KRONOS

      Он ушел.       Войдя в кабинет Лалы, я запустил компьютер. Как и ожидалось, он был запаролен, поэтому я открыл гостевое пользование и вспомнил, с чего началась зима. Все было размыто, будто в прошлой жизни, которая не имела цвета, вкуса и запаха. Сейчас мне абсолютно не хотелось перегружать мозг искусственными эмоциями. Я чувствовал столько всего, что стимуляции вроде кино или музыки отмерли, как рудимент несчастливой жизни. Хотелось чего-то простого и одновременно непередаваемо сложного. Через несколько часов обнаружил себя за поглощением поэзии. Это было ново. Мне не было страшно умирать, однако впервые несвойственно и неоспоримо хотелось жить.       Причины пугаться все же были. Ирбис. Если что-то кажется мне жутким, чаще всего так оно и есть. Мой разум находится в прямом услужении у интуиции, и если я чую неладное, то не запираю свои ощущения в подземельях собственного тела, а поступаю наоборот. Я начинаю изучать — человека и причины, по которым он отдается во мне легкой тошнотой. Зеленые глаза. Наверное, инквизиция жгла женщин на кострах именно за это забытое наукой чувство, но путь великих первооткрывателей всегда исходил из предчувствий, в них нет ничего оккультного. Если подумать, то интуиция только воспринимается чем-то волшебным, хотя на деле она естественна любому человеку, который позволяет себе припустить вожжи рационализации. Его голос. Я не знал, в чем причина моего придурковатого поведения, но понимал, что от надвигающейся катастрофы меня отделяют только шатающиеся стены собственной нелюдимости. Размышляя об этом, я не находил себе места. К концу следующего дня гостиная превратилась в халабуду. Здесь было все, что нужно: диван с пледом, телевизор с выходом в интернет, небольшой журнальный столик. Жалкий инструментарий для восхождения на первый уровень пирамиды Маслоу. Длинные, обтянутые теплой кожей, пальцы. Я неизбежно катился вниз, утешая себя тем, что даже альпинисты, покоряющие семитысячники, не могут засиживаться на вершинах человеческого счастья, ведь, стоит им сделать фотографии на фоне поднебесий и знамен, они тут же готовятся к спуску. Оставаться на высоте не могут даже космонавты. Я снова вспомнил Ирбиса.       Я проводил время в околокоматозном состоянии, заказывая еду еще до того, как приедет предыдущая доставка. Если бы не жгучее чувство, что я нахожусь в чужом доме, я ходил бы в туалет, используя бутылки, но иногда забывался, ожидая, что Лала вот-вот вернется и застанет меня в окружении собственной мочи, разлитой по пластиковым тарам. Ее незримое присутствие позволяло мне сохранять остатки облика человеческого. Ночью я слышал странные шумы — то ли кот, принюхивающийся к новому дому и совсем отказывающийся от еды, играл с занавесками, то ли системы водоснабжения сходили с ума, призывая прежнюю хозяйку обратно, и стонали от осознания, что единственный живой человек в этом доме совершенно не понимает их технического устройства.       Я услышал разваленный, восторженный шаг Розы задолго до ее появления. Она явилась к обеду следующего дня и, как только увидела меня среди пакетов с едой, с щетиной и покрывалом, которое я носил на манер тоги, расслабленно и крепко обняла. Я ответил тем же, прижимаясь к ней всем телом, будто вот-вот утону. Мне показалось, что именно такие объятия и называются настоящими — в них не было никакой романтики, задних мыслей, недомолвок, а только искреннее желание ощутить тепло другого человека, ведь, пока кровь вращает в нем жизнь, ее еще можно исправить.       — Это просто отвратительно, — сдерживая смех, сказала она. — Вы, мужчины, не понимаете, что чем тебе хуже, тем лучше ты должен выглядеть.       — Мне не хватало тебя и бреда, который ты несешь.       — Это не распространяется на людей, стоящих на спектре, — весело прощебетала Роза, раскладывая совсем уж студенческие напитки на столе, — но во всех остальных случаях — почти безотказное правило.       — Может, я сумасшедший. Мне очень плохо.       — Нет, ты, — она щелкнула меня по носу, в этот раз я не стал отпрыгивать от ее пальцев, а наоборот, подставился под легкий удар, принимая ласку, — как раз таки нормальный, это я знаю точно.       — С чего ты взяла?       — Только нормальный человек мечтает покончить жизнь самоубийством несколько раз в месяц. Все остальные — либо слишком глупые, чтобы осознать жестокость этого мира, либо — настоящие психи, получающие от него удовольствие, — Роза заливисто рассмеялась, подытоживая свою мысль. — Что будешь пить?       — Здесь нет моей посуды. В коробках рыться лень.       — Это я предвидела. Тут всего по бутылке. Будем пить прямо из них.       — Как алкоголики?       — У алкоголиков всегда есть посуда для питья, дубина. Мы будем пить как очень грустные люди, еле пережившие попытку государственного переворота. Этому наконец-то дали название!       — Ты умеешь убеждать.       — Выбирай своего бойца, не стесняйся, — Роза провела пальцами по бутылкам, издавая приятную трель.       — Дамы вперед.       — Так говорят только трусы. Я буду текилу.       — Так и знал.       — Почему?       — Мне кажется, что текилу выбирают люди одной категории. Не спрашивай, что вас объединяет, я не отвечу на этот вопрос.       — А если постараться? — Она свинтила крышку одним ударом пальцев и горько хлебнула, после чего задрала голову кверху и вздохнула, будто до этого момента не знала настоящий вкус воздуха.       — Ее пьют люди, с которыми случилось очень много печальных вещей. Но они предпочитают делать из них шутку. Наверное, потому, что в боли нет смысла, если она не служит юмору.       — О как завернул! Романы писать не пробовал?       — Они бы получились упаднические и неясные.       — Искусство и не должно быть ясным, оно же про страсти. Думаешь, людям легко понимать, что они по-настоящему чувствуют. — Она придвинула бутылку с водкой в мою сторону. — Тут без сотки грамм не разберешься, мой друг.       — Ты меня спаиваешь. — Я отвинтил крышку и сделал глоток, стараясь не дышать и не двигать языком.       — Ты сам себя спаиваешь, от тебя несло перегаром еще до того, как я принесла сюда эти дары волхвов. Ты говорил, что не пьешь.       — Отмечал сдачу своего дома в аренду.       — С кем?       — С человеком, которому сдал дом, разумеется.       — Ого, у нас новый сосед? Давай напьемся и пойдем знакомиться?       — Он просил никогда не заходить к нему без разрешения. Точнее, вообще никогда не приходить, до момента, пока не истечет проклятый договор.       — Странная просьба. Он точно что-то замышляет. Как думаешь, что?       — Я стараюсь об этом не думать.       — Сейчас среди преступников модно устраивать виртуальные притоны. Марк, это точно притон.       — Мне все равно, я коммунист.       — Коммунистам бы такое не понравилось.       — Каждый зарабатывает в силу своих умений, это и есть коммунизм. — Мы сделали еще по глотку синхронно, не договариваясь.       — Значит, он устроил там нарколабораторию.       — А вот это уже плохо.       — Коммунизм?       — Запах.       — Ты странный.       — Ты шумная, но я это терплю.       — За этим парнем нужно устроить слежку. Ты должен проверить, что там происходит, — мечтательно протянула Роза, разваливаясь на диване, утягивая за собой питье.       — С ним правда что-то не так, но меня беспокоит другое, — я заметил огонек в ее глазах. Она сложила руки у лица, водрузив на меня все свое внимание. — Помнишь, ты спрашивала, сколько наших соседей творят странные вещи за закрытыми дверьми?       — Ты кого-то заприметил?       — Давай начнем с того, что мы не знаем, что произошло в этих стенах. Лала не была похожа на человека, который вот так легко покончит жизнь самоубийством. Я имею в виду — кто будет делать это на старости лет, имея заслуги, финансовый достаток и шикарный дом?       — Думаешь, ее убили?       — Она сделала это самостоятельно, мои глаза меня не обманывают, но, даже если взять во внимание, что я ее… Любил, — мне было невыносимо произносить это слово, поэтому я постарался сказать его так тихо, чтобы Роза смогла его разобрать, а я нет, — и моя психика дала сбой... Что думает твой муж? Он видел труп.       — То же, что и ты, это самоубийство.       — Следствие еще ведется, но, думаю, после этой попытки переворота, у них и без того повышенная занятость…       — Значит, разбираться будем мы? — От этой мысли она привстала, делая еще несколько глотков текилы, от восхищения и легкого тумана, накрывающего наши тела, промазав мимо рта, позволяя алкоголю затекать под просторную рубашку. В этой женщине явно жил древний дух пиратского авантюризма.       — Ни в коем случае, угомонись.       — Тогда к чему ты клонишь? — Роза растеряно причмокнула и вытерла рот рукавом, а затем провела языком по зубам. Если бы ее муж повесился вместе с Лалой, я бы непременно влюбился в эту женщину.       — Я к тому, что ко мне недавно поочередно заходила другая супружеская пара. Жена желала мне смерти прямо на похоронах, а муж — пытался пристрелить.       