По ту сторону Английского пролива

*       Ранее всякий раз, входя в тронный зал и видя три эти престола, Нимуэ вспоминала свой первый в жизни трон — тот, что был захвачен и занят ею в Граммэре. Тогда на него взошла юная испуганная девушка, которой в руки попала опасная сила, горькая непрошеная власть и огромная ответственность. С тех пор изменилось многое. Горечь превратилась в справедливую злость, власть и ответственность приобрели иное ощущение — теперь они стали желанными, как единственно верный путь для освобождения её народа.       Край центрального трона похолодил заднюю сторону коленей даже сквозь плотную ткань платья. — Какова ваша выгода во всем этом? Почему конкретно я должна вам верить? — Нимуэ одарила Берлихингена ледяным взглядом.       Железнорукому раубриттеру было не привыкать к такого рода разговорам: не зря большую часть жизни он буквально был по обе стороны закона. Император и местные монархи помельче — либо откровенно ставленники Барбароссы, либо наследники древних родов, взошедшие на престол с молчаливого одобрения Гогенштауфена, как Утер Пендрагон — находили в нем союзника, как в том, кто способен проворачивать незаконные дела для них лично, включая самые пикантные поручения. Такого рода выгода подразумевала некий кредит доверия, и Берлихинген был человеком чести — не зря, все-таки он был рыцарем — ведь плох тот наёмный убийца, которого можно перекупить.       Но эта девушка, Королева фэйри, была совершенно другой. С ней следовало быть не просто честным — с ней следовало быть максимально откровенным, как на исповеди.       Иначе одно неверное слово, и кто-то может пострадать. — Я защищаю моих людей. — Гёц нахмурился, стараясь гнать мысли о том, что молодая королева, возможно, захочет пытать их всех, если её не удовлетворят его ответы.       Нимуэ переглянулась с расположившимися справа и слева Артуром и Мерлином, а затем продолжила: — Как вышло, что Плачущий Монах и прибывшие Пепельные стали, как вы говорите, вашими людьми? — Я несколько десятилетий был одним из тех немногих, кто знал, как разыскать выживших Пепельного народа. Я несколько десятилетий был тем, благодаря кому Пепельные могли вести торговлю и обеспечивать себе более-менее комфортное для них существование в том краю, где они выбрали спрятаться. Я...— Гёц не закончил, Ведьма Волчьей Крови перебила его: — И тем не менее, вы привели к ним убийцу, только потому, что тот предъявил вам некий артефакт, о котором вы изволили упомянуть в письме Артуру?       Настала очередь Железнорукого переглянуться с Эльгой и Циммербергом: — Ваше Величество, — раубриттер натянул вкрадчиво-мягкую улыбку, стараясь выглядеть как можно менее угрожающе, — корона Пепельных сама пришла к нему в руки, и думаю, вы и без меня знаете: это не просто артефакт, для Пепельного народа это символ их былого величия и процветания. И этот народ с их князем выбрали встать на путь прощения и принятия. Тем более, что свидетелем честности Плачущего Монаха выступил один из последних древнейших живых фэйри. — Вы говорите о белом крылатом змее? — отозвался Мерлин, и на вопросительный взгляд дочери уточнил, — дракон, живущий в горах на севере по ту сторону пролива. О нем ходит достаточно слухов, сказок и страшных легенд, но одно из поверий гласит, что этот древний зверь способен читать мысли и видеть истинные намерения человеческих сердец. И не только человеческих.       Нимуэ выдержала паузу, непроизвольно впиваясь пальцами в подлокотники трона — все же, ей пока что никак не удавалось унять гнев — а затем вновь спросила: — Я не верю в то, что рыцарь-разбойник стал помогать Пепельным просто так. Так почему вы здесь?       Берлихинген положил здоровую руку на плечо Эльги: — Ваше Величество, я прихожусь крестным этой леди. А если вы были наблюдательны, то леди Гюнтер… — По какой-то причине стала той, кто подпустил Плачущего Монаха к себе слишком близко? — Нимуэ вновь перебила Железнорукого и обратилась теперь уже к Эльге, — ваша очередь рассказывать.       