Оборотная сторона

      Только лишь спокойное равновесие, достигнутое благодаря странному зыбкому сну о барабанах и горящих кострах позволили мне сдержаться себя в руках и сбежать в Шамхум в первый же момент, как я его увидел. Он милостиво позволил привести себя в порядок после сна, и получил короткую передышку, отсрочку перед неизбежным объяснением. В том, что он потребует объяснений, я не сомневался не секунды, возможно даже применит запрещенный прием – начнет нудить сверх меры. Холодная вода бассейнов вкупе с незримым присутствием в моем собственном доме Шурфа бодрили не хуже чашки крепчайшего кофе. Впрочем, ощущение грядущих неприятных объяснений – тоже. Поглядев на себя в зеркало, я пару раз провел расческой по волосам и оставил эту затею как бесполезную - в любом случае мой внешний вид не дотягивал до совершенства, каким меня хочет видеть Шурф. В любом случае, я только лишь оттягивал неизбежный момент объяснений с ним.       Я не хотел этого разговора, я даже не особо хотел его видеть сейчас. Я понимал, что мое поведение и настроение сейчас сильно отличалось от того, что обычно со мной происходит, но происходило это по причинам, в которых я не мог сознаться даже себе, не то, чтобы объяснять другим. Эта причина казалась мне... слишком личной и постыдной, смущающей своим существованием даже меня самого. Да надо мной смеяться будут, Джуффин-то точно – Вершитель не смог справиться с собственными чувствами. Они даже могут осудить за это, и я вовсе этого бы не выдержал, обратился бы в облако раскаленного от стыда и смущения пара и развеялся по ветру быстрее дыма от сигареты, может даже и не фигурально выражаясь. Поэтому и не собирался рассказывать правду никому, в том числе самом Шурфу, боясь более всего его выбивающего меня из колеи равнодушия или даже категоричного отказа от подобного рода отношений.       Но прежде чем кому-либо рассказывать, мне надо бы самому разобраться со всем, что со мной происходит, почитать внимательнее те книги про кейифайев и про, что может случиться с человеком, у которого не осталось сердца. Я не помнил сейчас, но там было явно что-то нехорошее. Но мне совсем не хотелось этого «нехорошего», мне просто нужна была счастливая жизнь в этом прекрасном месте, мне не нужны такие проблемы. Мне хотелось быть с ним рядом, попросту смотреть на него, то, как он говорит или что он говорит, какой вдохновленный вид могут придавать ему некоторые идеи или мысли, смотреть, как он колдует или держит книгу. Его руки были не меньшим произведением искусства, чем его лицо, тонкие пальцы и узкая, худощавая рука, наполненная, тем не менее, сверхчеловеческой силой, и длинные, крепкие белые ногти, разрисованные тонкими черными символами. Они напоминали мне о том, что он мог использовать Перчатки Смерти, и становиться идеальной в своем исполнении Истинной. Этот факт никогда меня не оставлял равнодушным, он не пугал, а заставлял меня испытывать восхитительную волну мурашек по загривку. Интересно, будут ли эти мурашки, когда он возьмет меня за руку или хотя бы просто коснется этими пальцами моей кожи? Наверно, даже без Перчаток Смерти я умру на месте от этого. Побери его все грешные Мятежные Магистры, это до сих пор было больно. Но боль сейчас ощущалась как притупленная, как после новокаинового наркоза боль удаленного зуба, спасибо больше и все блага мира впридачу леди Софоре за это. Но в конце концов, сбежать как последний трус, на бегу впадая в истерику, я не мог, по крайней мере, не имел права, Шурф заслуживал объяснений моему поведению, даже если их у меня не было.       Повздыхав над собственной трусостью и собственной судьбой, я небрежно накинул скабу на плечи и поднялся в собственную гостиную. Шурф сидел в широком кресле возле стола, богато заставленный тарелками и мисками, а так же два больших кувшина, и курил длинную трубку, выпуская широкие полосы дыма, стелящиеся до потолка. Еды было на двоих более, чем достаточно. Я замер, едва зайдя в гостиную, не зная, как трактовать сие.       -Проходи, не стой на пороге, – он концом трубки указал на диван. – Ты садись и ешь. У тебя был тяжелый разговор, а перед этим ты едва к еде притронулся.       -Ты был рядом со мной, когда я спал, – сказал я, глядя на его затылок. Зрелище было замечательным в своей невероятности, но лучше было бы видеть его лицо. – Зачем?       -Если я скажу, что волновался за тебя, ты мне поверишь?       Не зная, что ответить на этот вопрос, я попросту я обогнул стол с дальней от него стороны и уселся за него, приступая к поглощению принесенной мне жратвы. Думать головой до первой чашки кофе и на голодный желудок было сложно. Несмотря на близкое его присутствие, не дающее мне спокойно и главное, объективно думать, я действительно был голоден, и принялся пожирать еду. Хватал руками пирожки и жаренное мясо, плеснул себе в кружку камру и выдул сразу половину. Отломил кусок хлеба и зажевал его. Давно я уже не голодал, однако в памяти еще живы были времена, когда не было у меня денег для того, чтобы пожрать элементарно. Шурф выглядел совершенно безучастным, и только его ладонь, держащая трубку, выдавала его с головой. Он курил, но очень редко, считанные разы я видел раньше, когда он держал ее в руках. Удобно расположившись в кресле, он, казался, полностью погрузился в процесс вдумчивого курения, но его глаза цепко и внимательно следили за каждым моим движением. Такое пристальное внимание никак не мешало мне жрать все, что вижу, и в какой-то степени наслаждаться его вниманию, уделенным и посвященным исключительно мне.       -Торопиться нет никакой надобности, – проговорил он, взирая на       Я ему не ответил, но темп сбавил и налил себе еще камры. Он смотрел на меня не переставая и очень внимательно, и я тоже поглядывал на него, но урывками, несмело и тайком. От его только одного вида и близкого присутствия мне было одновременно так хорошо и спокойно, и в то же время эти мои чувства были отравлены той самой болью, что могла дробить камень. И так же я смотрел на него, на его вытянутое, сухое лицо, исподтишка любуясь им. Как природа и весь этот Мир создать такое совершенство, мне недоступное, и обречь меня дышать с ним одним воздухом, и не иметь возможности с ним объясниться. Конечно, я попробовать могу, и могу даже надеяться, что он меня внимательно выслушает, но я не знал, что я могу ему сказать. «Мне так жаль, но я отдал тебе свое сердце, даже не подумав, чем это может обернуться» или «Видеть тебя так близко причиняет мне невыразимую боль и в то же время несравненное счастье», или, обвинительное «Ты наступил мне на сердце так сильно, что я отдал его тебе» Полная чушь и бред, достойный исключительно Приюта Безумных.       Подобные мысли никак не отбивали у меня способность сжирать все принесенное, однако здорово сказывалось на координации движений. Я неосторожно капнул соусом на лоохи, и Шурф, конечно же, заметил это, и уже нагнулся ко мне, протянул руку, но на полпути остановился и руку свою убрал. Оглянувшись на собственную одежду, я соус убрал куском хлеба, и, чтобы добро не пропадало зря, отправил в рот. Наевшись до отвала, я откинулся на спинку дивана и достал из-под полы скабы и одновременно из Щели Между Мирами пачку сигарет. Шурф же, наоборот, трубку аккуратно загасил и отложил в сторону, чтобы не мешала ему вести серьезный разговор.       -Я заметил, что в последнее время твое поведение несколько изменилось, – заявил он. – И мне хотелось бы знать, с чем это связанно. Я убежден практически полностью, что ты не находишься ни под злокозненными чарами, ни под чужим влиянием, поэтому решил, что проще тебя будет спросить.       -С чего ты так уверен в этом?       -Прежде всего, чары такого рода может наложить только превосходящий по силе       чародей, а тех, кто превосходит тебя, считанные единицы. Темная Сторона тебе благоволит, и твоего одного слова достаточно, чтобы все наносное слетело там с тебя как листья с деревьев в поступлении зимы. Ко всему прочему, можно многое сказать о человеке, только лишь посмотрев, как он спит и как ест.       -За этим ты наблюдал за мной сейчас?       Шурф только кивнул, с самым серьезным видом.       -Никакого постороннего влияния я не заметил, – подвел итог он. – Однако определенным образом, ты в один момент стал вести себя совсем по иному, чем раньше. То, что ты совершенно спокойным остаешься, узнав об этом, говорит мне о том, что ты совершенно точно знаешь, что с тобой происходит.       Я хмыкнул, с сомнением в голосе.       -Ты поражаешь меня своей наблюдательностью, – заявил я. – К тому же, будучи свободным от моего постоянного и не всегда уместного вмешательства в твою жизнь, ты наверняка работаешь более, – я запнулся, подыскивая точно слово, – эффективно. Не лучше стало, а? Когда я перестал тебе мешать?       -Обдумывая причины твоего поведения, я так же тщательно оценил собственную реакцию на такие изменения, и пришел к однозначному выводу, что подобные изменения мне не нравятся.       -То есть, подожди, – я взмахнул зажженной сигаретой, от избытка эмоций. – Ты сейчас хочешь мне сказать, что постоянные и непредсказуемые мои появления в Иафахе, то, что я постоянно отвлекаю тебя Безмолвной Речью, что постоянно тебя втягиваю в неприятности – это все тебе нравится?       -Я говорил тебе уже неоднократно, – Шурф посмотрел на меня взглядом, преисполненным вечного терпения, – что ты постоянно, с момента появления в моей жизни, придаешь моей жизни приятное разнообразие.       -Допустим, – кивнул я, – допустим, что я для тебя как местный дурачок, развлекающий тебя постоянно собственной персоной, – он попытался мне возразить, но я закончил. – Но как же смертельная опасность, которой я тебя подвергаю регулярно?       -Жизнь вообще опасная штука, и умереть есть возможность не только от привносимой тобой опасности, – с неожиданной философской глубиной заметил он. – Но, попадая в такие опасности вместе с тобой, у меня есть возможность спасти твою жизнь.       -Ты еще скажи «во благо королевства и всего Мира», – не сдержался я.       -В том числе, – кивнул он.       Я глубоко вздохнул, готовясь то ли спорить с ним, то ли попросту браниться, но выдохнул, так ничего не сказав, и сделал затяжку от сигареты. Вот значит, как он все видит. Проявить себя и спасти Вершителя, чтобы спасти весь Мир от очередной фатальной для него катастрофы. Я помнил каждый раз, когда он спасал меня, видел его лицо когда он вытаскивал меня из Хурона, его преисполненный чистой благодарности взгляд на канатной дороге, когда один из его заклятых врагов сгинул навсегда. Я выдохнул дым вбок, отвернув от него лицо.       -В любом случае, то что было раньше между нами, уже прошло, и этого уже не вернуть.       -Почему ты так решил? Ты так желаешь или кто-то внушил тебе это?       -Ну ты же сам это чувствуешь, ты же достаточно сильный для этого колдун. Ты знаешь, что все изменилось, так зачем спрашивать, как вернуть невозвратимое?       -Откуда ты это знаешь?       -Иногда я чувствую себя, как щепка, попавшая в пучину водоворота, – заговорил я быстро, затянувшись еще раз, – или как целый дом, подхваченный сильнейшим торнадо. Сопротивляться не могу неизбежности закручивающегося вихря судьбы, да и не хочу, потому что если я не начну действовать, последствия окажутся еще хуже и фатальнее для всего Мира. Я видел, что происходит, когда такое не случается, и мне не понравилось. Это не принуждение и не чужие чары, это попросту настигшее меня осознание неизбежности. Ты можешь себе это представить? – я повернул к нему лицо и уставился твердым, давящим взглядом, которого отродясь у меня не было. – Ты можешь вообразить себе то обстоятельства сложившихся судеб, когда сила, владеющая тобой, превосходит тебя и ты не можешь ей не подчиниться, и когда ты совершаешь поступки, на твой взгляд и по мнению других совершенно дикие и глупые по своему, но единственно правильные на пути поставленной цели. А цель ты не видишь, и не знаешь, к чему придешь, и тебе остается только бессильно браниться и взывать ко всем известным богам, чтобы до цели тебя донесло живым и никто из тех, кто дорог сердцу, не пострадал и не умер только из-за того, что слишком близко к тебе оказался? Просто потому, что не повезло оказаться рядом? И все это для того, чтобы все прочие люди, весь Мир и еще несколько таких же продолжили попросту существовать?       -Я могу тебя понять, – он твердо поймал мой взгляд. – Я был рядом с тобой.       -А я так и живу, – отрезал я. – Вот что значит быть Вершителем. Что я могу совершить нечто непоправимое и нечто опасное для меня самого, совершенно не понимая зачем, только потому, что пришло время этому совершится.       -Что ты сделал? – на миг его взгляд сделался скальпельно-острым.       -Прежде всего, мне надо бы самому разобраться, что такого я совершил и что мне делать с этим. И, в любом случае, это касается только меня одного, – отрезал я.       -Как тебе помочь? Как я могу тебе помочь или облегчить тебе жизнь?       -Если и можешь, то я не знаю как, – соврал я, веря в свою ложь как в непререкаемую правду. – Когда я разберусь, я дам тебе знать.       -Что мне надо сделать, чтобы вернуть? – он был неумолим и неостановим. И, и во имя всех богов, мертвых, нерожденных и всевластвующих, мне это в нем нравилось. - Или, если это невозможно, что нужно сделать, чтобы наладить между нами новые отношения?       -Я не знаю.       -Но ты же Вершитель!       -Да, но не пророк всеведующий! - воскликнул я и затянулся еще раз. Сигарета прогорела до фильтра, обожгла пальцы и я взял еще одну.        -Могу ли я у тебя спросить еще?       -Конечно спрашивай.       -Доверяешь ли ты мне так же, как и прежде? – быстро, будто горячие угли держа, спросил он.       -Полностью и безусловно, – честно ответил я.       -Нужен ли я тебе вообще, как друг и как тот человек, который будет рядом с тобой? Вместо ответа я некультурно заржал, давясь сигаретным дымом, и, кажется, самой сигаретой, по крайней мере, я точно почувствовал сухие их листья во рту. Я отдал этому человеку, с его непроницаемым лицом и полным отсутствием эмоций, часть себя, самую мою важную часть, отдал бы всего себя, если нужно было, а он еще спрашивает об этом! На тот момент это показалось мне самой неудачной и самой смешной под этим грешным небом и для меня лично. Даже если бы я постарался, даже если от такой хорошей шутки зависела бы моя жизнь, я бы не додумался до такого. В какой-то момент мне стало как-то разом хорошо, тепло так я нырнул с головой под прогретое одеяло. Но долго мне наслаждаться теплом не дали.       Одним четким движением меня наклонили назад, на мягкую спинку дивана, одновременно надавливая на грудь, на ключицы, и на лоб узкой прохладной ладонью. Эта ладонь принесла мне непривычное и приятное успокоение – шутка не перестала казаться мне смешной, но ржать над ней как одержимый мне уже не хотелось.       -Ты загорелся, – сухо констатировал Шурф. Он каким-то непостижимым образом оказался рядом со мной, и касался своими невероятными руками моего тела, и от одного осознания этого факта я вполне мог снова натуральным образом возгореться. – Не представляю, что такого смешного я мог тебе сказать, но ты засмеялся и тут же загорелся.       -И ты сунул руки в огонь, чтобы меня привести в чувство? – уточнил я, стряхивая последние бесцветные язычки пламени с ладоней. – Не боялся обжечься?       Шурф отнял руки от меня и едва заметно пожал плечами – то ли не думал об этом, то ли действительно не боялся огня – но я и мое пламя не обожгли его, чему я несколько обрадовался. Он убрал руки, но не отстранился, и лица наши находились настолько близко, как, казалось, никогда не были ранее. Я даже почти ощущал его дыхание на моей коже. Он смотрел на меня, пристально, тяжело, и очень, очень внимательно, прежде я никогда не удостаивался такого пристального внимания к собственной персоне. Это было что-то новое, опыт совершенно волнующего образа...       «Сэр Макс» раздался в голове голос Джуффина. «Раз ты настолько заскучал, дуй сейчас же в Управление, у меня есть для тебя дело»       -Драть тебя и мать твою через лисий хвост, Джуффин! – воскликнул я, вскакивая с дивана и в два шага разрывая пространство между нами. Оправив лоохи, я стряхнул со скабы крошки и закинул один конец через плечо. – Меня зачем-то хочет видеть Джуффин, – пояснил я.       -Я так и понял, – проговорил Шурф. – И все же, Макс, – имя он произнес каким-то особенным образом, что я развернулся к нему лицом, - я хотел бы получить ответ на свой вопрос.       Я едва не забыл, что он у меня вообще спрашивал. Одно только его присутствие, да так близко от меня, разгоняло мои и вовсе немногочисленные мысли, как будто вспугнутые его мыслями, четкими и линованными. Да что за бред.       -Такая постановка вопроса полагает, что ты ставишь под сомнение этот факт, – сухо парировал я и двинулся в сторону выхода из гостиной.       -Макс, – снова позвал он. – Ты должен всегда твердо помнить, что твое благоденствие является для меня важной заботой. Я дал себе слово, что позабочусь о твоем благополучии, и твердо заявляю, что от собственного слова не отступлюсь.       Мне только и оставалось несколько деревянным образом кивнуть, и, не прощаясь, легким шагом прошел сквозь Темную Сторону прямо на порог кабинета сэра Халли. Вопреки ожиданиям, он не сидел в кресле, а возился в недрах собственного сейфа, видимо, надеясь найти что-то новое и интересное. При моем появлении он даже не поздоровался и не повернул в мою сторону головы, что свидетельствовало о том, что проблемы у него сейчас есть гораздо более интересные, чем я сам.       -Отправляйся к Мелифаро и Нумминориху, – проговорил он, не отрываясь от своего дела и не соизволив поздороваться. – Они вдвоем стерегут караван с контрабандой из Суммони на одном из таможенных постов. Торговцы, которые оттуда родом, совсем обнаглели, что даже не скрываются особо и пошлины не платят. Отправляйся туда, развейся и порадуй заодно наших парней своей физиономией.       -Да сэр, есть, сэр, – отрапортовал я громко и четко, несколько мстительным образом, прямо возле его головы, так, что он дернулся и наверняка очень больно ударился макушкой. – Разрешите выполнять?       -Чем скорее ты исчезнешь из моего кабинета, тем лучше, – недовольно проворчал он, больше наиграно, чем обиженно.       Развернувшись, я вышел из его кабинета и, закрыв глаза, пожелал «Оказаться в месте рядом с Мелифаро и Нумминорихом я хочу». Сделав шаг, я по самое колено утоп в густой зеленой траве. Таможенный пост представлял собой поистине мирное и пасторальное зрелище. То есть, это оказалось пустое поле, обильно проросшее разными травами, широкое, куда хватает глаз смотреть, разделенное пополам практически дорогой, выложенной простым камнем. И рядом с этой дорогой высилось двухэтажное здание с покатой крышей и дымоходом. В отличие от городских построек, оно было однотоно-серое, с уставными же белыми ставнями, по случаю хорошей погоды лежащими на земле. Чем-то это место было похоже на половину Управления Городской Полицией, с той же невзрачной официальностью мебели и убранства. Однако, едва зайдя внутрь, на первый этаж, я увидел, как один из постовых совершенно не по уставу закинул ноги на богато накрытый едой стол и так же не уставным образом резался с другим постовым в карты и заливисто хохотал. Добродушная и простоватая физиономия никак не сочеталась со знакомым смехом, а так же с тем, как рыхлая физиономия второго постового вытянулась, принюхиваясь к воздуху.       -Вижу как на яву, сэр Мелифаро, сэр Кута, – вежливо произнес я. – Именно так наша доблестная таможенная служба ловит контрабандистов? Нумминорих издал тоскливый звук и полез в карман.       -Мы поспорили, сможешь ли ты узнать нас под чужими личинами, – пояснил Мелифаро, сгребая три выигранные короны.       -Если будешь продолжать ржать, как менкал, то никакая личина не поможет скрыть твою добродушную рожу, – посетовал я. – А мне кем прикажете быть? Внезапно нагрянувшей проверкой?       Вместо этого сэр Девятый Том кивнул на большую доску на стене, которая висела рядом с небольшим зеркалом.       -Здесь посменно работают шестеро, выбирай любую рожу. Они все сейчас наслаждаются незапланированным выходным.       Я проглядел фотографии и выбрал одного из них, чем-то похожего на одного из моих старых знакомых. Мне и не вспомнить сейчас имени, но был с ним действительно и очень сильно дружен, даже если не вспомнить, при каких обстоятельствах с ним дружил. Вернувшись к зеркалу, я прикрыл руками лицо и прикрыл его, вспоминая не то своего знакомого, то ли этого постового. Придирчиво осмотрев результат в зеркало, я вернулся к столу.       -Когда мы ожидаем этих контрабандистов? – спросил я.       -Сегодня, – откликнулся Нумминорих. – Может завтра.       -В любом случае, я притащил на сегодня еды с собой и карты, – весело сообщил Мелифаро. – Так же есть задние комнаты с матрасами и три бассейна внизу. Думается, Джуффин попросту вытурил нас из столицы, чтобы мы подышали свежим воздухом, а может попросту сдохли от скуки. Видеть эти карты уже не могу.       -А ты играл когда-нибудь в нарды? – поинтересовался я, присаживаясь за стол.       -Это что еще за дикие развлечения Пустых Земель? – оживился он.       Вместо ответа я засунул обе руки под стол, пытаясь нашарить нужное, в Щели Между Мирами, и первым же под пальцы попался гладкий округлый бок. Вытащив предмет, оказавшийся катушкой с пленочной лентой, я отставил ее и снова запустил руки, со второй попытки вытащив деревянную прямоугольную доску, заманчиво позвякивающую фишками. Такую доску, вытертую и много раз пользованную, больше ожидаешь увидеть у старых дедушек под окнами дома или азартных кавказцев, со вкусом ругающихся над проигрышем. Следующие пару часов мы резались в «длинные нарды» попарно – двое играют, третий комментирует. В этот день гости не приехали и пришлось устраиваться на ночлег. На следующий день караван показался на дальнем конце поля после обеда.       Мы втроем вышли из таможни и встали на дороге.       -Ты с ними не говори, – предупредил меня Мелифаро. – Твой голос и твоя манера говорить с головой тебя выдадут как чужеземца. Мы-то с Нумминорихом привыкшие, а господ контрабандистов может с непривычки удар хватить, или они от испуга Искру утеряют. Ты молчи и вид делай умный и исполнительный.       В ответ я только свел глаза к переносице и скорчил самую мерзкую из рож, на которые был способен. Мелифаро в ответ сделал вид, что сильно испугался. Кута захихикал было, но быстро вернул своей ненастоящей роже постный и серьезный вид. Караван, с неторопливостью никуда не спешащей улитки, медленно подъезжал к нашему пограничному посту. Перво-наперво, я заметил, что караван слишком большой для семейного подряда. Пять кибиток, запряженные неизвестными мне медлительными животными размером с носорога, следовали по дороге один за одной, и я внимательно, можно сказать пристально смотрел на эти грешные кибитки. Они мне все не понравились, причем разом и совершенно беспричинно, просто на ровном месте. И, смотря на эту процессию, я ощутил старое, но очень отчетливое чувство, что они доставят мне значительные неприятности. Что-то подобное я уже испытывал, и очень давно, годы назад. Я чуть наклонил голову вперед, пытаясь сообразить, вспомнить, при каких обстоятельствах. Тогда тоже была компания друзей, вернее, две компании, испытывающих к друг к друг искренние и сильные чувства ненависти. И предчувствие к неизбежному, витающее в воздухе, неизбежная драка, в которую должно перерасти такая встреча. Раньше, будучи молодым и юным, я в таких случаях давал деру, предоставляя возможность получить искреннее удовольствие от драки другим моим друзьям, которое такое дело умели и любили. В самом деле, тогда моя изнеженная и неприспособленная к грубому физическому насилию тушка им бы только помешала. Я вспомнил, как Бес долго и сладко хохотал над такой моей формулировкой, и признал ее полностью правильной. Здесь было все то же самое, предчувствие неизбежной драки. Эти парни, чтобы они не везли, будут драться за свой груз до смерти.       -Будь готов, что придется отбиваться, – тихо проговорил я Мелифаро. Тот посмотрел на меня удивленно, но все же кивнул. Кута, слышащий меня, кивнул вслед за ним. Эти двое к драке были готовы, более того, этой драки они не боялись.             Мелифаро-то более или менее понятно, с такой семьей и долгой службой в Сыске, можно было предположить, что он кулаками махать умеет и даже попадать этими кулаками в рожи Мятежным Магистрам, но Нумминорих? С его-то образованием, вернее, полудюжиной образований? Но Кута никогда не было похож на имеющегося в моем представлении заучки, он больше был похож на свойского и компанейского парня. Может, тогда же, в студенческие времена, и научился драться. Караван тем временем дополз до нашего таможенного поста и остановился. Мелифаро, вид имевший самый скучный и въедливый, подошел к головной кибитке и завел разговор с мужчиной, ей управлявшей. Ничего подозрительного в этом мужчине не было, выглядел он как самый обычный сельский житель, в панаме и трубкой в зубах, но зыркнул он на меня как-то совсем не хорошо.       Я ждать не стал, пока он на меня насмотрится, и пошел вдоль каравана, неизвестно чего ища. За управлением второй кибитки сидел очень похожий мужчина, только помладше немного, которому я тоже не понравился. Меня явно не хотели здесь видеть, не хотели, чтобы я шел дальше, и поэтому я шаг ускорил. Третья управлялась молодым парнем, практически подростком еще, который проводил меня достаточно испуганным взглядом. Заметив, что я смотрю на него, он отвернулся и ссутулил плечи. Здесь определенно что-то было не так.       -Осмотр груза, – заявил Нумминорих, следующий за мной с другой стороны каравана. – Отоприте замки и не препятствуйте осмотру.       Он изъяснялся со странным акцентом, растягивая гласные и сглатывая окончания слов. Поэтому Мелифаро мне и посоветовал молчать, зная, что на такие ухищрения я пойти не смогу. Подросток слез с кибитки и молча и быстро обогнул ее, открывая немудреный замок задней двери. Я влез внутрь и оглядел товары, сложенные в корзины и обмотанные тканью для сохранности, и прочее и прочее, пахнущее впрочем достаточно знакомо. Я не только раньше нюхал что-то подобное, но и использовал в колдовстве. Попытка вспомнить, при каких именно обстоятельствах я колдовал, ни к чему ни привела, я мысленно сплюнул и вылез из кибитки, попросту спрыгнув на землю. Мальчишка на меня продолжал не смотреть, видимо, земля под ногами была интереснее моей рожи.       