убийство, расставило все точки над i. Жизнь, которую так нахваливал Пак ранее, была ложью, грязью, пустотой, чёрной дырой и ещё множество эпитетов сверху. Клеймо убийцы никогда не сможет исчезнуть с его сомнительной личности. Чимин — наёмник, пусть и бывший, но наёмник. Даже во благо семьи, он убивает людей, без суда и следствия. Что может дать такой человек ни в чём не повинной девочке и альфе, который всем сердцем любит её. Чимин ворвался в жизнь Юнги и снёс её привычный уклад, оставив после себя только смерть и руины. Причём и то, и другое, было в буквальном смысле: сожженный дотла дом; Лиен, которая теперь лежит в сырой земле; и сам Юнги, чей разум где-то на грани срыва в бездну, где лишь пустота и мрак. — Да… — выдыхает Пак. — Так… не может больше продолжаться. Уходить любя — больнее всего. Чимин знал, что, таким образом, делает только лучше. Так правильно и нужно и в долгосрочной перспективе — он сделает счастливее, как минимум, двух человек. Это не покроет его прошлые грехи, но хотя бы спасёт чужие души. Ну а что же он сам? Омега всегда осознавал себя как личность свободную, неподвластную никаким социальным скрепам и банальным институтам, к которым стремятся другие. Он — ветер в поле, только ветер, который иногда пронзает кого-то насквозь, умерщвляя, словно его нутро источает самый сильный яд на свете. Чимин будет жить где-то. Может быть с кем-то. Может быть счастливо, но далеко не факт. Чимин будет подсматривать за жизнью близких и радоваться, что они в безопасности. Он будет невидимой рукой, которая, в случае опасности, придёт на помощь, взмахнёт волшебной палочкой и решит все проблемы. Чимин будет в изоляции, чтобы не причинить больше вреда. Никому. Омега встаёт с кровати и медленным и осторожным шагом ступает на кухню, чтобы, как ни в чём не бывало, приготовить завтрак, улыбнуться малышке Ие и Юнги, а затем посмотреть на них в последний раз. Слёзы бегут сами по себе. Они не чувствуются кожей и лишь то, как они превращаются в небольшую лужицу на полу, даёт понять, что истерика вот-вот настигнет Пака с головой. — Держи себя в руках, придурок, — говорит сам с собой блондин. Овсянка. Кастрюля. Молоко. Замороженные ягоды. Турка. Молотый кофе, с терпким запахом, который бьёт в нос, как острая приправа с перцем. Плита. Огонь. Всё, как и обычно. В голове пустота. Движения на автомате. Сердце почти не стучит, а слёзы, как ни странно, продолжают литься, будто глаза Чимина — это два расплескавшихся озера. — Ты уже встал? — доносится неожиданно за спиной. Это был заспанный Юнги, который явно нервничал перед грядущим судом и встал раньше обычного. Сильно раньше, если быть точным. — Тоже не спится? — Ага… — Чимин не поворачивался к нему лицом и вообще не желал смотреть на него. Это было слишком больно и невыносимо сейчас. — Скоро будет готова каша. — Спасибо, — альфа садится за привычный круглый стол и снова смолкает, рассматривая угол кухонного гарнитура, будто там есть хоть что-то привлекательное для него. Тишина сковывает горло и нарушать её совсем не хочется. Чимин будто впитывал это молчание в себя и наполнялся им. Ему не нужны больше слова. Просто потому что их нет. Да и имеют ли они в такой день хоть какой-то смысл теперь? — Я чертовски хреновый муж, да? — раздаётся за спиной у омеги. Слова врезаются в него так предательски и больно, будто это всё специально. Почему Мин не начинал эти разговоры раньше? Почему именно в этот чертов день? — Нет, — Чимин старался отвечать холодно и незаинтересованно. — Разве? Разве ты хотел такого? Чимин отрывается от плиты. Она уже давно была выключена, а каша сварена, как и кофе. Он просто не хотел показывать красного от слез лица. — Ты плакал? — Юнги напрягается. Вид у него уже не такой сонный, впрочем, как и голос. — Почему? — Не плакал, — омега продолжал казаться, а не быть. Казаться холодным, но быть в душе разгоряченным, как чертов палящий костёр. — Я же вижу, — альфа встаёт со стула и подходит к Паку вплотную. От такого действия и у Чимина пересыхает в горле. Пустыня начинается где-то у неба и спускается ниже, прямо в желудок. Слёзы тоже моментально высыхают. То, что пылало внутри Чимина сейчас, согревало его во всех смыслах этого слова. — Просто не выспался. Между ними расстояние. Оно небольшое, буквально один шаг или вытянутая вперёд рука. Чимин, даже на такой дистанции, ощущал боль Юнги. Его настроение, его печаль и скорбь, просачивались через преграды и впитывались в кожу Пака. Он понимал его. Ему было не