Оборотная сторона

      Глубина уютных объятий сна мне так понравилась, что ими я стал откровенно злоупотреблять, предпочитая сладкую вязь сновидений грешной реальности. В сновидениях у меня внутри ничего не тянуло неприятной пустотой, я чувствовал себя здоровым и цельным, совсем как раньше, и не уставал наслаждаться таким вот состоянием. Во сне я ощущал себя восторженным и расслабленным, так похожим на себя самого раньше. И, как во сне такое бывает, время в моих снах текло совершенно неравномерно, каждая из секунд во сне растягивалась в свою маленькую вечность. Поэтому во сне я даже не пытался следить за временем, я просто делал то, что считал нужным сделать. А сделать, как оказалось, мне предстояло необычное.       Не переставая пребывать в блаженном состоянии мягкого сна, я обнаружил себя лежащим головой на собственных скрещенных руках, сидя за партой в большой аудитории. Хорошо поставленный мужской голос равномерно что-то рассказывал, и этот голос отражался от высокого потолка, а вокруг меня сидели другие люди. Я понимал, что пребывал во сне, однако я не спал, как можно было ожидать, а пребывал в состоянии легкой дремы, пограничном состоянии между сном и бодрствованием, равновесие которого я с успехом удерживал. Кажется, это был лекторий университета, высшего учебного заведения, наподобие Высшей Королевской Школы, и здесь и сейчас зачитывалась лекция по физике. По природе своей не склонный к точным математическим наукам и всему, что связанно с точными исчислениями, я старался держаться подальше, однако сейчас я остался и продолжал слушать. Мне было интересно продолжать удерживать себя в таком вот пограничном состоянии, это была непростая задача, между прочим. Еще мне попросту понравилось слушать незнакомое для меня и даже я начинал понимать что-то в совершенно неизвестной для меня теме. Говорили что-то о гравитации, ускорения свободного падения и влияние этого на живые тела. Мне удалось еще несколько раз появиться на таких лекциях, прежде чем одна не в меду деятельная молодая особа попыталась разбудить, тихо шипя что-то о том, что я не сдам зачеты, если не буду записывать, и начала толкать меня в плечо. Я начал было просыпаться окончательно, но мне этого не хотелось, потому что я тогда полностью окажусь в этом месте и моя небритая рожа далеко не студенческого вида может вызвать некоторые вопросы. Поэтому я сделал разом две вещи – объяснил доходчиво и в кратких матерных выражениях что ей следует сделать со своим неуместным энтузиазмом и сделал мысленное движение рукой, как будто накидывал на себя же невидимое покрывало. У хороших людей полезным заклинанием и поучиться приятно. Девица от меня отпрянула, оскорбилась и тут же про меня забыла, что позволило мне вернуться в сладкое состояние полусна, а после вернуться в эту аудиторию еще несколько раз.       Промежутки между этими снами получались достаточным для того, чтобы пожрать и переговорить со всеми желающими со мной пообщаться, в живую или с помощью Безмолвной Речи, да и перекурить, хмуро глядя на город с крыши. Просыпаться до конца у меня не получалось, даже после чашки крепчайшего кофе, который вопреки ожиданиям, клонил в сон еще больше. Было еще средство, чтобы голову прояснить, но нигде в поле прямой видимости обнаружить Бальзам Кахара я не мог. Пришлось в таком случае спускаться вниз, на кухню и искать уже там. Бесполезно, в той же мере. Я подозревал, что такую подлянку могли выкинуть только слуги, неизвестно зачем и куда убирающие его каждый раз, но никого не было рядом, чтобы спросить об этом. В внезапно нахлынувшем приступе бессильной ярости я схватил первую попавшуюся посуду, симпатичную глиняную кружку с волнообразным узором по краям, и со всей силы швырнул в противоположную стену. От удара она разбилась на множество осколков и осыпалась на пол.       -Это слишком сложно, так полагаю, – прорычал я, не слишком довольный произведенными разрушениями и оглядел кухню в поисках новых жертв. На звук никто не пришел и никто от бессмысленной порчи столовых принадлежностей не отговорил, поэтому я перебил достаточно посуды, прежде чем попросту выдохся и облокотился о ближайший стол. На усеянный осколками посуды пол я посмотрел с некоторым испугом. Для меня такое мародерство было чем-то новеньким, до такого я никогда не докатывался. С запоздалым удивлением я взглянул на самого себя, яростно сопящего с красным от злости лицом - из-за паршивого бальзама, который можно было теперь купить на каждом углу, я развел такой хаос, а попался кто из домочадцев или слуг и рука бы моя не дрогнула. Таким я обычно не было, я попросту не узнавал себя, как будто бы я попал в шкуру совершенно незнакомого и весьма неприятного типа, способного из-за такой мелочи совершенно серьезно рассердиться. Нехорошо это было, совсем нехорошо. Много ли понадобиться времени, чтобы я сам стал этим неприятным типом? Чтобы больше дел дурных не начудить, я увел себя обратно в спальню, где снова благополучно заснул.       Я часто приходил к Кириллу, говорил с ним много, говорил о жизни и всем прочем важном, что должен был знать человек, который вступает в эту взрослую жизнь и чем, собственно, отличается эта взрослая жизнь от того переходящего состояния куколки бабочки, в которой он сейчас пребывал. Приходилось делать это через сон, потому что в реальности эти разговоры Кириллу не нравились, и все обстоятельства при этом способствовали тому, чтобы наши такие воспитательные разговоры не состоялись. То школа его мешала, то постоянно звонил его телефон – плоский электронный девайс даже меньше пачки сигарет – то по батареям начинали стучать соседи, то вообще где-то буквально за стеной включалась дрель. Безмерно неприятное ощущение, от которого я успел благополучно отвыкнуть. В моем сне этого не было, только приятные иллюзии, вроде цветного переливающегося потолка или туманных фигур в пространстве, которые мне совершенно не мешали, а Кирилл с увлечением их рассматривал. Так же заметил, что во сне я становился как будто умнее и красноречивее, что шло мне на пользу. Может, и в реальности стану таким умником.       Я говорил в первую очередь об ответственности. В первый раз услышав это слово, парень скривился, как будто я предложил ему сожрать лимон, и попытался со мной спорить, но я был неумолим. Я говорил об ответственности прежде всего перед самим собой, перед своим сознанием, разумом и телом. Что в первую очередь их нужно держать в порядке, следить, чтобы было в порядке тело, чтобы ты сам был достаточно накормлен, что он не должен есть то, что ему не подходит, а так же чтобы он не ел ядов и не ел из рук врага. Этим обуславливалась традиция в Эхо кушать в гостях и в трактирах, а так же традиционно угощать всех пришедших в собственный дом. Чтобы ногти и волосы содержались в чистоте, а одежда должна быть целой, чистой и в достаточной степени прикрывало тело. На этом месте парень перестал строить из себя оскорбленную невинность и открыто мне возразил, что я сам ношу всякое бабское тряпье и заматываюсь в тряпки. Я признал справедливость его возражений и спокойно объяснил, что мы с ним живем в разных климатических условиях, и живи уже он в тропиках, то тоже бы носил одежду полегче. Еще я рассказал, что будучи едва ли старше него, сам носил то, что мне хочется, а не то, что надо, несколько раз сильно простужался. Судя по его лицу, он не сильно мне поверил, сочтя все, что я говорю, обычным стариковским брюзжанием. Настаивать я не стал, только показал несколько простых бытовых заклинаний. Достаточно полезных, чтобы заинтересовать ими, и достаточно элементарных, чтобы с ними справился новичок. Если учитывая, что сначала Джуффин меня учил дознанию, то мальчишке сильно повезло начать с бытовых заклинаний. Конечно, сам я их не знал, поэтому предварительно, прежде чем прийти к нему, выучил их сам. У него не получалось пока, но я не давил, опять же. Нельзя в таких вещах заставлять или ругать за то, что не получается. Я сказал, он услышал, я даже не сильно задумывался над этим механизмом. У меня получалось это интуитивно, на уровне подсознания и каких-то неизвестных мне самому инстинктов. Но мне эти инстинкты нравились, и я не противился им.       Я говорил ему заботиться о собственном разуме, содержать его в узде и не поддаваться безумию и чересчур сильным эмоциям, не жрать поганое и не читать дурных книг. Кирилл нервно заржал и спросил, относятся ли учебники из школы к таким дурным книгам. На подначку я не отреагировал и только посоветовал относиться к ним как к ознакомительной литературе, а учиться в серьез уже начинать по той литературе, что относится непосредственно уже к выбору его жизненного пути. Я так и заявил. Хочешь убивать людей – учи биологию, анатомию, физику и военное дело. А хочешь убивать людей многими способами – химию, медицину и алхимию, проклятия и заговоры на смерть. Когда я дошел до магических дисциплин, лицо его уж было совсем вытянулось. Глядя на него сейчас, я понимал это достаточно четко, что мне самому подобное фундаментальное образование совсем ни к чему было. Мы с ним были достаточно разные по сути своей и натуре, чтобы идти одним путем. Кирилл оказался более основательным в своей сущности, более серьезным, что ли, надежным и внимательным, чем я. На его фоне я казался совершенно легкомысленным и несерьезным, действующим без стратегии и без плана, и без твердой уверенности в успехе. Такова была моя природа, и я снова, без повода, обратился своими мыслями к Шурфу. Интересно, приятна ли ему моя такая неорганизованная натура? Или он бы предпочел кого-то, кто похож на него самого? Наверняка я доставлял ему немало проблем из-за своего характера. Может, попробовать как-то изменить свою природу, чтобы ему понравиться? Стать кем-то вроде Кирилла, устойчивым и предсказуемым, тянущимся к знаниям и упорядоченности? Получиться ли вообще это у меня и станут ли такие изменения в принципе нужными? Кто бы мне эти вопросы ответил.       