Вечность влюблена в творения времени.

Родители давно уехали. Торрес был этому рад, ведь означать это могло лишь то, что они остались с Марком одни. Теперь его совесть не будет давить на него, когда они зарываются под одеяло и делятся своими самыми сокровенными секретами на ушко. Тихо-тихо, чтобы ни одна живая душа не узнала, что же гложет двух маленьких ребят. «Дети не могут хранить секреты. Это ведь дети!» Это часто слышал Хитклифф. Его родители отстраненные люди, не желающие знать своего сына. Он стыд. Он позор. Он ребенок, которого никогда не желали. Поэтому жизнь Марка полностью стала принадлежать Торресу и его матери. Она его любила. Она любила их обоих. Цезарь аккуратно переворачивал блины на сковороде, на удивление, выходило у него очень даже неплохо. Торрес был… Идеальным. Идеальным во всем. От стрижек до готовки, от мытья посуды до шитья одежды. Все обыденные дела он выполнял с небывалой легкостью. А Марк наоборот. Чтобы сделать что-то он прикладывал невероятное количество усилий, он переступал через себя, кое-как преодолевал свою лень, свою паранойя и в конечном итоге все равно все делал хуже него. Когда он это понял, то в глубине его души закралась обида. Детская обида. И эта необсужденная проблема стала красным флажком. — Цеза-арь… — Марк только проснулся, даже глаза еще окончательно не разлепил. Он устало смотрел на Торреса, который профессионально для своих тринадцати готовил что-то за плитой, напевая мелодию известную только ему. И Хитклиффу. — Доброе утро, Марк. Ты умылся? — иногда он напоминал мамочку. Жаль, что младшему не с кем его сравнивать. Матери всегда было все равно на него. — Ну, частично… — Так бы и сказал, что нет. — А если бы ты ругать меня начал? Цезарь покосился в сторону Марка, оторвавшись от венчика и осуждающе смотря на того. — Извини-извини… Я понял, — он слабо кивнул и потер свои щеки. Они пухлые, даже несмотря на занятия спортом, он остается маленькой пухлой булочкой по словам Торреса. — Ты всю ночь брыкался. Что-то плохое снилось? — лучше Цезаря Марка знает только Бог. Хотя Бога он ведь даже ни разу в жизни своей не видел. Зато своего партнера видел. И не раз сравнивал его с настоящим божьим подарком, ангелом или святым. Но у себя в голове только, конечно. — Плохой сон… — кивнул тот, а после уткнулся в свои ладошки, не смея сдерживать легкую дрожь по рукам, которая возникла из-за воспоминаний о плохом. Цезарь любил Марка уже сейчас. Он заботился о нем, всегда был готов протянуть руку помощи. Если Цезарь любил Хитклиффа, то Хитклифф просто видел в нем ту поддержку, ранее которую он не получал никогда. В несчастливой жизни Марка этот день был самым лучшим. — Дай угадаю, в этот раз огромная овсяная печенька пыталась тебя съесть, пока ты ел шоколадную крошку? — подобный сон ему снился несколько раз и Торрес всегда любил над этим пошутить. Марк шутки не оценил. — Нет… Другое кое-что, — голос стал заметно тише. Он явно напуган, — Мне приснилось, что меня пытались убить… Это был человек в капюшоне. Все было так реалистично, я даже звал тебя, но ты отвернулся и ушел куда-то. Мне было так грустно… — Ох, — моментально избавившись от чистого полотенца, он присел рядом с Хитклиффом, приобняв его и уткнув в свою грудь, — Я тебя никогда не брошу и никогда от тебя не отвернусь. И мы каждое утро будем встречать вместе. — Точно? — Точно.

Торрес был искусным мастером лжи.

«Больше ни одно утро мы вместе не встречали».