***
— Мирош? Молчание. Слава скрупулёзно обыскивает спальню на предмет присутствия мужа, но не обнаруживает его ни на кровати, где он был ещё час назад, ни за столом в углу комнаты. Даже в ванной пусто — там лишь мокрые разводы на полу, свидетельствующие о том, что Мирон ушел не так давно. С тяжёлым вздохом Слава выходит из комнаты, попутно запирая дверь, и направляется в сторону кабинета. В последнее время Мирон был сам не свой, его все ещё гложило чувство вины, не покидающее с самого начала войны. Так уж вышло, что предводитель Империи сам почти не участвовал в боях, вынужденный разрабатывать тактики и фиксировать все видения, приходящие к нему, которые могли помочь в создании правильной стратегии. Это не было бесполезно, в конце концов, лишь благодаря ему, самому сильному из ныне живущих провидцев, они сумели предотвратить огромное количество нападений. Но у этих же видений была оборотная сторона — на первом этапе войны Мирон увидел смерть Порчи и Марка и принял непростое для него решение разбросать их по разным линиям фронта. Он трактовал увиденное так, что гибель друзей неминуема в том случае, если они продолжат сражаться бок о бок, потому их отдаленность друг от друга должна была спасти обоих. Но спасла в конечном итоге только одного. И Мирону это не давало покоя, как и тот факт, что он был в безопасности, пока его друзья, рискуя жизнями, спасали магический мир от хаоса. Сколько бы Слава, Илья, Охра и Лия не убеждали его, что это было необходимой мерой, что он не мог знать о том, что Порчи убьют, Мирон продолжал корить себя. Даже после капитуляции Незаконных он не смог оправиться, несмотря на то, что умело держал себя в руках при других. Вел переговоры, участвовал в судах, скреплял союзы. Но был потерян, сломлен, разбит. И Слава безумно злился. Не на Мирона, нет. Его он понимал и поддерживал, пытался быть рядом, успокаивать и помогать. Злился он на Марка, решившего, что лишь его горе имеет место быть. Будто он один потерял друга, будто он единственный участвовал в том ужасе и прилагал нечеловеческие усилия, чтобы прекратить резню. Слава слышал про пытки и про то, как Марк от ярости перерезал почти сотню Незаконных, Слава ему даже сочувствовал. Но не мог простить вот этого стремления побольнее уколоть Мирона, когда дело касалось убийства Порчи. Словно один Мирон виновен во всем, хотя его вины в этом и не было. Он ведь делал все, чтобы спасти каждого своего мага, не спал ночами, не ел, не видел света с одной целью — вытащить всех живыми. И почти справился с поставленной задачей, просчитавшись лишь там, где никто бы не предположил. Ведь даже Мирон с даром провидца не был всесилен, и это нужно было понимать. А Марк будто не понимал. И Слава злился. А ещё жалел идиота, пусть специфично, но поддерживал и желал ему как можно скорее прийти в порядок. И, что удивительно, верил — Марк скоро будет в норме. Но сказать того же про Мирона Слава не мог. Оттого чувствовал себя беспомощным, слабым и разбитым, боясь представить, как в таком случае чувствует себя Мирон. Потому не представлял. Всего лишь подставлял свое плечо и по-своему оберегал его от всего тревожного и гнетущего. У кабинета Слава делает пару глубоких вдохов, сжимая в руке склянку с зельем, и толкает дверь, не удосужившись постучаться. Открывающаяся перед глазами картинка вынуждает замереть и растеряться. Мирон привычно сидит за своим креслом, откинув голову на спинку, но на расслабленность в его позе нет даже малейшего намека. Напротив, плечи напряжены, губы поджаты в тонкую линию, между бровей залегла глубокая линия. Он весь подрагивает, несмотря на тепло в помещении, и что-то невнятно бормочет себе под нос. Слава несколько секунд бессмысленно пялится, а затем, догнав, что происходит, подлетает к Мирону и опускается на колени напротив, беря его за руку. — Мирош, я тут, дыши, пожалуйста, — тараторит Слава, незаметно сжимая пальцами запястье. Пульс шкалит. — Сейчас, потерпи. Я сейчас. Мирон никак не отзывается, но едва ощутимо сжимает руку в ответ, давая понять, что он чувствует его присутствие. Славу это немного, но все же обнадеживает, он осторожно, насколько позволяет собственное волнение, оплетает вокруг сознания Мирона щит, ограждая от всего, что может отвлечь или сбить. Как паутинная сеть, барьер воздвигается в рассудке провидца, позволяя ему немного расслабиться и погрузиться в видение без страха испытать в нем боль. Слава шумно сглатывает, наблюдая за тем, как Мирон начинает чаще дышать, и укрепляет стену его рассудка. Это меньшее, что он может сделать. Будь Слава эмпатом, возможно, было бы эффективнее, но природа наградила его всего лишь даром защитника. Он никогда не жаловался на такой расклад кроме вот таких моментов, когда Мирон путешествовал где-то в астральных мирах и нуждался в поддержке. Слава был готов на что угодно, лишь бы ему было легче, и использовал свои способности на максимум. Даже если Мирон об этом не просил. Откровенно говоря, Мирон никогда не просил, Слава всегда делал это сам. Он знает, что мужа бесполезно убеждать в чем-либо. Проще все взять в свои руки, чем спорить с этим упрямцем. Экономичнее по нервам и времени. Мирон глухо стонет, и Слава вздрагивает всем телом, уплотняя барьер. Ему самому хуево от происходящего каждый чертов раз, но он заставляет себя сидеть и исполнять свои обязанности, как он сам их и называет. В этом и есть суть брака — взаимная опора и защита. В противном случае это не связь, а хуйня полная. Слава давно это просек и отнёсся со всей серьезностью к их союзу. Настолько, насколько ему позволяли шутовской характер и клоунские манеры. Прекращается все так же резко, как и начиналось, Мирон судорожно вздыхает и открывает глаза, замыленным взглядом скользя поверх сидящего напротив Славы. Он ещё пару секунд приходит в себя, дышит глубоко, силясь восстановить дыхание, и трет руками лицо. Выглядит он откровенно говоря не очень, и Слава снова чувствует подкатывающееся беспокойство. — Ты как? — тихо интересуется он, поднимаясь на ноги, а затем присаживается на подлокотник, кладя ладонь на плечо Мирона. — Нормально, — глухо отзывается Мирон, все ещё залипая в одну точку, — Давно так резко не торкало. Спасибо, что был рядом. — Выпей, — Слава протягивает ему заготовленную склянку, с досадой замечая, что руки у него все ещё трясутся, — Все утро с Алмасом срался, чтобы он выдал хоть одну дозу. Упёрся, как баран, что это вредно, и все тут. Не понимаю я его. — Он хочет как лучше, — защищает целителя Мирон, послушно вливая в себя содержимое. Проглатывает, вытирает рот и продолжает. — От этих зелий временный эффект, ты же знаешь. К тому же привыкание. Не лучший расклад, как ни крути. Алмас знает свое дело, не стал бы так ворчать, если бы все это было безвредно. — Не лучший расклад, это когда ты от мигреней трупом валяешься. А от настойки ничего страшного не случится. — Если не принимать ее несколько раз в неделю. Слава не находится с ответом, гладит Мирона по плечу, переносит пальцы на шею. Пульс пришел в норму, как и дыхание, и это определенно хороший знак. После некоторых таких приходов Мирон порой долго не мог успокоиться, чем до чёртиков пугал Славу, порывающегося непромедлительно притащить Алмаса, чтобы тот провел диагностику. Впрочем, это было бы все равно бесполезно — даже если физиологические процессы можно взять под контроль, то с тем, что творится внутри черепной коробки Мирона, разбираться приходится иначе. И Слава делает это всегда. Как бы не было плохо ему самому. — Расскажешь, что видел? — осторожно спрашивает он, стараясь не придавать голосу любопытных нот. — Марка, — спустя минутную паузу отвечает Мирон. Вид его моментально мрачнеет, когда он добавляет следующее. — В Зале Правосудия. Я не смог уловить, что произошло, но видел, как зачитали его приговор. Десять лет магической тюрьмы. Я… Я даже думать боюсь, за что ему могут столько дать. Нет, я боюсь, что понимаю, за что он может оказаться в кандалах. Марк сейчас крайне нестабилен, и мне