Объясняя такие прописные истины Кириллу, я понимал, что все эти слова я говорил не только ему, но и себе в той же мере. И при всем этом своим же советам я не следовал. Только вот с подачи Мелифаро я обзавелся приличным платьем, а после уже по своей воле заказал полный гардероб. Старый портной безмерно обрадовался и два дня потрошил мой гардероб, как заправский повар рыбу на ужин, избавляя меня и мой шкаф от всего излишнего. Мне едва удалось оберечь от его любопытства мою «гражданскую» одежду, в который мелкий поганец не будет меня высмеивать. За новый гардероб сэр Амелин Рабовин содрал приличную сумму, но взамен получил кипу готовых нарядов, над которыми мне не нужно было ломать голову поутру и попросту вытащить первое попавшееся платье.       Конечно же, такие уроки выматывали меня еще сильнее, чем я бы просто не спал, и один раз я проснулся особо тяжело и муторно, как будто после тяжелого и выматывающего сна. Едва натянув скабу поверх домашнего лоохи, я побрел вниз, к бассейнам блюсти чистоту. В мутноватом зеркале я долго пялился в отражение собственной рожи, пытаясь продраться сквозь ускользающие осколки собственных снов, реальности и собственных воспоминаний. За всем тем, чем занят я во сне, что-то очень важное было в том, что утекало от меня, как рассеивается дым от оставленной тлеть сигареты, что-то нужное, что я пытался расшифровать в собственном лице. Что-то, что я должен помнить, но почему-то забыл. Скользнув рукой по подбородку, я попытался решить сложную загадку с бритвенным лезвием, но она была для меня сейчас слишком сложной, и я попросту ополоснулся в бассейнах и поднялся в гостиную в чистой одежде. Как будто дожидаясь меня, в гостиной меня перехватила Базилио. Девушка радостно подскочила ко мне, секунду помедлила и крепко стиснула руками, достаточно сильно сдавив меня где-то под ребрами.       -Макс, тебя так долго не было! Я уже успела соскучиться!       Бедный ребенок. Я обнял ее в ответ и погладил по спине.       -Неужели меня не было так долго?       Базилио отпрянула и смущенно заломила руки.       -Нет, – призналась она. – Пару дней только. У меня просто есть вопросы, – в ответ на мой вопросительный взгляд она уточнила. – По той книге, что ты мне разрешил почитать.       Стивен Кинг. Все грешные Магистры и весь их персональный ад. Я могу представить себе, что она могла себе придумать себе после тесного общения с непризнанным Великим Магистром всех ужасов и воплощенных страхов. Признаться даже я сам после первого опыта с его книгами боялся остаться в темноте. Это была «Мертвая Зона», если я не ошибаюсь, но и тогда я был только немного старше самой Базилио.       -Я уже заказала тебе доставку обеда в ближайшем трактире, – призналась она, несколько смущенно поправляя волосы. - Мы можем поговорить за едой.       -Тогда пойдем есть, – улыбнулся я через силу. Кушать мне особо не хотелось, что уже было необычным – после долгой работы обычно обычно аппетит разгуливался не на шутку. Только как мы устроились в гостиной, в раскрытое окно влетел поднос, плотно заставленный пирогами, горшочками с едой и большим кувшином камры. Она присела в широкое кресло напротив меня, а я потянулся к пирогу.       -В общем и целом я поняла, о чем было рассказано в книге, – заявила моя умничка. Кинга не каждый человек может переварить. – В целом это не реальная история выживших людей, а всего лишь выдумка, сказка, призванная вызвать в читающих людях сопереживание и чувство страха.       -Ты правильно поняла, – кивнул я, не прерывая свой обед. Ужин, если точнее судить по времени.       -Но мне до сих пор непонятна одна вещь. Почему тогда такие истории вообще выдумывают? – спросила она, кладя перед собой книгу. – Зачем люди осознанно привносят в свою жизнь ощущения страха и беспомощности перед неизвестным? Это же неприятно и бесполезно.       -Насчет бесполезности я бы поспорил, – проговорил я, отставляя еду. Настало время ей объяснить кое-что важное. Никогда не думал, что в моей жизни появиться такой человек, которого я буду учить, как родное дитя. Как собственную дочь, которая с таким воодушевлением и готовностью учиться смотрит на меня. – Такие истории выдумываются специально для тех, кто их прочтет, кто хочет испытать страх.       -Почему кому-то это хочется?       -По разным причинам, – отозвался я тут же, закуривая сигарету. – Но прежде всего я хочу рассказать тебе, что страх, истинный и глубинный, вызывает неконтролируемую реакцию организма. Дрожат руки, человек сильно потеет, очень часто колотится сердце, человек столбенеет или порывается бежать, бросает в холод или жар, человек может даже описаться или обосраться, – описал я жадно слушающей Базилио. – Это очень неприятные ощущения, как ты правильно заметила, и в реально пугающей и опасной для жизни ситуации человек, колдун даже самый сильный может попросту не справится с собственным телом и его реакцией. Поэтому такие истории ужасов готовят к непредвиденным пугающим ситуация, чтобы быть способным действовать, – я неопределенно повел рукой. – Быть способным спасти свою жизнь, чужую жизнь или сделать что-то, чтобы уничтожить источник страха.       -Ты сталкивался с такими людьми? Которые смогли так сделать?       -Я и сам подвержен разным страхам, – легко признался я. – До сих пор боюсь высоты, особенно если оказываюсь там неожиданно для себя. Но с таким своим страхом я знаком, и только ору, чтобы меня сняли с высоты.       -Я думала, ты ничего не боишься, – заявила она непреклонно. – Ты такой сильный колдун!       -Страх – это проявление человечности, – проговорил я. – И каким бы сильным колдуном я не был бы, я все равно остаюсь человеком, – я затянулся еще раз и продолжил. – В контролируемых условиях страх еще испытывают, чтобы преодолеть свои личные врожденные или приобретенные страхи. Избавиться от одного из собственных слабых мест и закалить силу духа.       -Я читала, что так делал Великий Магистр Лойсо Пондхова, – заявила она. – Но из-за этого его не любят.       -Мне довелось с ним лично познакомиться, – я улыбнулся, вспомнив про него. – Он славный человек, если не брать в расчет убойное по силе личное обаяние и неправильно выбранные методы общения с людьми. Он бросал людей в их собственный страх, вместо того, чтобы помогать с ними справляться. Для примера, будь от меня ему что-то нужно, он бы регулярно угрожал скинуть меня с высоты, и, чтобы этого не случилось, мне пришлось выполнять его приказы. Это не очень хорошо, ты же понимаешь?       -А такие истории помогают? – кивнула она.       -В какой-то степени да, – кивнул я. – Но опять же, все зависит от самого человека. А некоторые люди используют такие пугающие истории как замену настоящим приключениям, сохраняя себя в безопасности.       -Как интересно! – воскликнула она, и тут же без остановки попросила. – Дай мне пожалуйста, еще такую книгу.       Я только довольно улыбнулся и сунул руку под стол, доставая из Щели между Мирами книгу. «Дин Кунц. Фантомы» Наконец-таки я научился доставать из этого чудного места именно то, что мне нужно было. Больше никаких сломанных зонтиков или другого ненужного сломанного хлама. Торжественно вручив новую книгу, выслушал ее благодарности и восторженные вопли и проводил ее взглядом, когда она унеслась читать. Она все больше становится похожа на меня самого. Мелифаро, как не удивительно, оказался чертовски прав. Надо будет навестить ее во сне.       И приходил к ней во сне, не откладывая это дело на потом. Сны Базилио не были похожи на сны других людей, они были похожи больше на истинные иллюзии, а не на собственно сделанные из материи снов. Разница была принципиальной, и в первую очередь тем, что с иллюзиями работать было легче. Базилио очень рада была увидеть мне во сне, даже когда я начал читать ей просветительские лекции о природе миражей. Мне так повезло с этой девочкой, в самом деле. Большинство магических практик, связанных с воздействием на материальный мир, будет, к ее большому сожалению, ей недоступен, как я объяснил я ей, зато ей легче будет осваивать все, что связанно с воздействием на разум человека и создания иллюзий. Весьма опасное умение, позволяющее ей стать с десятилетиями колдуньей не слабее и не менее опасной, чем Лойсо. Когда я убедил ее, что ее природа ничуть не хуже иной другой природы, твердой материальной природы других людей или созданий нечеловеческой природы, эльфов или оборотней, она перестала вовсе стесняться себя. А когда я рассказал ей собственную историю происхождения, которая включала в себя почти тридцать лет жизни в другом Мире, взросления и обрастания чужеродными обычаями, а так же и вовсе смутную и скрытую за пределами собственной памяти мою предыдущую жизнь, она и вовсе преисполнилась какого-то священного благоговения передо мной. И, как показала практика, оказалась ученицей более талантливой и заинтересованной в результате, чем я в свое время. Может быть, это так оказалось в силу ее природы, а может, благодаря легкому характеру Трикки Лая. Мне понадобилось только несколько лекций, чтобы разъяснить ей общие понятия и воздействие иллюзий на человека, чтобы она сама в дальнейшем сама могла находить заклинания и создавать новые трюки. Но это все только было в ее будущем, ее расцвет и пик ее сил, сейчас же она была всего лишь ребенком, у которого впереди все ее достижения, и все ее будущие потери. Оставив ее в собственном сне отдыхать от моего присутствия, я опустился на колени перед ней и погладил ее, спящую, по ее морковно-рыжим волосам. В этот момент я впервые задумался о том, что случиться с теми, кто окружает меня, когда меня не станет здесь. Если меня не станет, поправил я себя же в мыслях. Мои слова останутся, понял я, останется зерно, которое взрастет со временем в богатой почве.       