Рыжая певичка бросила взгляд на Белку, который продолжал тактические прятки в тени раубриттера — мальчика и вправду напугала новая Нимуэ, и он решил лишний раз не путаться под ногами — и вздохнула, вспоминая ту самую ночь: — Эти двое спрятались у меня на баштане посреди ночи, когда паладины переворачивали город вверх дном, разыскивая Плачущего Монаха и мальчишку, с которым тот сбежал, предварительно положив отряд Стражей Троицы, — Гюнтер улыбнулась, глядя в глаза Нимуэ честно и открыто, — я впустила их в свой дом только потому, что Персиваль попросил. Иначе, — Эльга мысленно отметила, как потеплел взгляд королевы, — я бы, как и все, испугалась принять у себя такого страшного гостя. И тем более не стала бы ему помогать. Но именно Белка стал тем звеном, которое соединило наши пути. Я впустила их, спрятала, лечила, как могла, привязалась к ним, но паладины пришли за нами. Сестра Айрис пришла за нами, — Эльга задрала рукав рубашки, демонстрируя королеве узкий, но длинный шрам на плече, оставленный ей на память юной Стражницей Троицы, — нам пришлось бежать в Лоустофт, там нас подобрал дядя Гёц, и так вышло, что в руки аббата Уиклоу, который охотился на нас вместе с сестрой Айрис, попала корона Пепельных. Уиклоу пустил слух об этом, рассчитывая заманить нас в ловушку. И у него почти получилось. Но тогда же Ланселот снова доказал, на чьей он стороне, и корона выбрала его — чтобы стать его пропуском в мир Пепельного народа, — рыжая сглотнула, отгоняя непрошеные слёзы, до того её проняло воспоминаниями, — мы решили разыскать их, а затем вернуть Белку вам. И если повезет, присоединиться к Восстанию. — Нимуэ, — наконец, подал голос мальчик, — сестренка, они и вправду заслуживают твоего доверия! — Ох, Белка, — королева сжала виски, думая одновременно и о том, что если Персиваль, Артур и Мерлин действительно правы, и о том, что ребенка легко обмануть, равно как легко водить за нос и целую общину, как это делал Карден, скрывая природу Монаха, — а вы? — Нимуэ кивнула Циммербергу, — вы кто и с какой целью здесь? Вы ведь явно человек.       Михаэль, которого вопрос застал врасплох, помялся и кисло усмехнулся: — А-а-а, знаете ли, Ваше Величество, я, гм, — Циммерберг переступил с ноги на ногу, да и брякнул, — я присягнул на верность Плачущему Монаху, я его, э-э, оруженосец, вот.       Эльга нахмурилась. Она не помнила ничего подобного. Но уточняющее: «А Ланселот-то сам в курсе?» оставила неозвученным. — Присягнул на верность? — у Нимуэ сорвался нервный смешок, — он, что, успел стать рыцарем за эти два месяца? Циммерберг развел руками: — Ещё нет, но когда-нибудь обязательно станет, — и добавил веским тоном, — Ваше Величество, поймите, это мужское, это принципиальное.       Королева фыркнула. Мужское, принципиальное, как же. Пока она жива, в Камелоте не будет и тени патриархата, и как бы ни относилась она к Артуру и к отцу, все весомые решения будут приниматься только ею и теми, кто по её мнению будет достоин. — Вы разбойник? Напомните, как вас зовут? — Михаэль Циммерберг, Ваше Величество, — и конокрад уточнил, — я ранее специализировался на похищении породистых скакунов и кобыл, прежде, чем стать помощником братьев леди Эльги. А потом сложилось так, что теперь я верен её избраннику.       Рыжая покраснела под взглядом Нимуэ. Королева нахмурилась: — Я прошу прощения за свой вопрос, леди Эльга, но что пробудило в вас сердечную привязанность к этому монстру?       Гюнтер сцепила зубы так, что на несколько секунд углубления скул на её лице стали ещё резче: — Ваше Величество, любят не за что-то, а вопреки.       На секунду Нимуэ восхитилась формулировкой, но вопрос, тем не менее, оставался все ещё вопросом: — Мы ещё поговорим об этом наедине, леди Гюнтер, — королева оглядела всех присутствующих, — что будет с Плачущим Монахом вы узнаете на рассвете. К тому времени я и мои советники примем верное решение. *       Ладислаус Гюнтер в который раз обошел улочку, где произошло страшное, пытаясь понять, нет ли чего такого, что он мог упустить из виду как в прямом смысле, так и в переносном. — Значит, кухонный топор был брошен одним из подростков в мальчика-Пепельного сразу после того, как тот атаковал группу детей? — старший из братьев-разбойников справедливо пытался для самого себя восстановить картину произошедшего. Именно поэтому двое, назвавшихся очевидцами — рыжий с проседью мужчина средних лет и юная светловолосая