Выход к свету

Второе пробуждение выходит менее болезненным, Назар все так же не без труда открывает глаза, но в этот раз боль не врезается в голову, локализуясь лишь в левой руке, груди и животе. Он оглядывается по сторонам, пытаясь понять, где находится, и задерживает дыхание, когда замечает в кресле возле кровати спящего Марка. Его губы сжаты в линию, между бровей залегла глубокая морщина, а ладони, сжимающие поджатые к груди колени, мелко подрагивают. Прочистив горло, Назар тихо зовёт его, но, не получив отклика, куда громче повторяется, пытаясь привлечь к себе внимание. Марк вскакивает с кресла, озирается по сторонам, будто готовясь к нападению, а затем переводит взгляд на Назара и облегчённо выдыхает. — Прости, — говорит он хриплым после сна голосом, присаживаясь обратно. — Как ты? Будешь воды? — Буду, — кивает Назар, усаживаясь на постели, отчего одеяло сползает вниз. Тело под ним оказывается абсолютно голым. Создатель, нахуя его раздели то? — Где мы? — Это изолятор, — объясняет Марк, протягивая ему бутылку с водой, — Восточное крыло особняка, второй этаж. Ты лежал в отключке два дня. Назар удивленно вскидывает брови, чуть не давясь водой, заходится кашлем и возвращает Марку бутылку. — Что со мной произошло? Марк долго молчит. Пока он подбирает слова, Назар осматривает помещение и невольно морщится от того, насколько здесь… Стерильно. Белые стены, белые высокие потолки, даже шторы и постельное белье, и те белого цвета. Всего одна кровать, стоящая у самого окна, у изголовья тумбочка со склянками зелий, напротив бежевое кресло, в котором сидит Марк. В комнате оказывается две двери, одна из которых ведёт скорее всего в ванную, а вторая в коридор. Здесь пусто, неуютно, но тепло и сухо, и Назар мысленно ставит себе пункт на том, что впредь будет делать все, чтобы не попасть сюда снова. Но почему он вообще оказался в изоляторе? — Мы телепортировали детей и остались на третьем этаже, — выпаливает он, когда воспоминания врезаются в голову яркой вспышкой, — Там было восемь Незаконных, которых я оглушил болью. Потом мы с тобой побежали к лестнице и… — Лия прибыла в Центр именно в тот момент и остановила для всех время, — продолжает вместо него Марк, — Нас вытащили оттуда, но потом оказалось, что ты поймал ещё два режущих заклинания в грудь и в живот, пока мы бежали от тех Незаконных. Потому мы сразу телепортировались домой, чтобы Алмас тебя зашил. — А Ваня? — с придыханием спрашивает Назар, заглядывая Марку в лицо, — Его спасли? И что с моими детьми? — Ваня в соседней комнате, — поспешно успокаивает его Марк, пряча взгляд, — Он почти в порядке, пришел в сознание ещё вчера. Твои дети тоже целы и уже дома. Разве что Вову отправили к целителю, но физически он в норме. Просто стресс. Назар облегченно выдыхает, кивая головой. Охру залатали, детей спасли, они с Марком тоже выжили. Все в относительном, но порядке, а, значит, можно дать себе немного времени отлежаться и восстановиться, чтобы залечить все раны. Все хорошо, все… — Ты убил трёх Незаконных, — лепечет он. Сглатывает, ощущая тошноту, и продолжает. — Которые попытались нас нагнать. Ты их… — Да, — тихо подтверждает Марк, — Я убил их, потому что не было другого выбора. Назар вновь кивает. Становится холодно. Он сделал все, чтобы не прибегнуть к такому варианту, чтобы не поселить тьму внутри себя, которая передается через связь, а Марк сделал это вместо него. Потому что они оказались в западне и были близки к гибели как никогда раньше. И это безусловно оправданно, но что теперь будет? Что будет с Марком после того, как он использовал убивающие заклинания? Он ведь не погибнет, нет. Но вдруг он изменится или усилит влияние темной магии на свою ауру. Можно ли это как-то исправить? — Тебе нужно отдыхать, — вырывает из размышлений Марк, поднимаясь с кресла, — Я позову Алмаса, чтобы он провел диагностику. Поспи, ты ещё не до конца восстановился. — Не уходи, — просит Назар, хватая его за запястье здоровой рукой, — Побудь со мной, пожалуйста. Если тебе никуда не нужно. Марк замирает на месте, потупив взгляд, все же сдаётся и хочет было сесть обратно, но Назар утягивает его к себе на кровать и укладывает рядом. Ему нужно сейчас чье-то присутствие, нет, ему сейчас необходимо присутствие Марка, потому что они только что пережили ебаный кошмар, из которого чудом вылезли живыми, и нет ничего важнее в данную секунду, чем побыть рядом. Это первостепенно, все остальное — завтра, потом или никогда. Сгребая Марка в объятия, Назар жмется к нему всем телом, укутывая их обоих одеялом. Даже боль кажется не столь явственной, пока чужие теплые руки гладят его спине вверх-вниз, вызывая табун мурашек. Ему хочется плакать и кричать, хочется лежать так целую вечность, хочется спросить обо всем, но он не делает ничего из этого. Только целует в выступающую из-под воротника футболки ключицу, зарываясь в нее носом, и вдыхает полные лёгкие запаха свежести, тянущегося от чужой одежды. Вот так правильно, так легче, так проще. Так совсем не больно. — Назар, — зовёт его Марк, вынуждая поднять взгляд, — Я боялся, что ты умрёшь там. Я так боялся, я не знал… — Не нужно, — перебивает Назар, кладя ладонь на его щеку, — Мне тоже было пиздецки страшно, но все уже закончилось. — Прости. Прости, что я не пришел раньше и что убил тех магов. Я правда… — Перестань. Пожалуйста, я не это хочу сейчас слышать. Я ни в чем тебя не виню. Мы живы, остальное неважно. Назар тянется к Марку, накрывая его губы своими, целует так, будто умрет без этого. Ему хочется пить, и вот она вода, вот оно, что утолит эту чертову жажду, от которой першит в горле. Марк отвечает мгновенно, углубляет поцелуй и осторожно раздвигает языком зубы, проникая им в рот. От его нежности, от неспешности и плавности каждого движения, Назару хочется взвыть, но он лишь прижимается ближе, каждой клеточкой тела тянясь к этой ласке, от которой чувствует себя действительно живым. Нужным, важным, необходимым. Ценным, блять, самым ценным на всей этой ебаной планете. Губы Марка сползают ниже, проводят мокрую дорожку от подбородка до шеи, останавливаются на кадыке. Его язык выводит круги на коже, пока одна рука гладит грудь, цепляя пальцами сосок. Возбуждение накрывает с дикой силой, хоть Назар и не уверен, что он сейчас в состоянии трахаться, но хочется так, что зубы сводит. Хотя бы немного, самую малость, ему нужно, очень нужно, чтобы Марк не останавливался, не уходил, не оставлял его сейчас. Но он прерывается, сдвигаясь назад, и усмехается, когда слышит разочарованный стон. — Придется потерпеть, — виновато сообщает Марк, укладывая голову на подушке, — Тебе пока стоит повременить с активностью, не все зажило. — Так ничего и не болит, — врёт Назар, хотя и рука, и живот ноют безостановочно. — Назар, нет. Посмотри на себя и пойми, что сейчас нельзя. Назар