По ту сторону Английского пролива

      *       Осенняя ночь укутала туманной мглой новорожденный лес. Наступило время тех самых предзимних промозглых холодов, которые так не любила бывшая монахиня. Моргане всегда было тоскливо в эту пору, при жизни в аббатстве тягучими сырыми вечерами спасали горячее питье и чтение в жарко натопленной маленьким очагом келии. А в нынешней действительности — объятия Гвиневры, которая сейчас так некстати была в ночном патруле.       Темная фэйри хотела выговориться. Но не своей любимой, а тому, кто угнездился на самой высокой башне.       От друида не стоило ждать отеческого утешения, но мудрости и природной хитрости ему было не занимать. — У него получилось.       Мерлин оглянулся на Моргану. Друид быстро привык к тому, как Темная бесшумно материализуется. Так же, как раньше это делала Вдова. — Я не сомневался, — друид усмехнулся. Он как раз собирался посидеть в ночной тишине на балконе своих покоев с бутылкой местного вина, найденного в одном из замковых погребов. Однако эти новости были гораздо важнее попытки сбежать от реальности, утопив стресс и усталость в алкоголе. — Нет, ты не понимаешь! — Моргана рывком приблизилась, гневно сверкая глазами, — у него получилось! Девчонка его вытащила, если бы не она, то… — Даже если бы она лично пошла за ним, если бы его раскаяние не было искренним, твой лес не отпустил бы его, тем более, ты сама все видела и чувствовала. — Друид зажег факел и закрепил в гнезде на стене, давая комнате покоев чуть больше света. Моргана поджала губы.       Да, она все видела. Да, слова Мерлина были справедливы. Да, лес отпустил Плачущего Монаха. Но человеческая часть Темной фэйри все-таки негодовала. Она ненавидела Ланселота так же, как Нимуэ и Артур. Так же, как все фэйри их части Европы. Но что, как не истинное доказательство его покаяния продемонстрировала нынешняя действительность? — Выпьешь со мной? — Мерлин поглядел на ученицу, поигрывая пустым бокалом. Моргана вздохнула. Пожалуй, сейчас это было бы нелишним. *       После беседы с Нимуэ Эльга приняла решение скоротать время единственным доступным ей на этот момент способом: певичка все-таки удрала в гостевые покои, где разожгла камин, проплакалась, да и забылась чутким сном оборотня. Чтобы проснуться от таких родных, любимых прикосновений.       Гюнтер сперва решила, что ей это снится. Догорающий огонь в камине едва-едва разгонял темноту, в которой девушка больше не была одна. — Я здесь. Я рядом. — шепот Ланселота ожег ухо бардессы, она спросонья ткнулась куда-то Плачущему Монаху в шею лицом, и тот заключил её в объятия. Остатки сна покинули рыжую, девушка чуть снова не разревелась: — Пламя моё!.. — Гюнтер прижалась к мужчине так, словно боясь, что сейчас опять придут фэйри и снова обьявят ему очередной приговор. — Ты цел? Что с тобой было… там?       Ланселот на несколько мгновений отстранился, снимая обувь и сбрасывая плащ: — Меня нашел Эви, и я знаю, что его прислала ты, моя леди, моё сокровище. Я расскажу, я все расскажу, вот только позволь… — мужчина снова прильнул к полукровке, ласково сжимая её лицо обветренными ладонями и заглядывая в мерцающие в полумраке глаза Эльги, — позволь, я расскажу все это позже. Сейчас мне нужна ты. — Он коснулся лбом её лба, руки Пепельного опустились на талию бардессы. — Очень нужна.       Спустя шесть веков целители человеческих сознаний сказали бы, что на тот момент в Плачущем Монахе говорил страх смерти и духовное перенапряжение, вынуждающие жаждать близости, влекущей за собой продолжение рода, но здесь и сейчас размышлять о причинах своего поведения ему хотелось меньше всего. Желать свою женщину сразу после того, как тебя едва не утащили на тот свет чужие призраки — да какая, вообще, разница, почему так? Это поможет ему ещё более чувствовать себя живым.       И любимым. Сейчас ему это было необходимо, как никогда ранее.       