кажется, что если мы каким-либо образом вытащим Незаконного на допрос, то он его сразу после просто убьет. А потом ещё и того, кто виновен в смерти Порчи. Я иногда начинаю думать, что Марк совсем не такой, каким был прежде. Знаешь, будто война поселила в нем не только боль, но и что-то… Что-то ужасное. Но я очень не хочу в это верить. — Марка помотало, помни об этом, — вздыхает Слава, укладывая в голове услышанное. И опять двадцать пять, все вертится вокруг их нерадивого мыслителя, хоть и его вины в этом нет. Но это уже второе видение Мирона, связанное с ним. А зная, чем закончилось все в первый раз, подмывает сделать вывод, что и сейчас все может обернуться хуево. Необходимо что-то предпринять. — Сначала пытки на иллюзиях, потом всего искромсали, наслали проклятье даже. А ещё он в порыве гнева убил кучу магов. Такое не может пройти бесследно, ему нужно время, чтобы прийти в себя. Но если видение явилось уже сейчас… — Значит, у нас этого времени нет, — заключает вместо него Мирон, притираясь щекой к руке, все ещё лежащей на его плече, — Нам необходимо как-то обезопасить Марка от хуевых последствий. Я не смогу защитить его ни от Старейшин, ни от Зала Правосудия, ни от самого себя, если он натворит делов. Я даже не уверен, что сумею его сдержать. Наверное, только Порчи смог бы. Но будь он здесь, ничего этого сейчас бы не происходило. Мирон горько вздыхает, опуская взгляд в пол, и Слава каждой клеточкой тела чувствует его сожаление, невольно вздрагивая. Создатель, да за что им все это дерьмо, свалившееся на головы, как снег в августе? Неужели им всем не хватило боли, они же нажрались ее, как свинцом, в попытке остановить беспричинное кровопролитие на протяжении долгих месяцев. Кто-то больше, кто-то меньше, но в конечном итоге отхапнули все, оставив в груди пробоины и прорехи. Незаживающие раны, глубокие кратеры. Слава неловко ерзает на месте, сгорбившись, обнимает Мирона за плечи и кладет голову ему на макушку. Пробивающиеся на лысине волосы щекочут нос, но Слава все равно не отстраняется, пытаясь успокоить Мирона своей близостью. Это по-прежнему меньшее, что он может сделать, как бы не хотел дать бо́льшего. — Нам уже не вернуть Порчи, — говорит он, поглаживая Мирона по предплечью, — К сожалению, с этим мы уже ничего не можем поделать. Но Марка ещё реально вытащить из всей это истории. Я думаю, нам просто нужно найти способ, чтобы отыскать виновных и не дать ему при этом совершить непоправимое. Какой-то рычаг давления на него. Должно быть хоть что-то, что сможет его остановить. Я уверен. — Марка остановит разве что его собственная смерть, — невесело усмехается Мирон, задумчиво проводя ладонью по руке Славы, — Если он действительно кого-то убьет, то его отправят в тюрьму. Закон военного времени, позволяющий совершать убийства, больше не действует. Только суд, который может приговорить к казни. Но Марк не дождется его, он полезет сам. Он всегда берет на себя больше, чем следует. И я не могу его в этом винить, как и не могу ждать, пока случится пиздец. Потому что моего влияния не хватит, чтобы спасти Марка от справедливого приговора. Ничьего влияния не хватит на такое. — Ты можешь использовать свою власть иначе, — шепчет Слава, отодвигаясь от Мирона. Заглядывает ему в глаза и так же тихо продолжает. — Можешь запретить ему участвовать в допросе. Тогда он ничего не сделает, и все будут относительно целы. — Это плохой вариант, — отрезает Мирон, снова тянясь к Славе, чтобы заключить объятия, — Марк мне не простит этого никогда. Ты же видел, как ему было плохо, и я не могу просто взять и отстранить его от происходящего. Да и подумай сам, если мы получим разрешение на допрос, кто тогда его проведет? У нас всего один мыслитель, который может достать нужную нам информацию. Просить кого-то со стороны нельзя, потому что этот вопрос мы должны решать исключительно внутри клана. Марк, как ни крути, нужен нам. Его дар нужен нам. К сожалению, Мирон прав. Единственный, кто действительно в состоянии провернуть подобное, это Марк. Даже несмотря на все сбои, он все ещё может читать мысли и рыться в чужой голове, выискивая все необходимое. В этом плане Марк в самом деле эффективнее всех остальных. Но ведь поиск информации порою проводят иными путями. Не всегда выходит так, что в клане, отряде или поселении есть мыслитель. Тогда приходится прибегать к другим вариантам, менее действенным, но имеющим шанс на успех. Слава раздумывает над тем, как можно все провернуть наиболее результативно, и неожиданно план в голове вырисовывается сам по себе. Рискованно, но вдруг сработает. — Слушай, Мирош, — осторожно начинает он, прерываясь на короткий поцелуй в лысую макушку, — У нас ведь есть другой вариант. Не хочу нагнетать, но ты же помнишь, каким образом пытали Марка? — Эмоции и иллюзии, — моментально отзывается Мирон, резко напрягаясь всем телом, — Давили на болевые точки и скрепляли все хуевыми образами. Ты это к чему? — Опять же, не хочу показаться циничным, но вот тебе альтернатива. Марка ведь пытали не забавы ради, а чтобы достать из него информацию. Конечно, у Незаконных ничего не вышло, но это не значит, что не выйдет у нас. Нам может и не пригодиться Марк с его даром, когда в клане есть по меньшей мере двое визуалов и один эмпат. Два мага в противовес одному мыслителю. Что скажешь? Мирон молчит. Шестерёнки в его голове наверняка сейчас крутятся с немыслимой скоростью, потому Слава не торопит его с ответом, продолжая терпеливо ожидать. Конечно, идея сырая, и это ещё мягко сказано. К тому же в ней отсутствует хоть какая-то гуманность, но надо быть честными перед самими собой — время гуманности давно прошло. Мир снова учился жить без жестокости, но пока ещё эту заразу не выходило вырвать с корнями. Подпитывать ее тоже не лучшее решение, однако стоит учитывать то, какие цели преследуются на данный момент. У них она сейчас одна — найти виновных и сделать так, чтобы виновным не выставили Марка. И если для этого необходимо немного поступиться моральными устоями, то цена не так уж и высока. Уж точно ниже той, что пришлось заплатить, чтобы пережить войну и все из нее вытекающее. Когда Мирон начинает выпутываться из объятий, Слава послушно отпускает его и усаживается прямо. Сейчас будет вынесен вердикт его предложению, по которому вполне вероятно проедутся со всей резкостью. К такому Слава привык — его идеи редко кому нравились. Зачастую один Мирон прислушивался к нему, видя за всеми неточностями логику и смысл, ведь они там действительно были. И сейчас они есть тоже. И Мирон это понимает. — Во-первых, это неправильно, — сообщает он, складывая пальцы домиком, — Пытать кого-либо не входит в мои принципы, и в принципы всех, кто является членом моего клана. Иначе бы они никогда не оказались в Империи. Слава согласно кивает, прекрасно осознавая, что это всего лишь прелюдия перед чем-то бо́льшим. — Во-вторых, если об этом кто-то узнает, то мы все окажемся в Зале Правосудия, — продолжает озвучивать все негативные исходы Мирон, — Потому что пытки тоже наказуемы, даже если они применяются к виновным. У нас гуманное общество, в котором подобное недопустимо. Но если сделать так, чтобы потом пленный не смог никому об этом рассказать… Скажем, немного использовать чары забвения, то можно вылезти из всей этой ситуации без потерь. Но снова есть два аспекта, которые не дают мне покоя. — Какие? — уточняет Слава, окончательно убеждаясь в том, что Мирон уже принял решение и теперь старается разработать план, в котором не будет места неточностям и пробелам. Стратег, какой он есть. — Из двух визуалов я однозначно выберу Ваню. Он опытнее, к тому же его будет проще убедить. Может случиться так, что у Незаконного окажутся затерты визуальные воспоминания, в таком случае нам пригодится эмпат, чтобы надавить посильнее и узнать хоть что-то. Отсюда вытекает проблема — Назар может не согласиться. А я не смогу его заставить. Даже если сейчас он под моим началом, это не значит, что Назар пойдет на пытки. У меня нет на него