послушно опускается взгляд и невольно вздрагивает. На груди длинный порез, тянущийся от нижних ребер с правой стороны до левой ключицы, на животе дела немногим лучше — линия ранения легла прямо поперек, чуть ниже пупка. Все выглядит и правда не очень, а особенно стояк, с которым теперь не выйдет ни то что уснуть, а даже полежать. Назар ерзает на месте, раздумывая над тем, как ему уломать Марка хоть на что-то, но его отвлекает какой-то шум. В следующий момент в комнату входит Алмас с коробкой в руках, который при виде лежащих вдвоем в кровати парней застывает на месте и чуть не роняет свою ношу. — Марк, я разрешил тебе просто посидеть с ним, а не заниматься непотребствами, — вздыхает целитель, подходя ближе, пока Марк укутывает Назара обратно в одеяло. — Если сейчас раны вскроются, я тебе глаз на жопу натяну. Ну-ка брысь отсюда. — Я ничего такого не делал, — оправдается Марк, выныривая из теплой постели, — Мы просто лежали. Не ворчи. — Видел я, как же, — усмехается Алмас, кладя коробку в кресло, — В любом случае тебе пора. Мирон просил зайти к нему, а мне как раз нужно осмотреть Назара. Так что выйди и не мешай. — Как прикажете, господин целитель, — Марк отвешивает ему шутливый поклон, после чего обращается к Назару. — Я зайду позже, если мне разрешат. — Заходи. — Марк, на выход. Не рискуя спорить, Марк и правда выходит из изолятора, после чего Алмас накладывает заглушающие чары и просит Назара спустить одеяло. — Не стесняйся, мне нужны только живот и грудь, — ухмыляется целитель, присаживаясь на край кровати, — Те части тела, которые интересуют Марка, не вызывают у меня такого же любопытства. Назар чувствует, как стремительно краснеет, но все же оголяет торс и терпеливо ждёт, пока Алмас осмотрит ранения. Целитель достает из коробки какую-то мазь, которую принимается методично втирать кожу, попутно объясняя, что конкретно произошло. — Тебя привезли почти в состоянии комы, — рассказывает он, не прерывая своего занятия, — Ты потерял не слишком много крови, но был почти без сил. Я не знаю, как так вышло, что ты не отключился сразу, как только поймал режущее заклинание. У меня нет этому объяснений, как и тому, каким образом ты вообще выжил. Чтобы ты понимал, из Центра смогли вытащить всего двадцать пять магов, из них пятеро детей, которых вы с Марком телепортировали в подвал, и Ваня. В сухом остатке семнадцать выбрались сами. Или когда прибыла Лия, не могу точно сказать. — Мне просто повезло, что Марк вовремя оказался рядом, — пожимает плечами Назар, прекрасно понимая, что это чистая правда. Не будь Марка в Центре, сейчас бы Империя хоронила двух магов. — Он нашел нас с Ваней и помог эвакуировать детей. А когда мы с ним попытались сбежать, Марк… Алмас, он убил троих. — Я знаю, — скупо кивает Алмас, прекращая свои манипуляции и накладывая на пальцы очищающие чары, — Он рассказал. Не переживай, его не будут судить за это. В условиях нападения применение убивающих разрешено. К тому же Марк был в составе отряда быстрого реагирования, а у них куда больше свободы в этом плане. — Я не про это. Что с его аурой будет теперь? Алмас ничего не отвечает, берет одну из склянок, лежащих на тумбочке, и протягивает ее Назару, призывая выпить. — Я сделал ему диагностику, — сообщает целитель, наблюдая за тем, как Назар вливает в себя зелье, — Изменений нет. — Вообще? — Почти нет, — поправляется Алмас, — Совсем немного увеличилась концентрация темной магии, но это все ещё не опасно. Как только ты будешь в порядке, связь быстро восстановит вас обоих, даю слово. Я держу руку на пульсе. — Хорошо, — вздыхает Назар, кладя пустую склянку обратно на тумбочку, — Мне ещё долго тут торчать? — Дней пять минимум. Марк рассказал тебе о том, что произошло в Центре? — Нет. Но я бы не отказался узнать. И тяжело вздохнув, Алмас начинает говорить.

***

«Нападение сотни Незаконных на Центр развития магов. Что это: новая вспышка войны или неудачная попытка реванша?» — гласит первая страница газеты крупным шрифтом. Мирон с раздражением пробегается глазами по длинной статье, урывками вчитываясь в отдельные строки. «Была перекрыта сеть телепортов.» «Выжило менее тридцати магов.» «Герои родом из Газгольдера и Империи: эмпат Назар Вотяков и мыслитель Марк Маркул спасли пятерых детей, эвакуировав их из Центра.» «Звезда дня: синтетик-часовщица остановила кровопролитие. Как это было?» «Суды будут длиться около двух недель. Виталий Гевиксман дал комментарии для нашего издания.» Дешёвая бумага летит в камин и тут же сгорает в нем дотла, так и не удосужившись быть изученной полностью, потому что Мирон все это знает. Он знает, что Нападение произошло внезапно. Сто двенадцать Незаконных пробрались в подвал Центра, перекрыв после этого всю сеть телепортов для города, и начали резню. Из почти двухсот педагогов, родителей и детей выжило всего двадцать пять, остальные же либо погибли при взрыве, либо были убиты. На протяжении первого получаса пробраться внутрь было невозможно из-за барьера, но Марк каким-то чудом смог его пробить и запустить в здание отряд быстрого реагирования. Уже позже, когда почти все Незаконные были перебиты, Лия приехала из особняка и остановила время, дав возможность работникам Центра Происшествий вытащить всех, кто остался. В общей сложности спасти получилось семнадцать человек, остальные восемь справились сами. То были пятеро детей, Ваня и Назар с Марком. Ничтожное количество, смешная цифра. Вот только Мирону не до смеха. Трёх его магов чуть не прикончили, и ебаное чудо, что они реально спаслись. Если бы Назар бросил Ваню одного, если бы Марк не отбил их от Незаконных, если бы Лия прибыла на минуту позже, то пришлось бы Империи устраивать три панихиды, и это, мягко говоря, пиздец. Потому что очень много странных, непонятных вещей, не исключая неожиданного нападения и результатов расследования. Благодаря своему авторитету и связи с нужными магами, Мирон смог узнать, что в ходе допроса выживших Незаконных было выяснено, что все они не знали, от кого исходил приказ. Более того, они все были под внушающими чарами с низким уровнем эмоциональной устойчивости, из чего вытекал один простой вывод — заказчик или предводитель «восстания» сделал все, чтобы оставить свою личность в тайне и чтобы Незаконные безропотно последовали указанию. А ещё он явно был антипатом, если исходить из состояния пленных. И, что немаловажно, он преследовал какую-то четкую цель, раз выбрал именно этот город и этот Центр. И Мирон догадывается, какую именно. Илья распространил слух по всему Дворцу Старейшин, как они и договорились, предварительно удостоверившись, что нужный им для допроса маг надежно перепрятан. Поначалу не произошло ничего, не было попыток убийства, никакой реакции. А потом вдруг сотня Незаконных ворвалась именно в тот Центр, где работал Назар, и именно в тот