Когда Ланселот несколькими минутами ранее вошел в замок — как полагается, не скрываясь, через парадный вход, не обращая внимания на тяжелые холодные взгляды стражи и многоголосый шепот за спиной — никто не посмел как-либо задержать его: стража доложила Нимуэ и Артуру с Морганой, что Плачущий Монах возвратился, но все трое решили оставить все выяснения на утро. Возвратился — пусть. Он никого не убьет. Так пусть идет к своей рыжей певичке.       И он пошел.       Их одежда оказалась разноцветным ворохом на полу. Если бы все происходило при других обстоятельствах, все было бы неспеша, но оба так соскучились, что нельзя было терять ни мгновения.       Опрокинув свою леди на спину, Пепельный жгучими ласковыми прикосновениями там, внизу, между белокожих ног Эльги, мягко заставил полукровку раскрыться. Её плоть так послушно стала влажной в ответ на это, что Плачущий мысленно усмехнулся. Его женщина, его половина. Такая своенравная и такая любимая половина его черного ледяного сердца. Эльга рвано выдохнула, подаваясь бедрами вперед и пропуская внутрь пальцы воителя. Пожалуй, в первый день своего пребывания в Камелоте стоит вести себя тихо, не так ли?       Сейчас он целовал её губы, щеки и шею едва ли не до боли. Словно желая действительно стать одним целым, словно желая выпить до дна. Глухой стон вырвался у воителя, когда девушка обхватила тонкими пальцами его член, оттягивая крайнюю плоть и сминая чувствительную головку непростительно бесцеремонными прикосновениями. — Кончишь для меня? — от такого развязного вопроса девчонки и без того каменная твердь мужского естества стала ещё тверже. Монах тихо рыкнул, всем корпусом опускаясь на рыжую провокаторшу и безошибочно, с первого движения находя нужный угол проникновения — он знал её наизусть, от кончиков пальцев ног до медноволосой макушки, но каждый раз ощущения были, как в первый. Горячая узость влагалища неумолимо сладко приняла член инквизитора. Плачущий Монах ладонью зажал Эльге рот, сдавливая её вырвавшийся стон. Гюнтер затрепетала под мужчиной, смыкая руки на его загривке, и Ланселот сделал все, чтобы выполнить её просьбу. Влажные звуки вгоняющегося в её лоно туго налитого зверски сильным желанием члена, шлепки бедер о бедра, судорожно-горячие вздохи — если кто-то из обитателей замка решился бы подслушать у двери, что происходит, то был бы озадачен.       Ланселот зарылся лицом между небольших нежных грудей бардессы, выскальзывая из её влагалища. Эльга, зная, что сейчас будет, шустро вывернулась из рук Монаха и успела накрыть ртом член мужчины до того, как из него брызнуло семя. Ощущая горьковато-терпкий вкус, Гюнтер позволила Плачущему излиться полностью, выдаивая остатки припухшими от поцелуев и укусов мужчины губами. — Я не сделал тебе больно? — Ланселот взъерошил медно-рыжую гриву любимой и укладываясь на спину. Эльга обняла ведьмолова, устраиваясь под его боком: — Нет, конечно нет! — Можно мы поговорим обо всем завтра? — Плачущий Монах вдруг почувствовал, как на него разом наваливается вся накопившаяся усталость, подслащенная физическим удовлетворением. — Мы поговорим тогда, когда ты будешь готов, слышишь, Пламя моё? — Эльга вдруг подумала, что будь они в Драйшткригере, то оба лежали бы в купальне в травяной ванне. Но об этом она разузнает тоже завтра. Ведь от того, что они один раз уснут со следами обоюдной ласки, точно никто не умрет.       И уже когда полукровка проваливалась в сон — на этот раз крепкий, спокойный и сладкий — ей невпопад вспомнилось, что дни женского кровотечения должны были начаться ещё неделю назад. Но полукровка тут же об этом забыла, засыпая. Ведь раньше с ней уже подобное случалось — когда Гюнтер приходилось проходить через эмоциональные потрясения. Женская природа капризна и далеко не всегда предсказуема.       Кому, как не ей, было об этом знать?       Ночь обещала быть тихой. *       Рассвет над берегами вандалов застал Драйшткригер сонным и поэтично-осенним. Заснеженные вершины гор занялись розовым золотом, купаясь в лучах наступающей зари. Восходящее солнце медленно, но очень уютно залило светом улицы разбойничьей деревни, рисуя причудливые узоры солнечными зайчиками на фахверковых стенах и побуревших черепичных крышах Драйшткригера. Очертания высившегося над деревней замка Гюнтеров сейчас напоминали силуэт спящего дракона.       