По ту сторону Английского пролива

*       Моргана заперла двери в покои, сбрасывая черный тонкий плащ и оставаясь в одних лишь штанах да рубашке. Сапоги — такие мягкие, такие теплые — тоже пришлось снять: холод помогал сосредоточиться на том, что действительно было нужно, согнав остающееся тепло в самую душу.       Темная фэйри распахнула окно, подвинула к нему тяжелый стул и села. Вид из окна открывался на взращенный ею лес.       Моргана закрыла глаза. Все звуки, чувства и мысли отошли на задний план. Остались лишь холод снаружи и тугая сосредоточенность внутри.       Мерлин учил её, как заглядывать в чужие мысли правильно — как отсеять реально произошедшее, реальные воспоминания от фантазий и вымысла. Учил, как заглушить шум собственного сознания и вскрыть чужое, при этом не слившись воедино и не навредив ни себе, ни тому, кого пытаешься прочесть. У старого пьяницы были свои способы, приносящие плоды, надо признать. Но Моргана не боялась действовать интуитивно, полагаясь на зов собственных сил. Как сейчас.       Злодей должен быть наказан. А она, Темная фэйри, по чьей колдовской воле пророс лес, будет наблюдать каждую секунду за тем, что происходит. Не столько для того, чтобы убедиться, что преступник доберется до места наказания, сколько для того, чтобы самой залезть в мысли Плачущего, которые именно в тот момент роились в его сознании.       Призраки из прошлого сами найдут путь к тому, кто лишил их земной жизни и по чьей вине они никогда не смогут упокоиться. Они уже пришли — внутреннее тонкое восприятие Морганы позволило ей почувствовать, как из междумирья к гуще леса стекаются мерцающие нити, и их становится все больше, и больше, и больше. Где каждая нить — душа погибшего.       И количество этих душ заставило Темную содрогнуться.       Там, в лесу, призраки уже атаковали. И да поможет Монаху его Бог остаться живым.       Тоска и раскаяние обрушились ледяным водопадом. И раскаяние Плачущего было таким раздирающе искренним и таким привычным, что Моргана даже удивилась. Ланселот не лгал. Раскаяние, боль, тревожность — буквально в один момент Моргана оценила то, как ощущает Плачущий Монах свое кровавое прошлое. А когда за инквизитором прибежал пес, вспышка надежды и уверенности в том, что все будет хорошо, оказалась такой мощной, что Тёмную фэйри будто шквалом бури вынесло из наблюдения за чужой совестью.       Темная вскочила, дрожа, как при горячке.       Одним-единственным — и зримым только ей одной — лучом света неупокоенные души устремились из леса ввысь, в очерченный розовой вечерней зарей небосвод. *       Дети, забредшие на опушку в поисках поздних ягод, с визгом убежали. Моргана настрого запретила новоселам Гластонбери приближаться к лесу, да разве за мелкими сорванцами уследишь? Вот только ребятня не ожидала, что из-за деревьев, на тонкой едва заметной тропе покажется тот, кем их пугали с пеленок. Всадник на вороном коне и с волкодавом на толстой цепи ехал медленно, опустив голову. Остроухий пес, размашистой ленивой рысцой трусивший рядом, оживился при виде фэйри. Уж слишком явственно в спину смотрели чужие призраки. Хотелось рвануть с места и бежать к замку, но рука Плачущего Монаха крепко держала цепь. Хаос в голове, всколыхнувшийся при падении под землю, сейчас стал упорядочиваться, унимая в голове звон тех самых выкриков.       «Помнишь меня?»       Абсолютно все здешние фэйри присутствовали при вынесении Морганой приговора. И сейчас, проезжая широкой гластонберийской дорогой, ведущей к замку, Плачущий Монах твердо знал: в него не полетит ни один камень. Несмотря на то, что на лицах фэйри, встречавшихся на пути, царило выражение, мягко говоря, плохо скрываемой неприязни.       