Оставалось еще две кибитки. На каждой из них сидело по молодому парню в длинных скабах и по женщине в лоохи из грубой ткани и с чумазыми лицами. Старшие братья с женами, и мне казалось немного странным, что женщин берут в длительное путешествие. Даже если эти леди достаточно неприхотливы в дороге, то не лучше бы им остаться в своих селения и готовить следующую партию товара для продажи? Пока я смотрел на женщин, один из братьев смотрел на меня настороженно, и как бы невзначай поправил край скабы, за которой я увидел рукоять ножа. Стараясь не ускорить шаг, я бросил предупреждающий взгляд Куте. Он понятливо кивнул и снова завел песенку про осмотр груза. Эта кибитка и еще самая последняя и внушали мне самые сильные подозрения, и, кажется, что-то слышал, тихое, отчетливое и захлебывающееся. Двери снова передо мной отрыли и отошли назад, и я снова залез внутрь. Здесь знакомым не пахло, здесь везли какую-то серебристого оттенка древесину и связки с луковицами растений. На первый взгляд все было в порядке, однако ощущения неправильности меня не покидало. Я развернулся и вышел из кибитки, имея желание поговорить по душам с владельцами каравана, но мне не суждено было это сделать. Едва я спрыгнул на землю, первое, что я увидел – вытянутое удивленное лицо Нумминориха, его родное лицо, а не физиономия постового. Тут же стоящая рядом женщина яростно завизжала и прыгнула на меня, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя конечностями и в воздухе уже обернулась крупной, раза в три крупнее меня рысью. Расчет ее был предельно прост – от неожиданности я бы попросту не смог увернуться или как-то защититься, я даже не сообразил он неожиданности. Зато оборотень сильно удивилась, когда она пролетела сквозь меня, как будто бы меня здесь и не стояло. А я-то как удивился, я и словами передать и не могу, но к моей чести, близкая смертельная опасность мобилизовала чахлые остатки моего интеллекта и я сообразил, что если Кута щеголяет собственным симпатичным лицом, то значит, и я обрел свое. Что значит, я могу больше не молчать и не скрываться.       Для начала я прищелкнул пальцами особым образом, рождая тусклый зеленый огонек Смертного Шара, и впечатывая его в лоб первому из кинувшихся на меня контрабандистов с ножом. Не слушая его сомнительное мямляние, я кинулся к Куте, отмечая так же звуки интенсивной драки в головном конце каравана. Он сцепился с рысью несколько другой масти, удерживая ее собственным предплечьем от порыва вцепиться в горло. Позади меня послышался угрожающий рев, и я скакнул в сторону, прямо навстречу еще одному контрабандисту с ножом. Я налетел прямо на него, чудом избежав его острого ножа, больше своими размерами смахивающего на хорошенький мачете, и почувствовал знакомое онемение в ладони – видимо, ладонь зашла за край его одежды, ухватился на ткнувшийся в ладонь предмет и вытащил руку. В руке у меня оказался длинный зонт-трость с вырвиглазной расцветкой тента, как в старые добрые времена, когда я только учился извлекать из Щели нужные предметы. Но зонт в любом случае это палка, которой можно бить, и я, не раздумывая больше, ткнул острием зонта в сторону нападавшего – опытным путем при этом выяснив, что более длинная палка имеет преимущество перед менее длинной, но заточенной железкой -  и еще два раза ударил по голове, для надежности. Парень упал и больше вставать не собирался, только постанывая для верности своего существования.       Позади меня рысь снова заревела, и я присел на корточки и зонт раскрыл над собой, превратившись в такой психоделический грибок, а когда рысь отскочила в сторону от неожиданности цвета, зонт откинул, встал во весь рост. Мой расчет был прост – звери бегают по земле, а по воздуху бегать не могут, поэтому я поочередно бросил заклинание левитации в каждую из оборотней, заставив их приподняться над землей примерно в метр и превратив в два летающих сгустка ненависти и страха, оснащенные ногтями и зубами. Это те же самые модные фокусы, что ради вида грозного колдуна в чужих глазах я изучил в первое же время после возвращения в Эхо. Как оказывается, такие фокусы могут здорово помочь в таких неловких и не знакомых для меня ситуациях. Проделав этот трюк, я кинулся к Нумминориху, едва не споткнувшись о собственные ноги.       Тот лежал в примятой зеленой траве совсем бледный, и не двигался, а вокруг него на траве алела его свежая кровь. Я взвыл дурным голосом, предчувствуя самое дурное, и рухнул рядом с ним, отвешивая широкую пощечину. Потом схватил его за скабу, поднял от земли и приблизил его лицо к своему.       -Не смей умирать! – взвизгнул я. Ни в коем разе я допустить не мог, чтобы мой ученик, такой человек, как сэр Нумминорих Кута помер вот просто так, истекнув кровью. – Тысячу лет еще проживешь!       -Больше даже, если орать не будешь, – послышался рядом голос Мелифаро, и он сам сел в траву рядом. Вид у него был довольным, а лицо носило следы бурной драки – губы были разбиты, а скула носила следы удара, обещая расцвести шикарным синяком. Я отпустил парня, и Мелифаро тот час же ладонями зажал самые глубокие раны на руках, проговаривая вполголоса нужные заклинания. Я откинулся назад, сев на задницу, и в голове моей неприятно зазвенело. Взгляд мой то и дело скакал от яркого контраста красной крови на зеленой траве, до бледного лица Нумминориха, который глаза уже открыл и слабо улыбался. Однако что-то еще тревожило меня, что-то еще держало в напряжении как дикого зверя, готового кинуться на врага.       -Мелифаро, ты сейчас сколько обезвредил? – прохрипел я.       -Двоих, главу семьи и его брата, – ответил он. – А что?       -Здесь еще четверо, – проговорил я быстро. – Два старших брата с женами. А где младший брат, тот нервный подросток?       -Иди, – сэр Дневная Греза умел думать быстро. – Найди его, а я останусь с ним.       Превозмогая звон, я поднялся на ноги и двинулся к кибиткам. Я не видел себя со стороны, однако зрелище, я так полагал, было достаточно впечатляющим, чтобы из-под одной из кибиток юрко выскользнул мальчишка и молча драпанул по полю от меня подальше. Я не стал бежать за ним, попросту мне достаточно было пройти Темным Путем и встать так, чтобы подросток врезался в меня и упал на землю. Тут же вскочив, он попытался снова удрать, но я схватил его за шкирку и как мешок с картошкой потащил обратно. Ну, обычный мешок с картошкой не стал бы так отчаянно сопротивляться, как будто бы его тащили хорошенько обжарить и съесть. Может, мальчишка так и думал, когда угрем извивался в моей хватке. Дойдя до оставленного каравана, я швырнул его вперед, так, чтобы он остановился об стену кибитки. Бежать он больше не пробовал, только дышать старался через раз, и глаза его, смотрящие на меня, были полны страха.       -Что такого вы везете, что мой друг и ученик едва не умер? – прорычал я.       -Не убивайте, пожалуйста! – взмолился подросток, закрывая голову руками. – Я все покажу, только не убивайте!       -Если будешь ныть мне, то точно это сделаю! Показывай давай, – распорядился я.       Мальчишка сорвался с места и побежал в сторону последней кибитки. Я последовал за ним. Взбежав внутрь, он сорвал со стены простенький талисман на веревочке, и часть склада дерева исчезла, став большим по своей сути деревянным ящиком, из которого я и слышал частое прерывистое дыхание. Он выскочил из кибитки и замер на месте, глубоко поклонившись, а я зашел внутрь, попросту запрыгнув на подножки. За деревом сидели вплотную друг к другу около десятка детей, испугано таращив на меня глазки. Я на секунду оторопел, а потом нагнулся к ним и протянул руку, погладив по их маленьким головкам.       -Все уже закончилось, – заверил я. Никогда не думал, что в своей жизни я буду заниматься предотвращением киднепинга, в каком-либо его виде. – Все теперь будет хорошо. Спите, спите, спите, – дети один за другим смежили глаза и повалились, мирно засопев во сне.       Во второй кибитке все было то же самое, дети, спрятанные за деревом, и так же я погрузил их в сон. Выйдя из кабинки, я схватил подростка за отворот и потащил за собой. За дюжину шагов до лежащих в траве Мелифаро и Нумминориха я кинул его в траву, туда же притащил за ногу вырубленного брата, и приказал второму же отправится туда же. Несколькими движениями я согнал туда же все еще левитирующих оборотней, до сих пор яростно пытающиеся зацепиться хоть за что-то. Теперь, когда они были на виду, я мог расслабиться, но все равно хотелось каждому из этой грешной семейки дать под зад сапогом. Пока я собирал их на видном месте всех, я рассказал парням о своей жуткой находке. Нумминорих выглядел уже лучше, с целыми руками и с розовыми щечками, и хмурился неодобрительно в ответ на мои слова. Дети, конечно же. Закончив собирать всю веселую семейку, тех, кто остался в сознании, я подошел к лежащему в отдалении раскрытому зонту и поднял его с земли.       -От перчаток до платья, как всегда идеальна, от шпильки до жеста она само совершенство, – пропел я, прокручивая его в воздухе, так, чтобы цветной купол вспыхнул на солнце всеми цветами радуги. Скорее всего, я пропел неправильно, но этого хватило, чтобы и Мелифаро, и Нумминорих уставились на меня с сильным любопытством.       -Я доложу Джуффину, – подал голос Мелифаро, – а потом ты мне расскажешь, что это такое было сейчас.       Я только кивнул и сел в траву с другой стороны сэра Куты, и, сняв с себя скабу, расстелил ее на траве, и, сунув под нее руки, начал доставать из Щели Между Мирами еду и выпивку. Нумминорих заметно повеселел и потянулся к пище.       -Он отправил сюда полицейских и несколько амобилеров, чтобы перевести заключенных и забрать контрабанду. Дети, подумать только! Как только могли до такого додуматься! – возмутился он. Я, росший в Мире где преступления могли быть куда изощреннее и коварнее, только хмыкнул.       -Что с ними будет?       -С этими отбросами? – уточнил он. – Да в Нунду запихнут лет на сто, да и все. А оборотней – не знаю. Может, в сылку отправят.       -А мальчишка? Он же помог мне.       -Его, скорее, туда же.       -Дети?       -Через дюжину дней их всех заберут в семьи, – я покивал, вспомнив свой собственный опыт в детской шкуре. – А кто останется, отправится в Гажин – там есть знакомый Джуффина, который присматривает за детьми.       -А с контрабандой что будет? – не унимался я.       -Присвоят в собственность Короны, – пожал плечами сэр Дневная Греза. – Так что если что приглянулось, забирай себе сейчас. Ты не увиливай, рассказывай про идеальную леди.       Время до прибытия полицейских мы провели, уничтожая все съестное, что я успевал достать из Щели Между Мирами, развалившись прямо там, в траве. Преисполненный благодушия и радости, что все закончилось хорошо и никто не умер, я попеременно доставал еду и напитки, рассказывая им историю про Мери Поппинс, самую лучшую английскую няню на свете. Я бы даже и не признался, где я читал или слышал эту историю, а может смотрел бы по телевизору, но помнил я ее довольно хорошо, приукрашивая и дополняя историю. Мелифаро впечатляло ее умение летать на зонтике и ее безмерная сумка, а Нумминориху       понравились шаловливые дети, он хохотал как заведенный. Не сомневаюсь, что он перескажет эту историю уже своим детям как новую сказку. Я был говорлив чрезмерно и жрал много, может потому, что меня еще изрядно потряхивало после пережитого стресса.       Задержанные сидели смирно. Я согнал предварительно их всех в поле видимости и оставил их голодать. Тайный Сыск, которым они имели несчастье попасться, очень злые колдуны, и от них спасли только несколько амобилеров с полицейскими, которые погрузили всех заключенных в машины и повезли под стражу, где их и будут кормить. Благополучно сдав всех контрабандистов смежному ведомству, я вместе с Мелифаро помог добраться до собственного дома Нумминориху, сдав его с рук на руки жене. После сам сэр Девятый Том с причитаниями отправился писать отчеты, а я направился в кабинет шефа.       Сэра Джуффина Халли сидел в своем кабинете и смотрел в окно с видом с очень серьезным и сосредоточенным видом. Увидев, как я зашел, он молча указал рукой на стул, не отвлекаясь от разговора с кем-то через Безмолвную Речь, что я и сделал. Подумав было о заказе в трактир, но я был в общем-то сыт и сильно устал, настолько, что не было силь ни жрать, ни идти куда-то еще. И кресло было настолько удобным, что можно было вздремнуть прямо здесь.       -С сэром Шурфом начинает проблематично общаться, – хмыкнул Джуффин, потерев висок. Я встрепенулся и открыл глаза. – Мало того, что он посмел меня отчитывать, как нашкодившего послушника, мало я ему начальником был, так его Безмолвная Речь начала ощутимо давить. Я должен был предвидеть, что эта грешная семейка двух оборотней приручила? – возмутился он, беря трубку. Неторопливо раскурив ее, он продолжил. - Мне интересно, до каких таких запасов могущества он добрался в Ордене Семилистника, раз так ощутимо в нем прибавил, – вместо ответа я возвел глаза к потолку. Интересно ему, видите ли. - Я лично считал, что все себе прибрал доброй памяти Магистр Нуфлин Мони Мах.       -Доброй памяти ты никогда ему не желал, – откликнулся я. – А запасы могут быть банальными безмерными винными погребами Ордена и его личной маленькой дырявой чаши, куда все эти запасы утекают.       Сэр Халли качнул трубкой.       -Возможно, хотя я мог бы с тобой поспорить насчет источника. Что-то в этом есть грозное и неумолимое, как в Безумном Рыбнике, но без его фирменного безумия и разрушительности. Если учесть, насколько давящим он может быть при Безмолвной Речи, я теперь-то десять раз подумаю, прежде чем идти против него или попросту спорить.       Я кивал чисто машинально, соглашаясь со всем, что он может мне сказать, только лишь бы он заткнулся и я мог пойти домой досыпать.       -Да что я говорю все и говорю, – голос его стал обманчиво-мягким. – Может, сделаем заказ в «Обжору Бунба»? Вижу, ты сильно голоден.       -Совершенно этого не требуется, – тут же откликнулся я. – Я уже успел поесть достаточно плотно, а если ты хочешь посмотреть, не наложено на меня каких-нибудь особо зловредных заклятий, пока я ем, то это сделал за тебя утром Шурф, – я поджал губы на секунду. – А так же, для достоверности еще, смотрел как я спал. Зрелище, должно быть, занимательнейшее, потому что смотрел он не отрываясь. Если еще кто-то будет на меня пялиться, когда я ем, то кину в него едой.       -Ты смотри, какой грозный ты сегодня! – озадачился он. – Толкнул тебя кто сегодня в толпе или на ногу кто наступил? Впрочем, не только сегодня. Мой тебе совет – отправляйся к морю. Отдохни, расслабься, заведи мимолетный роман, а когда вернешься, снова будешь похож на прежнего бездельника и легкомысленного болвана, коим ты являешься, а не отягощенного всеми бедами человека, с которым все эти беды разом случились.       -Со мной ничего особенного не происходит!       -Прежде чем врать мне в лицо, выучись этому тонкому искусству как следует, – он на меня ни капли не обиделся, только заинтересованно на меня посмотрел. – С тобой всегда что-то происходит, только вот насколько сильно на тебя это влияет и насколько сильно это влияет на окружающий тебя людей и на весь Мир. Позволь тебе напомнить, господин Вершитель, – тон его голоса скакнул до откровенно ехидного, – что в твоем случае все может пройти очень быстро и безжалостного для Эхо и этого всего Мира.       Я отвечать не стал, и только потому что я очень устал, только прикрыл глаза, в красках представляя, как сладко и издевательски будет хохотать Джуффрин, когда узнает, и как тут же побежит рассказывать все Шурфу. И насколько невыносимо будет мне самому в процессе столь увлекательного для него действия. Смущение, стыд, гнев и до чего я еще могу докатиться, и в процессе этого всего подумывать, куда я могу провалиться, чтобы избежать всего этого. И провалюсь же, с меня станется.       -Да ты спишь тут уже, – догнал меня голос Джуффина. – Вали домой. И учти, на будущее – кинешь в меня хорошим пирогом, я вылью на тебя целый кувшин камры. Посмотрим, кто еще дураком останется.       Я издал неопределенный звук, означавший что угодно, и, не вставая с кресла, отправился через Темный Путь в свой дом и свою собственную постель. Не раздеваясь и даже скабу не скинув, я зарылся под одеяло и тяжело упал в сон, на секунду мстительно подумав, что все самые жуткие слухи, которые Джуффин о себе распускает в городе для облегчения собственной работы, могут быть и не совсем небылицами.       Сны мои обычно бывают легки и приятны, даже когда приходиться в них работать, но этот сон был совсем не такой. Сон странный и чересчур неправдоподобный, потому что этого никогда не случалось, потому что это уже прошло. Я лежал на земле, на смятой густой зеленой траве, без никакой возможности и даже желания двигаться. В этом сне я точно знал, что со мной было что-то не в порядке, что-то со мной случилось нехорошее, настолько, что подправить уже нельзя было никакими способами и никаким углугладнским колдовством. Я чувствовал себя пустым, с огромной прорехой в центре моего существа, куда по самой малой капле истекала моя сила. Понемногу, но постоянно, и сделать я с этим ничего не мог. Более того, я ничего не хотел сделать, меня вполне устраивало все, что со мной происходит. Будь бы я менее оптимистичен, то и добавил, что бодро шел к этому финалу, по пути запинаясь о собственные ноги и падая на ровном месте.       