***
Бали-бей сейчас бродил по окрестностям мраморного павильона, пытаясь найти хоть что-то, что поможет вернуть пропавшую госпожу. Ночь выдалась для него одним из самых сложных в жизни. И не потому, что он не спал, или что он был ответственен за дочь самого султана. Нет. Ему было плохо от мысли, что его самый родной, самый близкий человек может быть уже мертв. Это ощущение неминуемого конца никак не покидало его. Малкочоглу понимал, если ему предстоит найти лишь ее бездыханное тело, он в ту же минуту отправится вслед за ней. Внутри у него сейчас все горело ярче и больнее, чем когда он узнал о ее замужестве и скором отбытии из дворца. Сейчас он был готов вернуться в то время, быть вдали от нее, представлять ее в объятиях другого мужчины, но лишь бы она была жива. Лишь бы дышала. От хранителя покоев не скрывался ни один листик, ни одна ветка. Он смотрел везде, под каждым камнем, хоть что-то… Настойчивость не подвела его. Под небольшим деревом он наткнулся на светящуюся маленькую пуговицу. — Золотая, знатного человека значит… Он внимательно изучил найденную зацепку и нашел подпись изготовителя. — Махмуд, подойди сюда, — приказал он одному из своих стражников, — возьми эту пуговицу и отправляйся в город. Узнай, кто его изготовил и кому продает свои вещи. Услышишь знакомое имя ‐ хорошо, нет — придётся копать глубже. — Слушаюсь, бей. Стражник мигом отправился выполнять приказ, а Бали бей продолжил поиски, пока повелитель не прибыл на место происшествия. Сулейман с укором посмотрел на Малкочоглу, но не стал ничего говорить, он видел, как сильно хранитель покоев старается найти госпожу и переживает за нее.***
— Какой-то мальчишка обхитрил меня! Великого визиря, черт возьми! — с истеричным смехом говорил Ибрагим, когда Бехрам передал ему слова Хюррем. Посмеявшись над самим собой и своей глупостью, паша облегченно вздохнул. — С ней все в порядке, это самое главное, — прошептал он, успокаивая себя. — Паша, что же дальше? — Нам нужно убедить Мустафу встретиться с султаном. Им нужно встретиться, Бехрам, я обещал повелителю. А еще нужно отправить весть в столицу, напиши, что переговоры прошли хорошо, — он замолк, вспомнив еще об одном вопросе. Решиться на то, что он сказал дальше, было сложнее всего, — нужно вернуть Хюррем домой, к сыну, к султану…***
Мустафа не возвращался в покои со вчерашнего дня. После разговора с Ибрагимом он отправился на охоту. Ему хотелось развеяться. Почувствовать себя как несколько месяцев назад, когда он был свободным человеком, который никому ничего не должен. Если бы у Тахмаспа был сын, наследник, Мустафе не пришлось бы занимать чужой ему престол. Но так распорядилась судьба. В лесах почти не было живности: рано еще. Мустафа это знал, но все равно поехал. Свежий воздух был словно опиум, избавляющий от тяжкого груза внутри. Тишина вокруг словно перенесла его в другой мир, полный покоя. И когда шах наконец встретил одного заблудшего зверька, его внутреннее состояние не позволило разрушить умиротворенность окружающего его мира. Он помиловал, не забрал невинную жизнь. У него есть власть, высшая власть над жизнями всех его подданных, всех живых существ в его государстве. По одному лишь взгляду, по одному слову, он способен отнять у любого все, что тому дорого. Но важнее всего, что то же самое он может даровать. И это — его предназначение. Хоть и прошло всего полдня, но его душа обрела покой. И теперь, возвращаясь во дворец, он был готов встретиться со своей судьбой.***
Ночь. Хюррем не могла больше ждать его. Глаза закрывались, тело ныло и не слушалось ее. Столько всего ей пришлось пережить за последние пять лет. Ей всего двадцать с небольшим, а будто прожила полвека. Девушка прошла в комнату и закрыла двери на террасу. В помещении было достаточно темно, в углу лишь горели пару свечей да и только. Хюррем откинула шаль и стала застегивать пуговицы на своем платье. Когда оставалось всего ничего, она невольно подняла голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ей стало настолько горько, настолько одиноко, что слезы словно ручьем покатились по щекам. Она обхватила руками лицо, а по телу пробежала дрожь. «Сколько мужчин прикасалось к тебе, Александра? Сколько раз тебе приходилось отдавать всю себя, всю свою любовь и ласку совершенно чуждым тебе людям? Кто ты?! Кто ты…», — она опустилась на колени и, склонив голову к зеркалу, зарыдала. — Ты ничтожество…ты никто в этой жизни…ничего не значишь ни для кого! — дрожащий голос тихим эхом отдавался по комнате. Она мыслила вслух, уже не понимая, где реальность, а где ее тайное бытие. — Твоя красота…твое лицо…все, что в тебе…есть, это твоё наказание…наказание быть для всех оболочкой, покорной и зависимой. Она просидела так примерно час. Когда слезы закончились, полностью осушив душу, Хюррем поднялась на ноги и, отстегнув оставшиеся пуговицы, сняла платье. Она легла в мягкую шелковую постель и быстро провалилась в сон.***