Вечерние сумерки мягко окутали город и долину целиком, выползая из так быстро появившегося леса, и Ланселот все-таки нашел в себе силы на миг мысленно порадоваться, что все закончилось до захода солнца.       Мужчине не первый раз приходилось испытывать такое давление, вызванное чувством вины и стремлением искупить содеянное, как в этот день. Моргана была уверена, что Броселианда причинит бывшему инквизитору боль, которую не вынесет ни одно живое сердце. Но испытание раскаянием за собственные злодеяния, на самом деле, Плачущий проходил каждый день с того самого момента, как там, в лагере паладинов под стенами Грэммора, он, Монах, поговорил с Гавейном в последний раз. Монах знал, что он злодей. Знал, что убитых им не вернешь. Знал, что выбрав верную сторону, он предотвратит ещё бо́льшие жертвы. А ещё знал, что его любят и принимают, ему доверяют, признают его доброту и его ценность просто за факт его существования. А значит, хоть прошлое он не в силах исправить, он может исправить будущее. И свое, и народа, который, пока что, Плачущего своим считать не хочет.       И абсолютно все встретившиеся Монаху фэйри — чем бы они не занимались в эту секунду, — молча замирали, провожая воителя ледяными взглядами.       Бросить камень в него хотелось, но, во-первых, было страшно, во-вторых — королеве бы это не понравилось. Наверное. Ведь если Плачущий Монах здесь, и до сих пор жив, значит так надо.       Голиаф приблизился к воротам и остановился — путь всаднику преградили пятеро разбойничьего вида воинов с большеглазой рыжей девушкой во главе: Пим с несколькими викингами возвращалась из патруля, вечернюю стражу вот-вот должна была заступить ночная. Волкодав нетерпеливо заскулил — он хотел внутрь, к хозяйке. А эти непонятные двуногие непонятно почему тянут резину… — Как ты смог выбраться? — Пим скрестила руки на груди, глядя снизу вверх на темную фигуру бывшего ведьмолова. — Ты что, всех обманул и не стал туда входить? Ланселот отозвался холодно и не без нотки вызова: — Если бы я всех обманул, Темная фэйри бы почувствовала. А если лес меня выпустил, — Монах пришпорил коня, въезжая во двор замка, — значит, не так уж я и грешен, как думает Ведьма волчьей крови.       Пим фыркнула, сунув руки в карманы и задрав нос. Вот ведь мерзкий тип, и что эта Гюнтер в нем нашла?..       Ланселот соскочил из седла, одной рукой держа уздечку, а второй конец цепи волкодава, и зашагал меж расступающихся в стороны викингов туда, где светом факелов была озарена вымощенная гранитом дорога к парадному входу в замок.       Плачущий Монах хотел видеть своих. *       Колесо кареты подпрыгнуло на камне. Королевский кучер грязно выругался — из-за толчка он выронил маленькую пляшку с дрянным, но согревающим буше. — Чувствуете себя неуютно, Ваше Величество?       Утер бросил косой взгляд на аббата Уиклоу. Тот в ответ смотрел выжидающе и чуть насмешливо. За окном кареты то и дело мелькали древесные стволы, качка на дороге действовала гипнотически-убаюкивающе. Вот только присутствие аббата и осознание того, что королевская карета едет под конвоем гвардейцев Троицы действительно заставляли Пендрагона чувствовать себя загнанным в угол. Эта поездка очень напоминала перевозку заключенного, за исключением того, что король британских земель не был закован в кандалы, да и карета была куда комфортнее. — Вовсе нет, — Утер небрежно откинулся на спинку сиденья — святой отец, отчего вы так решили? Я благодарен, что Церковь беспокоится о моей безопасности. — Конечно, ведь как иначе? — Аббат улыбнулся в своей привычной манере: улыбкой благочестивой и мирной, столь легко вводящей в заблуждение своей добротой. — В здешних землях ещё полным-полно демонов, которые не упустят возможности поквитаться с Вами за то, что Вы предали их на немилость людей Канбера