Я вкратце пересказал случившееся Розе, освежая память и глотку горячительным напитком, намеренно опуская чудесное пришествие Ирбиса в самый критичный момент. Говорить о нем с Розой не хотелось. Я не понимал, что конкретно меня останавливает. Роза слушала внимательно, и, чем больше я пьянел, путаясь в последовательности и фактах, тем больше она трезвела. Это шло на руку нам обоим.       — Все это очень занимательно, но не выстраивается в логическую цепочку, — подытожил я.       — Потому что ты не берешь во внимание интересный элемент, Марк, — будто что-то понимая, сказала она.       — Какой?       — Как только здесь стало очень занимательно, мы обзавелись новым соседом.       В дверь постучали. Мы переглянулись, ненадолго задерживая дыхание. Роза широко улыбнулась, а я окинул залу взглядом и понял, в каком неприглядном виде она находится. Принимать гостей, а особенно тех, которые не рады принимать меня, я не собирался. Пакуя вещи, я старательно выстраивал образ эстета, чтобы он вдребезги разбился об алюминиевые тарелки тоски, накрывшей меня настолько внезапно, что единственным средством, которое хоть как-то освежало мое дыхание, была бутылка водки, из которой я немедленно отпил.       — Это он! — Роза вскочила и понеслась к входной двери. — Это точно он, помяни черта!       — Роза, стой! Не открывай, — я погнался за ней, отбрасывая пустую бутылку на пол, но тут же пожалел об этом — так интенсивно и жадно я не пил, наверное, никогда. Теперь эта жажда не оставила мне шанса удержаться на ногах и выглядеть при этом прилично. Я упал. Ну и пусть. Лежать тоже было хорошо. Сейчас он зайдет и увидит меня во всей моей нелепости, на которую я имею полное право. Из прихожей доносились голоса, Роза говорила с мужчиной, но тональность не показалась мне родной. Пришлось собрать волю в кулак и встать, в конце концов, это мог быть сумасшедший старикан, который уже держит Розу на мушке.       — Мы просто немного выпили, что такого? — Роза скрестила все свои четыре руки на двух разных туловищах. Я не мог даже примерно оценить пространство, в котором находится ее тело, поэтому решил сконцентрироваться на пришедшем.       — Ты обещала не пить без моего ведома, я всех соседей обошел.       — Всех?! — Я рявкнул на ее мужа, это вышло немного грубо, но он смотрел на меня с пониманием и родительской добротой. — Даже того, что у меня дома?       — Посмотри, что ты сделала с человеком, он на ногах еле держится! Марк, с моей женой нельзя пить!       — Потому что она вскроется? — ляпнул я, не подумав.       — Потому что она не пьянеет! Тебе нужно прилечь и задрать ноги кверху, кровь совсем отошла от головы. Роза, собирайся, мы идем домой, — она тут же накинула на себя пальто и сунула голые ноги в черные военные ботинки.       — Дружище, почему бы тебе не купить ей носков? — Последнее, что я сказал, прежде чем оказался на диване, накрываемый пушистым пледом с запахом солнца, которое восходило для всего города и потухло для меня самого.       Печень перестала перерабатывать выпитое через три часа. Я все еще был слишком пьян, чтобы трезво смотреть на вещи, но твердо стоял на ногах, каждой клеточкой ступней ощущая прохладу туалетного кафеля. Голова еще не начала болеть, и, наверное, я мог бы уснуть, если бы не тонул в тревоге о том, что мог сказать что-то лишнее. Вытягивать членораздельные предложения из омута памяти было больно физически, и я принял волевое решение выйти на улицу, чтобы прогуляться.       Холод немного помогал справиться с общим совершенно разбитым состоянием, которое вялилось на угольках стыда и осознания собственной слабости. Я решил испробовать метод Розы, не утруждая себя поиском носков, и теперь наслаждался тем, как снег попадает в мои ботинки, сначала обжигая, а затем нагреваясь от жара работающего на износ организма, превращаясь в хлюпающую смесь талой воды и человеческого пота. Ноги неумолимо несли меня к его дому, но, чтобы об этом не думать, я еще больше сконцентрировался на ощущениях влажности, добравшейся даже до мизинцев. В конце концов, я просто гуляю по общей территории, на которой стоит несколько домов, включая и этот, любимый, ставший таким далеким всего за один день.       Я надеялся на то, что он все еще спит и не заметит, как растерянно я прячусь за сугробами, которые застелили землю только для того, чтобы скрыть меня от чужих, а теперь так удобно прятали меня самого, незваного, ставшего гостем на собственной земле. Я присел и нашарил в кармане помятую сигарету с зажигалкой, раздумывая о вчерашнем разговоре. На холоде память прояснялась. Роза права — Ирбис и есть последний кирпичик, который может собрать мурал происходящего, нужно просто вставить его в нужные пазы и отойти на несколько шагов назад.