KRONOS

      Лала никогда не смотрела под ноги, только вверх, от чего постоянно спотыкалась, но тропинку, разделяющую наши дома, все-таки освоила. Когда снег таял, мне приходилось провожать и встречать ее до тех пор, пока она не запомнит расположение ручейков. Она знала, что я не люблю принимать гостей, но все же пришла. Мы не виделись на похоронах, поэтому, услышав, как она чертыхается, поскальзываясь на ступеньках, я улыбнулся и поставил кипяток.       — Хочу попросить тебя обойти соседей и узнать, какие у кого припасы, — заявила она с порога.       — Думаешь, с нами кто-то поделится? Я еще не простил тебя за то, что ты принимаешь чужака.       — Юноша не докучает, он вообще редко выходит из комнаты. Если бы ты не знал, что он гостит, ты бы его даже не заметил. У меня еще есть продукты, но я переживаю за соседей.       — Они не поделятся, — ответил я. — Ты это знаешь.       — Мы должны помогать друг другу. И делиться необходимым.       — Не разводи коммунизм. У тебя много ружей, отдашь мне одно?       — Ты не умеешь ими пользоваться, как и мой покойный муженек, — Лала рассмеялась.       Она никогда не ездила на охоту, но оружие продавать не торопилась, говоря, что в следующем году обязательно научится стрелять, и мы поедем на север убивать уток.       — Они скажут так же.       — Как хочешь. Я обойду сама. — Лала знала, что я не позволю ей рисковать своим тазобедренным суставом, когда она расхаживает по окрестностям на льду.       — Неужели студентик не хочет отплатить нам за доброту? Пусть идет он.       — Он никого здесь не знает. Как только все утихнет, или хотя бы закончатся перестрелки, он уедет обратно. Пойми, ему просто негде переждать беспорядки.       — Я тоже никого не знаю. И был бы рад не знать до конца жизни. До этого момента такое положение вещей всех устраивало.       — Твое отшельничество не может длиться вечно. Если что-то случится, ты даже не будешь знать, к кому обратиться.       — В моей жизни ничего такого не случается.       — С нами случается жизнь. Каждый день — уникален. Если солнце встает шесть раз подряд, это не значит, что оно встанет и завтра.       — Я пойду, только чтобы ты избавила меня от этого пафоса. Что спрашивать? — Я выудил ручку, твердо решив читать с бумаги, не поднимая на людей глаза.       — Пусть составят списки продуктов. Узнай про оружие: сколько патронов, кто умеет их вставлять в обойму, не отстрелив себе пальцы.       — Собираешь партизанские войска? — Лала устало отвела взгляд. — Ладно, я все узнаю.       Получив согласие, она принялась отчитывать меня за немытую посуду. С тех пор, как Лала поняла, что ее слова имеют надо мной власть, тирады о здоровье, внешнем виде и здоровом восьмичасовом сне доносились до моих ушей все чаще. Я выслушал все стоически, кивая и соглашаясь. Незачем спорить с теми, кто пытается о тебе заботиться, в конце концов, ей я доверяю даже больше, чем себе.       Лала не была мне теткой взаправду. Слово “тетка” я подобрал случайно и привык к нему. Все началось с того, что она повелась стричь траву около моего дома. У меня не было забора, поэтому я надеялся, что моя территория зарастет травой, отделив меня от соседей естественной преградой. В горах, однако, трава вырастала астрономических размеров, и вопрос о заборе отпал сам по себе: я настолько зарос бурьяном, что в нем даже завелись полчища стрекоз. Я оброс настолько, что, если не знать, где находится мой дом, его не найти.       В одно прекрасное утро я проснулся от назойливого звука газонокосилки. Выбежав на улицу почти голышом, я увидел ее — энергичную женщину, которая спокойно срезала траву под корень, раскидав на моих ступеньках большие ножницы и что-то похожее на косу, которую изображают на картах Таро. Я окликнул ее, она не услышала. Признаться незнакомке в том, что я боюсь насекомых и брезгую ходить по мокрой траве, я не смог, поэтому пришлось одеться и выйти снова. Она успела докосить полосу и как раз разворачивала шумную шайтан-машину в мою сторону.       