и за то, что из-за Вас погибла их королева. — Не называйте её так., — Утер поморщился. Речи аббата были всего лишь сладенькой сказкой. Король знал, для чего его спутник и отряд Братьев Троицы тут на самом деле. Это была разведка перед взятием Вестгейтса. Отец Филипп Гольц не отчитывался о планах даже перед императором — только перед Папой Авелем. Но Утер всё прекрасно понимал сам. Падение Вестгейтса было вопросом времени, притом очень скоротечного времени. Сир Агравейн Тинтагель уже давно ходил по кончику лезвия паладинского меча. Эвакуация вестгейтских фэйри — практически всего населения города, поди, — была не тем вопросом, который заботил Пендрагона. Агравейн был тем феодалом, который беспрекословно делился нажитым во имя сохранения мира. Как только Вестгейтс будет взят паладинами, дом Пендрагонов лишится одного из денежных потоков, пополняющих казну.       Где-то недалеко совершенно точно отец Филипп Гольц разместил несколько штаб-лагерей — в разных местах по эту сторону Железного Леса, чтобы многотысячное войско Красных паладинов не сосредотачивалось сразу все на одной локации. — Путь к замку неблизкий, Вам лучше смириться с моим присутствием и перестать глядеть, как сыч на восход, Ваше Величество. — Это, пожалуй, было со стороны священника дерзостью. Утер подался вперед, упираясь локтями о колени и глядя на аббата в упор: — Вы не посмеете. — М-м-м? — аббат слишком хорошо сыграл недоумение. — Я не повторю своих ошибок! — голос Утера зазвучал закипающим гневом. — И я не дам вам… — Ваше Величество, — Уиклоу положил руку на плечо короля, вынуждая спутника вновь сесть ровно, — вы даже представить себе не можете, что Братья Троицы сделают с Вашими солдатами. Сколько бы Вы их ни привели. Просто не мешайте нам, и Церковь, возможно, позволит Вам взять себе то, чем полон дом Тинтагеля. — Но это мои подданные! — Утер засопел, надменно и злобно вскидываясь. Уиклоу отрезал резко и холодно: — Это нечисть, которую следует выжечь! И Вам совершенно необходимо сотрудничать с нами, как минимум — не мешать, да и… — аббат снова заговорил мягко и добродушно — если не будете нам мешать, мы позволим Вам взять золото фэйри. Уж поверьте, с торговыми связями Вестгейтса, в городе есть, что брать после очищающего похода. — Вы в своем уме?! — Утер зашипел — вы предлагаете мне перерезать и разграбить собственный город? Там же мирные люди! И фэйри — они же там крещеные! — Договор о неприкосновенности якобы крещеных фэйри Агравейн заключал с покойным Карденом, и отец Карден вряд ли проверял, как рыцарь Тинтагель, полукровка, держит свое слово. Карден ошибся. Людей — если они действительно окажутся людьми — никто не тронет. — Я слишком хорошо знаю методы Красных паладинов! — Утер скорчил гримасу отвращения, — я видел, что они творят с теми, кого хоть на толику заподозрили в содействии фэйри, а тут целый город жил в мире и согласии столько десятилетий! — Я даю Вам слово, Ваше Величество! — Аббат Уиклоу прижал ладони к своей груди, туда, где под несколькими слоями рясы и осенней теплой накидки по коже священнослужителя расползались жуткие бугры зажившего обширного ожога от пламени фэйри. — Людей никто не тронет. Ни их жизням, ни их имуществу ничего не угрожает. Только подумайте, сколько бедняков из деревень могут переехать на освободившееся место и начать поднимать свою жизнь в городе, сколько добрых христиан поселятся и отмолят местность, ранее столь оскверненную?       Король со вздохом отвернулся к окну.       Уиклоу его не убедил. Куда более внушительными были клинки и кистени гвардейцев Троицы, следующих поодаль от кареты.       