девица в вышитом платье — вот уже который час вынуждены были стоять под конвоем нескольких солдат на краю улочки между оплавленных стен домов и терпеливо ждать, пока Гюнтер решит, что для него информации достаточно. Ладислаус же не мог понять, что именно его смущает, но это самое что-то смущало конкретно. Как часто дети таскают с собой мясницкие топоры? Предположим, кто-то из подростков стащил топор у мясника забавы ради, но торговцев мясом с драйшткригерского рынка уже опросили, и орудия труда ни у кого не пропадали. Конечно, топор могли запросто «позаимствовать» и у кого-либо из остальных жителей, но из общины так же топор никто не опознал. — Сколько вы проживаете в деревне на данный момент? — Ладислаус обратился к обоим сразу, одновременно с содроганием рассматривая деформированную огнем фэйри стену одного из пострадавших домов.       Мужчина с девушкой переглянулись и первый отозвался: — Я прибыл месяц назад, спасаясь от Красных паладинов. Меня заподозрили в содействии Восстанию, пришлось прятаться. — А меня обвинили в колдовстве, — подала голос девушка, — я прибыла две недели назад спасаясь от отрядов Филиппа Гольца.       Ладислаус поёжился. Это имя ему было слишком знакомо — именно отец Филипп Гольц в свое время едва не стал причиной возможной гибели братьев-разбойников тогда, в темнице ауксилиария в Бремерхафене. — Спасибо за ответ, — Гюнтер сковырнул торчащую из стены головешку и та шлепнулась в дорожную уличную пыль, — пока что вы можете быть свободны, — он кивнул солдатам. Стража расступилась, пропуская допрашиваемых, и те шустро растворились в сумеречном Драйшткригере.       Ладислаус почесал затылок и обратился к страже: — Мне нужен кто-нибудь из Пепельных фэйри прямо сейчас.       Один из солдат метнулся из переулка, и спустя несколько минут возвратился, сопровождая самого князя. Гюнтер мысленно поморщился: он знал, что перед Генри Отто в любом случае придется держать ответ, но старший из троих младших братьев Эльги Гюнтер надеялся, что сможет оттянуть этот момент хоть ещё на сколько-нибудь. — Сир Отто!.. — Ладислаус, выражая искреннее сожаление, прижал руки к груди и склонил голову, — мне бесконечно жаль, что так вышло!       Генри едва подавил в себе порыв схватить Гюнтера за шкирку и встряхнуть, как нашкодившего кота: — Ваши люди убивают наших людей! — князь, не обращая внимания на стражу, выхватил меч и плашмя придавил лезвие о горло Ладислауса, — ваши дети убивают наших детей! Так чем же вы отличаетесь в таком случае от паладинов?! — Сир, — Гюнтер даже не пытался сопротивляться чувству вины и стыда: ему и впрямь было очень совестно и больно из-за произошедшего, — я не уверен, что всё случилось так, как утверждают люди, якобы ставшие свидетелями трагедии.       Князь отшатнулся, тем не менее не убирая меч: — Конкретнее?       Ладислаус кивнул на обожженные стены ближайшего дома: — Ваш мальчик был младше возраста обучения Пепельных?       Генри помолчал, спрятал меч в ножны и сухо молвил: — Младше. — Значит по-хорошему не смог бы атаковать первым. Потому, что просто не знал, как это делается. И второй вопрос, — Гюнтер поправил свой сбившийся ворот плаща, — вы, как Пепельный фэйри, можете подтвердить, что ваше пламя поразит окружающую обстановку быстрее, чем небольшой, но тяжелый топор стоящего почти вплотную противника долетит до вашей спины?       Князь Отто процедил, отводя глаза: — Я знал. Наш мальчик не напал бы первым.       Ладислаус вздохнул и решил, что пришло время озвучить самый неприятный пункт в списке нестыковок: — Я и лекарь из Лазарета осмотрели рану. То, с какой силой и под каким направлением лезвие топора оказалось между лопаток вашего пацана… — молодой разбоник понизил голос до шепота, — топор летел не прямо. Топор летел сверху.       Пепельный князь скрестил руки на груди: — Значит, врут ваши очевидцы? — Значит, врут наши очевидцы, — подтвердил Гюнтер, следом кивая солдатам, — проследите за нашими свидетелями, ребята. *       Ланселота проводили все те же бивни. И теперь Плачущий Монах был спокоен: как минимум Артур и Мерлин на его стороне — по крайней мере, не выступают за его казнь — а Нимуэ убедят остальные. В конце концов, то, что его сейчас привели и заперли в одной из камер под Камелотом, означает, что это ещё одна проверка, готов ли бывший убийца фэйри идти на компромисс с потенциальной новой властью. А не попытка просто запереть Плачущего ради безопасности остальных фэйри.       