Как будто откликаясь на собственную лекцию о природе страха, мне начали сниться сны, более выматывающие, чем пугающие, но все равно это были кошмары. По большей части они рассыпались в ничто прежде чем я просыпался окончательно, но одни сон, вернее, повторяющийся несколько раз, я запомнил хорошо. Сложно забыть, когда несколько раз я с усилием вытягивал себя из этого тянущего, тяжелого ужаса, чтобы не было возможности застрять там надолго. Никого же не было рядом со мной, чтобы вытянуть из них силой, чтобы меня спасти.       Сюжет этого кошмарного сна был прост и удивительно впечатлителен в своей ужастности. Я шел по городу, гулял по широким улицам, чем-то похожим на Москву, но в то же время я не узнавал широкой улицы города, который достаточно хорошо знал. Вроде бы ничего особенного страшного в этом не было, но в воздухе, в самом так называемом настроении города было что-то давящее и пугающее, само это ожидание ощущалось зловещим и отталкивающим. В этом сне я шагал по улицам, распахнув всего самого себя и свое сердце, и это чудовищное чувство проходило сквозь меня, как ледяной ветер. Мне нужно было понять, определить, что именно не так, исправить это и сделать снова любящим и добрым к людям.       К слову о людях. Мне навстречу шли люди, как и в любом другом городе мне могли бы идти навстречу, но что-то неправильное было в этих людях, как и в этом месте. Глазами я выхватил из потока идущих мне навстречу людей тоненькую девушку в легком пальто и сфокусировал на ней свое внимание. За те несколько секунд, что мы сближались, я все пытался рассмотреть ее лицо, имея надежду на то, что она одна из тех, кого я знаю. Но чем ближе мы становились, тем меньше я понимал происходящее. Я не мог разглядеть ее лица – то есть виде изящно очерченные узкие скулы, точенный подбородок, светлые распущенные волосы я видел, а вот все остальное сливалось в единую серую муть. Она прошла мимо, на сбавляя шага, как будто бы меня и не было. Другие люди, проходящие мимо меня, так же не имели лиц. Я прибавил шагу, а затем и вовсе побежал, нарочно задевая проходящих мимо людей, чтобы они меня только заметили. Но толку от этого не было, меня никто не видел. Заорал, закричал невнятно и истерически, но опять же, никто на это не отреагировал. Я побежал еще некоторое время по инерции, но смысла в этом было никакого. Тогда я сделал то, что сделал бы в случае, если бы был напуган. В самом дела я был чертовски напуган, и зашагал вперед с весьма определенной целью, едва снова не срываясь на бег. Через десять минут или весьма неопределенное время я увидел широкое панорамное окно на первом этаже с нарисованными стаканами и пончиками, и зашел внутрь. Кафе полупустым, но рядом с окном меня ждал любезно отодвинутый стул у столика, чашка с дымящимся кофе и пончик рядом на блюдце. Я сел за стол, машинально взял кружку и уставился на улицу. На ней все так же шли люди, и все так же вместо лиц у них все были серые маски. В кафе этом я чувствовал себя в некоторой безопасности от этих непонятных людей. Кофе всегда помогал мне думать, и я машинально прихлебывал его, и я еще решил достать сигареты. Но в кармане кожаной куртки их не было, да и вообще кофе в стакане оказался на удивление безвкусным, как вода. Все это место как будто было отравлено, как будто в кровь и плоть этого города, в самом его воздухе был разлит убивающий яд, который убивал всех этих людей в городе, сам весь город убивал этот яд. Как будто я сам дышал этим ядом и медленно он проникал в меня самого, делая безликим, наподобие одного из этих идущих по улицам людей. Возможно, этот яд уже отравил этих всех людей, навсегда оставив их безликими и застрявшими в этом умирающем городе.       В этот момент я обычно пугался до нервной дрожи и с невероятным усилием вытаскивал сам себя в реальность, просыпаясь в собственной спальне, на просторном мягком матрасном полу, в окружении раскиданных подушек и смятого откинутого одеяла. Такие сны мне давненько не снились, и я даже забыл по большей части, что с этими кошмарами делать, обнаруживая себя после такого кошмара беспомощным и с дрожащими руками, с бешено колотящимся сердцем. Каково ощущать себя беспомощным, я тоже благополучно забыл, и не обрадовался возвращению такого ощущения. Как будто меня снова кинули в топку собственной изменяющейся природы, и я не хотел знать, кем – или чем – я могу стать в результате этих изменений.       Не помнящий себя после таких кошмаров, я бродил по Мохнатому Дому совершенно бессистемно, подобно призраку, лишенным будущего, не помнящим прошлого, ищущим себя в том месте, где застрял. В порыве таких метаний я забрел как-то в кабинет Базилио, которая снова где-то пропадала, и при виде заполненных книгами книжных шкафов обрадовался. Книги были для меня величиной понятной и даже приятной, и я даже позволил себе взять томик стихов Эпохи Орденов и прочитать некоторые из них. Насладиться, так сказать, незнакомым уху и разуму созвучию слов. Некоторые из них я даже уже знал, слышал, и мысли со стихов перекинулись на собственно Шурфа, от которого я слышал эти стихи. Встрепенувшись, я собрал в стопку некоторых оставленные мной здесь книг из Мира Паука, стащил из оставленных на кухне припасов два пирожных, убедившись предварительно, что они вкусные, и Темным Путем переместился в Иафах, оставив на краю стола Великого Магистра добытое. Сейчас никто не пытался меня испугать неприятными звуками или поймать, но все равно я смылся отсюда тем же способом побыстрее.       Следующий сон, в который я погрузился, принес мне видение большого бального зала, коим по моим воспоминаниям любили изображать в фильмах. С натертым до блеска деревянного пола, высоким потолком с бесчисленным множеством сияющих светильников и огромным, вдохновляющим пространством. Этот бальный зал был для меня бесконечен, я не мог увидеть ни выхода, ни стен, зато где-то оркестр играл простой незамысловатый и узнаваемый ритм. Я оглянулся, обернувшись вокруг своей оси, и еще раз. Неверный отголосок воспоминания подсказывал, что я здесь искал кого-то. На самом деле, этот зал был полон людей, но полупрозрачных в своей материальности – они не только танцевали, но и собирались группами, разговаривали, смеялись, шумно бегали дети. Так же это Площадь зрелищ и Увеселений, День Середины Года, на которой я был еще казалось бы, совсем недавно. Там так же было весело и людно. И так же я искал кого-то.       Я сорвался с места и побежал в первом же попавшемся направлении. Только теперь мне не было нужды огибать людей, я проносился прямо сквозь них, не сбивая их – для меня они были всего лишь смутным воспоминанием, поэтому и так и не обрели материальность. Мне нужен был из всей этой толпы только один человек, и бежал прямо к нему, единственному ставшему здесь в плоти и крови. Он озирался, но я успел первым, подбежал к нему, схватил за предплечье и закрутился вместе с ним. Взметнулись его светлые одежды, меня опалил его взгляд, внимательный и настороженный. В ответ я захохотал, так, что все полупрорачные люди задрожали от моего смеха и рассыпались. Это было мое место, и здесь он был желанным гостем, и ожидать неприятностей вот совсем было неуместно. Я мог бы сказать ему словами, но вместо этого скользнул по его руке своей ладонью и ухватил за голую ладонь. Он хотел было возмутиться нарушением личных границы – подумать только, какие границы во сне! – но я схватил его за руку покрепче и закружился с ним на одном месте вокруг нашей же оси. Он охнул и протянул мне вторую руку, которую я так же крепко схватил, и наша конструкция обрела большую стабильность.       Невидимые музыканты играли веселый ненавязчивый мотив, а мы все продолжали кружиться, крепко ухватив друг друга за руки. Я был абсолютно счастлив, и это счастье истекало из меня смехом. Наши скабы даже не поспевали за нашим движением, белая с голубым скаба догоняла мою черную с алым узором, и та гналась за первой. Я готов был так провести с ним целую вечность, только лишь держать его за руки и танцевать без остановки, и так мне и казалось, что танец наш никогда не закончится, но у судьбы были на это другие планы. Руки наши расцепились, и продолжая движение, разошлись на несколько шагов. Увидев, что мой партнер по танцам исчез, разбуженный скорее всего, я сделал усилие и проснулся сам. Отголоски счастливого смеха еще звучали у меня на губах.       