рычагов воздействия. — Вообще-то есть, — возражает Слава. Он тоже думал об этом и успел прикинуть кое-что. — Если все правильно ему преподнести, то он согласится. Попроси Охру найти в твоём сознании видение, а потом показать его Назару. Это сыграет роль затравки, дальше нужно будет просто убедить его в необходимости подобного шага. Назару вряд ли настолько похуй на собственного мужа, не зря же он Марка на поле гоняет. Тут только нужно сделать все ровно, чтобы не похерить уже их взаимоотношения. Но на крайняк есть ещё один вариант. — Правда? — Мирон удивленно приподнимает брови, едва заметно улыбаясь, будто они здесь не стратегию спасения Марка и проведения допроса разрабатывают, а играют в дохуя занимательную игру. Хотя вероятно его веселит тот факт, что Слава уже все продумал, не успев получить согласия на свой план. — Какой же? — Помнишь Макса Веро? — спрашивает Слава, следя за реакцией на свои слова. Мирон медленно кивает. — Он был близким другом Назара, его тоже убили Незаконные. И, признаться честно, обстоятельства его смерти вызывают у меня вопросы. Я базарил с тем чуваком из клана Рестора, с которым ты зависать так любишь, Эриком. Он мне рассказал, что история пиздецки мутная. Какого-то черта Макс привел свой отряд в город, на который потом почти сразу напали. Якобы ему донесли, что на пути большое количество Незаконных, и он из-за этого сменил траекторию движения, чтобы уже с подкреплением отразить атаку. А вышло так, что его завели в ловушку. Ничего не напоминает? — Хочешь сказать, что Веро подставили так же, как и Порчи? — подытоживает Мирон, неверяще глядя на Славу. — Погоди, так это в корне меняет дело. — Так и я о том же. Если Назар узнает, что в смерти его друга и в смерти Порчи, возможно, виновны одни и те же люди, он согласится помочь. У тебя есть целых два козыря в рукаве, которыми ты можешь воспользоваться. Мирош, мы можем все решить без потерь. — Есть ещё одна проблема. — Не сомневался, — фыркает Слава и куда громче интересуется, — Какая? — Даже если мы не допустим Марка до происходящего, он полезет сам. И ты знаешь, что я не преувеличиваю. Его невозможно сдержать, когда дело касается Порчи. Слава согласно угукает, упираясь взглядом в окно, за которым погодный шторм и дождь, льющий с прошлой ночи. В последнее время становилось все холоднее и холоднее, даже казалось, что снег в этом году выпадет ещё в самом начале октября, но пока его не было. Были только заморозки, шквалистый ветер и абсолютное нежелание вылезать из теплой спальни. Как и абсолютное нежелание сидеть и придумывать, как наебать всех и вся и получить при этом необходимые данные. Слава искренне ненавидел всю эту поебень с ответственностью, решением задач, переговорами, но каждый раз самостоятельно подписывался на всё это по той причине, что все это было важно для Мирона. А то, что важно для Мирона, автоматически становится важным и для него. Простая, угловатая истина. И Марк для Мирона тоже важен. Как друг, как тот, с кем он начинал свой путь, с кем шел бок о бок много лет. Вот только теперь наклевывается вопрос, что сейчас необходимее: добиться справедливости, и тем самым успокоить душу Марка или обезопасить его от всего, чего только можно? Что Марк простит наверняка, а на что затаит долгую обиду? Он только кажется таким простым и понятным на первый взгляд, а копни чуть глубже, запутаешься в лабиринте его сущности. Слава знает, он пробовал найти какой-то коннект, но не особо преуспел. Не жаловался, плевать как-то, но сейчас было бы очевидно проще, если бы можно было предугадать реакцию Марка. Самый худший исход тот, в котором Марк пойдет на убийство. Его задержат, а позже приговорят к тюрьме, это вне сомнений. Такое допускать нельзя, никакая месть не стоит того, чтобы гнить в кандалах долгие годы. Но какой исход тогда можно назвать наилучшим? Разумеется, нет ни одного варианта, где все пройдет максимально ровно, законно и честно, но ведь наверняка есть хотя бы один, в котором будут наименьшие потери. Слава едва слышно усмехается себе под нос. Если бы Марк ничего не знал изначально про допрос, то можно было бы… — Мирош, — голос Славы дрожит, он делает глубокий вдох, хватая пришедшую к нему мысль за хвост, и вытирает вспотевшие ладони о джинсы. — А что если… Что если мы не скажем Марку ни о чем? — В каком смысле? — непонимающе хмурит брови Мирон. — Мы можем получить разрешение на допрос и ничего не рассказать Марку. Если он не будет знать о том, что пленный у нас, он никуда и не полезет. А уже после того, как найдутся все виновные, можно будет сказать ему, что Старейшины все разведали без нас. Сделать вид, что мы не причем. Что думаешь? Мирон молчит, обдумывая услышанное, и неуверенно подаёт голос. — Это… Плохая затея, Слав. Если Марк случайно обо всем узнает, он никогда меня за это не простит. И Назара с Ваней тоже. Да и неправильно поступать вот так с ним. Как-то… — Мы будем очень осторожны, — заверяет его Слава, в попытке убедить. Сползает с подлокотника и усаживается напротив прямо на пол, беря руки Мирона в свои. — Провернем все незаметно. Назар с Ваней вытащат всю информацию, мы передадим ее Старейшинам и добьемся суда. Ты же знаешь, если попросить Цихова не распространяться, то он не станет. Марку скажем, что нам не дали разрешение, выставим все в таком свете, будто мы тоже нихуя не знали. Когда всех виновных накажут, он и думать об этом перестанет. А уж если с твоей подачи организуется заседание в Зале Правосудия, то Марк и вовсе не будет обижаться на тебя. Он будет тебе даже благодарен, что ты не оставил все как есть. И тогда все решится без особых проблем. Во взгляде Мирона вспыхивает удивление, перетекающее в глубокую задумчивость. Он смотрит чуть прищурившись, взвешивая все за и против, закусывает губу в нерешительности, и Славе становится его искренне жаль. Сколько может взять на себя среднестатистический предводитель Империи? Ответственность за каждого своего мага и каждое принятое решение, за безопасность всех членов клана, за их покой и благополучие. Сколько берет на себя Мирон? Наверное, чуточку больше. И Слава бы с удовольствием перенял у него хотя бы часть ноши на свои плечи, если бы действительно мог. Но в его силах лишь быть рядом и не дать упасть. Примерно это он делает. День ото дня, обязательно, необходимо, порою болезненно. Быть мужем Мирона — это не про власть, статус и преимущества. Это про поддержку, опору и защиту. Взаимную и крепкую, как и все те барьеры, что Слава выстраивает при помощи своего дара. Мирон сильный, это вне всяких сомнений, но даже сильным нужен кто-то рядом. Для этого Слава и сидит рядом, сжимая в своих руках его руки, каждой клеточкой тела готовый помочь и разделить все пополам. Мирон смиренно принимает это. — Возможно, ты прав, — наконец, говорит он, опустив голову вниз, — Это действительно единственный безопасный вариант. Нужно будет обговорить все с Ваней и Назаром, а потом приступать к делу. Я должен ещё побеседовать с Димой, сможет ли он достать нам разрешение. Если все сложится удачно, то в скором времени все и закончится. Видит Создатель, я вот-вот сойду с ума. — Не торопись, — Слава ласково проводит пальцами по выступающим венам на его ладони, очерчивая каждую линию на бледной коже, — Тебе ещё рано. Во сколько ты должен связаться с Димой? — Полчаса назад, — усмехается Мирон, поднимая взгляд, и непрочно улыбается, — Думаю, пора приступать к делу. Ты иди, отдыхай, я позже тебя найду. Извини, что взвалил на тебя все. Это совсем не то, что я обещал тебе у алтаря. — Ты обещал мне верность, честность и любовь, — пожимает плечами Слава, улыбаясь в ответ, — Пока что нигде не проебался. Да и я понимал, на что иду. Так что давай без твоих траурных речей. — Я тебя не заслужил. — И я тоже тебя люблю. Не кисни, все будет в порядке. Мирон вновь растягивает губы в слабой улыбке и кивает. Поспешно целует Славу в угол рта, а после поднимается с кресла и отходит к окну, доставая из кармана телефон. Слава понимает, что действительно настало время дел, потому встаёт с пола и идёт к двери. Уже у выхода он оборачивается и кидает напоследок через плечо. — Я приведу Назара и Ваню. Думаю, нам необходимо обсудить с ними все как можно скорее.***