Где-то недалеко от меня находились люди, я их не видел, только слышал их голоса, вроде бы знакомые, но в то же время они возмутительным образом весело и беззаботно обсуждали, что сделать со мной и как употребить мою драгоценную тушку. Они все говорили вразнобой, спорили и перекрикивали друг друга, даром что не Тайный Сыск, а базарные торговцы. Их только стоило послушать. Кофа с тоном знатока рассуждал о забытых традициях зажаривания колдуна целиком на вертеле, с какими-то редкими приправами и травами, и с хорошим вином впридачу. Джуффрин же считал, что откусить мне голову достаточно будет, чтобы забрать все мое могущество. Так полагаю, он всегда так считал. Тоненький голосок Меламори – вот чего я не ожидал! – доказывал, что мужчины варвары и нужно только вытянуть из меня «острие духа», чего бы это не означало. Мелифаро полагал, что внутренности мои им при съедении совершенно не нужны, и надо бы их вытащить из меня. Шурф совершенно неожиданно с ним соглашался и предлагал самолично и собственноручно меня выпотрошить, потому что он совершенно неспроста завел со мной дружбу по старым обычаям и шансов подобраться у него поболее будет. Взамен он требовал взять себе мое сердце.         Я хотел было вмешаться, потому что это как бы моя тушка и за мной должно оставаться последнее и самое главное слово, но из травы рядом со мной вынырнул Нумминорих, совершенным образом точно мертвый, взглянул только печально и осуждающе, и это напугало меня гораздо больше прикладной кулинарии. Взвыв самым диким образом, я сделал неимоверное усилие и проснулся. Лоохи мое было мокрым от пота, а сердце билось, как будто хотело выпрыгнуть из горла. Судорожно хватая ртом воздух, я несколько минут пытался вспомнить, где я. Изнав из себя остатки сна и дурное видение, я первым же делом отравил Зов Нумминориху.       «Ты в порядке?» даже не здороваясь, я обратил свои мысли к нему.       «Со мной все хорошо, Макс» тут же откликнулся Нумминорих своим звонким говорком. «Ничего не болит, кровь не течет и чувствую я себя совершенно замечательно».       «Это хорошо, дружище, точно как и должно быть».       «А с чего должно было случиться иначе?»       «Мне приснился сон, будто ты мертвый» поделился я. «Схватить ты меня пытался».       «А что еще?» живо заинтересовался он.       «А дальше я жутко перепугался и проснулся» признался я.       «Так это и хорошо» тут же заявил он. «Хорошо, что проснулся и понял, насколько лучше реальность, чем какой-либо грешной сон. Пережрал было своих же деликатесов»       Я мог бы с этим утверждением поспорить – и вытекающее по каплям, и что, что природа сновидений и их материя схожа с моей собственной природой, сотканной из наваждений, но спорить не стал. Пусть думает, что это был действительно плохой сон, так и мне после этого будет казаться так же. А большего мне и не нужно было. Однако некий след это грешное сновидение все-таки оставило на мне след. Всю свою жизнь, сколько себя помню, сколько я существовал до этого, мои сны всегда были несколько больше, чем просто грезы или наваждения. Они были частью моей жизни, продолжением меня, где я мог влюбляться, совершать сладкие, головокружительные подвиги, на которых с роду наяву не был способен, где я мог быть смел, нагл и самым настоящим злодеем. Не раз и не два я искренне горевал, просыпаясь, исчезая из того мира сновидений, где со мной случилось что-то исчезающе хорошее и отзывающееся в моем сердце. Помниться, что даже в Эхо я влюбился в первый раз, когда увидел его именно во сне. Поэтому ничего удивительного, что рассуждения и гавалт сонных двойников я принял как за чистую монету от их реальных оригиналов. Не то, чтобы я шарахался демонстративно от моих коллег, но опасливо и чуточку трусливо держаться от них на некоторой дистанции. Шутил, общался дружелюбно, но держался настороже – свои потроха мне самому были нужнее.       Я все-таки побывал на пляже, отправился в Ташер и провел там двое суток кряду – больше не смог. Валяться на теплом песочке под рокот волн было приятно, но быстро наскучило, более того, я начал впадать в несколько созерцательное и меланхоличное состояние. Видимо, на меня подействовала перемена обстановки, может, сама местность имела слабый магический фон, под действие которого я попал. А может, просто горячий ветер, дующий с моря, то ли оно само, огромное и безбрежное, синее и зеленое, и еще с кучей цветов, которых-то и словами описать нельзя, то ли бесконечное небо над головой, в которое я не мог смотреть без нежной и ностальгической грусти, принесли мне некое стратегически верное решение. Мирное соглашение с самим собой, прекращение войны внутри меня, принудительное завершение кризиса.       Я пришел к выводу, что пребывать в состоянии постоянного напряжения и подступающей к горлу панике, душащей, как петля, свисающая с дерева, для меня было невыносимо. Мне помнилось, смутно однако, что подобное со мной уже случалось, и мне удалось тогда выйти из этого состояния, хотя этого я тоже не помню. Когда-то было время, когда я на полном серьезе думал, что крыша у меня едет конкретно, и запрут меня в соответствующем учреждении как миленького очень скоро, и испытывал этому соответствующие страх и отрицание, гнев и подозрительность, доводящие до паранойи. Не слишком приятные ощущения я тогда испытывал, помниться мне, но на самом деле я всего лишь краем глаза заглянул за полупрозрачную занавесь, отделяющую весь настоящий мир от того, каким люди привыкли его видеть. Теперь же я живу за этой занавесью и в так называемом «обычном» мире я буду лишь гостем с вечным выражением счастливого удивления на лице. Сейчас же я мог понять и принять, чудеса, случавшиеся со мной, со всей свистопляской, умением колдовать и изменять собственную судьбу, проходить в иные Мира и участвовать в изменение целого Мира через влияние на его оборотную сторону, а после и вовсе радостно и с большой охотой в этом участвовать. И сейчас же я снова тонул в подобных чувствах, так яростно раздирающими меня изнутри, к ним я готов не был. Меня разрывало изнутри отчаяние и неверие, ярость и страх, в самых жутких сочетаниях. И сомнение, конечно же, куда без него.       При всех этих раздирающих эмоций мне нужно было сохранить ясный ум и не стоило забывать, что я Вершитель, что давало мне не только тяжесть всего Мира на собственных плечах, но и определенные преимущества, на которые мне Софора и указала. Всю мою жизнь, с самого детства я был невероятно удалив, вернее, я сам заставлял судьбу складываться таким определенным образом, что все самые сложные или страшные ситуации заканчивались для меня удачно, рано или поздно, так или иначе. Другое дело, что судьба так их выворачивала, что только беспомощно разводить руками и оставалось, но общий принцип оставался неизменным. Софора дала этому недавно свое категоричное подтверждение, так называемую «справку, что все у меня будет хорошо», так даже на моей руке написано нечитаемым подчерком, так что я мог не дергаться и попусту не орать. Хотя орать хотелось, громко, во весь голос, с подвываниями и битьем всего стеклянного и каменного, что попадется на пути. Орать хотелось в первую очередь от неизвестности и от глубокого страха перед грядущей неизвестностью. Но теперь, вспомнив, что вместо покорного ожидания я сам могу побежать навстречу этой неизвестности и прыгнуть в нее со всего размаху. Труднее было разобраться в самом себе и четко сформулировать, что хочу действительно, со всей силы своей души и естества, а что было моими мимолетными и поэтому совершенно необязательными.       Я не герой и не смельчак какой-нибудь, описываемый в былинах и героических эпосах, мне хочется – или правильней будет сказать, мне хотелось бы – спокойной жизни, размеренного быта и интересной работы. Храбрость же, которую окружающие люди видят во мне, только лишь хорошая привычка или безмерная глупость, которая мне бывает свойственна. Судьба моя такова, что размеренности этой у меня ничерта не будет, жизнь у меня будет длинная и под завязку напоенная всякой мистической или не очень дрянью, хочется мне этого или нет. Поэтому, цепляясь за последние остатки здравого смысла и логики, резона и смысла в принципе паниковать по этому поводу, стоило принять такое положение вещей, резко и без сантиментов, как стопку рома на грудь, и впредь больше не дергаться и не истерить по этому поводу. Получать наслаждение от процесса, как говориться.       