Я решил повторить тот сон с танцевальным залом спустя пару дней, уже совершенно намеренно представив его и этот замечательный зал. Я снова оказался в бесконечном бальном зале, только теперь здесь не было никаких призраков, только знакомая музыка, наполнявшая помещение, и снова Шурф, с узнаванием в глазах. Я не стал медлить, подскочил к нему, заглянул в глаза, и, не глядя поймал его руки. Выждал секунду, и сделал первый шаг в ритм музыки. Такое должно ему понравится. Музыка вальса была медленной, нежной и очень чувственной, и я уверенно вел в танце нашу пару, хотя до этого не знал, как танцевать этот грешный вальс и даже, кажется, никогда его не слышал. Правую руку я держал на отлете выпрямленной, а левую согнул в локте и положил ему на плечо, и ногами уверенно выписывал узор на деревянном полу. Широкие петли нашей кружащейся в танце пары складывались в широкую дугу. Я не видел лица Шурфа, что-то мешало мне его рассмотреть как следует, но я чувствовал, что он следует за мной, старательно копируя сложный шаг танца, а руки его держались за меня крепко, как будто я мог раствориться в этой музыке и пропасть, раствориться легчавшим предрассветным сном. Шурф не отставал от меня ни на шаг, даже в этом для него незнакомом танце, и это было прекрасно, идеально в его исполнении. Мы не разговаривали, никакие слова здесь не были нужны, мы разговаривали помощью прикосновений наших рук и танцевальных движений. Я не мог сказать точно, как я определил, но этот Шурф, которого я регулярно хватал за руки и кружил в танце, был самым настоящим Шурфом, а не моим сном о нем, но это я знал точно.       Такие сны, как в противовес собственным кошмарам, были мне приятны и давали сил, и даже просыпался я после них полным сил и бодрости. После них даже привычная чашка с кофе была больше простой формальностью, чем необходимым условием существования. Так он, просто будучи просто рядом со мной даже в сновидении, он снова наполнял меня силами, и даже не магическими, а попросту жизненными силами. Мне снова хотелось смеяться и веселиться, и даже не умея танцевать под веселую мелодию. Такое его влияние на меня не было чем-то новым, он всегда заставлял меня чувствовать себя лучше, чем я на самом деле являлся, мановением руки возводить города из ничего и обращать в пепел одним единственным взглядом.       Впрочем, обращать в пепел было некого, в этот раз я проснулся глубоко за полночь, когда все приличные люди и отъявленные мерзавцы успокаивались и засыпали глубоким сном. Я привычно устроился на крыше Мохнатого Дома и рассеянно закурил, любуясь видом города, таящего в себе маленькие мерцающие огни уличных фонарей и негаснущих окон. В другое время я бы задался вопросом, что заставляет на спать в такое время, что настолько тревожит умы и сердца людей, возможно даже записал свои предположения, однако сейчас меня интересовало несколько иное.       Все маленькие серенькие цилиндрические коробочки, что я нашел в той старой картонной коробке на мансарде, я получил обратно от Кирилла вместе с проявленными с них фотографиями, выслушав целую лекцию о моих старперских замашках и все, что он думает о пленочной фотографии и моих играх, перемежая всю всю недовольную речь новомодными сленговыми словечками. Судя по его праведному негодованию, пленочная проявка сейчас переживает не свои лучшие времена и не так популярна, как двадцать лет назад. Но и я не остался в долгу, метко обозвав его малолетней шпаной и расписав красочно, где я вертел и под каким лисьими хвостами я драл его проблемы. Мальчишка должен учиться решать проблемы, даже такие непростые и глупые, как проявка исчезающего вида пленочных фотографий в расцвет века цифровых технологий. На его бы месте я прикормил хозяина проявочной лаборатории, или выкупил подчистую все его оборудование. Посмотрим, догадается ли он это сделать.       Устроившись со всеми удобствами на диване в собственном кабинете, я обеспечил себя кофе, сигаретами, и принялся перебирать фотографии. Их было много, и я не спеша и всматриваясь в лица, начал их перебирать. Держа в руках плотную матовую бумагу с изображениями, я ясно понимал полностью весь процесс создания таких штук, от момента производства пленки, на которую были запечатлены моменты, до конечного момента их проявки, все нюансы и хитрости, позволяющие добиться наиболее лучшего качества фотоснимков. Кажется, я много об этом знаю. Откуда? Я раньше этим занимался? Я вспомнил темную комнату, освещенную только тусклым красным светом, и едкие растворы, развешанные гирляндами сохнущие прямоугольники. Занимался, точно, и умудрился об этом забыть.       Первые фотографии были самыми старыми, со страшным цветовым сдвигом, искаженными линиями и цветами. На этих фотографиях с трудом узнал сам себя в маленьком мальчике с пронзительно светлыми глазами, видимых даже на таких искаженных фотоснимках. Я узнал женщину и мужчину рядом с ним – моих родителей, по крайней мере, тех, которых я так воспринимал. Машинально это отметил, не испытав при этом каких-либо чувств к этим людям, как будто вовсе они мне были посторонними. Таких фотографий было меньше всего, несколько групповых снимков за столом, натужно позирующие и улыбающиеся в камеру несколько человек, крупное фото меня самого в нарядном костюмчике. Дальше оказались фотографии лучшего качества, но еще с ощутимой взгляду сепией. На них я был уже намного старше, как будто моим родителям нравилось фотографировать меня только тогда, когда я еще был послушным. Подростком и юношей, как мне теперь помниться, я изрядно бунтовал против навязанных мне правил, поэтому запечатлевать меня не желали. Эти же фотографии были сняты уже когда я в здравом рассудке и поспешно съехал от родителей, наслаждался первыми сладкими плодами свободной жизни и познакомился с Александром Торманом – веселым мужчиной с приятным лицом и пьяными глазами, покровительственно приобнимавшего меня за плечи на одной из фотографий. Я во все глаза смотрел на него, на его лицо, понимая, что умудрился полностью забыть о его существовании, о том, как он учил меня делать первые шаги в большой и такой опасной жизни, правильно фотографировать и как проявлять их с серебро-нитратной пленки. Их было таких несколько фотографий, случайных и от того наиболее ценных. Насколько я помню, он оказался не простым человеком, что-то было в нем такое, что отличало его кардинальным образом от меня самого и от всех других. Сейчас-то я точно не вспомню, что именно это было, но это иное было в полной мере.       Дальше шла внушительная часть фотографий совершенно незнакомых людей, запечатленных лично мной, я точно чувствовал свою руку, приложенную к этим фотографиям, и все как одна изображали жрущих людей. С неким сладеньким чувством гадливости и отвращения я рассматривал эти снимки – как люди, потеряв цивильный благородный облик, пожирали еду, бывало прямо с тарелок, как еда вперемешку со слюнями свисала у них изо рта, как перекашивались растягивались, искривлялись их лица, становясь уродливыми, противоестественными пародиями самих себя. Конечно, огромное количество алкоголя и отсутствие должных манер бывало полностью срывали тормоза людям, вытаскивая на свет все самое мерзкое и отвратительное, что эти люди с годами и десятилетиями взлелеивали в себе. Эти фотографии как будто нарочно выставляли и высвечивали в людях все их поганое нутро, и оставалось только дивиться собственному цинизму и мизантропии, заставлявшие меня тогда недрогнувшей рукой снимать эти мерзости раз за разом, мало того, после хранить пленки этих снимков как нечто чрезвычайно важное. Это было не только памятник человеческому уродству душ, но и собственной глубокой мизантропии и отвращению к вот таким вот людям. Великие Магистры, откуда во мне это было в далекие двадцать лет?       Несколько фотографий имелось более позднего периода. На одной из них было изображено трое, я сам, с лицом более твердыми и несколько более чем надо безумными глазами, стоящего между мужчиной лет сорока и немногим более молодой женщиной с белыми волосами. На заднем фоне была различима вывеска «Кооператив Харон». Значит, это Вениамин и Раиса, из того периода жизни, когда я уже познал вкус чудес, сотворенных собственными руками, баловался гаданием на книгах и только-только познакомился с Франком. На этом фото я еще был человеком, судорожно держащимся за собственную эфемерную человечность, как будто приняв происходящие со мной тогда изменения я мог перестать быть человеком. Оглядываясь назад, с высоты собственного опыта и значительной магической мощи, я мог только порадоваться, что не поддался тогда разрушающей панике и животному страху. Чтобы из меня получилось, если я бы не оставил весь страх перед неизвестным грядущим здесь, а взял его с собой сюда, как берут памятные вещицы? Думать даже об этом не желаю.       Несколько фотографий незнакомцев я попросту отложил, не фокусируя на этом внимание. Это было просто – с помощью Сашкиного фотоаппарата я учился не только нырять в чужое сознание как в бездонное озеро, но еще и учился сочувствию, состраданию и самым первым навыкам эмпатии. Знал бы наперед, сколько жизней эта моя эмпатия спасет здесь, в Эхо, то стопка фотографий была бы потолще, заодно и некоторую юношескую спесь бы сбила.       