день, когда там находился Ваня и Лии не было в городе. Вывод напрашивался сам по себе: кто-то знал, что именно Назар с Ваней будут проводить допрос, что они оба в здании, что их некому будет спасти. Их попытались убрать, чтобы они не смогли в дальнейшем докопаться до правды, и это ужасало. Потому что при таком раскладе выходило, что кто-то из своих слил всю информацию. Кто-то, кто имел ее в полном объеме, но грешить было не на кого. Помимо Вани и Назара в курсе были только сам Мирон, Илья, Дима и Слава, и ни один из них не мог этого сделать. В этом не было никаких сомнений. Либо же все это просто стечение обстоятельств. Возможно, кто-то действительно купился на слухи, которые распустил Мамай, и решил вот таким образом отвлечь внимание. Мирон предположил, что так и может быть, и попросил проследить за пленным и его двойником, но никаких результатов это пока не дало. Все было относительно спокойно, никто не пытался избавиться от ненужных свидетелей, и это сбивало с толку. Где-то здесь был большой наеб, но где именно — большой вопрос. Сразу после этого происшествия Мирон строго-настрого запретил всем членам клана выезжать в город до того момента, пока ситуация не стабилизируется. Позволил делать редкие вылазки лишь Алмасу, чтобы помогать городской больнице, и Марку с Димой, потому как те были задействованы в Центре Происшествий и в какой-то степени были обязаны разбираться с последствиями. Их бы Мирон тоже не пустил, но видя, в каком состоянии Марк после того, как его мужа чуть не убили, не смог сдержать его. Дима был спокойнее, и это шло на пользу. Искатель играл в роль стоп-крана и присматривал за другом, не давая ему действовать неблагоразумно. Благоразумие. Мирон фыркает, разглядывая языки пламени, уничтожившие газету, и мысленно отвешивает себе оплеуху. Их с Ильёй попытка найти предателя, взяв его на живца, очевидно провалилась и повлекла за собой гибель огромного количества магов. Всего этого могло и не произойти, если бы Мирон просто провел допрос, как и планировал, а не пытался использовать оригинальные ходы. Вот только теперь возникла проблема: ни Ваня, ни Назар в ближайшее время не смогут помочь, а решать вопрос нужно как можно скорее. Все ещё остаётся вариант с тем, чтобы подключить к делу Марка, но он откровенно плох. Потому что, во-первых, придется рассказать ему все подоплеку и негласно признать свою вину в произошедшем кровопролитии, а во-вторых, Марк все ещё потенциально может оказаться в тюрьме. В этом Мирон, к сожалению, не сомневается, потому как после нападения на Центр видения стали приходить все чаще и чаще. В них не менялось ничего, даже состав участников процесса. И приговор был тем же — десять лет магической тюрьмы. Рискованный шаг, неоправданно рискованный. Из череды невесёлых размышлений Мирона вырывает телефонный звонок. Он бегло смотрит на экран, смахивает и прикладывает мобильник к уху, предрекая крайне непростой разговор. — Здравствуй, Мирон, — здоровается Баста, и его голос не сулит ничего хорошего. — Говорить можешь? — Привет, Вась, — вздыхает Мирон, разминая пальцами затекшую шею, — Конечно, могу. В чем дело? В тот же день, как Назара и Ваню привезли в особняк в состоянии невменоза и закрыли в изоляторе, Мирон связался с Вакуленко и рассказал ему все. Не только про террористический акт, об этом Баста узнал бы и сам в скором времени, но и про обстоятельства смерти Порчи и Макса Веро, про допрос, который должен был быть проведен Назаром и Ваней, про видения, касающиеся Марка. Не желая поначалу вытаскивать все подробности за пределы клана, Мирон быстро убедился, что теперь самостоятельно они не вывезут. Им необходим союзник, который поможет в этом непростом деле и в случае необходимости прикроет. Таким союзником был Газгольдер по нескольким причинам. Во-первых, мага Басты тоже кто-то подставил, и он, узнав об этом, наверняка пожелал бы приложить руку к расследованию, а во-вторых, другой его маг был обетован с Марком. Они ведь заручились оказывать друг другу поддержку, и сейчас это было как никогда кстати. Вакуленко после той беседы долго молчал, затем разразился руганью, перемежая поток возмущений матом и угрозами разорвать брак Назара и забрать его обратно. Его было можно понять — он рассчитывал далеко не на это, заключая союз, потому Мирон терпеливо ждал, пока стихнет вспышка гнева, а затем повторил свою просьбу. Это был в самом деле настоящий дипломатический талант, ведь Вакуленко быстро успокоился, взял себя в руки и дал слово, что поможет всем, чем сможет. Его не смутил даже тот факт, что Мирон намеревался провести пытки, но лишь по той простой причине, что Баста ценил своих людей и позволял себе прибегать порой к не самым гуманным методам решения проблем. Он был достойным предводителем своего клана, умеющим лавировать между соблюдением закона и извлечением собственной выгоды, и Мирон искренне им восхищался. И, безусловно, уважал его, потому без угрызений совести признался во всем и предложил разбираться совместными усилиями. Так должно выйти эффективнее и безопаснее. Хотя теперь уже о безопасности речи можно и не заводить. — Как Назар? — спрашивает Баста строгим тоном, отчего Мирон чувствует себя мальчишкой, которого отчитывают за плохое поведение. — Он не выходит на связь, все мои маги скоро от волнения поседеют. Ты обещал сказать, если что-то будет не так. — Я помню, — кивает сам себе Мирон, постукивая пальцем по подлокотнику кресла и кидая взгляд на часы, висящие над камином. Осталось двадцать минут до прихода Марка, времени на пустые разговоры нет. — Назар только сегодня пришел в сознание. Алмас сказал, что с ним почти все в порядке, его раны заживают быстро. Мы следим за его состоянием и делаем все, чтобы он как можно быстрее стабилизировался. Не беспокойся, Вась, все под контролем. — Ну да, как же, — фыркает Вакуленко на том конце провода и добавляет, — Настолько под контролем, что моего мага чуть не убили в ходе штурма. У тебя очень странное представление об этом самом контроле, Мирон. Я искренне не понимаю, каким образом твой клан ещё жив. — Мне порой самому это непонятно. Досадливо поджимая губы, Мирон откидвается на спинке кресла и прикрывает глаза. Пошли уже третьи сутки без сна и почти без еды, он чувствовал себя разбитым и выжатым, и даже забота Славы, которой тот пытался окружить его со всех сторон, не спасала. Напротив, становилось только хуевее, ведь Мирону казалось, что он теперь этого не заслужил. Не после того, как чуть не потерял трёх магов. Тех, кого клялся защищать любой ценой. — Ладно, отпустим, — говорит Баста, и Мирону по его голосу чудится, что они сейчас в одной кондиции. Заебались, испугались и устали от вечных попыток быть лучше, чем могут. — Как только Назар сможет, пусть свяжется со мной. Ты не представляешь, насколько сложно сдерживать Мишу от