Я смог признаться себе, что прямо сейчас я попал в некое необратимую и мистическую задницу, границы котрой лежат вне моего понимания и моих возможностей, но прямо сейчас можно было об этом не беспокоиться. Оставшаяся часть во мне здравомыслия твердила мне, что в ситуации я попадал и похуже, но все так же с неизменным успехом я оттуда ужом выскальзывал. Что я однажды по схожим причинам был уже мертв, по-настоящему помер, и даже по сходным причинам, однако сейчас же я до безобразия жив. Мне не обязательно было страдать, мне совершенно не обязательно было выплескивать на других или испытывать на себе все то дурное и пустое, что было во мне. И совершенно не обязательно мне было ныть, как буйный подросток, что мне не отвечают взаимностью – в конце концов, любить меня попросту за мое существование никто не обязан. Я определенно слышал этот отрезвляющий и совершенно верный вывод, но вспомнить, от кого и при каких обстоятельствах, я совершенно не мог. Ладно, с собственной памятью я мог разобраться и позже.       Можно было притвориться, обмануть самого себя и придумать, что у меня все по-прежнему хорошо. Что не случилось непоправимого, и что я был распахнут навстречу всему миру, готовый искренне и полной самоотдачей любить всех вокруг. В любом случае, попробовать в любом случае стоило, посмотреть и попробовать, как сложиться дальше, насколько широкой размах будет у этих неприятностей и насколько глубоко в них я мог увязнуть. Делай что должно и будь что будет. В любом случае, если мне не понравится результат или путь, которым я начну катиться, как бешеный Колобок, ушедший от бабушки и от дедушки, то я всегда смогу отойти от ситуации в сторону и посмотреть оттуда трезвым и серьезным взглядом.       К тому же, это же Шурф. Человек, восхищающий меня своим одним фактом своего существования, одним осознанием, что такой прекрасный и неординарный человек существует во всех обозримых мирах и тем, что он дышит одним со мной воздухом и ходит под одним небом со мной делая мою жизнь лучше. Не знаю честно, что бы я без него делал и смог бы вообще выжить. Каждый раз, когда он что-то делал, будь то рассказывал своим ровным голосом что-то нужное или важное, или попросту занимательный факт, или делая что-то, выходящее за рамки моего понимания, будь то лазание по дереву, качели или то, что он с удовольствием со мной возиться, обучая новым заклинаниям.       Хотя в последние дюжину дней он предпочитал мой компании что-то совершенно иное, был занят делами, которые наверняка были намного интереснее и важнее моей компании. Я не знал уже, что и думать, даже не знал, в каком он состоянии души. Без возможности послать ему Зов я оказался практически беспомощен в таком подвешенном состоянии, и это, конечно же, не добавляло мне хорошего настроение и доброжелательности всему миру. От Джуффина не скрылась перемена в моем настроении, однако он ровным счетом ничего не делая. Взволнованным он не выглядел и по большей части проводил в своем кабинете, из чего я мог сделать вывод, что с Лонли-Локли и с Орденом Семилистника все в порядке. Опять же, я мог ошибаться. Однако Шурф в своей неподражаемой непредсказуемой манере сумел меня удивить.       В тот момент я находился в Зале Общей Работы и привычно сидел в кресле в дальнем углу, когда в зал вошел курьер в голубых одеждах, огляделся и резво направился именно ко мне. Я вытянул шею, выглядывая из высоко натянутой скабы, в которое закутался, как в кокон, и с удивлением наблюдал, как он подошел ко мне, исполнил глубокий почтительный поклон и вручил мне тонкий свиток. Мне потребовалась минута, прежде чем я догадался, что свиток этот мне предназначен и мне стоит его взять. Вытащив руку, я взял свиток, и курьер тут же исчез. Этот тонкий кусок бумаги, плотно свернутый, покачивался у меня в пальцах, грозясь упасть на пол, а мне все не верилось, что это предназначается мне и этот свиток самый что ни на есть настоящий. Была еще одна причина, почему такой способ общения здесь не был популярен - считается, что письменные записки оставляют перед собственной смертью, когда больше не было возможности отправить Зов. Я же не считал личные записи чем-то таким трагичным, и поэтому может быть, сам имел не слишком лучезарную репутацию. Однако предположить, чтобы он сам первым отправил мне такое письмо, было попросту очень сложным и практически нереальным. В любом случае, это письмо было что ни на есть реальным и я даже ощущал его вес в своих пальцах и чувствовал, как Шурф брал его в руки перед тем, как отдать курьеру. Что-то наподобие эха, и можно было даже попытаться разобрать его эмоции, однако этот отголосок был слишком слабым, чтобы я смог его разобрать.       Позже, конечно, я его прочитал. Это письмо содержало цельный и выверенный до последней строчки и слова монолог, который он наверняка прежде проговаривал в своей голове. Что же было в его голове, если только малая часть его мыслей попадала на бумагу. Эта записка жгла мне руки и душу, однако я прочитал его полностью, и не забыл ни слова. Первое же письмо раскрывало видение Шурфа насчет современной магии, его влиянию на весь город, жизнь людей и на него самого. Как-то очень гладко и логично все свелось к тому, как я и мои вечные приключения благотворно влияют на его жизнь и душевное состояние. И на бумаге у него так это все хорошо и гладко все было изложено, каждая буква и каждый оборот были так гладко изложены, как будто он много времени своего потратил, подгоняя слова и обороты в единственно верное и нужное положение. Зная его достаточно близко, я бы не удивился, если так все и было.  Я не поверил по началу - вот это все действительно про меня и про мои фокусы? С моей стороны каждое достижение или каждый раз справлялся с возникшими передо мной неприятностями, мне самому это казалось то ли насмешкой над неприятностями, когда даже такой болван, как я, может с ними справиться, то ли жуткой, запредельной удачей, той самой, которая за руку ведет и помогает не оступиться. С его же стороны все выглядело совершенно иначе.  Он тоже говорил про удачу, но только как в сочетании с моей интуицией, ясным умом и легкой рукой, а так же самоубийственной по своей сути безграничной храбрости. Я мог представить, с каким сосредоточенным лицом он писал эти строги, как тщательно и точно выводил эти буквы. Я мог увидеть, как бумага примялась под нажимом его пера, их можно было различить вслепую, касаясь кончиками пальцев, можно было представить, как он касался своими пальцами этой бумаги, разглаживал перед письмом и сворачивал, запечатывая, когда чернила высохли. Я прикасался к бумаге, там где он мог ее касаться, и тешил себя тем, что прикасаюсь к нему через бумагу.       Это письмо было только первым в череде многих других. Такие свитки доставляли мне курьеры в приметных белых с голубым одеждах, и позже еще они стали появляться буквально у меня под руками – в карманах моей собственной скабы, на подносах с едой, которая прилетала ко мне по моему заказу, и находил рядом со своей постелью утром, едва открыв глаза. Они доставляли мне странное ощущение в моей собственной груди, что-то новое и странное, что-то совершенно особенное. Если бы не мое глупое сердце, то все бы оставалось по-старому, когда мы с ним уютно сидели на крыше Мохнатого Дома, пили камру и говорили обо всем на свете. Видимо, все мои переживания отражались на моем лице, потому что Мелифаро взял в моду всякий раз изображать глубокий испуг при виде меня. Мол, сэр Ночной Кошмар пошел на повышение и пугает теперь людей не только ночью, но и среди бела дня. В этот момент я проникался его искренними переживаниями и вступал с ним в уютную и нам обоим приятную полемику. Пару раз, ради баловства, я даже гонялся за ним по всему Залу Общей Работы. Такие наши дружеские перебранки неизменно поднимали поднимали мне настроение. Эти письма не были любовными, в строгом понимании мной этого слова. Но это и не было чисто деловой перепиской сотрудников смежных ведомств, занимающихся одним и тем же большим делом. Это была более личная переписка, вернее, извивание на бумаге личных мыслей Шурфа, его цельные монологи, предназначенные исключительно мне. Такое внимание ко мне было с определенной стороны приятно, льстило собственному самолюбию, но с другой стороны, являло мне Шурфа и богатый его внутренний мир в полной его красоте. Мне, как самому слагающему тексты, было понятно, сколько труда нужно вложить, чтобы создать такую симфонию звучания и гладкости. С той частотой, что мне приходили эти письма, получалось, что он только этим и занимался. В те моменты, когда он не писал, он в голове он занимался складыванием текста в своей голове, думал обо мне не переставая. Эта мысль засела у меня в голове и избавиться от нее я не мог.       