В кабинета у Алмаса довольно просторно и светло — целитель специально выпросил себе помещение, выходящее на солнечную сторону улицы. Назар ерзает, сидя на кушетке, и оглядывается по сторонам. На самом деле ему уже доводилось бывать тут, но во все предыдущие разы он не занимал себя осмотром, быстро забирал нужные ему зелья и уходил по своим делам. Сейчас же, пока Алмас что-то колдует над кипящим в котелке зельем, у Назара есть возможность оценить обстановку. Как он уже успел заметить, тут довольно светло. Голубые стены, высокие потолки белого цвета. Даже стол и шкафы бежевого оттенка, что сильно отличается от кабинета Жени в Газгольдере. Там все было преимущественно в тёмно-коричневых тонах, что создавало довольно мрачную атмосферу. Мильковский объяснял это практичностью, мол так легче поддерживать чистоту. Никаких заметных пятен от крови пациентов и ингредиентов. Хотя у Алмаса тоже достаточно чисто. Можно даже сказать стерильно. Настолько, что Назар чувствует себя немного неуютно. Привыкший к грязи и копоти на поле боя, он как-то отвык от того, что где-то все может быть настолько нетронутым. Неприступным. Алмас разворачивается к нему лицом с ножом в руках и достает из шкафчика листья мелиссы. Он скрупулезно рассматривает их, откладывая в сторону растения, начавшие подгнивать, и забирает наиболее свежие. Пальцы заученным движением складывают листья пополам и начинают нарезку на разделочной доске с мерным стуком, пока Назар внимательно наблюдает за происходящим. Его вообще многое удивляет, но особенно то, как целитель спокойно и уверенно выполняет свою работу, невзирая на внешние раздражители и присутствие других людей. Наверняка на войне он был очень ценным участником и смог спасти много жизней, благодаря своему дару. И природному хладнокровию, не отпускающему его ни при каких обстоятельствах. Самую малость Назар ему завидует. Он, даже будучи эмпатом, не всегда умел брать под контроль собственные эмоции. А сейчас ему бы очень пригодился такой навык. — Так о чем ты хотел поговорить? — Алмас бросает нарезанную мелиссу в котел, помешивает готовящееся зелье столовой ложкой и убирает ее на блюдце. Затем протирает руки вафельным полотенцем и кидает на Назара заинтересованный взгляд, — Требуется диагностика? Чары забвения снова проявили себя как-то? — Нет, я по другому поводу, — спешит успокоить его Назар, мысленно стараясь выстроить диалог, — Диагностика нужна, но не из-за чар забвения. На лице у Алмаса появляется любопытство, он откладывает полотенце на стол и медленно опускается на стул, ожидая продолжения. Назар вздыхает, болтая недостающей до пола ногой, и принимается говорить. — Марк рассказал, что после пыток у него начались проблемы с даром, — осторожно начинает он, подбирая правильные слова, — И что ты нашел настоящую причину, помимо угнетения нервной системы. Я пришел проверить свою магическую ауру и заодно задать тебе пару вопросов, чтобы понимать, с чем мы имеем дело. — Да, нашел, — подтверждает Алмас, оставаясь совершенно невозмутимым. Его умиротворение сильно успокаивает Назара, и тревога, копошившаяся в груди, медленно отступает. — Пока я заканчиваю с зельем, ты можешь задать все интересующие тебя вопросы. Потом уже проведем диагностику. — Идёт, — Назар согласно кивает, не прекращая наблюдение за целителем, будто оно окончательно поможет взять себя в руки и вывалить все, как на духу, — Я бы хотел узнать, насколько все плохо у Марка. В плане… Ты же говорил ему правду? Не соврал, чтобы успокоить? — Назар, я целитель, а не мать, которая бережет свое дитя от тревог, — мягко усмехается Алмас, вновь возвращаясь к стеллажу. Он достает из него деревянную коробку со склянками, долго ищет нужную, пока не находит медовую воду, после чего продолжает. — Конечно, я сказал Марку правду. Для того, чтобы его восстановление происходило эффективно, нужно, чтобы он знал обо всем. Исцеление порою в истине. — Это хорошо, — Назар слабо улыбается, нервно теребя края рукавов толстовки в пальцах, — Тогда можешь и мне подробнее рассказать о влиянии темной магии на Марка? Как… Что происходит? С его аурой и рассудком. Или всем организмом в целом. — Нужен ликбез? — уточняет Алмас, не отвлекаясь от своего занятия. Пару капель медовой воды падают в котелок, отчего его содержимое вспенивается, но не выливается за края. Получив кивок, целитель ненадолго задумывается и вновь подаёт голос, убавляя огонь. — Темная магия безусловно опасна. Ее использование в мирное время под строгим запретом, но в условиях войны она была разрешена по той простой причине, что без нее нельзя было остановить хаос. Использовать исключительно оглушающие или связывающие заклинания на поле боя неэффективно, к сожалению, приходилось прибегать к более опасным чарам. И это, разумеется, имеет свой эффект. Темная магия при частом применении проникает глубоко внутрь, и вывести ее невозможно. Она изменяет саму сущность мага, ломает его, переделывает под себя. Готовит сосуд, в котором будет существовать и усиливаться, а для этого необходимо, чтобы этот сосуд подходил и не сопротивлялся. Поэтому она уничтожает светлую магию, медленно вытесняя ее, а затем полностью занимает ее место. И этот процесс становится необратимым, если маг питает тьму. Неважно, осознанно или нет, это факт. — Это больно? — любопытствует Назар, вдыхая полные лёгкие запаха, заполнившего кабинет. Мелисса, мед, мята. Приятное сплетение ароматов. — Для тела? — Очень, — не задумываясь, отвечает Алмас. Он выключает огонь окончательно и добавляет в уже готовое зелье сок ягод омелы. — С точки зрения физиологии это болезненный процесс. Как выдрать сломанную кость и начать на ее месте выращивать новую. Болят старые раны и любые другие уязвимые места. И эта боль, она в какой-то степени является одним из маркеров, по которому можно сделать вывод, что темная магия проникает в ауру мага. Конечно, это не единственный показатель. Если не брать во внимание диагностику, на которой можно все увидеть, есть ещё другие, не такие конкретные изменения. Плохой сон и проблемы с использованием чар или дара. В общем все то, что ты мог заметить в Марке. — В какой момент все становится необратимым? — вопросительно изгибает бровь Назар, — Есть какая-то этапность такого превращения? — Этапности нет, — слабо улыбается Алмас, будто такое предположение его развеселило. — Но необратимо все становится, когда маг прекращает сопротивление влиянию тьмы. Тогда пропадают боль и неустойчивость в использовании чар, темная магия захватывает целиком, и все. Сущность меняется кардинально, ничего уже сделать нельзя. Я видел на войне бывших эмпатов, которые дошли то того, что стали антипатами. Жуткое зрелище, честно говоря. Это уже даже не маги, а монстры во плоти. Ими движет только жестокость, ничего больше. Алмас замолкает, накрывая котелок крышкой, берет его в руки и вместе с ним уходит в кладовую. Для того, чтобы остудить там зелье, догадывается Назар, терпеливо ожидая возвращения целителя. Тот снова появляется в кабинете со стопкой корней болотного аира, которые тут же принимается расчищать маленьким ножом и, как ни в чем не бывало, продолжает разговор. — Но у Марка совсем другая ситуация, — говорит он, стряхивая землю на доску, — Магия Марка поражена не так сильно. Он убил многих, но добило его именно бесконтрольное убийство после плена. Случилась наслойка, после пыток он без того был не в себе, его силы пошатнулись, а он добавил для ауры новых потрясений. Я его не осуждаю, он не виноват в том, что с ним произошло. И я не боюсь за него, потому что знаю, что ему можно помочь. Назар тяжело вздыхает, потирая ладонью шею. Кажется, они подошли к теме, которую он и собирался обсудить изначально. Становится немного боязно, мало ли, что от него потребуется, чтобы оказать эту