Уиклоу тоже расфокусированно уставился в окошко. Его мысли все время были заняты тремя основными пунктами плана Гольца: Лоустофт-Вестгейтс-Гластонбери. *       Морские волны Английского пролива качали судно убаюкивающе-мерно. Мягкий ветер лениво надувал паруса, ход был не самый быстрый, но все, кто был на борту, не переживали о спешке. Корабли Красных паладинов по обыкновению шли под характерными знаменами алого цвета с огромными начерченными черными крестами, пересекающими круг — символом ордена. Этот же корабль нес черный флаг с белым крестом. На борту были Братья Троицы.       Юная стражница Троицы зашагала по каюте, вдохновенно рассказывая одному-единственному слушателю: — Орден Красных паладинов существует уже почти четыреста лет. Отец Карден, да покоится его душа с миром, не первый, кто пытался воплотить идею постоянно функционирующего боевого инквизиторского ордена. Красные паладины — древняя организация со своим неоднородным пестрым прошлым и прерывистой историей. И только отцу Кардену удалось все свести воедино. Он сделал аббатство святого Христофора штабом и единственным домом паладинов. Там же находится сокровищница ордена, которую очень сильно хочет император Барбаросса, — Айрис ухмыльнулась. — В прежние благочестивые времена фэйри не пытались сопротивляться массово. Но отец Филипп Гольц завершит дело, закрепленное отцом Карденом.       В ответ на её монолог детским голосом прозвучал пронзительно-недетский вопрос: — Дяди в красных плащах убьют нас с мамой?       Сестра Айрис потрепала семилетнего мальчика по темной кудрявой макушке и присела перед ним на корточки, так, чтобы смотреть ему прямо в глаза: — Если твоя мама будет вести себя хорошо, то не убьют. — А где моя мама? Когда она придет? — парнишка изо всех сил старался не плакать, но ему было очень страшно. И мамы, действительно, не было слишком долго. — Твоя мама ждет, когда я расскажу ей, что необходимо сделать. А ты пока, вот, — девушка сунула в руки мальчика Библию на латыни — почитай. Не умеешь читать, посмотри картинки, тоже полезно. — Айрис встала, поправила меч, выкованный римскими мастерами специально под её руку, и зашагала из каюты вон.       Корабль следовал к тому самому побережью неподалеку от Грэммора, откуда Артур должен был отчалить к Землям Бедняков.       Невысокая брюнетка — кареглазая, бледнокожая и с такими же вьющимися волосами, как у мальчишки, облаченная в коричневую курточку из грубой ткани да штаны из кожи с плетеным шнуром в качестве пояса — налетела на сестру Айрис, прогромыхав цепями, сковывавшими ее руки: — Не трожь его! Не смей причинить боль моему мальчику! — ошейник, перехватывающий шею брюнетки, сверкнул под осенним морским солнцем. Её поймали перед тем, как корабль начал свой путь: Айрис решила, что ей необходима помощница, которой можно будет легко манипулировать, и Братья Троицы добыли ей такую помощницу. Теперь было самое время познакомиться.       Айрис кивнула двум гвардейцам, которые хотели было подойти, чтобы угомонить пленницу, дабы те не вмешивались, и заложив руки за спину, спокойно спросила: — Это все, чего ты хочешь?       Брюнетка злобно сверкнула глазами: — Что тебе нужно? — Мы отвезем тебя в одно место, где ты будешь для меня очень внимательной, очень умной и не будешь привлекать внимания. Ты ведь хочешь обратно своего… — Виктор. Моего мальчика зовут Виктор! — пленница засопела, с ненавистью глядя на монашку. — Ты хочешь, чтобы я для тебя шпионила? — Хочу, — Айрис усмехнулась, заправляя седую прядь за острое ухо — Ты будешь умницей, и вы с Виктором выживете. Как твое имя?       Пленница ответила не сразу. Так, словно знала — Айрис без разницы, как её зовут. Главное — информация, которую она добудет. — Алисия. Алисия Блэк.       Айрис усмехнулась.       