***
Весть о выздоровлении султана Сулеймана распространилась за считанные часы. Вся столица, а потом и страна благодарили Всевышнего. — Мой славный лев, мой сын! — держа руку султана, говорила Валиде, — хвала небесам, ты очнулся! Госпожа наконец смогла снять черные одеяния и вновь ее лицо озарилось счастливой улыбкой. В главных покоях собралась вся султанская семья: Гюльфем султан с храбрым шехзаде Абдуллой; Айше султан с красавицей дочкой Михримах и крошкой Джихангиром; Назенин хатун с младшей дочерью падишаха, Разие; и конечно же главная хасеки — Фирузе султан. — Повелитель, я жила во тьме, пока вас не было рядом. Но сейчас мои глаза вновь озарились светом… — ласково прошептала жена, стоя у изголовья Сулеймана. Он искренне улыбнулся ей, не подозревая о том, что ее любовь давно уже превратилась в игру. — Как там…мои шехзаде? Селим и… Баязид… — хриплым голосом спросил султан. — Они в добром здравии, повелитель. Прекрасно справляются со своими обязанностями в санджаках, — гордо ответила хасеки. Султан кивнул и перевёл взгляд на Ибрагима. — Паргали…где же Хюррем… — султан еще раз пробежался глазами по комнате и добавил, — Хатидже…? Ибрагим проглотил ком в горле и, мельком посмотрев на вздрогнувшую Валиде, ответил: — Повелитель, вы не волнуйтесь, с госпожами все хорошо. Я только распорядился, чтобы они поехали в Эдирне на некоторое время, чтобы подышать свежим воздухом, отдохнуть, — успокаивая больше себя, чем султана сообщил визирь. Султан одобрительно покачал головой и сказал: — Пусть возвращаются…потихоньку… — Как прикажете, мой султан.***
Через пару дней падишах набрался сил и принялся за государственные дела. Их накопилось немало, хоть Ибрагим и делал все возможное. Сулейман встретился с пашами и бейами, посетил корпус янычар и вышел к своему народу, дабы те убедились в его возвращении. Султан не говорил про Мустафу. Каждый раз, когда к нему приходила очередная мысль о нем, он быстро переключал свое внимание на что-то другое. Ибрагим тоже не стал ни о чем пока говорить. Сперва он решил подождать ответа на его просьбу о встрече с шахом, и в зависимости от ситуации, подумал бы над тем, как сообщить все султану. Но ни тут то было. Фирузе султан опередила его. — Повелитель, я не уверена, что мне следует говорить об этом, просто мне как-то тревожно, — сделав глоток щербета, хасеки начала разговор. Они завтракали в комнате, так как за стенами дворца царил холод. — О чем ты, дорогая? Что тебя беспокоит? — отстраненно спросил султан. Его на самом деле мало интересовали чувства Фирузе, особенно теперь, с проявлением старых ран. Одно ее присутствие в покоях уже напоминало о том, что она стала причиной побега Махидевран и всего того, что за этим последовало. Фирузе не понравилась реакция падишаха, но она продолжила с тем же настроем. — Повелитель, после всех этих бунтов и беспорядков, мне страшно думать еще и о предстоящей войне с персам, — якобы с беспокойством ответила хасеки. Вот тут то султан встрепенулся. Он опустил стакан на стол, так и не отпив, и нахмурив брови, сурово спросил: — Какая еще война, Фирузе? Что ты такое говоришь?! — Так Ибрагим паша ещё не рассказал вам? — удивленно спросила султанша и сделала вопросительное лицо. Султана это взбесило. Он быстро вскочил со стола и, положив руки за спину, окликнул стражу. — Позовите Ибрагима пашу ко мне, — приказал Сулейман, когда слуги вошли, а потом обратился к Фирузе, — иди к себе, позже договорим. Госпожа поклонилась и покинула покои. Как только она переступила порог и завернула за угол, на лице появилась злорадная улыбка, а глаза исступленно засияли.***