Правда, этот жест еще и мог означать, что Ланселота заперли ради безопасности его самого…       В любом случае, королева, король и друид вполне убедились, созерцая горящие камни, что бросить Пепельного фэйри в темницу, где преградой между миром и заключенным служат лишь толстые железные прутья — затея символическая, не более. На совести конкретно этого Пепельного уже была как минимум одна прочная железная дверь, расплавленная огнем фэйри.       Плачущий Монах растянулся на жесткой деревянной лежанке, глядя в кирпичный ледяной потолок и приводя мысли в порядок. Королева фэйри ещё слишком молода и наивна, чтобы разграничивать собственные моральные принципы и политику. В этом случае присутствие Мерлина кстати как никогда — пусть он и пьяница, чернокнижник и просто плохой человек. Старый плут обязательно найдет нужные слова, и Нимуэ обязательно его послушается. Наверное.       В гулкой тишине коридора замкового подземелья послышались шаги, и Ланселот поднялся, подходя к решетке. Сырой ленивый сквозняк донес запах — такой родной, такой любимый - лавсония и хвоя. Эльга, в сопровождении стражника-бивня, торопливо подошла к решетчатой двери, в руках полукровки был тонкий деревянный поднос с похлебкой и парой кусков хлеба. Бивень, мрачно зыркая на узника, отпер темницу, запустил рыжую внутрь и тут же торопливо запер вновь.       Эльга поставила поднос на лежанку и тут же оказалась в объятиях Пепельного. Бывший инквизитор сейчас как никогда остро ощущал потребность в присутствии своих рядом.       Тем более если речь шла об этой женщине. — Ты в порядке? — бардесса заглянула в лицо Монаху, в отблесках факельного огня он выглядел ещё более мрачно и угрожающе, чем обычно, — нас накормили, и Артур разрешил принести тебе ужин, и насколько позволяет мне судить обоняние, — девушка лукаво сощурилась, — твоя порция не отравлена. — В порядке, моя леди, — Плачущий усмехнулся, опускаясь на прежнее место, увлекая за собой полукровку, — что с Белкой?       Гюнтер вздохнула, опуская глаза: — Королева запретила ему приходить к тебе до тех пор, пока не решат, что делать с тобой, со мной… Считает, что ты опасен.       Ланселот поджал губы. Правильно считает. Но не для Персиваля!..       То, что он голоден, он ощутил только сейчас. Плачущий пошевелил ложкой в миске и зачерпнул варево. Похлебка оказалась с овощами и кусочками теста, почти совсем без соли, но если вспоминать то, как кормили в бесконечных походах в лагере паладинов, сейчас было грех жаловаться. Пусть и разбаловался быший инквизитор кухней в замке Гюнтеров. — Ведьма тебя допрашивала? — Ланселот знал, что конечно же да, но ему было интересно, что скажет о правительнице фэйрийского народа его любимая. — Да, — Эльга взобралась на лежанку с ногами, угнездившись под боком мужчины, а бивень, присматривающий за гостями по ту сторону решетки, не сумел скрыть во взгляде выражение искреннего страха, — но в разговоре со мной её больше интересовали не твои преступления в прошлом, не твои способности, как Пепельного, а причина, по которой я рядом. Причина, по которой все мы рядом. Она не может поверить в то, что видит. Но это исправимо.       Ложка стукнулась о пустое дно миски. — Понимаю, — Плачущий отставил миску, развернулся лицом с девушке и вновь крепко её обнял, расфокусировано глядя куда-то вдоль каменной стены, — я бы тоже не поверил.       Эльга шмыгнула носом. Ей сложно было принять то, что Монах вновь оказался в гуще ненавидящих и боящихся его — пусть он и привык так жить. В Драйшткригере его приняли относительно быстро — во многом благодаря местным неписаным законам — а здесь даже сами Пепельные по-прежнему косо смотрели на него, хоть и пришли все под одними знамёнами. Вернее, правильнее было бы сказать, что это Ланселот пришел под их знаменами… И все же, кредит доверия не зарабатывается так скоро.       Бивень нетерпеливо рявкнул, стукнув по решетке рукоятью меча: — Ну, хватит! Расходимся, голубки!       