И ребенок, и мать были истинными оборотнями. Серебряный ошейник с шипами на внутренней стороне не позволял матери обратиться. *       Свод потолка комнаты утонул в полумраке драйшткригерского вечера. Обстановка была достаточно аскетичной: лавка с резной спинкой под окном, камин, возле камина — сваленные пирамидкой поленья, поодаль — входная дверь. И конечно же широкий дубовый стол посреди комнаты, который освещали десять толстых свечей на кованом старинном подсвечнике. На доски мерно капал душистый воск. Молодой мужчина — единственный присутствующий в комнате — неспеша обошел стол, раскладывая блюда грядущего ужина. Скоро явятся его друзья, и чтобы головы варили хорошо и не отвлекались на пустые животы, следует плотно подкрепиться.       Дверь скрипнула, мужчина оглянулся. Высокий старик шагнул через порог, снимая плащ. Соскользнувший капюшон открыл сполохам света от свеч характерно выбритую макушку старика. — Слыхал новости? Гольц пошел на Лоустофт.       Мужчина принялся разливать суп из котла по тарелкам, обходя стол: — То есть, совсем скоро наш выход?       Старик уселся на край лавки, снимая сапоги: — Именно. Намного скорее, чем ты думаешь. Пивная столица Британии не готова противостоять нам, и как только два нечестивых города будут под пятой нашего войска, восстанию ведьм и демонов, считай, конец.       Мужчина хмыкнул, унося пустой котел.       Как только отец Филипп возьмет Лоустофт, то наступит черед паладинов нанести удар здесь, в Драйшткригере. Беспорядки уже начали прорастать ядовитыми корнями, намереваясь дотянуться до самого сердца общины — до замка Гюнтеров. *       Отпустив Эви, Эльга поспешила обратно в замок. И уже начала было пробираться к старой широкой винтовой лестнице, специально не став подниматься по центральной, чтобы избежать лишнего внимания и чтобы запереться в покоях, в которых им, прибывшим, позволили остаться на первое время, запереться и поплакать: накопившиеся переживания требовали выхода. Но не тут-то было. — Эльга Гюнтер?       Рыжая остановилась и оглянулась. Её нагнала темнокожая фавнесса, одетая в длинное песочного цвета платье с меховой накидкой. — Вас было легко отыскать но довольно сложно догнать, — фавнесса приблизилась и представилась, — меня зовут Кора, и если бы все было официально, как у людей, я бы сказала, что я старшая фрейлина королевы, но я таковой не являюсь, хотя по сути выполняю похожие функции, — фэйрийка мягко погладила бардессу по плечу, — не бойтесь, вам здесь не навредят. Я пришла за вами, — Кора поманила певичку, — вас хочет видеть королева.       Эльга как во сне послушно зашагала за старшей-не-фрейлиной. Мысли девушки были заняты только одним: переживанием о любимом мужчине, и то, что её хочет видеть Ведьма волчьей крови, никак не ёкнуло. Ровно до тех пор, пока перед разбойничьей принцессой не показались двери кабинета королевы фэйри. Кора отворила их и пропустила Эльгу вперед, тут же закрывая тяжелые створки за спиной рыжей.       Кабинет был теплым и светлым — огонь в очаге плясал вовсю, масляные светильники у дверей и над рабочим столом давали достаточно света, разгоняя все сильнее подступающий вечер. Хаотично разбросанные карты, книги и мелко исписанные листы ясно давали понять, что работа ведется не только руками фэйри, но и головой их королевы. Нимуэ сосредоточенно разглядывала свежую карту, составленную Пим: фэйри не теряли времени и совершали вылазки ради разведки в каждый удобный момент. Когда Гюнтер вошла, королева отложила карту и кивком пригласила бардессу сесть, тут же устраиваясь напротив. Кресла со старыми подушками были низенькие, создающие обстановку не столько работы, сколько отдыха. — Я тебе не враг, и ты не должна меня бояться, — Нимуэ после продолжительных препираний с отцом и Артуром поняла, что должна начать общение с гостями заново и с совсем других нот, — я хочу поговорить с тобой, как женщина с женщиной.       