Более поздние фотографии заставили меня судорожно потянутся за сигаретами и некоторое время посидеть на месте с закрытыми глазами. Если оставленный мне Торманом пленочный фотоаппарат «Никон», позволяющий мне нырять под шкуру фотографируемого, можно было еще объяснить, как-нибудь, на грани метафизики и банального колдовства, то дальнейшие фотографии попросту выходили за какие-либо существующие рамки. Следующая фотография изображала меня самого, облаченного в криво сидящие лоохи и скабу, без тюрбана, с коротко подстриженными «под машинку» волосами, с неверием и ясно написанными на лице восторгом смотрящего на себя же в мутноватое зеркало. Я присмотрелся к фотографии. Кадр был запечатлен под невероятным углом, при котором снимающий обязательно сам попадет на отражение, но я не видел снимающего, его попросту не было на кадре. И это определенно были первые мои дни в Эхо, когда я даже жрать местную еду не научился толком. То есть кто-то сфотографировал меня каким-то образом, что я даже не заметил, в месте, где даже понятия «фотографировать» не было придумано? На пленочный фотоаппарат, который полностью исключает возможность цифровой подделки? Кто-то со мной играет, водит за нос, подбрасывая проявленную пленку ко всем остальным, старым и едва ли не навечно забытым? Мне такое не нравилось, я бы сам с удовольствием поиграл с умником, да так, что пришлось бы потом в землю зарывать тот пепел, что от него останется. Я поспешно дернулся и разворошил в руках широким веером все оставшиеся фотографии.       Шурф и я, смотрящие друг на друга так, что от раскаленного воздуха между нами можно было прикуривать, и довольно ухмыляющийся Джуффин в стороне. Стол в таверне, за которым расположился весь состав Малого Тайного Сыскного Войска, со мной в центре, с пестрым и сияющим Мелифаро и как в противовес ему строго одетым исключительно в белоснежное Шурфом. Я не видел его лица, он был снят со спины, но голова его была повернута в мою сторону. Моя персона, читающая газету в кабинете Джуффина, закинув длиннющие ноги на его стол. Джуффин, Кофа, я, очень возмущенный и копна рыжих волос на столе. Шикарный вид на Королевский Замок и на город, снятый с некоторой высоты, из-за плеча фигуры, завернутой в черное, очень знакомый вид – снято было с крыши моего Мохнатого Дома. Снова же весь наш Сыск – только теперь в Зале Общей Работы, с накрытым столом. Плавящийся от жары воздух и белые почти выгоревшие травы на земле – и две фигуры, в тяжелой темной одежде с золотым кругом на спине и фигура в легкой белой одежде. Свисающий с люстры Мелифаро, просто и со вкусом. Тоненькая фигура, затянутая исключительно в белое и сияющие, на фоне песчаного пляжа с накатывающими волнами, под тяжелым серым небом. Полупрозрачная фигура в зеленоватых водах, в центре которой четко виден меч. Сгорбленный силуэт, почти скрытый в сияющим потустороннем и очень жутким синем пламени, в котором сгорало множество страниц.       Ничего определенного, но каждая из этих фотографий давала толчок моей памяти, с хирургической точностью заставляя меня вспомнить то, что со мной происходило. Вся моя жизнь, по сути своей, была запечатлена на этих фотографиях, но теперь это не казалось издевательством, а только формой заботы обо мне, не позволяя забыть действительно важные вещи, о которых я мог так легкомысленно забыть. Это моя жизнь, все то, что я пережил и все те хорошие люди, с которыми я встретился. Она не началась с моим прибытием в Эхо, еще около тридцати лет у меня была другая жизнь, о которой нельзя было забывать. Хорошая, плохая, шизанутая, но все мое было, и терять я не собирался. Теперь у меня была штука, которая мне забыть не позволит. Несколько дрожащими руками я собрал все разбросанные фотографии и засунул их обратно в бумажный пакет. Голова от напряжения стала тяжелой. Куда все-таки делся тот фотоаппарат, который принадлежал мне? Допив кофе, я загасил последнюю сигарету и двинулся в свою спальню, в надежде хорошенько порыться в той коробке. Фотоаппарат нашелся почти сразу же, громоздкий и со многими линзами, одна из которых была треснутой. Эту трещину я убрал движением ладони, бережно уложил его обратно в корф и улегся в постель, прижимая его к груди, как несравненную драгоценность.       У меня были хорошие сны, были и кошмары, отчетливо различая те моменты, когда бодрствовал, и когда занимался работой в собственных или чужих сновидениях. Рабочих сновидениях, как их называл Джуффин. Но то, что мне предвиделось в тот раз, ни в какие рамки не укладывалось. В принципе не зная и не ведая истинных границ собственных возможностей, мне и не стоило удивляться тому, что у меня внезапно стало получаться что-то новое, чему я в совсем не учился и не имел понятия, что такое вполне возможно. Я медленно приходил в себя, осознавая себя стоящим посередине достаточно знакомого кабинета, однако, вопреки ожиданиям, я не нашел собственной длинной, в пол, темно-красной лоохи и простых сапог, как, впрочем, и всего остального тела. Я осознавал себя чистой, обнаженной мыслью, одним только лишь сознанием. Мне следовало бы испугаться такому своему состоянию, но я не испытал страха или удивления, даже и привычного ощущения пустоты я не уловил. Не явь, но и не сон однозначно, тело-то всегда у меня было, даже в самых страшных и плавящихся снах. Прошлое казалось таким зыбким, а будущее таким ненадежным в своем существовании. Я твердо понимал, кто я есть, а так же место, где я нахожусь. В рабочем кабинете Великого Магистра Ордена Семилистника, прямо напротив его широкого рабочего стола и его самого, почти недвижимо сидящего за столом и что-то тщательно записывающего в тот самый ежедневник, что я когда-то ему подарил.       -Шурф, – на пробу позвал я едва слышно, – Шурф, – позвал я погромче. Он никак не отреагировал. Меня должно было передернуть от повторения ситуации, но я только несколько равнодушно отметил этот факт и попытался сбить с края стола стопку глиняных табличек, без особого успеха. Другая частота волны резонанса, вспомнил я те лекции по физике, на которых так удачно дремал. Взаимодействовать с предметами я не мог, потому что прямо сейчас я был нематериален, прямо сейчас я состоял из чего-то другого, не из привычной здесь материи. Тело мое наверняка сейчас находилось в Мохнатом Доме, я мог бы попытаться сделать усилие, чтобы снова мое сознание и тело стали едины в своем состоянии, но я не стал спешить.       Я смотрел на Шурфа. Попросту стоял перед ним и смотрел сверху вниз на его руки его лицо, склоненное над письмом. Мне казалось, что кроме нас двоих, на этом свете никого нет, и это меня устраивало, потому что я мог вот вечно так стоять – находиться – рядом с ним и просто смотреть на него. Шурф был идеален, по моему весьма предвзятому мнению, во всем, что его окружало и к чему он прикасался. Складки его одеяния лежало идеальными линиями, и даже одна мысль только о беспорядке или пятнах на его одежде казалось нечто кощунственными и противоестественным. Лицо его казалось бесстрастной маской, но сейчас, полностью сосредоточенный на собственных мыслях и письме, на этой маске проступало нечто вроде нежности, обращенной к предмету письма, смешанное с решимостью и готовностью идти до конца. Это так же идеально в нем было – его способность к фокусированию на одной цели, в отличии от меня. Все его движения, так же, как все его мысли, были лаконичными и исключительно точными, никакой суеты или чрезмерности, и мне тоже это нравилось. Это все было в самой его сути его нутра, потому что я знал его это самое нутро и оно мне тоже было по нраву.       Однако долго мне смотреть на него не дали. Двойные двери в кабинет открылись, впуская сэра Джуффина Халли. Я отошел в сторону, тут же вспомнив, что это делать совершенно не нужно. Он прошел к столу и сел в кресло напротив, расположившись с удобством и вынимая из кармана скабы собственную трубку и кисет с табаком.       -Много ли времени прошло, как мы с тобой сидели ровно наоборот, – с усмешкой заявил он. – В Доме У Моста, ты помнишь? Но даже тогда я никогда не вызывал тебя в собственный кабинет с такой бесцеремонностью, как ты сделал это сейчас.       Шурф дописал до точки, отложил ручку и поднял взгляд на собственного бывшего начальника.       -Я никогда не позволил бы тебя вызвать столь бесцеремонно, – согласился он, – если бы ты не знал точно, о чем пойдет речь нашего разговора и что ты заинтересован лично. Я мог бы сам прийти к тебе, но я волнуюсь за безопасность нашего разговора и поэтому только позволил себе дерзость вызвать, как ты выражаешься, к себе.       Сэр Халли только лишь вздохнул и принялся набивать трубку.       -Для ясности нашего разговора я хочу добавить, что хочу поговорить с тобой про сэра Макса. Так полагаю, ты заметил, что с ним в последнее время происходит что-то...       -Странное, – буркнул Джуффин.       -Я бы выразился по-другому, – возразил тут же Лонли-Локли. – Понятие «странно» слишком расплывчатое и неточное, для того чтобы выразить то впечатление, которое производит сейчас Макс.       -А как бы ты выразился точнее? – усмехнулся Джуффин.       -Дело в том, что я не могу выразить достаточно точно, насколько мне хотелось быть точным, – признался он. – Это тоже меня беспокоит. Однако с точностью я могу заявить, что с ним определенно что-то не так. Он стал как будто более грубым, чем раньше был, как будто более равнодушным к окружающим людям. Ты со мной согласен? Макс тебе что-то рассказывал? Что с ним случилось?       