самую помощь. От Алмаса не скрывается его волнение, потому он спешит его успокоить, заявляя, что это безопасно. — Изменения будут незначительные для тебя, но ощутимые для Марка, — объясняет целитель, накладывая на доску очищающие чары. Чуть нахмурившись, он рассматривает один из корней аира, а после выкидывает его в мусорку, оставшиеся перекладывает на подоконник, где покоятся саженцы белладонны. — В первое время ты будешь испытывать дискомфорт, возможно, боль, но затем это пройдет. А вот Марк стабилизируется, как только концентрация темной магии в нем снизится. Единственное, что я не знаю, сколько все это займет времени. — Что от меня требуется? — спрашивает Назар, ерзая на своем месте. — Что я вообще должен делать? — Дать вашей связи усилиться. Из кладовой раздается какой-то шум, Алмас, чертыхнувшись, снова уходит туда, оставляя Назара додумывать, что все это значит. Дать усилиться связи? Что под этим подразумевается? Вряд ли совместные тренировки, они, конечно, имели свой эффект, но маловероятно могли привести к тому, что Марк восстановится окончательно. Да и как вообще усилить связь? Это же по логике вещей должно происходить само по себе, без влияния внешних факторов. Потому как связь не является чем-то осязаемым, на что можно как-то подействовать. Это невидимая, эфемерная нить, скрепляющая двух магов на долгие годы вперёд, и разорвать ее на самом то деле не так уж и просто. — Извини, коробка с лавандовыми стеблями решила полетать, — оправдывается Алмас, вновь оказываясь в кабинете, — О чем я говорил? — О связи, — подсказывает Назар, почесывая затылок, — Что надо дать ей усилиться. Но я не совсем понимаю, каким образом. — Точно, — кивает целитель, становясь напротив, — Все просто. Связь не требует каких-либо действий с твоей стороны или стороны Марка, чтобы укрепиться, но этому процессу могут помешать иные факторы. И главный из них — это амулеты. Я всегда придерживался мнения, что их нужно носить только в случае необходимости. На поле боя или при поездках куда-то в скопления других магов, но не на постоянной основе. А уж агатовые тем более. Да, они создают защитный барьер, и это отличное, эффективное изобретение, но оно же имеет свои недостатки. Любые обереги закрывают все каналы связи и препятствуют обмену магией. Их задача по сути в том, чтобы сберечь своего хозяина от любого воздействия со стороны, и выходит так, что не только от негативного, но и положительного. Поэтому главное, что ты и Марк должны сделать, это прекратить носить амулеты на постоянной основе. — И все? — неверяще спрашивает Назар, чувствуя некоторое разочарование. — Всего-то нужно снять кусок камня с шеи? — Вроде того, — пожимает плечами Алмас, расплываясь в улыбке, — А ты ждал чего-то более глобального? — Возможно. — Жаль тебя расстраивать, но это и правда самый важный пункт. Женя делал тебе диагностику после войны? — Да, делал, — растерянно отвечает Назар, сбитый с толку резким перескоком с темы, — Он проверял, спало ли влияние чар забвения, и заодно чекал, что с моей магией. Вроде как всё в порядке. — Я не сомневаюсь в компетентности Жени, но все же хочу убедиться сам, — заявляет Алмас, а после шепчет какое-то заклинания, выводя магическую диаграмму прямо перед лицом Назара. — Давай посмотрим. И Назар смотрит. Сначала непонимающе, потому как плохо ориентируется во всех этих значениях и летающих символах, затем удивлённо, а под конец совсем пораженно. Его магия, его привычная зелёная, однородная аура перестала быть очерченной, четкой и ограниченной. Вокруг нее почти со всех сторон спелись золотые нити, часть из которых, если приглядеться, проникла прямо внутрь пульсирующего тела, подобно корням растения. Поднапрягая зрение, Назар всматривается и замечает ещё кое-что. У некоторых нитей между золотыми отливами есть тонкие, почти прозрачные черные полоски. Это и есть тьма. — Я начинаю сомневаться, что ты действительно участвовал в войне, — прерывает молчание Алмас, изучая диаграмму, — Никаких следов использования темной магии. Чистый, как младенец. Похвально. — Я много молился, — отшучивается Назар, не отводя взгляда от показателей, — Вот эти черные пятна — это и есть темная магия Марка? — Именно. — Я снова разочарован. Мне казалось, что будет что-то пиздецовое, а тут всего ничего. Даже страшно представить, что творится с теми, у кого концентрация больше. — Не представляй, — просто советует Алмас. Он вновь проговаривает заклинание, и диагностика исчезает так же быстро, как и появилась. — Чары забвения спали полностью, аура у тебя в порядке. Я увидел боль в грудной клетке. Все в норме? — Поймал оглушающее на тренировке, — отмахивается Назар, все ещё не отойдя до конца от увиденного. — Слушай, а я вот ещё что хотел спросить. Марку снились и, возможно, все ещё снятся кошмары. И, ты не поверишь, мне пару раз тоже приходили всякие образы, хотя раньше я таким не мучался. Это из-за связи, да? Ну, из-за нее же мне транслируется тоже самое, что и Марку? — Угадал, — Алмас снова оказывается у своего стола, достает из ящика блокнот и принимается делать какие-то записи в нем, — Тебе все ещё снятся кошмары? — Неделю, может, две ничего нет, — отзывается Назар, пытаясь вспомнить конкретнее, — Получается, я могу помочь избавиться от них Марку? Если мы будем оба спать без амулетов, ему же будет проще? — Да, должно быть. Если честно, я уже задолбался убеждать его снимать все на ночь, он меня будто не слышит. За столько лет упрямее мага я не встречал. И вряд ли встречу. Назар коротко посмеивается, выражая согласие словам Алмаса. Марк и правда был тем ещё упрямцем, не желающим порой делать так, как просят. Даже при условии, что это ему же на пользу. — Да, он иногда и впрямь… Закончить свою мысль Назар не успевает, дверь без стука открывается, пропуская внутрь Славу, выглядящего немногим лучше, чем час назад. — Можно уточнить, по какой причине ты столь бесцеремонно врываешься ко мне? — холодно спрашивает Алмас, не отрываясь от своих записей. — Не помню, чтобы на моей двери было написано «вход свободный и в любое время». — Мирон хочет поговорить, — Слава не внимает замечанию целителя и обращается к сидящему на кушетке Назару, — Это срочно. — Что произошло? — Назар пытается слезть на пол, но останавливается под предупреждающим взглядом Алмаса и остаётся на своем месте. — Я нужен прямо сейчас? — Прямо сейчас. — чеканит Слава, постукивая ногой. — Пойдем. — Он пойдет только тогда, когда я закончу, — сообщает Алмас, поднимая голову и заглядывая в лицо защитника, — Так что ты можешь подождать в коридоре. И впредь стучись. Иначе в следующий раз я просто наложу все запирающие, которые только знаю. Слава закатывает глаза и разворачивается на пятках, говоря Назару, чтобы тот поторопился, после чего исчезает так же неожиданно, как и появился. — У вас натянутые отношения? — осторожно уточняет Назар, когда они с Алмасом снова остаются одни. — Никогда не замечал этого, если честно. — Слава не вызывает у меня шквал позитивных эмоций, — отзывается целитель, откладывая в ящик блокнот, — Но я не испытываю к нему неприязни в глобальном смысле. Скорее к его бесцеремонности и его манере считать, что он знает больше остальных в вопросах применения зелий и исцеляющих чар. Он хороший маг, не менее хороший муж, но абсолютно непонятная мне личность. А я не люблю неясности. Слава же не любит, когда с ним спорят. Поэтому, что имеем, то имеем. — Знакомо, — вздыхает Назар, наконец, покидая свое насиженное место, — Тогда я могу идти? — Да, конечно. Если для тебя не составит труда, то, пожалуйста, поговори с Марком. Надо как-то заставить его снять амулет, пока он не врос ему в кожу. — Я попробую. Спасибо, что все объяснил. Мне стало хотя бы немного яснее, что теперь делать. Алмас мягко улыбается и кивает, хотя взгляд у него несколько растерянный. Не имея желания заставлять Мирона ждать, Назар направляется к двери, но застывает у выхода, когда его окликают по имени, и поворачивается лицом к собеседнику. — Я понимаю, что это далеко