Отрешенность и мысленная рассредоточенность полукровки отступили на задний план. В тоне королевы и в обстановке в целом все было успокаивающим и даже располагающим. Либо же рыжая в последнее время была слишком эмоционально восприимчивой. — Что Ваше Величество хочет узнать? — Эльга сложила руки на коленках, незаметным движением поправив подол платья. — Зачем ты отпустила пса?       Взгляды девушек слишком долго задержались друг на друге. Гюнтер не ожидала этого вопроса, по крайней мере, от королевы. — Речь вовсе не о моей собаке, верно?       Нимуэ оглядела рыжую с ног до головы. Что прячется под красивой внешностью гостьи? Хитрость, скрытность, подлость? Или певичка действительно готова отвечать искренне? — Верно. — Я люблю этого человека. — Он не человек. — Нимуэ подперла подбородок ладонью, устроив локоть на боковом быльце кресла. Голос певички зазвучал с едва заметным нажимом: — Все фэйри прежде всего люди. Люди с некоторыми природными особенностями и способностями.       Нимуэ усмехнулась: — Так вот, кем считают фэйри в Драйштригере? — Королева, миг помолчав, продолжила. — Почему ты изначально не стала его бояться? Я спрашиваю для того, чтобы понять, что́ ты в нем увидела, чтобы тоже это увидеть и поверить ему. Помоги мне.       Гюнтер на секунду задумалась, а затем молвила, отведя взгляд к окну, откуда было видно, как ветви того самого леса раскачивает осенний вечерний ветер: — Даже будучи тяжело раненым, он продолжал заботиться о Белке. Это было тем, что первое я увидела, и что тронуло меня до глубины души. А потом он стал заботиться и обо мне. Когда мужчины так поступают, — рыжая улыбнулась сдержанной кошачьей улыбкой — это подкупает.       Нимуэ закинула ногу на ногу, чуть съезжая спиной вниз по спинке кресла: — Я думала — когда так делают убийцы, это наоборот должно пугать. — Я знала, что коль я христианка, то он меня не тронет, — полукровка пожала плечами, — да, он сразу понял, кто мои предки и какой породы моя кровь, но моя уверенность в том, что если я крещена, то мне ничего не угрожает, была сильнее. И в итоге все так и оказалось.       Нимуэ поднялась, неспешно разлила красное густое вино из медного кувшина в два — явно из сервиза семейной коллекции Тинтагелей — бокала и один подала собеседнице: — Значит, ты оправдываешь его прошлые преступления? — Я бы покривила душой, если бы сказала, что не оправдываю, потому, что да, оправдываю: тем, что в его грехах виноват Карден, и Карден действительно виноват. Но во мне говорят чувства, а не рациональная логика. Ведь это был его выбор — не сбежать от паладинов ещё раньше, а оставаться до последнего, до тех пор… — Певичка отпила из бокала. — Пока у нас не появились вы, Ваше Величество. — То есть, то, что мы его наказали, ты считаешь справедливым? — Нимуэ опустилась обратно. — Поверьте, — голос Эльги дрогнул, но она тут же взяла себя в руки, — он сам себя наказал куда более жестоко гораздо раньше, чем мы ступили на эти земли. Я делала и буду делать все для того, чтобы он больше не чувствовал себя кровавым порождением зла. А испытание Броселиандским Лесом… — Эльга бросила взгляд в окно — когда Ланселот вернется, никто не увидит, что в нем что-либо изменилось. Во всяком случае извне. Это наказание — не для него, а демонстрация для всех вас, чтобы лично вы убедились в том, что Плачущий Монах уже давно не враг фэйри.       Нимуэ задумчиво опустила взгляд в алый отблеск поверхности напитка в своем бокале. Вино сейчас слишком сильно было похоже на кровь.       А ведь девчонка Гюнтер права. Это не Плачущий Монах сейчас доказывает, что он больше не тот кровавый инквизитор. Это народ фэйри воочию хочет убедиться в том, что Эльга Гюнтер знала с самого начала. *