порыва наведаться к вам в гости. Он мне уже все мозги выебал, пришлось даже заблокировать сеть телепортов и воздвигнуть барьер на всю территорию, чтобы он не сбежал. Даже у меня не получается его успокоить, не говоря уже о других. — Как заботливо с его стороны, — мягко усмехается Мирон, — И я могу его понять. Как только Назар сможет, он обязательно выйдет на связь с вами. Даю слово. — Я это запомнил. И ещё поставьте его в известность, что я все знаю. Не хочу шокировать бедолагу после всего, что с ним случилось. — Конечно, Вась. Все сделаем. Повисает молчание, прерываемое лишь треском поленьев и дыханием Басты в трубке. Мирон задумчиво трёт подбородок, силясь понять причину звонка, но так ничего не и улавливает. Вряд ли Вакуленко звонит просто для того, чтобы узнать о состоянии Назара, Мирон дал указание Алмасу каждый день сообщать обо всем Евгению, целителю Газгольдера, чтобы тот докладывал уже своему предводителю. Эти двое хорошо коннектили между собой и обменивались опытом, чтобы работа обоих шла должным образом, и Мирон не сомневался, что Алмас действительно держит связь с коллегой. Тогда чего хочет Баста? Он мастак вести двойные игры, но сейчас в них нет нужды. У них союз и общая проблема, все карты раскрыты. Во всяком случае со стороны Мирона точно. — Ты хотел что-то ещё? — учтивым тоном интересуется он, стараясь ускорить процесс. — Что-то ещё передать Назару? — Да, хотел, — наконец, признается Вакуленко. Вновь замолкает на несколько секунд, а затем продолжает. — Касательно вашего мыслителя. Твои видения все ещё предрекают его заключение, или есть изменения? — Все ещё, — нехотя подтверждает Мирон, вспоминая, как утром его вновь посетила сцена из Зала Правосудия. Крики толпы, Марк в кандалах и его горькое «мне жаль». Бьющее прямо под дых, такое отчаянное, потерянное, тяжёлое, что аж ком в горле встаёт. Нет, этого допускать нельзя, чего бы не стоил благополучный исход. — Я все ещё не могу ничего рассказать Марку и втянуть его в расследование. Это небезопасно. — Понял, — отзывается Баста, — Тогда я предлагаю тебе рассмотреть кандидатуру Алана для проведения допроса. Он опытный эмпат, хоть ему и далеко до Назара, но на войне показал себя хорошо, справится. Визуала можете выбрать сами. Я бы взял Кирилла, но ты можешь подтянуть Красовицкого. Вряд ли Ваня сейчас сможет помочь. — Алана? — переспрашивает Мирон, нахмурившись. — Думаешь, он сможет? Насколько помню, его не так давно нашли, он едва отошёл от чар забвения. Вась, это будет большая нагрузка для него. — Нормально, — отмахивается Вакуленко, — Он осилит. Я бы не стал предлагать его, если бы не был уверен. Мои маги не расходный материал, я не поставлю их под удар просто так. Слова Басты задевают за живое, оставляя метафорическое ножевое, и Мирон морщится от укола вины. И вот вроде ничего такого ему не сказали, а все равно неприятно становится от осознания, что он своих ребят как раз и поставил под удар. Ненамеренно и неосознанно, но с нормальными такими последствиями. Валяются, вон, в изоляторе, чудом выжили. Конечно, вряд ли Вакуленко хотел ткнуть носом в проеб, но все равно сделал это. Создатель, как же тяжело. — Хорошо, — соглашается Мирон, массируя левый висок. Там начинает скапливаться боль от усталости. — Значит, Алан. С Вовкой я поговорю, введу в курс дела. Потом уже Илья все порешает, и проведем допрос. Скорее всего у вас, чтобы Марк ничего не узнал. Защитника вашего возьмём, или как? — Нет, Мирон, нашего не получится, — отвечает Баста, и голос его неуловимо меняется. В нем сквозит напряжением и сомнением. — Федор пропал четыре дня назад. Я со дня на день объявлю его пропавшим без вести, потому что у нас нет искателя, чтобы найти его. Собственные поиски не дали результата. — Как пропал? — удивляется Мирон. Вот это новости, конечно. Недавно же только Назар отлучался, чтобы с ним встретиться, заходил предупредить перед отъездом. — Загулял что ли? — Федор не из безответственных, он бы не ушел без предупреждения надолго. Я уже всех его друзей обыскал, Глеба с Рестором даже на уши поднял. Пусто, хоть ты тресни. Нет его нигде. — И что думаешь? — Я не думаю, Мирон, я ищу его. Везде, где могу, но пока ничего. Мирон кивает сам себе, ощущая тревогу, разливающуюся на дне желудка. Федор Логвинов действительно не был раздолбаем, который мог бы просто так куда-то свалить, никого не предупредив. Его Мирон знал плохо, но его осведомленности о личности близкого друга Назара хватало, чтобы понимать, какой Федор на самом деле. И его пропажа не была каким-то неожиданным загулом, а скорее серьезным происшествием. И ударом ниже пояса — когда Назар узнает о том, что его друга не могут найти, наверняка распереживается и кинется на поиски. И сдерживать его от этого неправильно, и позволять опасно. Вот же пиздец. — Слушай, а Дима не знаком с ним лично? — любопытствует Мирон, надеясь на положительный ответ. — Если да, то можем помочь найти. У нас искатель в этом вопросе вне конкуренции. — Да если бы, — вздыхает Вакуленко, — Я б давно попросил, но не знакомы они. И нет знакомых искателей у Федора, хоть убейся. Я уже и город весь прошерстил, но след там и обрывается. Отслеживающие ничего не дали, как сквозь землю провалился. — Телепортом воспользовался? — Скорее всего. Пока ищем сами, но скоро уже буду делать официальный запрос. Иначе ни на что, кроме как на труп, надеяться не придется. От такого предположения по спине Мирона ползет холодок, он гулко сглатывает и прикрывает глаза рукой. Конечно, не хватило им всем того, что в Центре устроили резню, так ещё и у Басты пропал маг. Что ж творится то. Ну вот куда мог Федор деться? Раз в загул не ушел, раз не вышел на связь, то угодил наверняка в какую-то хуевую историю. А ведь не был он глупым или наивным, героем войны считается по праву, с отрядом в тридцать магов спас от нападения аж четыре поселения. Значит, его втянули куда-то против воли, по какой-то неведомой причине. И это определенно плохо. — Мне Назару об этом рассказать, или ты сам? — спрашивает Мирон, после недолгого молчания. — Прямо сейчас, конечно, не стоит, но если ты настоишь, я не буду спорить. Думаю, тебе виднее, как будет лучше. — Я сам, — решает Вакуленко, ни секунды не раздумывая, — И не сейчас, тут ты прав. Пусть Назар оправится после всего, а потом уже я ему сообщу. Если, конечно, к тому времени мы не найдем Федора. — Как скажешь. Вась, не хочу показаться бестактным, но ко мне сейчас Марк должен зайти. Если у тебя все, то мне идти пора. — Вроде все. Держи в курсе, что там с Назаром и допросом. Как будет время — набери. — Добро. До связи. — Бывай. Едва Мирон успевает положить трубку, в дверь стучат, а после внутрь входит Марк. Он выглядит таким заебанным и уставшим, что в груди начинает свербеть, но Мирон не позволяет себе никак прокомментировать внешний вид