не то, чего ты ждал от своего брака, — говорит Алмас, — И я пойму, если вдруг ты захочешь разорвать ваш с Марком союз. — То есть? — У тебя есть серьезная причина требовать развода, — объясняет целитель, сцепляя руки в замок, — И если вдруг ты решишь, то… Я хочу сказать, что с моей стороны ты можешь рассчитывать на поддержку в этом вопросе. Марк дорог мне как друг, но на тебя мне тоже не все равно. И я всегда буду за правду, а она в данном случае такова, что твой муж повержен темной магии. Поэтому ты имеешь право отказаться от всего. И от брака в том числе. — Спасибо, конечно, но не стоит, — вздыхает Назар. Да, причина требовать развода есть, но он ни за что ею не воспользуется. Потому что с Марком он так не поступит, просто не сможет. Даже возвращение в родной клан того не стоит. Ничего не стоит того, чтобы бросить Марка с этим дерьмом один на один. — Я не кидаю своих. А Марк мне уже как свой. — И все же не откидывай такой вариант на случай, если поймёшь, что не вывозишь. — Алмас, я шесть месяцев провел среди трупов и сожженных городов, от которых остались одни руины. Для меня больше не существует ничего, с чем бы я не справился. Поверь, то, что от меня требуется сейчас, просто детский лепет по сравнению с тем, что от меня требовалось тогда. Я вывезу. — А если нет? — Умру, но сделаю. Алмас больше ничего не говорит, отворачивается к окну, чтобы проверить свои саженцы, и Назар заторможенно кивает сам себе, поворачиваясь к двери. Последнее, что он чувствует, прежде чем выйти в коридор к Славе, это волну восхищения, исходящую от целителя. И относится она явно не к белладонне.***
Назар всеми силами пытается себя успокоить, но отчего-то у него никак не выходит унять тревогу, разлившуюся на дне желудка. Он вскидывает взгляд на часы над камином и вздыхает. Ещё минут десять. Стоило им со Славой дойти до кабинета, как Мирон вылетел из него и, попросив дождаться его буквально двадцать минут, умчался куда-то в сторону комнаты Ильи. Слава тут же последовал за ним, Назар же опешил, но решил не спорить, и послушно вошёл внутрь, расположившись на мягком диване возле окна. Мучительно хотелось на улицу, хоть погода и была кошмарная, но все лучше, чем сидеть в особняке и копаться в собственных мыслях, нескончаемым потоком пролетающих в голове. От рефлексии и самокопания его спасает Охра, осторожно входящий в кабинет. Он оглядывается по сторонам, будто выискивая кого-то, и тяжело вздыхает, когда замечает сидящего на диване Назара. — Привет, — здоровается Ваня, подходя ближе. Немного поразмыслив, он переступает через диван и усаживается на подоконник, после чего немного приоткрывает форточку и достает пачку из кармана толстовки. — А где Мирон? — Куда-то ушел, скоро будет, — отвечает Назар, разворачиваясь к нему лицом, — Ты не знаешь, что происходит? — Знаю, — кивает Охра, прикуривая сигарету и выдыхая дым в щель в окне, — Но Мирон велел пока не пиздеть. Сказал, что объяснит все сам. — Может, хоть обрисуешь, в чем дело? Я вообще не въезжаю, нахуй он меня позвал. Ваня отрицательно качает головой и продолжает курить, не намереваясь давать никаких объяснений. Разочарованно вздохнув, Назар отворачивается от него и изучающим взглядом осматривает кабинет. Зачем он вдруг пригодился Мирону? И для чего было звать ещё и Ваню, а потом куда-то так резко срываться? Догадок нет от слова совсем, ситуация реально напрягает, и пришедшее было умиротворение после разговора с Алмасом резко испаряется, оставляя за собой место беспокойству. Впрочем, не один Назар в таком состоянии. Он чувствует, как от Охры веет напряжением и сомнением, и это тревожит только сильнее. Создатель, да что за дерьмо? — На что ты готов ради Марка? — неожиданно спрашивает Ваня, заставляя вновь повернуться к нему. Он смотрит внимательно, даже пристально, будто ответ на поставленный вопрос важнее всего на свете. — На что ты пойдешь ради его благополучия? — В зависимости от ситуации, — пожимает плечами Назар, ощущая теперь и любопытство визуала, — Нужна конкретика. — Если дело будет касаться его безопасности. Во что ты ввяжешься, чтобы обеспечить ее ему? Ответить Назар не успевает, дверь снова отворяется, пропуская внутрь Мирона и Славу. Последний накладывает запирающие и заглушающие чары, в момент делая обстановку еще более напряженной, а в совокупности с вопросами Охры ещё и тревожной. — Извините, что заставил ждать, нужно было решить один вопрос. Мирон стягивает с себя толстовку, оставаясь в одной футболке, и устало опускается на стул напротив Назара. Слава тенью следует за ним, усаживаясь на край стола, и складывает руки на груди, будто в попытке как-то отгородиться от происходящего, и Назар кожей ощущает, что произошел какой-то пиздец. — Ничего, — сдержанно отзывается он, — Зачем я нужен? — Мне нужно кое о чем с тобой перетереть, — обтекаемо объясняет Мирон, блуждая взглядом по полу, — Без лишних глаз и ушей. Прости, если не вовремя дёрнул, но лучше не откладывать. Назар не решается съязвить на тему того, что без лишних ушей вряд ли выйдет, ведь помимо него присутствуют ещё двое участников разговора, которые каким-то боком тоже причастны к нему. Вместо этого он кивает, позволяя Мирону продолжить. — Я слушаю. — Марк рассказал тебе вчера про наш разговор? — спрашивает Мирон, теребя в пальцах край футболки. Назар кивает в знак подтверждения, мол да, рассказал, и что. Собеседник хмыкает и продолжает. — Отлично, так будет проще обрисовать тебе все. Я вчера убедил его, что в скором времени мы обязательно найдем и убийцу, и крысу, чтобы хотя бы ненадолго его успокоить. Не подумай, я не соврал ему — правда буду искать, уже есть продвижение, но все же всю правду Марку говорить нельзя. — Почему? — Вань, покажи ему. Охра молча слезает с подоконника, падает рядом с Назаром и тянет ему руку. Тот непонимающе пялится на нее, а затем осторожно берет Ваню за запястье и проваливается в омут воспоминания. «Тишина липкая, неприятная, давящая. Зал Правосудия будто окутан мраком от тяжёлых гобеленов, закрывших окна, и в воздухе висит с каждой секундой все более нестерпимое ожидание. По боку от Мирона сидит Витя Гевиксман, с другой стороны Дима. Никаких разговоров или перешептываний, лишь молчание, терзающее без того уставшие мозги. И страх — ощутимый, колкий, острый. Прямо напротив — один единственный стул, на котором с абсолютно безучастным видом восседает Марк. Выглядит он максимально отстранённым, несмотря на то, что руки его закованы в кандалы, а на шее висит аж два агатовых амулета. Он смотрит куда-то в пустоту, будто все происходящее его не интересует, на его щеке длинный шрам, тянущийся от скулы до подбородка, и глаза… Пустые. Абсолютно безжизненные. — В качестве наказания за все совершенные преступления Суд требует для Маркула Марка десять лет магической тюрьмы без права на апелляцию! Звучный голос кого-то из Старейшин раздается по всему Залу, отлетает от стен и врезается в уши оглушительным набатом. Мирон вздрагивает всем телом и неверяще смотрит на Марка, хочет что-то сказать, но в следующую секунду возникает шум. Все принимаются говорить разом, пытаясь перекричать друг друга, о чем-то спорят. Кто-то заявляет, что это слишком строгий приговор, есть те, кто требует более жёсткого наказания. Дима надрывается, стараясь достучаться до Старейшин, но его голос пропадает в общем гомоне. Марк, наконец, поднимает взгляд и что-то шепчет Мирону. — Прости, — из-за криков приходится читать по губам, но Мирон разбирает каждое слово с удивительной точностью, — Пообещай мне защитить его. «Марик, ещё ничего не решено» — хочется сказать Мирону, но он сдерживается, продолжая улавливать то, что Марк пытается до него донести. — Пообещай мне, что его это не коснется. Громкий стук молотка судьи вынуждает всех замолкнуть так же резко, как и встрепенуться. Дима что-то быстро нашёптывает Мирону, но смысл не достигает сознания, ускользает и растворяется где-то на периферии. Присяжные вновь что-то обсуждают между собой, но все это так неважно, так