Хюррем много дней жила в покоях шаха. Он заботился о ней как о маленьком ребенке. Каждый вечер собственными руками наносил лечебные мази на синяки в области шеи, поил успокаивающим чаем и ни на секунду не спускал с нее глаз. В один момент Хюррем даже не выдержала этого пристального внимания к себе и обратилась к падишаху: — Мустафа, ты смотришь на меня так, словно я из стекла сделана. Ветер подует, а я упаду и разобьюсь, — султанша засмеялась. Он в ответ нежно улыбнулся и, положив ладонь на ее щеку, ответил: — Мой ангел, я просто не хочу, чтобы ты нечаянно улетела. Он медленно потянулся к ее алыми губам и ласково поцеловал. По телу пробежали мурашки. Каждый раз когда он это делал, Хюррем чувствовала необъяснимое влечение. Эта тяга не была направлена на нечто телесное, она не желала его плоти, она жаждала его души. Ей хотелось узреть ее, проникнуть в самые сокровенные уголки, самые темные места. Она стремилась приструнить, поглотить ее. Выпить до дна. Этот порыв с каждым поцелуем перерастал во всю большую одержимость. — Пора пить чай, — остановив блаженный миг, Мустафа потянулся к подносу с чашками и преподнес его поближе к Хюррем. Та с благодарностью взяла свою порцию и удобно устроившись в сладких объятиях шаха, предалась горьким мыслям. «Неужели ты так сильно полюбил меня, Мустафа? Сейчас ты счастлив, считаешь меня ангелом, но это лишь потому, что не знаешь, кто я на самом деле. Вся твоя любовь мигом исчезает, как только вскроется правда. Ты забудешь меня и всю свою любовь за долю секунды, как только я переступлю порог дворца. А может…а вдруг ты поступишь иначе? Может быть ты так сильно волнуешься за меня, по одной простой причине, что знаешь. Глубоко внутри ты знаешь, что мне придется тебя оставить. Мне придется упорхнуть…»***
— Ибрагим! Почему я узнаю это из уст женщины, но никак не своего великого визиря?! — как только паша вошел в покои, Сулейман тут же стал его допрашивать, даже не поздоровавшись. — П…повелитель, о чем вы? — в недоумении спросил паргали. — О войне с персами, с моим сыном! — падишах снова схватился за сердце и тяжело вздохнул. Ибрагим понял, что нужно поскорее его успокоить. — Повелитель, я не сказал вам, потому что информация, как я в дальнейшем определил, оказалась ложной. Кто-то явно хотел усугубить наши отношения с соседним государством…и еще ранить вас. — Ложной? Значит ничего нет? Он не стал бы с нами воевать? — с облегчением, но все же ноткой недоверия спросил Сулейман. — Не стал бы, мой султан, — с улыбкой сказал Ибрагим, а потом с неохотой добавил, — мне кажется Мустафа даже не догадывается о своем происхождении… Повелитель сглотнул подступивший комок и растерянно стал ходить из стороны в сторону, томно вздыхая. — Я хочу с ним встретиться, Ибрагим. Хочу увидеть сына… — с мольбой в голосе проговорил султан. — Я запросил дипломатическую встречу, мой султан. Позвольте мне сначала с ним встретиться и все объяснить, а потом и вы сможете его увидеть. — Хорошо, — понимая, что это единственный верный путь, султан согласился. — Повелитель. Еще кое-что. — Говори. — Если не секрет, я бы хотел узнать, кто сообщил вам эту новость, ведь я пытался не поднимать шум, и не говорил никому. — Фирузе. Видимо ты недостаточно хорошо все скрывал, — ответил султан и равнодушно попятился к балкону, не видя в своем ответе ничего подозрительного. А вот Ибрагим прекрасно все осознал. Пазлы в его голове уже сложились. «Мерзкая змея. Все это время ты рыла яму для меня, но ты в нее и попадешь. Как же я сразу не догадался? Мразь…» — раздумывая над тем, как разоблачить хасеки, паргали вышел из покоев.***
— Бали-бей, мой славный воин! — воскликнул падишах и преподнес руку только что прибывшему слуге. — Повелитель, — тот поцеловал руку и сказал, — я безмерно рад вас видеть. Новость о вашем выздоровлении осчастливила вашего раба. Султан улыбнулся. Он мимолетно посмотрел на ярко светящее солнце и позвал Малкочоглу во дворец. На улице все же было холодно, утром даже шел снег. Они вошли внутрь и направились к покоям падишаха. Там уже был накрыт стол. — Рассказывай, бей. Как там наши дела на морской линии? — Повелитель, по вашей просьбе я навестил Хызыр Реис Пашу и расспросил его о делах на флоте. Все, слава Всевышнему, идет своим