друга. Конечно, он сейчас не в порядке. Его друга и мужа чуть не убили, он сам чуть не умер, на его глазах от Центра остались одни руины. От таких ударов судьбы приходится долго приходить в себя, и Мирон знает это. А ещё знает, что Марк сейчас опять начнет спрашивать, когда они проведут допрос, сколько можно тянуть и вообще уже давно пора, ведь произошел самый настоящий кошмар. И он будет абсолютно прав, только Мирон позвал его не для этого. Настал момент применить отвлекающий маневр, чтобы все прошло как можно спокойнее. Когда-то Создатель покарает его за это, но не сегодня. — Проходи, садись, — говорит Мирон, указывая на стул возле себя, — Ты от Назара? Как он там? — Пришел в себя, — отвечает Марк, опускаясь напротив, — Алмас сказал, что он уже почти в порядке. Я ещё к Ване забегал, этот вообще живее всех живых. Не прекращает ныть, когда его уже выпустят из изолятора. Ему Алмас пригрозил, что на неделю запрет его, если не успокоится. — Стабильность, — усмехается Мирон, отводя взгляд к окну. — Вано всегда таким был, ничего удивительного. Я удивлен, что он ещё не попытался через окно сбежать, и на такое ведь горазд. — Лия наложила барьерные на всю комнату, чтобы Ванек не дёрнул куда. Она ему оладья таскает, его только это и держит. Ну и Слава к нему заглядывает, развлекает. — Слава? — Сам в шоке. Они синхронно смеются, представляя себе эту картину. Слава мог заебать даже мертвого при желании, удивительно, как Ваня его ещё не выгнал за все их совместное времяпрепровождение. Наверное, настолько тоскливо ему, что даже такая компания по душе. Уж лучше, чем совсем ничего. На секунду Мирону кажется, что все как прежде. Не было ни войны, ни убийств, ни резни в Центре. Порчи жив, все его ребята в полном здравии, готовы идти навстречу новому дню и покорять невиданные высоты. Все хорошо, все спокойно, все правильно. Он даже зажмуривается, пытаясь убедить себя в этом, но быстро прекращает глупый самообман, и распахивает глаза. Все было. И смерть, и горе, и похороны. И Марк все ещё сидит напротив, выглядит ужасно и коптит тьму внутри себя, и Ваня с Назаром лежат в изоляторе и лечат ранения. Это уже произошло, и нет смысла лгать себе, будто все в порядке. Так можно навлечь беду. — У меня к тебе будет просьба, — осторожно начинает Мирон, подбирая верные слова, — Ты можешь отказаться, я пойму. Но если согласишься, то это сыграет на пользу всем нам. — Какая? — интересуется Марк, вопросительно вскидывая брови. — Найти кое-кого.

***

Ночь опускается на особняк медленно, но верно. За окном в темноте можно разглядеть лишь силуэты сосен, качающихся на ветру, и мерцание маскирующих чар, куполом воздвигнутых над всей территорией и видимых с этой стороны, но незаметных снаружи. Назар проводит пальцем по холодному стеклу, сидя на подоконнике, и по памяти рисует руну здравия. Он когда-то давно видел, как Женя выводил ее над Кириллом, пытаясь исцелить его после встречи с Незаконным электрокинезистом, и почему-то запомнил. На самом деле Назар помнит огромное количество рун, самых разных. Бывало, когда он никак не мог собрать мозги в кучу, сидел и чертил их в потрёпанной тетради, пока шум в голове не стихал и не становился терпимее. Наверное, всеми его записями уже давно затопили камин в кабинете у Басты, но это в общем-то не такая большая потеря. Просто немного тоскливо, и причина вовсе не в потерянной тетради. Только сейчас, окончательно придя в себя Назар вдруг понял, что именно произошло в Центре. Алмас рассказал все очень подробно, не скрывая ничего, и его слова были ужасны. Погибло кучу детей, родителей, педагогов, в городе творился хаос, все были в страхе и смятении, и от этого становится как-то совсем паршиво. Ведь, казалось бы, война позади, все плохое в прошлом, но случился кошмар, напомнивший о тех месяцах на передовой одним, и вынудивший впервые столкнуться с подобным других. Никто не заслужил такого, но ничего уже нельзя было исправить. Нельзя было оживить погибших, как и нельзя было отмотать время назад. Оставалось только принять и разобраться с последствиями, и по возможности предотвратить новую вспышку. И допрос. Провести чертов допрос. После того, как целитель ушел, Назар быстро оделся в принесенную в коробке одежду и зашёл к Ване, который лежал в соседней комнате. Ему было необходимо с кем-то поговорить, но перемещаться по особняку Алмас строго-настрого запретил. Назар было возмутился, а какого хуя, однако целитель быстро поставил его на место, объяснив, что если ему неожиданно станет плохо, то он даже не успеет попросить о помощи или дойти до кабинета Алмаса, и это может плохо закончиться. Спорить казалось глупым, потому Назар дал слово никуда не высовываться и нашел собеседника поближе. При его появлении Ваня чуть не заорал от радости, но все же сдержал себя и утянул в настолько крепкие объятия, что Назару почудилось, будто раны снова начали кровоточить. Благо, это оказалось не так, и, прервав тактильную коммуникацию, они принялись обсуждать резню в Центре, возможные причины и дальнейшие планы. Охра пересказал ему то, что услышал от Славы, по словам которого нападение могло быть следствием запущенных Ильёй сплетен, и это предположение ужаснуло Назара. Они ведь рассчитывали, что слухи повлекут за собой совсем иную реакцию, а вышло так, что в результате их неосторожности умерло кучу народа. От того, сколько потерь повлекла их неосмотрительность, захотелось взвыть, но Ваня поспешил успокоить, что, возможно, это совсем не так. Что, возможно, нападение и допрос никак не связаны между собой, и все произошедшее не больше, чем стечение обстоятельств. Потом он принялся благодарить за спасение собственной шкуры и обещать отплатить за это любым способом, но Назар лишь отмахнулся от него. Он вытащил Охру не ради благодарностей, а потому что иначе не мог. Как и не мог оставить Марка одного с восемью противниками, дышащих в спину. Это было не геройство, а всего лишь дело принципа. Дальше они перетерли за то, что будет теперь. Очевидно, необходимо было допросить того пленного, потому что уже начался пиздец, но как это провернуть в нынешних условиях — неясно. И Назару, и Ване понадобится по меньшей мере несколько дней, а то и больше, чтобы восстановить силы и смочь принять участие, но было ли у них в запасе столько времени — вопрос. Слава ничего об этом не сказал, неопределенно пожав плечами и высказав вслух позицию о том, что решать все будет Мирон, а после вовсе перевел тему. Ваня признался, что его такая реакция насторожила, и Назар не мог с ним не согласиться. Обычно Слава знал все, что касалось этого дела, но сейчас отнекивался и изворачивался, от чего напрашивался вывод, что он что-то скрывает. Но узнать, что именно, было нереально. Во всяком случае до момента, пока Мирон сам во всем не сознается и не объяснит, какой у них план