Где-то в этих самых горах прямо сейчас, действительно, просыпалась тысячелетняя белая виверна, готовясь к охоте.       Рассвет застал трех младших Гюнтеров у дверей Цитадели колдунов. Ладислаусу, Ксандру и Михаэлю Гюнтерам необходима была помощь шести чародеев — Лунокрылой-ведьмы Шаны, друида Дивитиака, шамана Криштофа, жреца Ахэну, волхва-великана Святогора и злой, но очень мудрой тангур-ари Мирэ. У волчат были вопросы и власть, а у чародеев были ресурсы, позволяющие эти вопросы решить. Юноши спешились, следующий с ними воин из стражи Ойгена Гюнтера повел лошадей к коновязи — той самой, с крюками в виде бараньих рогов — и в общем-то никто не удивился, когда тяжелые дубовые двери распахнулись, и на пороге показалась Шана. — Мы ожидали вас, юные господа. Входите, — старая фэйрийка посторонилась, и три гостя, поёживаясь и оглядываясь, повиновались приглашению.       Шану парни побаивались. Впрочем, как и остальных чародеев, но её — больше всех. Она не была самой сильной, но была самой старой, а ещё — единственной из колдунов была фэйри. По-хорошему действительно бояться стоило ведьму Мирэ — хуннская тангур-ари практиковала черную, вредоносную магию, была хозяйкой чудовища, в её родных краях именуемого тупилаком. Тупилака братья-Гюнтеры никогда не видели, но знали, что тот сидит на цепи в подземельях Цитадели. Мирэ не брезговала на заказ наводить порчу, привораживать, учинять кровавые жертвоприношения и заниматься гаруспикизмом и прочей подобной скверной. Остальные чародеи с Шаной во главе плели охранные природные чары, создавали обереги, снимали чужое пришедшее зло, и следили, чтобы тангур-ари не пересекала черту здравого смысла между ними и священным костром католической Церкви. Шана была единственной фэйри из шестерых, и её связь с природой была крепче, чем у остальных. — Ожидали, как же, — шепнул Ксандр на ухо Ладислаусу, послушно топая на почтительном расстоянии от колдуньи, — небось из окна заметили… — Юноша, вы переоцениваете остроту физического зрения здешних обитателей, — голос Лунокрылой прозвучал непростительно колко, но в то же время снисходительно, — …и недооцениваете наше зрение духовное. — она повела братьев по лестнице, попутно инструктируя. — Постарайтесь ничего не трогать и никуда самовольно по одному не отлучаться, чтобы никто из вас не угодил под какие-нибудь запретительные чары, — лестница закончилась на полукруглой площадке с выполненными в античном стиле белыми перилами, и Шана буднично закончила, направляясь ко входу в зал-с-куполом. Тот самый, который Ланселот когда-то едва не сжег. Тот самый, под сводами которого Михаэль Циммерберг кричал от невыносимой боли, причиняемой венцом Пепельных.       Братья-Гюнтеры уже были тут однажды — во младенческом возрасте. Ойген и Элайна хотели знать, будут ли их дети-полукровки владеть способностью обращаться, или же человеческая кровь отняла у них это. Тогда шестеро чародеев сошлись на том, что ни мальчики, ни старшенькая Эльга не обратятся. Да, древняя звериная природа всегда будет их частью, но на физическом и умственном состоянии это не скажется.       Не должно сказаться, во всяком случае.       Шана не покривила душой, намекнув, что шестеро предвидели визит братьев. Каждый из обитателей Цитадели в той или иной мере обладал даром прорицательства, и поэтому когда вечером — прежде, чем чародеи разошлись каждый в свой дом, — Дивитиак объявил, что завтра будут особенные гости, никто не удивился.       Зал-с-куполом вовсе не выглядел, как сердце зловещего колдовского гнезда. Светлый, просторный, с уходящими ввысь огромными окнами и такими же высоченными книжными шкафами — у одного из них стояла резная стремянка — и длинным столом посередине. По столу были хаотично разложены книги, свитки, писчие перья — чернильница была кем-то опрокинута, но пролитых чернил видно не было, скорее всего кто-то уже подшаманил и все убрал — рабочая атмосфера была налицо, и судя по рунам, которыми были начертаны названия книг на переплетах, накануне здесь работал Криштоф, переписывая очередную обветшавшую летопись.       