Я сложил руки на груди и состряпал самую недовольную мину, надеясь отпугнуть ее, но Лала подняла руку и помахала. Она попросила разрешения постричь газон: стрекозы не давали ей уснуть. “Нет, не соглашайся зайти к ней на лимонад. Не покупай гостинцы. Не оставайся поиграть в монополию. Ни в коем случае не начинай рассказывать о своей жизни и спрашивать об ее. Тебя это совершенно не интересует”, — думал я, продвигая пингвина по клеткам настольной игры, пока Лала благодарила меня за то, что я достриг газон. Стрекозам пришлось искать новое убежище.       Через неделю меня пригласили справить ее день рождения. К удивлению, ни одного члена ее семьи на празднике не было, только шумные академики, которые становились тем буйней, чем больше выпивали. Я чувствовал себя лишним. Кто-то подарил ей дорогой французский коньяк, и Лала поставила рюмку напротив меня. “Я не пью”, — отрезал я, но Лала положила ладонь мне на плечо и сказала: “Сегодня же праздник”. Я не пил по праздникам, только с горя.       Отпив, я расфокусировал взгляд, перестав удерживать внимание на чем бы то ни было. Все тут же размылось, смешивая синий пожар сумерек со свирепствующим треском сверчков и тупыми ударами бабочек о розовеющие фонарики, развешанные по двору наскоро, без единой формирующей композицию мысли.       — Сколько вам исполнилось? — спросил я, когда она подсела так близко, что от колючего пледа у меня зачесался локоть.       — Я перестала считать после сорока, — сказала она. — Это бессмысленно. Ты живешь один? Сколько лет твоей матери?       — Я не знаю, — я зевнул, чтобы проиллюстрировать скуку, вызываемую беседой о родне. — Мы не близки.       — Зря. Семья дарит чувство безопасности. Это важное чувство.       — На меня никто не нападает. Кроме вашего пледа, — я немного отстранился, чтобы наконец почесаться.       — Жизнь — это война. Воевать без союзников значит проиграть, — тихо сказала Лала, отпивая из кружевной рюмки.       — Если думать, что кругом враги, можно и с ума сойти.       — А если тебя вообще никто не окружает? — она хотела сказать что-то еще, но заметила, как один из гостей переминается с ноги на ногу в поисках уборной, и проводила его в дом.       Вспомнив слова шамана, что точно буду знать, когда и где умру, я наполнил рюмку снова. С каждым глотком тело становилось мягче, даже правая нога перестала трястись. Я вспомнил о матери. Ее всегда раздражало, что я трясу ногой. Она не предпринимала попыток узнать причины нервного тика, только раздраженно одергивала. Лала, казалось, вовсе его не замечала.       В тот вечер я уснул на ее веранде, а когда проснулся, решил остаться на завтрак. Наверное, именно так и выглядит воскресное утро в семейном кругу: солнце сражается с цветочными занавесками, запах запеченных с базиликом груш перемешивается со строгим голосом новостного диктора.       Со временем Лала усыпила мою бдительность, но истребить годы презрения к людям ей не удалось. Я пройдусь по соседям, прочитаю ее глупые просьбы с листочка и уползу в свою берлогу.       Вывески “продается” висели по всему району, в последнее время они появлялись все чаще. Люди, охваченные паникой бунта, рассеивались по миру. Одни прощались со своими домами, другие — праздновали новоселье. Я надеялся, что непрекращающиеся бои в городе сыграют мне на руку и никто не откроет дверь.       Подойдя к дому, скрывающемуся за стеной из гладкого бетона, я вздрогнул от среагировавшего на движение датчика света и, нелепо помахав рукой в каждую сторону, где могла находиться камера, подошел к двери. Чтобы хозяева приняли меня за бездомного, я оделся мешковато и небрежно, однако через несколько минут дверь распахнулась. Передо мной стояла девушка в фиолетовом кимоно. Она не была обута, и пальцы на ее ногах краснели с каждой секундой все больше.       — Здравствуй, сосед. Зачем пожаловал? — Она улыбнулась и пошла в сторону дома, ненавязчиво приглашая меня войти.       — Я… Меня… Тут состоялся небольшой соседский совет, — я сжал листок с речью в кармане, понимая, что не смогу его прочесть, сохранив при этом лицо.       — Соседский совет? Меня никто не приглашал.       — Совет, если честно, состоял из меня и хозяйки дома, что стоит на пригорке. Мы хотели узнать, есть ли у вас огнестрельное оружие, — выдавил я.       Она обернулась. Тонкая, будто выполненная в японской технике заполнения трещинок на разбитой посуде. Когда я поднял на нее взгляд, мне захотелось сбежать.       — Оружие? Нет. Мы не распаковались, может, что-то и завалялось. — Я заметил коробки, расставленные в глубине огромной пустой гостиной. — Меня зовут Роза.       — Марк, Марк Сергеевич, — я протянул ей руку, но она только посмотрела на нее, не удостоив меня соответствующим жестом. Затем вовсе провела взглядом от ног до шеи. В этом было что-то от презрения.       — Ты что, какая-то шишка? Чиновник?       — Нет.       — Сын чиновника?       — Нет, с чего вы взяли?       — Мы одного возраста, я не буду называть тебя по отчеству.       — Хорошо, как угодно. — Она прошла в сторону того, что должно было быть кухней. Из мебели — только холодильник и стол, заваленный коробками для переезда и другими, в которых лежали остатки еды. Заметив, что я уставился на следы пиршества, которое, судя по трупному запаху, длилось несколько дней, она пробормотала что-то вроде: “Кухарка все никак до нас не доедет, я не ждала гостей”.       — Тогда я пойду.       — Ты не знаешь, что случилось с курьерами?       — А что с ними?       — Ко мне несколько дней не приходит доставка.       — Интернет не работает. Первым делом захватывают почтамт, лишают связи. Такие правила.       — Еда закончилась у всех? Я бы поела. Мне нужно поесть. И выпить. Я только соберусь, подожди меня здесь.       Выудив из коробки бутылку, она протянула ее мне и поднялась на второй этаж. Мне захотелось спрятать выпивку, чтобы она не удумала прихватить с собой, задерживаясь у Лалы дольше положенного. Я на дух не переношу пьяных людей.       — Я готова, можем идти. — Роза медленно спускалась по лестнице, так и не надев носки. — Сейчас умру от голода.       — Хватит смертей в этом месяце,— прошептал я.       — Кто-то умер? — Роза поднесла руку к губам, изображая удивление. Я понял, что ей плевать на эту новость.       — Женщина из дома справа от вашего. Разве вы не слышали вой?       — Чей?       — Кого-то из родственников.       — Думаешь, это закончится? — Мы вышли на улицу, и она набрала код сигнализации, запирая дом.       — Все военные столкновения рано или поздно заканчиваются, в конце концов, люди — это исчерпаемый ресурс.       — И возобновляемый, — она хихикнула. Я и сам мог бы закончить это предложение подобным образом, но, когда это прозвучало из чужих уст, понял, как цинично это звучит.       — У вас очень уютный дом, — сказал я, чтобы сменить тему. Она взяла меня под руку.       Лала распахнула дверь, одаривая нас теплым запахом базилика. Выведя Розу на свет, она обняла ее и принялась шутить о том, что я наконец привел девушку в дом. Роза поддакивала, вероятно, чтобы ее не оставили без ужина, а я был готов публично признаться в том, что меня не интересуют женщины. Это было бы правдой только на половину, ведь мужчины меня тоже не интересуют, — если бы я должен был притащить к Лале что-то мало-мальски интересное, то заявился бы с инструментом для настройки виолончели или сувенирной подковой для блохи. Студент не показывался. Вероятно, обиделся на то, что я отвернулся, как только он хотел назвать свое имя.       Я не был голоден и, припомнив, что собирался кормить дикого кота, который начал захаживать ко мне, когда начались столкновения, предпринял попытку к бегству, краем глаза замечая силуэт, беззвучно застывший на лестнице. Мне не хотелось оборачиваться, но он смотрел не так, как это делают малознакомые люди, а пристально, сосредоточившись на всем моем образе сразу, до стеклянной боли в глазах. Я чувствовал это.       — Чего тебе? — бросил я через спину.       — Лала сказала, что ты обиделся на нее из-за того, что я… Я уеду, как только все закончится.       — Нет, тебя никто не гонит. В городе небезопасно. Я все понимаю.       — Я так и не представился.       — Ты же уедешь, как только все закончится, нет необходимости знакомиться.       Он сел на ступеньки, складывая руки в замок.       — Я привел соседку; возможно, Лала попросит тебя проводить ее до дома.       — Если не буду занят, — сказал он, не сдвигаясь с места.       Лала беседовала с Розой, убавив громкость единственного работающего новостного канала. Я тихо прикрыл дверь и кинулся домой.