действий. Ушел от него Назар лишь спустя час и тут же наткнулся на стоящую в дверях Лию с подносом в руках. От ее неодобрительного взгляда стало мгновенно стыдно, но он лишь извиняющимся тоном сказал, что не смог усидеть на месте, и чародейка, закатив глаза, пообещала не трепаться об этом Алмасу. Проследив, чтобы он вернулся к себе, она исчезла в комнате Вани, а после заявилась к нему с обедом. Они говорили недолго, потому что потом пришли Рома и Идан, а следом за ними Маша и Дима. От такого количества гостей у Назара разболелась голова, потому они поспешили ретироваться, чтобы не получить пиздюлей от Алмаса, пожелав напоследок скорейшего выздоровления. Лия задержалась на пару минут, сообщила, что выезд из особняка по приказу Мирона запрещён на неопределенный срок, а после ушла, оставив Назара одного укладывать в голове всю полученную за день информацию. Так он промучился до вечера. Вновь пришел Алмас, принес ужин и новую порцию зелий, велел больше спать и не нагружаться. Он провел диагностику магии, чтобы успокоить Назара, и у него действительно вышло это сделать. Зелёный шарик теперь был оплетен куда сильнее золотыми нитями, он почти погряз в них целиком, и это было завораживающее зрелище. Сближение с Марком не прошло бесследно, как и не прошли бесследно те три убивающих заклинания. Появилось ещё несколько черных вкраплений, которые, впрочем, тонули в ауре Назара, оставляя за собой бледные тени. И это было хорошо, это означало, что с Марком все будет в порядке. А большего сейчас и не требовалось. Алмас исчез так же быстро, как и появился, дав указание никуда не выходить. Назар сам не заметил, как провалился в сон, и очнулся лишь ночью. Он чувствовал досаду от того, что Марк либо не пришел, либо пришел и, обнаружив мужа спящим, свалил, не удосужившись разбудить. Хотелось побыть с ним хотя бы недолго, но, похоже, сейчас это было невозможно. И это тоже было досадно. Назар продолжает чертить на стекле символы. Руна смелости — это для Вовы, который защитил младших ребят от Незаконного, ворвавшегося в кабинет. Руна жертвенности — это для Вани, который был готов погибнуть в одиночестве, лишь бы Назар выжил. Руна чистого разума — это для Лии, которая сумела остановить время для огромного количества магов и спасти хоть кого-то, приложив немало усилий. Перед тем, как нарисовать руну для Марка, Назар зависает в нерешительности. Марку подходят все: он проявил и смелость, и жертвенность, и собранность. Он был готов умереть, чтобы спасти Назара и детей, был готов один вытащить их оттуда. Он сделал все, что мог, и одной руны для него мало. Без труда Назар подберёт ему с десяток, и все они будут подходить. В то же время всех их можно объединить в одну, не столько обобщающую все качества Марка, сколько выражающую то, что чувствует Назар. Он было заносит руку над стеклом, но отвлекается, когда дверь за спиной отворяется с тихим скрипом. — Почему ты не спишь? — спрашивает Марк, подходя ближе, — И почему ты сидишь на подоконнике? Не дай Создатель тебя продует, Алмас запрет здесь ещё на неделю. — Я недавно проснулся, — пожимает плечами Назар, с трудом сдерживая порыв броситься Марку на руки, — Итак продрых два дня, заебался уже. Тут безумно тоскливо. — Наз, это изолятор, а не парк развлечений. Потерпи немного, скоро сможешь выйти отсюда. Назар понуро кивает, вновь отворачиваясь к окну. Все символы исчезли, не оставив за собой и следа. Так и происходит в жизни ведь — огромное количество чувств и эмоций испаряется, будто их никогда и не было, тянут за собой лишь призрачный шлейф, напоминающий о былом. Назару неожиданно становится страшно. Вдруг все то, что сейчас происходит между ним и Марком, временно. Вдруг этого всего вскоре не станет, и они останутся абсолютно пустыми, ненужными друг другу. Это как с партнёром на одну ночь — сначала горячо, ярко, пьяняще, а на утро ничего. Ноль, чистый лист. Что было, что не было, никакой разницы, никакого ощущения потери. Просто плевать, ведь это была попытка сыграть во что-то большее всего на одно мгновение. И неважно, сработала она, провалилась. Это не имеет значения. Но Марк имеет значение для Назара. Даже больше того, что можно осмелиться признать хотя бы самому себе. И произошедшее в Центре заставило убедится в этом. Бесповоротно. Безвозвратно. — Давай слезать оттуда, — предлагает Марк, застывая у кровати, — Хватит тебе задницу морозить. Он тянется к Назару, прихватывает его на руки и прижимает к себе. Назар со смешанными эмоциями оплетает ногами его бока, кладет ладони на шею и позволяет уложить себя на кровать, вот только когда Марк пытается отстраниться, валит его на себя, вынуждая лечь сверху. — Я тебя сейчас разда… Назар не даёт ему договорить и целует в губы. Он устал. Устал от боли, которая стихает на время, а затем вновь возникает и мучает, устал от сомнений и страхов. Устал понимать, что разбит и сломлен и никак не может опять стать целым. Устал быть ничьим и никого не считать своим. Устал искать выход там, где его нет, выживать, сражаться, наблюдать за смертью и страданиями других. У Назара пока нет сил, чтобы справиться со всем этим в одиночку. Он не привык просить о помощи, всегда и все, стиснув зубы, вывозил сам, но сейчас, в эту ночь он не может. Ему тревожно, страшно, паршиво и больно, он не хочет быть один. Он больше вообще не хочет быть один, не хочет дистанции и игр на нервах. Ему нужна близость, нужно тепло и немного покоя. Хотя бы ненадолго. Наверное, Марк чувствует его на голых инстинктах, потому не отодвигается, не возражает, не прерывает поцелуй. Напротив, углубляет его, касаясь при этом мягко и нежно, двигает языком, творя им что-то нереальное, невозможное. Его руки упираются в матрас по обе стороны от головы Назара, волосы падают на лицо и глаза, но сейчас не нужно ничего видеть. Важнее ощущать, понимать, принимать — они живы. Они рядом. Назар закидывает ноги ему на поясницу, обнимает за плечи. Его душат невыплаканные за последний год слезы. Те, что не пролились, когда он стоял на могиле Макса, те, что не вылезли наружу, когда они с Ваней чуть не погибли. Те, что так и застряли внутри, когда они с Марком оказались в западне. Ему казалось, что все закончится вот таким образом, что ему уже не будет суждено встретить новый день, не суждено будет сделать все то, что так хотелось. И сейчас ему необходимо сделать это, чтобы не жалеть об упущенных возможностях и несказанных словах. Он потерял достаточно, потерял слишком много. Теперь пришло время что-то получить. — Наз, — шепчет Марк, сцеловывая с его глаз выступившие все же слезы, — Наз, ты чего? Что с тобой? — Я устал, — судорожно вздыхает Назар, не понимая, как ему объяснить все то, что с ним сейчас происходит, — Я не знаю. Я просто устал. — От чего? — От всего, наверное. Марк смотрит с таким беспокойством, что