чередом. Никаких проблем не возникает. — Отлично, — радостно проговорил султан, — а как он сам? Как его семья? — Повелитель, с ним все хорошо. Здоровье паши его не подводит, но как вам известно… — Малкочоглу сделал небольшую паузу, — его старшая дочь давно пропала, он до сих пор не оправился от этого… Султан вздохнул. Бали-бей прав, ему все известно, и даже больше, чем хотелось бы. В двери постучались. — Войдите, — позволил султан. Слуга прошел вперед и сообщил: — Повелитель, Валиде султан пожаловала. — Пусть войдёт, — разрешил Сулейман и встал с места. Малкочоглу тоже вскочил и склонил голову. Валиде султан вошла в комнату. От ее вида султан сразу же побледнел. В глазах матери он прочитал ужас, страх и отчаяние. А еще боль, невыносимую, жгучую боль. — Валиде… — султан подбежал к матери и взял ее за руки, — что случилось? — Беда… Сулейман…беда… — Валиде пошатнулась и если бы Сулейман не держал ее, она бы свалилась на пол. — Мама, скажите хоть что-нибудь! — паника охватила султана. — Мои внуки…моя луноликая Михримах, Разие, — Валиде задыхалась, сквозь слезы и душераздирающий вопль она договорила, — Джихангир! Они мертвы! Их убили! Она кричала, рыдала, не могла терпеть эту жгучую, разрывающую боль изнутри. Айше Хафса прижалась к сыну, словно пыталась с его помощью заглушить страдания, заполнить образовавшуюся пустоту. Сулейман ничего не сказал. Он стоял около матери, не двигался, не моргал. Его словно парализовало. Словно его превратили в статую, одним махом будто раскрошили его душу на миллион осколков, которые разлетелись по всему телу. Оно кровоточило, болело, казалось еще чуть-чуть и вся эта скорбь вылиться наружу, но увы, слезы на глаза так и не подступили. Они будто пропали, растворились, словно теперь султан безжизненная статуя. Побыв пару минут с валиде, он отстранился от нее и без лишних слов направился в покои своих уже бывших наложниц. Султан Сулейман, владыка мира, падишах семи морей, грозный воин и непобедимый правитель Османов, в эту секунду, шагая по пустым коридорам своего дворца, был сокрушен жестокой иронией судьбы. Теперь он как никогда прежде понимал, что является таким же рабом Всевышнего, как и все его подданные, что ему не по силам одолеть главного соперника — смерть. Он не заметил как добрался до места зверского преступления. Но когда перед ним открылись двери, он вконец убедился в их потере. Перед ним лежали тела его детей. Его главных сокровищ. Михримах, его любимая дочь, дражайшое дитя, всегда полная сил, сейчас мирно лежала на полу, окутанная белыми простынями, не издавала ни звука, ни признаков дыхания. Рядом с ней лежала не менее любимая Разие, младшая дочь, ангелочек, который теперь уже никогда не взмахнет своими крыльями. Джихангир, шехзаде Джихангир, умнейший ребёнок на всем белом свете, его малыш, которого теперь уже нет. Он больше не услышит его тонкого голоска, не увидит огромных светящихся очей, и не прижмёт к себе, дабы услышать биение маленького сердечка. Ноги султана подкосились, он упал на колени и, прикрыв голову руками, стал горько плакать. Это продолжалось так долго, что Валиде уже успела оправиться и вместе с Малкочоглу пришла к сыну. За окном виднелся закат. Лучи уходящего солнца в последний раз осветили белоснежные лица детей и исчезли за горизонт. — Повелитель… позвольте страже увести… ваших детей…– бей не мог сказать иначе. Султан с трудом поднял голову и с красными глазами посмотрел на него. Наступила вторая стадия: гнев. — Приведи мне того, кто это совершил. Я лично вырежу у него сердце, — с рычащим голосом, словно раненый зверь, султан дал приказ и удалился к себе. Валиде султан не стала ничего говорить. Она попрощалась с внуками и приказала страже их увести. Вслед за шехзаде и госпожами, вынесли тела Айше и Назенин, их матерей. Но увы, поливать слез по этим девушкам никто в этом жестоком дворце не станет. Да и не вспомнит их больше. Во дворце и по всей столице объявили траур.