— Султан рано или поздно найдет ее, если девчонка проговориться, мне точно конец, — с трясущимися зубами проговаривала хасеки. Служанка знала уже, одно неверное движение и госпожа выплеснет всю злость на нее. Поэтому бедняжка даже не дышала. — Нет. Нет. Он не должен вернуться. Он должен умереть… Фирузе в спешке кинулась к столу, вырвала кусок бумаги, написала что-то на нем и, передав служанке, прошипела: — Живо передай это Ахмед Эфенди. — Слушаюсь, госпожа.***
Был уже обед, и весть о пропаже госпожи дошла до Валиде султан. Она немедленно направилась к Гюльфем султан, которая находилась в ужасном состоянии. — Дорогая, наша девочка обязательно вернётся домой, обязательно! Валиде успокаивала невестку, гладя по спине и прижимая в крепких объятиях. Она старалась держаться увереннее, но слезы сами по себе окутали глаза госпожи. — Мой сын отыщет ее, отыщет…***
Бали-бей все еще бродил по лесу, но ничего примечательного уже не находил. А солнце к тому времени уже садились. Султан стоял около дерева, где нашли пуговицу и раз за разом представлял себе сцену произошедшего. Его дочь, единственная кровинка, боролась за жизнь здесь, на этом самом месте, всеми силами отбиваясь от жестокого преступника. А что делал ее отец в это время? Тот, что должен был защищать ее, бездействовал. — Повелитель! — прерывистый голос Бали-бея привлек внимание султана. Когда он поднял голову, хранитель покоев уже добежал до него и, быстро поклонившись, стал докладывать: — Повелитель, мы узнали, кому из известных нам пашей может принадлежать пуговица. — Кому? — сурово спросил Сулейман, уже представляя как будет рвать того на кусочки. — Аязу Паше, бывшему мужу госпожи. Глаза султана наполнились яростью. Он вскочил на лошадь и, резко потянув за поводья, кинулся к единственному дому паши в столице. Султан гнал лошадь так быстро, что стража едва успевала за ним. Когда он добрался до города, удивлённые лица людей не отрывались от султана, непонятно почему мчащегося по дорогам. Кто-то кланяться, а кто-то даже не успевал среагировать. Наконец, Сулейман добрался до особняка на конце улицы. Слез с лошади и кинулся к дверям. Они были закрыты. Бали-бей уже подоспел к султану и стал ломать их. Но двери не поддавались. — Стража, немедленно взломайте замок! — крикнул султан подбегающим к нему людям. Они всеми силами принялись за дело, и через пять минут благополучно открыли дверь. Султан вошел внутрь и стал осматриваться. Стражники разбежались по всему дому, дабы найти хозяина. — Тут давно не было никого, мой султан, — проговорил Бали-бей, шагая рядом с повелителем. — Было, — сухо проронил султан и указал на недавно погасшую свечу, — посмотрите тут все. Найдите хоть какую-то зацепку. А еще отправь людей на поиски вне дома. Пусть спрашивают всех, абсолютно всех. Если потребуется, — султан повернулся к Малкочоглу и поднял руку, — весь Стамбул на уши поставьте, всю империю обыщите! Но найдите ее!***
Хюррем долго спала в тот день. Ей было так хорошо в невесомости, вдали от всех, что организм не давал ей пробудиться до самого обеда. Когда девушка все же открыла глаза, она приятно удивилась, заметив возвратившегося шаха. Он сидел на тахте спиной к ней и читал книгу. Хюррем так нравилась его эта привычка. Она каждый раз вспоминала их вечера с Ибрагимом, когда они читали книги или играли на скрипке. Все было так просто… — Мустафа. Он повернулся на ее голос и улыбнулся. Увидев проснувшуюся хатун, он мигом отложил книгу и, подойдя к кровати, взобрался в постель. Его теплые руки обхватили ее за голову и потянули вперед. Их губы слились в страстном, долгожданном поцелуе. С нежностью, и в то же время с неистовой жаждой и яростью, Мустафа обхватил Хюррем за талию и прижал ее хрупкое тело к себе. К Хюррем пришло ясное, пугающее осознание: она хочет этого, желает его как никогда прежде. И пусть это неправильно, и путь их каждый раз убивает ее прежнюю любовь, путь…пусть она умирает…ей все равно. Ей хочется этого. Они не могли остановиться, будто до этого им прикрывали воздух, а сейчас, наконец заполучив доступ к нему, никак не могли утолить жажду. Волна мурашек прокатилась по телу Хюррем, когда Мустафа оголил ее грудь и стал целовать то место, смотря на которое вчера, она заливалась слезами. «Я забуду его…забуду…», — повторяя себе, Хюррем все сильнее впивалась в губы Мустафы. Она судорожно стала расстегивать пуговицы его рубашки. Спешила так сильно, что не заметила, как поцарапала его кожу. Ему не было больно, нет. Но он остановился. Он понял все. Ей плохо, она не в себе. Мустафа отдалил ее от себя и посмотрел в глаза. Целых несколько минут он пристально смотрел в них, пытаясь уловить ход ее мыслей, или хотя бы угадать ее чувства. Однако ничего там не было. Пустота. Бездна. — Ты хочешь вернуться в Стамбул? — неожиданно и для себя, и для Хюррем, спросил шах. Если бы он задал этот вопрос хотя бы вчера, она непременно задумалась бы. Впала бы в ступор. И в конечном итоге ответила бы положительно. Но сейчас из ее уст прозвучало лишь одно: — Нет…