бессмысленно. В груди разливается горечь, от которой нет спасения, Мирон сглатывает и едва заметно кивает Марку. Тот слабо улыбается в ответ и снова беззвучно шевелит губами. — Спасибо. Ты отличный друг и хороший предводитель. Мне жаль.» Назар выныривает из видения с судорожным вздохом, будто ошпаренный отскакивает от Вани на другой конец дивана и прижимает руку к груди. Сердце колотится так, словно он безостановочно бежал несколько километров, во рту становится неожиданно сухо. От увиденного страх накатывает мощной волной, вынуждая жадно хватать воздух раздувающимися ноздрями. Назар чувствует, как его колотит мелкой дрожью, а кабинет плывет перед глазами, но он с усилием трясет головой, отгоняя наваждение и слабость во всем теле, и поворачивается к Мирону. — Что это было? — голос плохо подчиняется ему, он прочищает горло и хрипло повторяет. — Что это, блять, было? — Мое видение, — вздыхает Мирон, окидывая Назара обеспокоенным взглядом, — Это то, с чего начался мой день сегодня. С Марка в Зале Правосудия. Я не знаю точно, за что был вынесен приговор, но имею догадки, что именно должен сделать Марк, чтобы получить его. И я намерен любыми способами избежать этого. Для этого мне нужна твоя помощь и помощь Вани. Ваша помощь. — Я не понимаю, — лепечет Назар, все ещё не отойдя от омута воспоминания, — Объясни все по порядку. Насколько твое видение правдиво? — Никто не может этого сказать тебе, — подаёт голос Слава, глядя Назару в глаза, — Видения не имеют свойства точности и абсолютной достоверности. Оно может сбыться, а может не сбыться, если изменить ход событий. Мы примерно этого и хотим добиться — не дать ему претвориться в жизнь. Спасти Марка от Зала Правосудия мы не можем, но можем сделать так, чтобы он там не оказался. — Но за что ему могут вынести такой приговор? Десять лет тюрьмы — это дохуя. — За убийство, — заявляет Мирон, опираясь предплечьями о колени. Он выглядит максимально поникшими, расстроенным и разбитым, и от этого Назару становится только хуже. — За убийство того, кто виновен в смерти Порчи. Если он узнает, кто был предателем, то вполне вероятно попытается сам его убрать, не дожидаясь справедливого суда. Марк не удержится, он слишком нестабилен сейчас. Поэтому нам нужно сделать все, чтобы не дать ему совершить непоправимое. И вариант у нас только один. — И пахнет он горелым, — ворчит Ваня откуда-то сбоку, складывая руки на груди подобно Славе, — Если Марк обо всем узнает, он сначала оторвёт головы Незаконному и всем виновным, а потом ещё и нам с вами. Мне то похуй, я переживу, если он обидится, да и меня он простит. А вот тебя, Мир, он никогда не простит. И Димона тоже. — Вы можете мне объяснить, о чем, блять, идёт речь? — Назар выходит из себя, не в силах слушать весь этот разговор. — Нормально объяснить, а не каким-то загадками тупыми. — Давай по порядку, как ты и просил, — Мирон вновь поднимает на него взгляд и уверенно начинает, — Я связывался с Димой, он сейчас во Дворе Старейшин выполняет некоторые поручения и ищет пропавших без вести. Так как он там на хорошем счету, я попросил его выбить мне разрешение на допрос одного из Незаконных, которого пленили во время штурма после убийства Порчи. Дима сразу же пошел поговорить с нужными людьми и буквально только что сказал, что мы сможем все провернуть. Я для этого ходил к Илье, чтобы настроить телепорт связи, по телефону такие вещи обсуждать небезопасно. Короче говоря, мы можем провести допрос. Неофициально, разумеется, но можем. — Но мы не можем сказать об этом Марку, — подхватывает Слава, закусив щеку изнутри, — Потому что Марк, если узнает, напросится сделать все сам и этим все испортит. Навредит, а что хуже убьет Незаконного, а потом ещё и предателя. Потому мы приняли решение ничего ему не говорить. Для его же безопасности. Вот только есть маленькая загвоздка — для допроса нам нужен мыслитель, а единственный мыслитель в клане — это Марк. Но и здесь мы нашли альтернативу в виде тебя и Вани. Который должен перестать играть в оскорбленную принцессу и включить, блять, мозги. — Я тебе того же советую, дебил, — огрызается Охра, мрачнее ещё больше, — Вы хоть понимаете, что с нами будет со всеми, если все вскроется? Ладно, если только Марк узнает, уж его одного мы как-нибудь удержим. Но Старейшины? Нас всех засудят! За такое в кандалах окажется не только Мирон, но и я, и Назар, и ты, Слава, тоже. Тебе так сильно хочется гнить в тюрьме? Так пойди и убей кого-нибудь. Зачем втягивать в это остальных? — Потому что нет других вариантов, — чеканит Слава, сверля глазами в голове Вани дыру, — А если и есть, то они не предполагают того, что все пройдет ровно. Ты настоящее ссыкло, раз не готов пойти на оправданный риск. Как вообще на войне то выжил? — Да иди ты нахуй! — кричит Ваня, подрываясь на своем месте. — Как я выжил на войне? Так и выжил, блять! Я похоронил там Юрца с Аней и чуть сам не сдох, пока вытаскивал твоего Светло. И ты меня после этого ссыклом называешь? За то, что я не хочу зазря погибать после всей этой хуйни? Ты лицемер ебаный, блять! — Хватит! — прерывает перепалку Мирон, вскакивая со стула. — Прекратите орать! Вы сейчас ведёте себя, как дети. Кто больше пострадал, кто меньше, какая к черту разница? Слава, перестань выводить Ваню из себя. А ты, Вань, успокойся. Никто ничего не узнает и не накажет нас, если мы все сделаем правильно. Но для этого мне нужно, чтобы вы все взяли себя в руки. И послушали хотя бы минуту молча. Мирон раздражённо отмахивается от Славы, когда тот тянет к нему руку, садится обратно. Атмосфера становится неприятной, Назар кривится и со вздохом прикладывает палец к виску. В одном Мирон очевидно прав — им всем надо успокоиться, а раз уж самостоятельно сделать это не выходит, необходимо воздействовать иначе. Эмоции Вани нейтрализуются быстро, тот шумно сглатывает и откидывает голову на спинку дивана, Мирон вслед за ним расслабляет напряжённые плечи и прикрывает глаза. Над барьером Славы приходится попыхтеть, но и его раздражение получается смыть волной умиротворения. Назар посылает на всех общую волну покоя и покидает их сознания, разминая виски. Голова начинает болеть, это хуевый знак. Все же переутомился. — Спасибо, Назар, — благодарит Мирон, нарушая воцарившуюся тишину, — Извини. Я надеялся, что это будет проще. — Ничего, — машет рукой Назар, испытывая титаническую усталость. — Объясните уже нормально, чё вы там придумали. Я все ещё нихуя не понимаю. — Да, конечно, — Мирон рассеянно кивает, трёт лицо руками и продолжает объяснять. — Мы решили, что эффективнее всего будет, если допрос проведёте вы с Ваней. Ваня поищет воспоминания, но если вдруг они окажутся частично затерты, в чем я пока что не уверен, то тебе придется… Ты будешь должен помочь вытащить нужную информацию. — Каким образом? Назару никто не отвечает. Мирон задумчиво проводит ладонью по бритой макушке, Охра постукивает ногой по полу, Слава перебирает в пальцах края толстовки. Они все делают вид, что не услышали вопрос, и от этого становится дурно, потому что Назар неожиданно догадывается, что именно от него требуется. — Вы предлагаете мне пытать Незаконного на эмоциях? — неверяще, почти возмущённо уточняет он, чувствуя подступающуюся к горлу тошноту. — Сделать с ним то, что делали с Марком? Серьезно? — Это может не пригодиться, — заверяет его Слава, глядя со скрытой мольбой в глазах. — Если воспоминания будут на месте, то пытать никого не придется. Но если нет, то, да, тебе нужно надавить на эмоции и ощущения, чтобы разговорить пленного. Иначе все это будет бессмысленно. Только так мы сможем что-то узнать. — Вы предлагаете мне пытать мага, — повторяет Назар, ежась от холодка, пробежавшего по спине. Он не хочет, нет, он не может пойти на такое. Это негуманно, незаконно, ненормально. Опасно и, что немаловажно, жестоко. — Так нельзя. Я так не могу. Я эмпат, а не палач, я не могу делать больно. Я учу детей никогда не делать больно, а вы предлагаете мне наплевать на собственные убеждения и испачкать