легче. Взгляд альфы скользит. Он хаотичный, старается ухватиться за что-то, но не может. Чимин, наверняка, делал тоже самое сейчас. Он жадно рассматривал прекрасные, завораживающие черты лица Юнги и не мог поверить, что это всё в последний раз. Уже сегодня вечером он не увидит знакомое выражение лица за ужином, не пожелает ему спокойной ночи, смущаясь от своих излишних чувств, и не посмеется после над собой же, когда закроет дверь в комнату, потому что он чертовски сильно втюрился в того, кто достоин лучшего. Это было прощанием. И знал о нём только один из них. — Ты так долго молчишь, — вдруг нарушает тишину сам Пак. Он не знал, как долго они стояли друг напротив друга в тотальной словесной пустоте. — Я хочу, чтобы ты знал, что всё наладится. Я вижу, как тебе тяжело. Прости, что сейчас не могу дать… не могу… Не могу поговорить, наверное… — Юнги подбирал слова осторожно, перебирая каждое у себя во рту по несколько секунд. Он боялся обидеть Чимина. А быть может, ему попросту нечего было ему сказать. — Я подыскал другой дом. Хотел тебе сказать после суда, но… получилось, как получилось. — Я рад за тебя. — Меня? Почему только меня? Чимин молчит. Ему не хочется говорить лишнее и вываливать правду, какая она есть. Он знает, что Юнги будет счастлив без него. Он будет прекрасным отцом. Возможно, однажды, он встретит ту самую омегу, без грязного прошлого, которая родит ему ещё пару-тройку детей и будет готовить не хуже Лиен. Чимин верит, что без него его жизнь будет куда лучше и чище. Касание. Электрический импульс, удар молнии или быть может пощечина. Чимин не знал, как описать, что сейчас чувствует. Это осторожное касание альфы по оголенному плечу Пака, будоражит и подрывает внутри весь и, без того неустойчивый и хрупкий, мир. Омега чувствует кожей его холодные пальцы, которые так сильно резонируют по температуре с его телом. Его руки безмерно красивы, приятны и Чимину так хочется, чтобы Мин был смелее, хотя бы на прощание, прямо сейчас. Однако, это — всего лишь утешительный приз, издёвка над собственными чувствами, не более. — Я говорил, что не умею говорить на важные темы, — Юнги игнорирует отсутствие ответа на свой вопрос. — Просто… я… — Не нужно, — прерывает его блондин. — Мне не нужны слова. Юнги вжимает пальцы в кожу сильнее. Он не давит, нет. Это происходит скорее от переизбытка эмоций и гормонов. Чимин верил, что нравился Юнги хотя бы, как сексуальный объект. Про чувства тут речи не шло. — Нужно будить Ию, — Чимин резко вырывается и уходит в сторону бывшего кабинета. Конечно же, было совсем не время для того, чтобы поднимать малышку. Конечно же, он просто убегает от важного разговора, которого он так боялся. Он — трус. Он не может справиться с эмоциями. Он, в очередной раз, понимает, что не может бороться с самим собой. Он влюбился. Но влюбился не в того.***
— Спасибо, Гуки. Свист от ветра был сильным, поэтому приходилось говорить куда громче, чем обычно. Из окна в салон прилетали снежинки. Они тут же таяли на подогретом сидении и оставляли лишь мокрый след. Чимин не спешил закрывать окно и, почему-то, ему хотелось заболеть и слечь с ангиной. Наверное, так он пытался убежать от чувств. Боль не равно мыслям. Физическая боль притупляет другую, моральную. — Да. Просто скажи ему, что я тебя попросил и всё. Потом уходи. Да-да… Можешь забирать его себе, если тебе так надо… Просто… всё. Напиши мне, как там Ия и чем она занималась. Пока, Гук, — омега не дожидается ответа от друга и сбрасывает. Чон, как обычно, шутил про то, что он охмурит Юнги и что Чимин упускает такую огромную и манящую рыбку в море. Говорил о новых знакомствах и беззаботной жизни, которой так сильно завидовал сам Пак. Этот пустой трёп раскачивает лодку эмоций ещё больше, чем пару часов назад. Было больно. Невыносимо. — Куда… куда мне ехать? Омега гнал. Привычная большая скорость снова ощущалась, как что-то обыденное и такое нужное, словно чем быстрее полёт — тем легче. Однако, это не так. Он ехал на пепелище. Чимину хотелось попрощаться с домом, с палисадником и, наверняка, с Лиен, хоть она и была похоронена не здесь. Тот самый знак на развилке. Сердце ёкает. Чимин долго всматривается в него, пока не проезжает на огромной скорости. В голове тут же воспоминания из прошлого: как шёл проливной дождь, а в душе тогда ещё была надежда на то, что всё будет как в сказке. — Никаких сказок не бывает, — говорит вслух Чимин. Разочарование слышится в каждом его слове.