хочется взвыть. Для Назара этот взгляд, он… Это слишком, но недостаточно. Ему бы ещё немного, самую малость. Чтобы прекратить мёрзнуть, бояться и испытывать боль. Дрожащими руками Назар пытается снять с Марка футболку, но тот перехватывает за перебинтованное запястье и качает головой. — Я не могу так, — говорит он, целуя в щеку, — Ты… Наз, тебе нужно время. У тебя все тело на куски разрезано. Так нельзя. — Можно, — возражает Назар, запуская пальцы ему в волосы, — Мне это нужно. Пожалуйста, Марк. Один раз. — Почему ты не хочешь подождать? — тихо спрашивает Марк, будто их могут подслушать, несмотря на то, что все обитатели особняка уже спят в своих комнатах. — Мы можем… Можем потом. Когда тебе станет лучше. — Мне нужно сейчас. Я хочу поверить, что я жив. Я хочу поверить, что мы оба живы. Я… Я хочу поверить, что я тебя не потерял. Что-то в словах Назара заставляет Марка сдаться. Он шумно сглатывает и снова целует в губы, одна его рука ползет под футболку и осторожно, одними кончиками пальцев гладит заживающие раны. Будто проверяя лёд на прочность, медленно и неспешно, в страхе сделать больно, но Назару не больно. Ему хорошо, когда Марк перемещается губами к шее, когда он чертит языком круги на кадыке, силясь не оставить никаких следов. Когда его футболка окончательно исчезает с него, и тело пробивает на крупную дрожь. Даже когда Марк прерывается, но лишь для того, чтобы озвучить вслух свою просьбу. — Просто лежи, хорошо? — просит он, выдыхая в шею, — Дай мне сделать все самому. Назар не противится, лишь раздвигает ноги ещё шире и разрешает ему все. Абсолютно все, он готов на все, только бы ушло это свербящее чувство, разъедающее изнутри плешь. Марк целует снова и снова, скользит губами по каждой ране, по каждому участку голой кожи, на которой остались следы встречи с Незаконными. Спускается все ниже и ниже, буквально дышит Назаром, каждой его частичкой, неспешно избавляя от остатков одежды, сам оставаясь одетым. Он везде — его руки на дрожащих бедрах, губы на животе, волосы щекочут нижние ребра, и Назар позволяет себе раствориться в ощущениях. Забыть на время обо всех тревогах, прожить этот момент. Он запускает пальцы в волосы Марка, слегка оттягивает их назад, заставляя поднять голову. Марк вскидывает замыленный взгляд, готовый в любую секунду остановиться, но Назар не собирается останавливаться. Он всего лишь хочет попросить кое о чем. — Я хочу тебя, — незнакомым голосом говорит он, сглатывая, — Не что-то другое. Тебя. — Я польщён, — как-то грустно усмехается Марк, — Но, извини, не имею привычки носить с собой смазку. Поэтому нет. — Там есть заживляющая мазь. Сойдёт за альтернативу? Взгляд Марка проясняется, на секунду в нем мелькает тревога, будто Назар не в себе, будто Назара нужно срочно лечить от душевных проблем, но он все же нерешительно кивает и ползет обратно. Нависает сверху, снимая с себя футболку, та летит на пол, но вот же черт — амулет остаётся на шее. Назар здоровой рукой пытается стащить с него оберег, но Марк вновь перехватывает его за запястье и отрицательно качает головой. — Точно нет. Это может плохо закончиться. — Я хочу тебя, — повторяет Назар, не прекращая своих попыток, — Целиком, со всеми эмоциями. Пожалуйста. Всего один раз. — Я итак весь для тебя. — Мне мало. И это даже не ложь. Вот оно, вот она вечная нехватка, которая на даёт покоя. Марк целиком для него, но барьер все равно остаётся, невидимая преграда, что только мешает, сбивает, путает. В ней сейчас нет нужды, в ней никогда ее и не было вовсе. Назар кричит об этом одними глазами, в надежде быть услышанным, и Марк снова сдается. Позволяет снять амулет и выбросить его на пол, туда, где сейчас зона недосягаемости. Он вслепую тянется к тумбочке, берет с нее флакон с мазью и пытается вычитать что-то на этикетке, но там оказывается лишь инструкция по применению, которую Алмас оставил для Назара. Тяжело вздохнув, Марк все же откручивает крышку и смачивает два пальца. Ему очевидно не нравится вся эта затея, от него прёт сомнением вкупе с волнением, но Назар настроен решительно. Потому он снова утягивает Марка к себе, проводя ладонью по его груди и резко замирает. Пальцы нащупывают шрамы, бессчетное их количество, разбросанное по всему торсу. Маленькие и большие, их не видно из-за полумрака, Назар бормочет заклинание, подсвечивая свои руки, и чуть не давится воздухом. Вот, что скрывал Марк все это время. Свою бесконечную боль. — Закрой глаза, — велит Марк, целуя в ключицу, — Не смотри. Назар подчиняется. Опускает веки и гасит свечение, позволяя Марку снова оказаться между его раздвинутых ног, сгибает их в коленях. Он не успевает даже сделать вдох, как чувствует два пальца, медленно поглаживающие промежность, а в следующую секунду один мягко толкается внутрь наполовину, и Назар шумно втягивает воздух через нос. Ему не больно, ему пока что вообще никак, но когда Марк начинает двигать рукой, становится немного дискомфортно. Впрочем, этому есть замещение, чужое возбуждение вперемешку с щемящей нежностью смывают неприятные ощущения, и становится легче. Назар слегка ерзает на месте, давая понять, что можно продолжать, и откидывает голову назад, когда Марк, добавляя второй второй палец, целует в живот. Создатель, как же хорошо, мазь холодит разгоряченную кожу, заполненность кажется такой правильной и нужной сейчас, что вполне можно вырубиться от переизбытка эмоций. Но Назар заставляет себя поддерживать связь с реальностью, тихо, едва слышно стонет сквозь зубы, и просяще двигает бедрами. Ему не хочется быстрее, напротив, ему хочется подольше и помедленнее. Чтобы запомнить все в деталях и потом воскресить в памяти, ведь… Он не может знать, чем в итоге все закончится. Он не может быть уверен в том, что теперь все будет в порядке, ведь ещё неделю назад Центр проводил занятия, учил чему-то новому детей, а уже сегодня от него остались одни руины. Жизнь никогда не воспринималась как нечто непреступное и монолитное, в конце концов, война четко дала понять, что это не так. Но когда вновь наступил мир, думалось, будто теперь уже можно не бояться не проснуться, не вернуться домой, не увидеть близких. Оказалось, что и это не так. Оказалось, что мир этот шаткий и совсем непрочный, он легко может обсыпаться, словно карточный домик или домино, и это открытие пугает. А ещё заставляет взглянуть на все совсем иначе. Теперь каждый день будет как последний. Теперь любое воспоминание будет на вес золота. Ведь только они могут помочь не погрязнуть в отчаянии, не дать сломать себя окончательно. Все остальное не спасет. Все остальное неважно. Марк вгоняет третий палец, скользит им по простате, выбивая из Назара приглушенный стон. Если его сейчас спросить о том, как он себя чувствует, он без угрызений совести скажет, что отлично. Потому что впервые за долгое время