руки об это дерьмо. Нет, должен быть другой вариант. — Я о том же, — оживляется Ваня, почесывая нос, — Это небезопасно, вот так воздействовать на чужой рассудок. Мы с Назаром можем перестараться и свести с ума пленного. И тогда вместо информации получим срок в тюрьме. И вы вместе с нами. — Не получим, — возражает Мирон, переводя взгляд с Назара на Охру, — С вами будет Слава. Он проконтролирует процесс и вовремя воздвигнет щит, если что-то пойдет не так. Все должно получиться, если действовать четко. Быстро проведем допрос, подчистим воспоминания Незаконного и отдадим всю информацию Старейшинам, чтобы дальше они сами наказали всех виновных. Марку скажем, что мы ничего не знали и что все решили без нас. Он позлится, поорет и успокоится, как только все будет кончено. От нас требуется не так много. — Мирон, пожалуйста, — просит Назар, с каждой секундой все больше осознавая, что он на грани того, чтобы начать выть. — Я понимаю, что ты хочешь как лучше, но такой вариант… Ты серьезно думаешь, что после того, как моего мужа чуть не свели с ума, я смогу поступить с кем-то так же? Даже если это необходимо и заслуженно. Повторюсь, я не палач, я эмпат. И мне больно причинять боль, как бы это ни было странно. — Тебе придется, — вздыхает Мирон. Он на секунду закрывает глаза, будто отгоняя непрошеные слезы, и продолжает. — Потому что помимо Порчи есть ещё кое-кто, кто пострадал от рук той же крысы. Твой друг, Макс Веро. — Его убили в ходе боя, — цедит сквозь зубы Назар, силясь не врезать Мирону по его шнобелю. Упоминание Макса бьёт по ещё незажившей ране. — Я узнавал, он умер во время нападения на близлежащий город. Поэтому ничего общего в его истории с историей Порчи нет и быть не может. — Это ты так думаешь. А как он оказался в городе, который через полчаса после прибытия его отряда штурмовали Незаконные? Никогда не задавался этим вопросом? — Война — не место для вопросов. Незаконные часто действовали внезапно, поэтому я не удивлен, что их застали врасплох. — Да, их застали врасплох, — неожиданно соглашается с ним Слава, вновь встревая в разговор, — Но вот в чем загвоздка — изначально отряд Макса не должен был идти в город. Они собирались двинуться к Юго-Западной линии, к магам Феди Инсарова, но почему-то сменили маршрут. По словам свидетелей, выживших в бойне, Макс выбрал другую траекторию, потому что ему сообщили о том, что на пути огромный поток Незаконных. Проще говоря, он решил не идти на открытую конфронтацию, чтобы сберечь отряд. Но в итоге привел их на смерть и умер сам. Его подставили. Точно так же, как подставили Порчи. Мы уверены, что это был один и тот же человек, потому что схема слишком схожа. — У меня нет причин верить вашим словам, — качая головой, говорит Назар, а внутри что-то болезненно обрывается. А что, если это правда? Что если из-за какой-то мрази Макса завели в ловушку и убили? — Вы ведь сейчас можете блефовать, чтобы я согласился помочь. Без какого-либо подтверждения это все — пустой звук. — Если ты хочешь доказательств, то без проблем, — заверяет его Мирон, и Назар невольно вздрагивает, улавливая прущую от него волну холодной уверенности. — Маги Сани Рестора были там, они могут подтвердить все. Я попрошу организовать нам встречу с кем-нибудь из тех, кто выжил. Считаешь все эмоции, убедишься, врёт или нет. Или Ваня поищет воспоминания. И в случае, если я окажусь прав, ты нам поможешь с тем Незаконным. Достаточно честная сделка? — Почему я? — спрашивает Назар, чувствуя, как медленно сдает позиции. Если это окажется правдой, он не простит себе бездействия и действительно согласится на проведение допроса не самым приятным способом. Потому что все виновные должны быть наказаны, а виновные в смерти друзей в первую очередь. И потому что это единственное, что может помочь Марку избавиться от боли. — С чего вы решили, что я смогу так поступить? — Потому что ты знаешь, какого это — потерять близкого человека, — объясняет Мирон, поднимая взгляд. А затем, будто читая его мысли, говорит. — И ты знаешь, как бывает хуево, когда виновные не наказаны. А ещё ты сильнее других чувствуешь боль Марка, потому что она резонирует с твоей. И избавиться от нее можно только таким путем — найти предателей и отдать их на суд. В противном случае никому лучше не станет от понимания, что мы сделали не все, что могли. И не все, что должны. К тому же только так мы можем обезопасить Марка. Других вариантов нет. Назар шумно сглатывает, сжимая запотевшие ладони в кулаки. Вот и все, баррикада снесена. Мирон, чтоб черт его побрал, выстрелил точно в цель, попал в с первой попытки. Не думая, или, напротив, специально упомянув связь с Марком. Да и разницы ведь никакой, удар в любом случае слишком точный. Помоги им всем Создатель. — Ладно, — сдается Назар, восстанавливая зрительный контакт с Мироном, и продолжает, — Но у меня будут условия. Во-первых, я хочу поговорить с магом Рестора. Если все окажется правдой, то я согласен помочь. Во-вторых, во время… Процесса Слава будет постоянно поблизости. На тот случай, если мы с Охрой реально начнем перегибать. В ходе долгого негативного воздействия я могу выйти из себя, никакой амулет не поможет, только природный дар. Поэтому пусть Слава будет на подстраховке, чтобы мы не натворили хуйни. И ещё. Даже когда все вскроется и начнутся суды, не смейте говорить о том, что я занимался допросом, и тем более не смейте говорить, каким образом. Это небезопасно, к тому же Марк может тоже узнать обо всем, а падать в его глазах я не намерен. — Идёт, — соглашается Мирон, а затем обращается к Ване, — Ну а ты? Ты с нами, или мне Вову придется уговаривать? — Не трогай Вову, — раздражённо отзывается Охра, дёргая плечом, — Он не заслужил такого дерьма. — Как и мы все. Что в итоге? Ваня раздумывает несколько долгих секунд, закусывая губу, вздыхает, чешет щеку, на которой начала пробиваться щетина, и обречённо кивает. — Ты же знаешь, я никогда тебя не кину, — уныло бормочет он, — Я в деле. Только и у меня будет условие: не приплетай сюда Лию. Пусть хоть один друг Марка будет не причём, раз уж мы все по уши в говне. — Меньше трагизма, больше энтузиазма, — гнусавит Слава, спрыгивая со стола, — Раз уж все согласны и все готовы, то можно заканчивать. Как только Дима окончательно со всем разберётся, решим, где и когда будем проводить допрос. А сейчас предлагаю всем разойтись, потому что мы явно устали друг от друга. Иван, будьте добры на выход. — С удовольствием, — усмехается Ваня, поднимаясь на ноги, — Вы меня всего морально выжали, ублюдки. Он отходит к двери, где застывает в нерешительности, снимает все чары, а после кидает через плечо. — Мир, я очень хочу надеяться, что ты понимаешь, на что ты идёшь. Хуй с ними с пытками и допросами. Так безбожно пиздеть Марку, вот что страшно. Молись, чтобы он никогда и ничего не узнал. Не дожидаясь ответа, Ваня исчезает в коридоре. Назар с тоской смотрит ему вслед, затем переводит взгляд на Мирона и кивает ему, будто стараясь приободрить. — Я не осуждаю тебя, — говорит он, — Если все это ради безопасности Марка, то оно того стоит. К тому же есть кое-что, о чем тебе следует знать. — О чем? — удивлённо спрашивает Мирон. На секунду Назар замирает, взвешивая все за и против. По-хорошему надо рассказать о том, что происходит с Марком, Мирон имеет право знать, тем более сейчас, когда события разворачиваются вот таким образом. Но с другой стороны, это ведь достаточно личная информация, и Марк вряд ли будет рад, если узнает, что Мирон вкурсе. Однако сейчас не совсем то время, когда можно обижаться и злиться, не то положение и не та обстановка. Ведь Марк теперь реально в опасности, он может не только оказаться в тюрьме, если убьет кого-то в порыве, но и подпитать темную магию внутри, тем самым приблизив себя к неизбежному становлению монстром. И этого нужно избежать, потому необходимо, чтобы Мирон знал обо всем. Так будет правильно и честно. Тяжело вздохнув, Назар прикрывает глаза и на грани слышимости бросает вслух. — О тьме.