— Только глупые омеги верят, что их ждёт принц на белом коне… Остатки дома ставили жирную точку в его решении. Наверное, Чимин ехал сюда только для того, чтобы убедиться в своём нелегком выборе. Эта обугленная картина, с чернотой повсюду, отрезвляла ум и не давала эмоциям Пака взять над ним вверх. — Господи… — Чимин зажимает кулак и прикладывает его к губам. — Господи… — повторяет он куда громче и с такой горечью, что хочется выть. — За что им это всё?.. Снег скрывал часть гари, но, при этом, подчеркивал этот контраст, между пушистым светлым полотном и выжженной прошлой жизнью, которая, кажется, ещё где-то тлела под досками. — Я делаю всё правильно. Так нужно. Так… нужно, — омега убеждал себя всё больше и больше. Чимин осторожно ступает по доскам и высоким сугробам, то и дело утопая в них по колено. Он хотел добраться до крыльца, где когда-то сам сидел и смотрел в даль, размышляя над такими пустыми и неважными вещами. — Ступеньки… От крыльца осталось немногое. Пару вертикальных балок, на которых держался козырёк и те самые ступеньки, сделанные из камня. Их спасло только то, из чего они сделаны — материал был прочным и жароустойчивым. Омега садится на холодный и обугленный каменный постамент, который когда-то был частью чего-то бОльшего. Снег медленно и ненавязчиво кружился в воздухе. Здесь, как ни странно, до сих пор было невероятно уютно. Чимин на автомате закрывает глаза, а воображение подкидывает картины из прошлого: Лиен, суетящаяся на кухне, Юнги и его лучезарная улыбка, когда он искреннее смеется над чем-то, Ия, бегающая из комнаты в комнату со своими многочисленными игрушками. В воображении было хорошо и правильно. Уходить не хотелось. — Я столько… я сделал так много чертовски поганых вещей… Так много жизней прервалось из-за меня, из-за моего тщеславия, гордыни… из-за моих тупых представлений о мире и том, что правильно… Заслуживаю ли я вообще оставаться в живых теперь? Лиен, мне так не хватает твоего совета… твоей мудрости… Лиен… — Чимин закрывает лицо ладонями и даёт эмоциям выйти наружу. Руки быстро замерзали, а слёзы и разжигающее чувство вины внутри, не грели. Абсолютно. Было чертовски холодно как снаружи, так и внутри. Звонок. Трель, как и всегда, надоедливая, но от неё ёкает в сердце. — Гук? — Чимин наскоро вытирает слёзы и видит входящий. — Алло. Что-то случилось? — А что мне говорить Юнги на твоё оставленное письмо? Что ты говоришь, Юнги? Что ты сказал, Юнги? А… это он там сам собой похоже говорит. — Он уже дома?! — Пак не ожидал, что тот вернётся так скоро. — Ну да. Письмо какое-то читает. Твоё видимо. Ты чего, с ним письмами общаешься? Дурак что-ли? — Блять, — ругается омега. — Просто возвращайся домой, Гук. Ничего не говори ему про меня. Всё. — А что там за письмо? А… Прощальное… — Гук буквально озвучивал всё, что сейчас там происходило. Видимо, Юнги находился в коридоре, где и лежала прощальная записка — Чимин не хотел уходить не объяснившись хотя бы на бумаге. — ПРОЩАЛЬНОЕ?! — вскрикивает Чон и это звучит так оглушительно, что Чимину приходится убрать трубку от уха. — Какое ещё нахер прощальное? Ты там сдурел что-ли? — Не ори, во-первых. Во-вторых, не твоё это дело. — Так, стоп. Я — твой лучший и единственный, между прочим, друг, не могу узнать куда ты там прощаться собрался? Я конечно понимаю, Чимин, что ты — звезда крупных масштабов, но блять! Какого хуя?! — Ия спит? — омега переживал, что эта душещипательная сцена заденет и её. — Да. Но это не меняет ничего! Говори давай! — Прости, Гук. Я многое тебе не говорил и не буду… Просто… просто постарайся присматривать за ними. Я буду высылать деньги и помогать, как могу. Хорошо? — Чимин! Ты — проститут? Скажи — я всё пойму. Такое бывает. Временя такие... Ты слышишь меня?! — Да не кричи ты, — Пак снова увиливает от громких звуков, путём отрывания от уха смартфона. — С кем говорю? С Чимином, ага, — слышится в трубке, но уже адресованное Юнги, а не Паку. — Да, держи. Он там как раз говорить мне ничего не хочет. — Нет! — омега отбрасывает телефон куда-то в ближайший сугроб и просто пялится на него некоторое непродолжительное время. — Нет-нет... Всё должно было пройти по-другому… Чимин срывается с места и бежит к машине. Холод и озноб тут же уходят на второй план. Он больше не хотел оставаться здесь и минуты. — Нужно уезжать, — бубнит себе под нос парень. — Как можно дальше… и… — Чимин оглядывается на остатки крыльца, где только что сидел, — и телефон этот больше мне не нужен. Всё останется в прошлом… Никакого прошлого. Никогда.