чувствует не только себя, но и Марка, вечно скрывающегося за барьером амулета. И это такая глупость — возводить стены, твердя о безопасности, лишать друг друга возможности быть ближе, чем когда-либо ещё. И такой глупостью было пытаться держать дистанцию, отрицать и бегать от очевидных вещей. Чтобы вот так, в один момент осознать — они нужны друг другу в равной степени, даже если их совместный путь начался с политического брака. Потому что теперь это не союз двух кланов. Что-то большее. Что-то лучшее. Не отдавая себе отчета, Назар сам начинает насаживаться на чужую руку, чувствуя, что ему недостаточно. Надо заполниться под завязку, так, чтобы не осталось мыслей в голове, не осталось вообще ничего, чтобы мир сгорел дотла и восстал из пепла. Чтобы ночь казалась бесконечной, момент — вечностью. И Марк снова понимает его без слов, без просьб и без лишних вопросов, вынимает пальцы и снимает с себя джинсы и белье, а затем приставляет головку ко входу и аккуратно толкается внутрь. Назар тянет его к себе, обнимает за плечи, оплетая ногами его талию, и целует в шею. Его трясет всего, колотит крупной дрожью, но он жалобно дёргает бедрами, невербально умоляя войти глубже. Подаётся навстречу, ловя губами губы Марка, тихо стонет в поцелуй, когда тот все же начинает двигаться в медленном, но таком правильном темпе, в чётком направлении, задевая все чувствительные точки. Подстроиться под его ритм получается быстро, Назар подмахивает, подхватывая каждое движение на половине пути, мешает стоны и вздохи, которые топятся в новых поцелуях. Больное, израненное тело отзывается на каждое касание остро, так, что перед глазами темнеет, а в животе затягивается горячий узел, пока Марк толкается глубже, увеличивая амплитуду и темп. Его руки все так же где-то по бокам, слегка согнуты в локтях, он целиком загораживает собой весь мир, и Назар понимает, что тонет. От Марка тянется коктейль из желания, страсти и нежности, а ещё едва уловимой светлой печали и искреннего восхищения. Он буквально смотрит на Назара, как на восьмое чудо света, пока продолжает двигаться внутри него, и от этого становится тесно в груди. Там все занято было весь день поганым чувством вины, а сейчас оно вытесняется, исчезает, ослабляя хватку и позволяя свободно дышать. Дышать одним воздухом на двоих, делить каждый вдох пополам. Назар захлёбывается, умирает и воскрешает раз за разом, пока Марк целует его под ухом и едва слышно шепчет что-то. — Если бы я не успел, — он прерывается на короткий стон и продолжает, — Если бы с тобой что-то сделали, клянусь, я бы убил каждого. Всех. Если бы они посмели… Он все же сбивается, не связывает слов, которые так хочет озвучить вслух, топит лицо к шее Назара. Проводит одной рукой по его бедру, от тазовой кости до колена, вкладывая в это касание что-то большее, чем может сказать, но Назар его понимает и читает каждое движение, словно это самая простая вещь в мире. «Я бы уничтожил весь мир, если бы потерял тебя» — поцелуй в ключицу. «Я бы не стал бороться за собственную жизнь, если бы тебя уже не было» — укус в плечо. «Я бы пожертвовал собой, не думая, если бы это спасло тебя» — очередной толчок. И Назар обрабатывает все это, думая лишь о том, насколько же далеко они зашли. Как плотно обосновались в жизнях друг друга за столь короткий срок, что теперь даже мимолётная мысль, что все это закончится, пугает, как когда-то пугала мысль все это начать. Это ведь было совсем недавно, но будто прошла целая вечность, будто происходило это не с ними, потому что не могли они лавировать и держаться поодаль, просто не могли, когда тяга настолько очевидна. Когда она настолько сильна, что хочется кричать и биться в бессилии, но не отрицать и не сбегать больше. Назар чувствует, что Марк почти на пределе, потому тянется к своему члену, но получает сопротивление. Его руку перехватывают, пальцы сплетают с чужими пальцами, намекая, умоляя ничего не делать, и он подчиняется. Прогибается в пояснице, ослабляя хватку ногами, сдавленно стонет сквозь плотно стиснутую челость, запрещая себе шуметь. Черт его знает, наложены ли заглушающие, да и неважно это. За стеной один Ваня, что видит уже десятый сон, а они здесь вдвоем, и им, наверное, все же простительно абсолютно все, даже неприличные звуки, которые уловит разве что самый чуткий слух. Марк вгоняет член до конца, вынимает почти полностью и снова вбивается на всю длину. Он все продолжает что-то говорить, наверняка что-то, от чего Назара окончательно сорвёт за край, но разобрать не выходит. Уши закладывает, в них набатом стучит собственное сердце, которое рискует разорваться с минуты на минуту. И это предположение грозится стать реальностью, когда Марк наклоняется и оставляет невесомый поцелуй в центре груди, а затем толкается резче, глубже, грубее. Пальцы на ногах Назара поджимаются, он весь сжимается, глушит вскрик в чужом плече и кончает себе на живот. Оргазм отнимает остатки сил, тело становится ватным и на удивление еще более уязвимым, потому его прошибает на дрожь, когда Марк очерчивает пальцем шрам на внутренней стороне бедра. Это будто удар током, такой же сильный и неожиданный, Назар глухо постанывает, тычась носом в ключицу Марка, и обнимает его за спину, ища опору, чтобы не упасть, не потеряться, не отключиться. А это вполне реально, ведь когда Марк замирает и спускает прямо внутрь с хриплым стоном, все, что он чувствует в этот момент, бьёт по обострившимся ощущениям Назара. Наотмашь, сильно, так, что уже не оклематься и не прийти в себя. Они оба рвано дышат, разглядывая друг друга в темноте так, будто видят впервые. Первый отмирает Марк, выходит из Назара, произносит очищающие чары и, вместо того, чтобы лечь рядом, изучает его тело. Лишь удостоверившись, что раны не вскрылись, он падает рядом и кладет голову Назара себе на грудь. Накрывает их одеялом, гладит по спине, зарывшись носом в макушку, уже в полудрёме что-то бормочет. — Тебе надо отдохнуть. Назар кивает, не находясь с ответом. Действительно надо, он ведь сам сказал, что устал. — Останься, ладно? — Я никуда не уйду. Марк целует в лоб, и этот жест напоминает тот, что был той ночью, когда Назар пришел к нему в спальню, чтобы помочь справиться с кошмаром. Это тоже кажется далёким, происходившим в какой-то другой, неведомой им обоим жизни. Волна абсолютного покоя, исходящая от Марка, утешает и Назара, он прикрывает глаза, обнимая его за живот, и делает глубокий вдох. Завтра они обязательно проснутся. У них ещё есть это самое завтра и у них есть они сами. Это не так уж и просто будет отнять и изменить, теперь точно. Назар лучше умрет, чем позволит всему прекратиться. Уже засыпая, он чертит так и не выведенный на окне символ в мыслях. Руна привязанности и верности — это для Марка. Без нужды на объяснения и какие-либо доказательства. Просто для Марка.