Не торопясь, Джуффин раскурил трубку и долгие несколько минут с пыхтением выпускал клубы табачного дыма к потолку. Я отошел в сторону, чтобы дым не рассекретил меня, на всякий случай просто, и подошел ближе к Шурфу.       -Скажем так, – наконец проговорил он, – После Тихого Города и после Книги Огненных Страниц он перестал мне доверять. Он не говорил мне прямо, сомневаюсь, что он даже для себя это сформулировать не соизволил, однако мне хватает достаточно опыта, чтобы увидеть это отношение ко мне в его глазах и в его поступках.       -Очень проницательно, – буркнул я. На мою реплику никто из них не отреагировал.       -Но так по мне все его странности в поведении не слишком важны... – начал было Халли, но Шурф вскинул на него пронзительный взгляд.       -Все, что связанно с Максом важно для меня, – непреклонно заявил он.       -Потому что он Вершитель, – Халли глубокомысленно выдохнул дым к потолку.       -В первую очередь потому что он мой друг, а только потом Вершитель, чьи желания исполняются у него бессознательно. Не боишься с таким отношением к себе отхватить неприятностей?       Джуффин только губы поджал неодобрительно.       -У тебя есть предположения, что с ним происходит?       -Точно могу сказать, что на нем не лежат чары или посторонние заклинания, влияющие на его сознание или разум, – начал методично перечислять он. – Макс заявил, что что-то изменилось и он заявил, что не может впредь со мной держать дружбу. Так же я больше не могу связаться с ним с помощью Безмолвной Речи. Исходя из этих данных, я перерыл библиотеку Ордена Семилистника, а так же приказал пустить меня в библиотеки некоторых Магистров этого Ордена. Нигде и не в каких книгах я не нашел даже упоминания того, что с ним происходит.       -Должно быть, ты потратил на это достаточно много времени.       -Да, – почти равнодушно отозвался Шурф. – Но я об этом не жалею. Теперь мне точно известно, где нужной мне информации нет. К тому же, – он немного помедлил, прежде чем продолжить. – Я взял на себя труд проследить за его сном, последнюю дюжину дней я при первой же возможности приходил в его спальню и смотрел за его сном.       -Серьезно? – фыркнул я. – Тебе заняться больше нечем было?       -Зачем ты следил за его сном? – напряженно поинтересовался Халли.       -Меня удивляет то, что ты сам этим вопросом не озаботился, - отозвался Шурф. – Для Макса сны обладают тем же существенным весом и значимостью, как и реальность, так что я решил использовать его сны, чтобы выяснить, что происходит с ним в реальности.       -Есть результат?       -Для меня оказалось неприятной неожиданностью видеть, как Макс, не просыпаясь, исчезает со своего места, растворяясь, как предрассветный туман, – оповестил он чуть иронично. – И таким же огромным оказалось мое облегчение, когда он так же самостоятельно появился обратно.       -Сэр Макс умеет перемещаться между Мирами так же легко, как ты пьешь из своей замечательной дырявой чаши, – любезно пояснил Джуффин. – Так что вполне возможно, что он нашел еще один способ это делать.       -Меня бы беспокоило это гораздо меньше, если бы ему не снились кошмары, – продолжил Шурф. – Меня это волнует гораздо больше. При своей неорганизованности ума он может принять этот кошмар за реальность и остаться там навсегда.       -Ну спасибо за уверенность в моей неорганизованности, – парировал я. – Уж реальность и сон я могу различить.       -А если он все-таки останется там, ты сможешь найти и привести его обратно? – поинтересовался Джуффин. Шурф впервые за весь разговор отвел от него взгляд, как будто он уже знал ответ на его вопрос и этот ответ причинял ему настолько сильные эмоции, что он не мог продолжать смотреть ему в глаза. – Что тебе для этого нужно?       -Глоток его крови, – проговорил Лонли-Локли. – Причем я не смогу ее взять, если Макс не будет точно знать, для чего мне это.       -Так попроси его. Думаю, в такой малости не откажет.       Великий Магистр только покачал головой, и что-то в его виде, в положении его головы говорило о том, что он испытывает печаль и необъяснимую досаду на самого себя.       -Ты пробовал разделить с ним сон? – продолжал настаивать Джуффин.       -Пробовал, конечно. Но как будто что-то мешает этому случиться. Я оказывался с ним во сне на берегу пустынных пляжей или в том парке, но через секунду он уходил, истаивал как иллюзия в моих руках.       Не помнил, чтобы мне снились такие сны. И тогда получается, что те сны, в которых я танцевал с Шурфом, это только мои сны, и в них самого него не было.       -Я попробую еще раз, – непреклонно заявил Шурф. – Только на этот раз лягу с ни головой на одну подушку, как в первый раз. От тебя я прошу только подстраховать нас, когда я займусь этим. Чтобы мы смогли вырваться.       -Ты настолько не доверяешь Максу?       -Ему я доверяю полностью и безоговорочно, однако его кошмары могут действительно доставить проблем.       -Хорошо, я тебе помогу, – Джуффин аккуратно загасил трубку. – Чем-то еще я могу быть тебе полезен?       Вопрос был с откровенным подвохом. Именно сэр Халли в свое время настоятельно уговорил Шурфа занять вакантное место Великого Магистра Ордена Семилистника, а тот согласился с большой неохотой и только на достаточно небольшой срок. И теперь он откровенно его подкалывал, я слышал это в его голосе и в хитро прищуренных глазах.       -Я тебе дам знать, – отозвался Шурф, проигнорировав его подначку и одновременно давая знать, что встреча уже закончена.       Халли встал с кресла и не прощаясь, вышел из кабинета. Великий Магистр проводил его взглядом и как только за ним захлопнулась дверь, разом как-то сник, сгорбился даже немного и прикрыл лицо руками. Такое состояние было совершенно не свойственно для него, это было как... Я даже предположить не могу точно, на что это было похоже, только может быть на снег в самом разгаре лета. Шурф для меня был живым воплощением спокойствия и стойкости, и тут настолько яркое проявление эмоций. Не в силах больше выносить это зрелище, я приложил некоторое усилия и исчез из этого места и обнаружил себя уже с полным комплектом конечностей и прочей тушей в том самом безликом и нехорошем городе, где ходили еще люди без лица. Это стало последней каплей.       Взвыв как голодный вурдалак, я кинулся бежать не разбирая дороги и не пытаясь тормозить даже перед людьми, пробегая сквозь них как призрак. Не сбавляя темпа, я вбежал в высокое офисное здание, взлетел по лестнице на несколько этажей наверх и пробежав несколько коридоров, я свернул в безликую белую хлипкую дверь с перевернутым треугольничком и заперся изнутри одной из туалетных кабинок. Только тогда я позволил себе остановиться и перевести сбитое дыхание. Я молодец, я убежал, я большой молодец. Правда, я сильно сомневался, что хлипкая дверь в кабинку туалета выдержит, но святая уверенность в безопасности уборной меня не оставляла. В любом случае, мне лучше остаться здесь, чтобы меня не нашли и не поймали. Другой вопрос в том, чего мне стоит бояться. Если я считал, что меня не поймают, то значит здесь определенно было нечто, что могло прийти за мной, нечто весьма определенным образом имеющее возможность мне навредить. Так что это был дополнительный повод сидеть здесь и никуда больше не выходить.       Через некоторое время я услышал, что в туалет зашел человек. Я вцепился в ручку двери изнутри, чтобы не перепутали с пустой кабинкой, и совсем некстати вспомнил, что в американских боевиках в таких вот кабинках убивали людей, стреляя сразу сквозь дверцу.       -Что за чудное место, – послышался голос Нумминориха, и я небывалым облегчением отпустил ручку. Конечно же, здесь не американский боевик, а мой личный кошмар. Неизвестно, что еще хуже. Я вышел из кабинки и радостно обнял его. – Я тоже рад тебя видеть. Что это за место?       -Местная уборная, – коротко пояснил я, не вдаваясь в особые подробности. А они были не нужны, они ему и не были нужны.       -Тебя искал сэр Халли, – кивнул он. – Он пытался связаться с тобой с помощью Безмолвной Речи, но не смог, поэтому попросил меня тебя найти. Ну я и отправился за тобой в твой сон. Здесь довольно, – он еще раз огляделся и вынес вердикт, – уютно.       Нумминорих, светлая душа. Он даже в ужасном кошмаре он может найти хорошее.       -А зачем он меня искал? – подозрительно спросил я, припомнив его разговор с Шурфом.       -Он собирает совещание в Доме У Моста, - ответил он.       -Хорошо, я приду, – не совсем охотно проговорил я. – А ты сам уходи отсюда, – попросил я. – Здесь не совсем безопасно.       Сэр Кута несколько удивился моей просьбе, но только послушно кивнул и тут же растаял в воздухе. Я последовал его примеру и открыл глаза в собственной пастели, все еще обнимая корф с фотоаппаратом. Значит, этот город и кабинет Шурфа мне точно приснились, а вот те фотографии определенно были настоящими. Я осторожно положил фотоаппарат на полку шкафа и взял с кресла неподалеку скабу и ткань тюрбана. Не найдя в обозримом пространстве ни кофе, ни бальзама Кахара, я только лишь тяжело вздохнул и перешел прямо как был в Зал Общей Работы. Здесь еще никого не было, однако меня это мало обеспокоило. У других наверняка больше полезной работы, чем у меня-бездельника. Особого волнения у меня эта мысль не вызывала, я просто отметил ее и уселся в широкое мягкое кресло в дальней части Зала, где было потише, и завернулся в собственную скабу. Спать хотелось зверски, я едва держал глаза открытыми. Ну я их не стал насильно раскрывать, я задремал прямо в кресле.       