Дюжину дней спустя после первого письма ко мне в Мохнатый Дом явился Мелифаро, без приглашения, но зато с несколько заставленными подносами с едой и двумя кувшинами с камрой. Вид он имел хитрый, чересчур  загадочный для простого визитера, но к нам неожиданно присоединилась Базилио, не сколько в желании разделить с нами трапезу, сколько с нами пообщаться и потренироваться в магии наколдовывать себе еду, да и попросту посидеть рядом со мной на диване. Сэр Дневная Греза был с ней безупречно вежлив, рассказывал ей шутки и интересные истории из своей жизни и работы Тайного Сыска, однако он то и дело посматривал на меня, искоса и выжидательно. Для меня у него тоже был разговор, но уже совершенно другой, ради которого, он собственно и пришел ко мне. Базилио до конца ужина так и не досидела. Ее позвали по Безмолвной речи, и она, многословно извиняясь и смущаясь, убежала прочь, скорее всего к Иш. Девочки сдружились, и то благо.       Как только ее рыжая голова скрылась из поля зрения, я хитро подмигнул Мелифаро и вытащил из-под стола и из Щели Между Мирами сразу две бутылки вина. Тот понятливо подвинул мне свою кружку и я туда плеснул из первой же откупоренной бутылки. Этикетка ничего мне не сказала, однако явно была из дорогих, таких лаконичных и с мелкими буковками. Мы выпили по кружке, отдали должное безымянным виноделам и снова наполнили кружки. Откинувшись назад, он уперся ступней в край кресла и поставил кружку на колено, ловко не давая ей упасть.       -Макс, дружище, – панибратски начал сэр Дневная Греза, подняв на меня взгляд. – В последнее время с тобой что-то происходит, – твердо заявил он. Происходит, кто же спорит. Не дождавшись ответа, он продолжил. – Неприятно признавать, но меня все считают за дурака. Все как будто в курсе, но никто ничего говорить не хочет. Нумминорих тоже так считает, если хочешь знать. Кофа и Кекки заняты больше творящимися безобразиями на Сумеречном Рынке. Джуффин знает наверняка, но делиться он явно не хочет, только перевел тему и все. Я даже осмелился послать Зов нашей непогрешимой Истине, засевшей в Иафахе, но тот вежливо посоветовал не лезть не в свое дело. Может, хоть ты со мной поделишься?       Я вытащил из пачки новую сигарету, машинально поджег ее движением пальцев и пристально на него уставился. Мелифаро с виду так и безобидный парень, любитель побалагурить и идиотских ярких шмоток, но в Тайном Сыске его держат совершенно не напрасно, как я уже успел много раз убедиться.       -Нумминорих поделился со мной своими опасениями, насчет тебя. Что-то случилось с тобой, и что-то очень серьезное, настолько, что даже твой запах изменился. Да ты сам стал вести себя иначе. Больше стал погружен в себя, постоянно о чем-то думаешь, и мысли эти явно не веселят тебя. Даже свои обычные шутки ты шутишь больше по-привычке, не вкладывая свое истинное негодования любителя дерьма менкала.       -Ничего особенно не происходит, – нехотя выдавил я.       -Ты меня за слепого и безумного не держи! – огрызнулся Мелифаро. – Глаза мои еще тебя видят, а голова понимает, что не все с тобой в порядке! Мы же хотим тебе помочь, дурья бошка!       Я прикрыл глаза, досадуя на самого себя, что меня так легко прочитать.       -Я заметил с того времени, как ты пропал и когда ты так неудачно пошутил про злых колдунов, – заговорил он быстро и тяжело, подвинувшись ко мне ближе. – Но могу поклясться, началось все гораздо раньше, когда ты зарылся в книги и начал задавать вопросы, которыми никогда не интересовался, – он чуть помедлил, прежде чем продолжить. – И еще я заметил, что ты присутствии сэра Шурфа ты становишься сам не свой, как будто его сторонишься. Я раньше в ужасе был, что ты смог найти с ним общий язык и вообще терпеть его рядом, – он ухмыльнулся, – его-то манерой поведения, речью и манерами больше похожими на кусок сухаря. Я как-то слыхал, как вы стихи обсуждаете, долго и громогласно, так мне дурно прямо стало. И одновременно порадовался за вас двоих.       -Чего? – переспросил я, но его перебить вообще было очень трудно.       -Ты то в Иафах носишься как на работу, то он постоянно торчит в Мохнатом Доме, то вы вместе часами пропадаете на его крыше. Чем вы там вдвоем занимаетесь таким увлекательным, я и думать не хочу, так же как не хочу обрести безумие. Но сейчас-то все иначе стало. Барьер от Безмолвной Речи, эти летающие записочки, которые ты потом постоянно прячешь поглубже в скрабу, то какое лицо у вас обоих делается, когда вы встречаетесь в одном помещении. И смотрите друг на друга строго по очереди, да таким взглядом, будто убить друг друга хотите. С каких пор вы сделались смертельными врагами? Почему?       -Я не думал, что со стороны все выглядит именно так, – я покачал головой.       -Выглядит так, что за этим всем что-то определенно есть. Так ты меня введешь в курс дела?       Я молчал, прикидывая, что бы убедительнее ему соврать, при всем при том что он достаточно проницателен, чем может показаться с виду. И гораздо умнее, чтобы из нескольких обороненных слов воссоздать всю картину.       -Пока ты думаешь, как соврать половче, сэр Ночной Кошмар, – язвительно произнес Мелифаро, – то соизволь вспомнить, что мы с сэром Кута являемся твоими добрыми друзьями, и любопытствуем не ради праздного интереса или распространения сплетен, а для того, чтобы тебе помочь. Ты себя-то в зеркале видел? Паршиво выглядишь.       -Так действительно помочь хочешь? – уточнил я. В ответ Мелифаро вздернул подбородок, и в его светлых глазах, где-то глубоко внутри них, вспыхнуло опасное колдовское пламя. Я с некоторым удивлением вспомнил, что он, хоть и считается молодым, колдун довольно сильный.       -Что бы ты себе так не напридумывал, – он в одно движение он пересел на диван ко мне и схватил меня ладонью за шею сзади, – я всегда буду на твоей стороне. Чтобы с тобой не стряслось и в какие бы неприятности ты бы не влез, я тебе всегда помогу. Я и Нумминорих, – уточнил он. – А иначе я рассержусь и по голове тебе настучу, будь ты хоть трижды Вершитель!       Держал он меня и вправду крепко, демонстрируя всю серьезность своих намерений. С него и станется меня побить, как самый лучший из возможных друзей. Я поддался вперед, упираясь лбом в его лоб и зеркально обхватывая ладонью его шею. Что-то совершенно неосязаемое, но такое же реальное, как легчавшая ткань снов, возникло между нами, и я поверил ему, полностью и совершенно искренне.       -Упрямый кусок сбежавшего карнавала ты, вот кто, – заявил я. – Куда же я от тебя денусь.       -Так-то лучше, – заявил он, отпуская меня и потягиваясь за следующей бутылкой вина. - Теперь я тебя слушаю, незабвенный, – он увернулся от моего тычка локтем и разлил всем нам еще по полной кружке.       -Между нами действительно что-то есть, – выдохнул я. – Но не скажу что именно, только потому что и сам не слишком хорошо это понимаю. И наверняка ему лично глубоко безразлично мое любое к нему отношение.       В ответ на мое признание он разом выдул кружку и вытер рукавом скабы рот. Нужно было колдуном намного сильнее меня, чтобы так разом выпить целую кружку выпивки. Мне обычно хватает одной, чтобы стать очень добрым, тихим и спящим.       -Есть вариант, – предложил Мелифаро, – нагрянуть в Иафах и набить Великому Магистру рожу. Я давно мечтаю это сделать.       Я молча погрозил ему кулаком. В ответ жестом фокусника он достал из пригоршни еще бутылку, и в скором времени и под сладкие пирожки мы ее приговорили. Дальнейшее я помню не очень хорошо, все-таки крепкая выпивка не слишком хорошо сочетается с моей уникальной способностью хмелеть с первого же стакана чего-то более крепкого, чем кофе. Неопределенно время спустя я обнаружил себя лежащего на толстом ковре рядом с Мелифаро, заполучившего в моем лице благодарного и беспомощного слушателя. Он изливался соловьем, и заткнуть или перебить его не было никакой возможности, но я и не пытался, мне просто нравился звук его голоса, невыносимого бодрого и жизнерадостного. Я был счастлив, ровно до того момента, как обнаружил возле своего лица вдохновленное лицо Мелифаро с глазами, радужка которых неярко светилась голубым.       -Что бы ты не задумал, и что бы не решил, я всегда буду на твоей стороне, – искренне признался он. - Я сделаю все, что ты попросишь, какое бы дикое или невероятное ты бы не попросил. Воспользуюсь связями своей семьи или государственным положением, если нужно будет, совершу преступление или даже осознанное политическое убийство, - заверил он. - Все, что нужно будет.       Даже несмотря на хмельную голову, я это запомнил.       -Даже сейчас? – я широко улыбнулся приветственной улыбкой людоеда. Мелифаро разом посерьезнел, что не шло ему совсем, и привстал даже на ногах в низком старте профессионального бегуна. Полагаю, всерьез вознамерился бежать бить морду Шурфу. Нет, так не пойдет. Я очень вероломно закинул руку ему на шею и прижал к себе.       -Сейчас надо спать, – заверил его я и притянул к себе жестом, каким маленькие девочки обычно притягивают к себе любимых кукол, и практически сразу упал в глубокий темный хмельной сон.