Плачущий, одарив стража ледяным взглядом, склонился к полукровке, обхватил её лицо грубыми ладонями и оставил на её устах невесомый поцелуй. Эльга, ответив воителю взаимностью, встала, и забрав поднос с опустевшей миской, вышла из темницы. *       Персиваль вдохнул побольше воздуха, зажмурился и нырнул в мыльную воду с головой. Все звуки тут же поглотил мерный гул в ушах. Вода была едва теплая, но сейчас было грех жаловаться. Белка вынырнул и откинулся на край лохани, отфыркиваясь и утирая лицо.       Артур развел огонь в камине, дождался, пока поленья займутся, как следует, отложил кресало и оглянулся на Нимуэ. Девушка рассеянно глядела в окно, скользя взглядом по суетившимся во дворе замка фэйри. Там, снаружи, Пепельные воины только-только закончили расселяться. Их-то, в отличие от Ланселота, встретили радушно. Мерлин, находившийся тут же, бесцеремонно уселся прямо на одеяло кровати, предназначавшейся Белке. Мальчик издал недовольный возлас из лохани, но друид лишь нетерпеливо отмахнулся, тут же обращаясь к дочери: — Он нам нужен. — Сколько раз за сегодня вы ещё мне это скажете? — процедила Ведьма Волчьей Крови, не отрываясь от стекла. — Милая, я прекрасно понимаю, как кипит твоё чувство справедливости, чувство мести, но… — Артур приблизился к фэйрийке и положил ладони ей на плечи, — он может стать не только нашим лучшим воином, но и символом. Нимуэ рыкнула: — Символом чего? Моей слабости?! — Во-первых, — Мерлин заговорил тем тоном, который, обычно, звучал в его разговорах с Утером, — символом твоего милосердия. Нашего милосердия. Во-вторых, представь, как сильно деморализует наших врагов тот факт, что их бывший самый успешный инквизитор, оказавшийся предателем, открыто станет нашим оружием против них. Главное — убедить наш народ принять его.       Нимуэ резко развернулась к собеседникам, и взгляд её был настолько горьким и злым, что Белка предпочел снова нырнуть под мутную воду: — Да как же вы не понимаете!.. — девушка в сердцах схатилась за виски, ощущая, как метки Эйримид бесконтрольно расползаются по её лицу, — дело не в фэйри! Вернее, не только в фэйри, — королева скрипнула зубами, — а в том, что я ему не верю, это раз, и расплата за все убийства должна последовать, это два!..       Мерлин с Артуром переглянулись, и друид кивнул в сторону окна, где уже успела распуститься ночная тьма, нарушаемая лишь светом факелов во дворе: — Моргана всё сделает правильно. *       Моргана не была уверена, что она всё делает правильно. Тем более, если учесть, что она делала это впервые, да и чего греха таить, понятия не имела, как это делается вообще.       Новообретенные силы её пугали. Стать одномоментно тёмной фэйри, чем-то средним между мойрой, оракулом и друидом, было мягко говоря ощутимым потрясением для человеческой девушки. Да, все время, проведенное в Камелоте, Мерлин обучал её, но…       Тогда, на мосту, когда Нимуэ, сраженная стрелами Айрис, полетела в ревущую водяную пучину, а Мерлин завладел мечом, они оказались в междумирье. Во всяком случае, так назвал это место друид. Там было темно, тихо и страшно. Друид использовал междумирье, как телепорт, чтобы перенести их двоих в единственно безопасное место по духовной связи брата и сестры — на корабль к Артуру. Это потом Моргана сама научилась этому фокусу, а на тот момент было жутко, воистину жутко.       Девушка не просила себе этих способностей, не просила себе этой ответственности. И ей предстояло принять все это и научиться с этим жить. Мерлин не терял время — он знал, что чем раньше он обучит Моргану и собственную дочь управлять фэйрийской природой, тем выше шансы на успех Восстания. Тем выше их шансы выжить. Но Мерлин был друидом, а значит человеком, а не фэйри, который в свое время целенаправленно влез в магию. И его радовало то, что у его девочек всё получалось гораздо быстрее, чем в свое время у него самого.       Моргана выскользнула за ворота Гластонбери, встала лицом по направлению к живописной долине, открывающейся между ближайших холмов — местные называли эту широкую зеленеющую долину певучим именем: Броселианда. Моргана вытянула руки вперед и закрыла глаза.       Земля в долине задрожала, расступаясь. Из-под земли поползли угловатые ветви елей. *