Технически я находился здесь, и даже слышал все, что происходит вокруг меня, но практически я снова глубоко спал. Один за одним в Зал входили мои коллеги, при виде меня спящего голос принижали и старались идти тихо. Только Мелифаро не только голоса не принизил, но еще и довольно бесцеремонно поинтересовался у собравшихся:       -А чего Макса не разбудили? Пока он спит, самые страшные ужасы из ваших снов не дремлют! – воодушевленно заявил он. – А заказ в трактир уже сделали?       -Должен прибыть с минуту на минуту, – пообещал Кофа откуда-то слева.       -Я не хочу будить сэра Макса, – откликнулся Трикки Лай. – Мне совсем не хочется этого делать и совсем не потому что мне страшно, хотя мне действительно немного страшно его будить. Но он спит наверняка потому что очень устал и ему надо немного отдохнуть.       -Предлагаю выбить из-под него кресло, – с оптимизмом заявил Мелифаро.       -Можно вылить на него кувшин с водой или попросту наколдовать ее над ним, – предложил сэр Кофа.       -Я знаю несколько бодрящих заклинаний! – поделился Кута. – Он сразу проснется легко и приятно.       -Сэр Мелифаро, вы крайне непочтительно обращаешься со своим лучшим другом, такого бы пробуждения я и врагу не посоветовал, – послышался голос Шурфа от дверей. Кажется, я вовсе перестал дышать. – Сэр Йох, впервые вижу, чтобы вам отказало чувство самосохранения, мои соболезнования.       -Скоро явится Джуффин, – несколько уязвлено отозвался Кофа. – Как ты его собираешься будить?       Лонли-Локли ничего не ответил ему, только мягко подошел к моему месту. По природе сильнейший колдун из мне известных, я твердо знал, что он способен на многое, что может позволить ему только одному ему известные только ему моральные границы. Он вполне был способен на жуткие пытки, которыми считаются декларация им стихов Эпохи Орденов или еще древнее, он вполне мог убить, даже не моргнув глазом. За те пару секунд, что он приближался ко мне, я успел было подумать, что он заметил немыслимым образом мое присутствие при его разговоре с Джуффином, и сейчас он мне за это самым натуральным образом открутит голову, мгновенно обомлеть и растеряться. Я уже был готов приступить к стратегическому отступлению, который так же можно было назвать паническим бегством, но замер на месте, услышав его голос.       -Макс, – позвал он меня неожиданно мягко, и я в ту же секунду распахнул глаза. – Дай мне свою руку, пожалуйста.       Шурф не выглядел угрожающе или на вид не злился, он только смотрел на меня сверху вниз с выражением бесконечного терпения на лице. Выпутав из складок скабы правую руку, я протянул ее вперед. Шурф перехватил мою руку, перевернул ее ладонью вверх и другой рукой вложил в нее свою собственную небольшую дырявую чашу, попридержав другой рукой снизу, чтобы я не сразу ее уронил. Пальцами я почувствовал ее разбитое дно и перевел взгляд с нее на Шурфа. Не глядя тот взял со стола кувшин с камрой и занес под чашей.       -Не на меня смотри, а на чашу, чтобы не пролилось, – заметил он. Но я не мог отвести взгляда от его лица, так же, как он и продолжал удерживать второй рукой мою руку снизу. Я чувствовал его теплую ладонь на своей руке и все продолжал смотреть на него снизу вверх, в очередной раз как в первый немо поражаясь и восхищаясь его красотой, гармоничными и прекрасно сложенными чертами лица. Глаза его были полуприкрыты, однако я видел отлично их выражение, в них скользила какая-то принятие и печаль неизвестного рода. Этот человек был готов броситься головой вперед в мои собственные кошмары, которые для него лично были бесконечно опасными, чтобы только спасти меня самого от них. Я снова ощущал то странное чувство внутри себя, я цепенел только от одного только взгляда на него, одного только того, как одним цельным движением он, прикоснувшись носиком кувшина к чаше, наливает полный кувшин камры, поднимая кувшин вверх, следуя за поднимающимся вверх над чашей столпом красновато-коричневого напитка.       Я все смотрел на него, и это уже становилось неприличным, даже по моим меркам нарушения его личного пространства. Мелифаро открыл было рот, чтобы прокомментировать это все в своей манере, но сказать ничего не сумел, потому что я перевел фокус внимания на него и тут же две задние ножки его стула подломились, и он с трагическим воплем завалился на спину. Очарование момента было нарушено, Шурф отнял свою руку и в два шага отошел мне за спину.       -Все здесь уже собрались, как славно, – бодро воскликнул Джуффин, выходя из своего кабинета, и вслед за ним шел сэр Абилат Парас с несколько взволнованным лицом.       -Я обратился к сэру Халли с этой проблемой, и он счел мои подозрения весьма уместными, – проговорил он несколько встревоженно, подходя к столу. – Дело в том, что несколько моих коллег знахарей обратились ко мне с просьбой. Множество людей, имеющих склонность к заболеваниям ума, в последнее время стали чувствовать себя хуже. Их стали преследовать видения страха перед собственными родными или слугами. Они стали с чего-то думать, что незнакомцы на улице хотят принести им вред, а владельцы трактиров – их отравить. Я справился у своих знакомых из Приюта Безумных, – он потупил взгляд, – наиболее из безнадежных больных впали в ступор, а имеющие шанс на выздоровление внезапно перестали идти на поправку.       То ли выпитый разом целый кувшин камры, то ли волшебная дырявая чаша, то ли само присутствие Шурфа так на меня подействовало, но спать мне расхотелось совершенно. Даже цвета стали то ли насыщеннее, то ли четче, то ли я сам полностью проснулся, я не хотел разбираться.       -Я так же попросил сводку преступлений у Трикки Лая, – продолжил Джуффин, садясь за дальний конец стола. – По нашему городу выросло число преступлений, имеющих так называемую природу страха. Уличные нападения с целью грабежа и порчи имущества и одежды, несколько раз случалось, что жертвы таких грабежей избивали нападающих до смерти. Произошло несколько нападений людей на своих начальников, на тех исключительно, о ком идет дурная слава.       -Ты мне позволишь? – тихо спросил Шурф, положив ладонь мне на плечо. Я только кивнул, наблюдая, как пальцы с изрисованными рунами ногтями стягивают у меня с плеча ткань тюрбана. Я уже и забыть успел об этой штуке, а мой простоволосый вид, как оказывается, сильно раздражал Шурфа. Так пусть этим и занимается, если хочет, я прикрыл глаза и чуть запрокинул голову. За моей спиной зашуршала ткань и невесомо легла мне на лоб, аккуратно прикрывая волосы. Кофа, сидящий прямо передо мной, поспешил развернуться в кресле так, чтобы меня не видеть, Кекки, сидящая рядом с ним, коротко хихикнула и тоже отвернулась от меня. Мелифаро, пробормотав что-то вроде «не хочу умирать во цвете лет», перебрался на потолок и уселся на на нем на собственные ноги, развернувшись лицом к Джуффину. Амбилат трогательно покраснел ушами и потупил взгляд. Сам сэр Халли говорить не перестал, только перевел взгляд на Кофу, рассказывая все исключительно ему.       Великие Магистры, какие мы все нежные. Тайный Сыск, краса и гордость Объединенного Королевства. Помнится, в институте я так не раз и не два зажимал возле лестницы и в курилке понравившихся мне девочек и целовал у всех на виду. Интересно, как бы отреагировал Шурф, если бы юными ходили в один институт – Высшую Королевскую Школу – и так же попробовал его поцеловать? Ну, для начала мне нужно было бы отобрать у него книжку. Представив себе такую картину, я несколько нервно хихикнул, за что заслужил подозрительный взгляд от Джуффина.       -Ну что, господа Тайные Сыщики, – проговорил он, продолжая смотреть на меня. – Есть идеи, почему так происходит?       На мою голову аккуратно и плотно ложились витки ткани, и кажется я даже чувствовал, как от его рук исходит тепло. Один раз он краем пальца задел мое лицо, замер на секунду, ожидая, как я отреагирую на его подобное вмешательство, но я только прикрыл глаза, наслаждаясь его таким мимолетным и случайным прикосновением.       -Я считаю, что это кто-то из Мятежных Магистров, – откликнулся с потолка Мелифаро. – Тот, кто имеет достаточно силы, чтобы устроить массовые преступления страха, и достаточно мотивации, чтобы этим заниматься.       -Орден Водяной Вороны, – со знанием дела кивнул Кофа.       -Я не имею в виду и[ Великого Магистра, – тут же продолжил сэр Дневная Греза. – но осталось множество его Магистров и Послушников, которые могли затаить обиду. В этот Орден набирались наиболее способные колдуны, да и в Эпоху Смуты их ненавидели больше всего.       -Принимается, – кивнул наш начальник. – Есть еще идеи? Леди Кекки?       -Новый Орден? – сомнением протянула она. – Группа энтузиастов, которые проверяют свои силы на жителях города.       Шурф закончил заворачивать мой тюрбан и отошел на шаг назад. Я мог и не сомневаться, что узел и ткань завернуты идеально.       -Свежий взгляд, мне нравится, – одобрил Халли. – Еще?       -Потерпевших и жертв опрашивали? – поинтересовался Нуминорих. – Есть что-то общее в их связях или родословии?       -В большинстве своем нет такого, – ответил Трикки. – Связи есть, но только у некоторых из них, но мне кажется, только по чистой случайности.       -Даже если по случайности, нужно будет отработать, – заявил шеф. – Сэр Макс?       -Есть географическая привязка по преступлениям? – осведомился я. В Зале на секунду наступила тишина, и взоры всех присутствующих обратились ко мне. Мелифаро так и вовсе задрал голову.       -Это что еще за дерьмо менкала такое? – поинтересовался он.       -Это когда на карте отмечается место преступления, а так же места работы, проживания и тех мест, где бывает человек чаще всего. Если это чары или иное воздействие, то будет скопление таких отметок будет большое, и нужно будет только посмотреть на месте, что там происходит, - я даже особо с ним препираться не хотел сегодня. – Это касается и нового Ордена, и связей, и прочего, что можно выявить.       -Так это очень сложно! – воскликнул Мелифаро. – Это же сколько протоколов допросов нужно проверить, чтобы такой фокус провернуть.       -Я займусь этим, – донесся из-за моей спины голос Шурфа.       -Вот и славно, – обрадовался Джуффин. – Мы тогда займемся другими делами. Трикки, вместе с сэром Кута займись перечнем раскрытых и нераскрытых преступлений, так скажем, за последний год, ищите такие вот преступления страха и иные странные или вызывающие подозрения преступления. Кофа, леди Кекки, займитесь версией нового Ордена. Может, на улицах и в трактирах говорят о чем-то похожем. Мелифаро, я дам тебе список бывших Магистров разных распущенных орденов, их нужно будет допросить под видом простого разговора, чтобы не нарушать общественного спокойствия и не плодить слухов. Все свободны, – подвел он этим черту и пристально обвел всех взглядом, остановившись на мне. - Сэр Макс, в мой кабинет, – заявил он непререкаемым тоном.       Ничего против его кабинета я не имел, поэтому поднялся с места и прошествовал вслед за ним на второй этаж по лестнице. Закрыв плотно за собой дверь, я уселся на кресло и в дополнение ко всему закинул ноги на его стол. Халли сел в свое кресло и потянулся за трубкой, растягивая паузу в почти в невыносимую тишину. Меньше всего мне хотелось здесь находиться, но спать мне мне больше не хотелось, я был отчаянно и до противного бодр. Отравиться ли к Кириллу? Или провести время с Базилио? Или поискать самоучитель по магии, к примеру, боевой или разума? Не ходить же вечно в дураках.       -После всего того, что случилось, – наконец заговорил мой начальник, – можно с уверенностью заявить, что происходит определенно что-то нехорошее. Я был на Темной Стороне, но ничего необычного не нашел. А ты обнаружил что-то интересное?       Ну, то, что я обнаружил, для него интересным не было. Несколько дней назад я осторожно, ожидая всего, что угодно, и всего, что не могло случиться, перешел туда. Темная Сторона такая штука, что по сути своей является «оборотной», «изнаночной» стороной целого Мира, имея в себе магическое отражения каждого человека и предмета в себе. На самом деле эта штука намного сложнее, чем такое «буквальное» объяснение ее, однако объять ее разумом, полностью осознать ее природу очень сложно, и, как я думаю, человеческое сознание даже не сможет это сделать. Все равно, что пытаться объяснить дураку, что он не прав, пытаться пересечь всю Вселенную пешком и вернуться к обеду и стать бессмертным одновременно. Полную правду и не нужно осознавать, нужно только понимать, что вся эта «Темная Сторона» является неотъемлемой частью всего Мира, каждой ее частью, в том числе наших сердец и душ, и они все непрерывно влияют друг на друга. Это устоявшийся процесс, как рассветы и закаты, как бушующий торнадо и как бесконечные приливы и отливы моря, процесс постоянный и безмерно прекрасный в своей красоте. Я бы сказал еще, что безостановочный танец двоих в бальном зале, если бы это не было только сном.       И самое интересное, я мог влиять на этот нескончаемый ход, по праву, данному мне самой судьбой. Но вместе с этим правом у меня было так же подсознательное понимание действия этого движения, поэтому и пользовался им крайне редко и очень аккуратно. Но сейчас я пользоваться даже не собирался, мне нужно было только немного подсмотреть, что здесь происходит. Осознав себя в этом месте, я немного подумал и четко произнес.       -Все чары и заклятия, а так же все наносное извне на себе увидеть я хочу, – четко произнес я, ожидая чего угодно. Беспрерывно двигающая подо мной земля с серебристой травой расступилась, и из ее недр фонтаном выплеснулась вода, широким и высоким полотнищем. Выплеснулась и застыла твердым и хрупким, но совершенно неопасным на вид. Осторожно двигаясь, я подошел ближе и увидел в зеркальной водной глади собственное отражение. Я практически не отличался от того парня, что я привык видеть в зеркале в реальном мире, однако цвет волос только был поярче, отливая благородной медью, а глаза оказались сплошь черные. На ощупь проверив глаза, я убедился, что все в порядке, они на месте оказались. Видимо, здесь они такие. В ином другом мое отражение было совершенно обычным, человеческим и очень бледным, как будто бы с перепугу или от недосыпа. Я оглядел себя в отражении более внимательнее, и заметил на левом сапоге тоненькое кольцо рыжеватого пламени, окольцовывавшего ногу, как экзотичный браслет. Наклонившись, я попытался сломать такое ненужное украшение, и как только я коснулся пальцами его, в моей голове мелькнуло видение сэра Джуффина Халли, который выдохнул тонкую струйку табачного дыма, которая не рассеялась в воздухе, а резво устремилась вслед за мной уходящим и свернулась в кольцо вокруг моей лодыжки. Заклятие слежения, значит, вот что оказалось это за кольцо. Сломалось оно легко, стоило только легко стиснуть его пальцами, и одновременно я услышал легкий треск дерева, сломанной курительной трубки Халли.       -Спасибо, – пробормотал я, плюхаясь на траву. – Спасибо за все, что делаешь для меня.       Зеркальная стена воды рухнула, снова уходя под землю. Как будто ласкаясь, мне в лицо подул теплый сиреневый ветер, откидывая мои волосы назад и как будто согревая мое лицо. Я только слабо улыбнулся, даже не думая до этого, что здесь можно замерзнуть, а этот теплый ветер мягко согревал меня. Почти сразу же, как будто откликаясь на мою улыбку, подули еще ветра, широкие и разноцветные, и каждый из них перегонял другого, чтобы обдуть меня полностью, с головы до ног и оставить меня в тепле. Для меня это было чрезвычайно занимательно, однако самому Джуффину знать такое было совершенно ни к чему. Правильно он заметил – я совершенно перестал ему доверять. Я отрицательно покачал головой.       -Я не увидел ничего странного или необычного.       -А ты просил Темную Сторону? – я только снова покачал головой. – Может там были следы происходящего?       -Если было бы что-то такое, я бы сказал в первую очередь, и тебе бы не пришлось бы меня выспрашивать.       Джуффин наклонил голову, как будто соглашаясь с моими словами, и снова начал попыхивать трубкой, выпуская мелкие кольца дыма.       -Есть еще одна вещь, которую я хочу у тебя спросить, – неожиданно произнес он.       -Я тебя слушаю.       -Сегодня утром Кимпа подал мне на завтрак, помимо всего прочего, закрытую миску для запекания мяса, ты видел наверное, такие широкие и глубокие, с тяжелой крышкой? Поставил передо мной так ненавязчиво и застыл рядом. Открыв миску, я увидел там голого новорожденного младенца, который тут же противно завопил. Но это было еще ничего. Ты знаешь, что я почувствовал, когда увидел этого младенца, Макс?       -Думаю, ты меня сейчас просветишь, – заметил я. Джуффин нагнулся ко мне, и сверкнул на меня своими раскосыми хитрыми глазами.       -На целую секунду я почувствовал голод, дикое и сильное желание впиться зубами в плоть этого младенца, выпить его кровь и сожрать мясо. Ощущение тут же прошло, и младенец исчез, рассыпался как будто и не бывало, но в том-то и дело, я хотел это сделать, – уверенно заявил он. – И это не было чужим воздействием или проклятием, это было именно мое желание. Ты что-то об этом знаешь?       -Ничего не знаю, – тут же откликнулся я, смотря ему прямо в глаза.       -Обычный колдун на такое не способен, – продолжил он. – Но вполне по силам Вершителю.       -Такое возможно, – не стал отрицать я. – Однако ты десятилетиями распускал разные слухи про себя. Занятные небылицы, которые заставляют людей бояться тебя и особо с Очевидной Магией не баловаться. Так чему теперь удивляешься?       Мое возмущение было настолько искренним, как будто я в самом деле ничего такого для него не желал. Настолько искренним, что я сделал оскорбленный вид и вскочил с места.       -Я, знаешь ли, никогда такого не испытывал, – признался Джуффин. – Поэтому тебя и спросил, – он выпустил из трубку еще кольцо дыма. - Откуда же ты на мою грешную голову взялся, кто тебя такого несносного выдумал.       -Сам же и выдумал, – огрызнулся я, подходя к двери, - расхлебывай теперь сам и не поперхнись ненароком. Кстати, – заметил я уже не пороге, – советую посмотреть в собственных подвалах. Или где ты хранишь своих вяленых Мятежных Магистров.       Прежде чем Халли начал кричать и ругаться нехорошими словами, я быстро выскочил за дверь и плотно закрыл за собой дверь. Только оказавшись за ней, я злорадно рассмеялся. Работает, в хвост его дери.