Когда братья-Гюнтеры вошли, Дивитиак сидел во главе стола в деревянном кресле, больше смахивающем на трон — с высокой украшеной резьбой спинкой и такими же витиевато исполненными подлокотниками, — остальные разместились вдоль. И друид заговорил первым, жестом приглашая гостей присесть: — Мы слушаем вас, господа.       Гюнтеры переглянулись, Ладислаус опустился за стол первым, средний и младший последовали примеру старшего брата. И старший же отозвался: — В городе происходит некая дрянь. Мы подозреваем измену. Но мы не хотим начинать войну внутри Драйшткригера. Мы пришли за помощью. — Это не измена, — Дивитиак потянуся вперед и выудил из-под вороха свитков колоду гадальных карт. Волхв Святогор — поклонник Футарка — ухмыльнулся, пряча ухмылку в усы. Чародеям не нужно было гадать, чтобы понять, кто находится в Драйшткригере. Но для простых смертных — ладно, пусть уж и не таких простых, — все должно быть подчеркнуто демонстративно.       Гюнтеры переглянулись, друид, не глядя на колоду, вытащил три карты и положил их в ряд на стол.       Карты были ярко-алого цвета, на каждой из них был нарисован черный крест, заключенный в круг.       Эти знаки говорили сами за себя. Ксандр Гюнтер выругался сквозь зубы, Михаэль схватился за голову. Ладислаус сделал глубокий вдох и тихо спросил: — Кто именно из жителей — засланец Красных паладинов?       Дивитиак сгреб карты обратно в колоду. Шана рассмеялась: — Думаешь, мы можем так сразу показать пальцем на конкретных людей в толпе? Мы не умеем читать мысли! — О, так мы переоценили ваше духовное зрение? — Ксандр фыркнул. Тут же ему в грудь уперся кончик посоха тангур-ари: — Юноша, вы слишком легкомыслены, учитывая, каких масштабов ответственность на вас возложена! — ведьма Мирэ не без удовлетворения заметила, как средний из братьев смутился и чуть сполз по стулу в неосознанной попытке спрятаться. — В Драйшткригере масса верующих церковных людей, даже если мы будем ходить по улицам и заглядывать в глаза каждому встречному в попытке определить, кто из них церковник, мы их не поймаем.       Братья в который раз переглянулись, и Михаэль молвил: — И все-таки, мы просим вас помочь нам. Иначе зачем наш отец держит всех вас здесь?       Святогор, доселе молчавший, отозвался: — Мы можем спросить у рун. Но придется идти ночью на кромлех. Ответ не будет точным, но так мы сделаем первый шаг. Вас устроит? — великан пытливо поглядел на парней. — Мы согласны, — Ладислаус поднялся, — параллельно со своей стороны мы с нашими людьми будем активно искать.       Братья-Гюнтеры ещё не представляли, насколько время играет против них. Сейчас из заботил один вопрос: как поймать паладинов в толпе разбойников? *       Утренний туман расползся в стороны, когда рассвет взял свое. Ночной холод нехотя отступил. Когда Артур проснулся, Нимуэ уже была одета, заплетена, и деловито разглядывая себя в зеркале, подкрашивала глаза, растушевывая по контуру разреза глаз черную пудрообразную пыль толченого угля. Это делало взгляд ярче и холоднее. — Милая? — некоронованый король спустил ноги с ложа, откидывая одеяла, — все хорошо?       Нимуэ обернулась, сдержанно улыбнувшись, а затем кивнула на маленькую баночку с угольным крошевом: — Да, просто всю ночь не могла уснуть, теперь хочу замаскировать круги недосыпа вокруг глаз вот этой штукой. Что скажешь? — Девушка не по-королевски озорно подмигнула мужчине. Разбойник поднялся, прошлепал босыми ногами по каменному полу и обнял её со спины: — Ты прекрасна. Всегда. В любом состоянии, в любом настроении. Почему свет очей моих не могла уснуть? Нимуэ откинула голову на плечо Артура, задумчиво вертя в руках баночку: — Я думала о том, что Плачущий Монах действительно может нам пригодиться. Не только, как воин, — девушка развернулась лицом к разбойнику, — одно дело принести покаяние. Совсем другое — заработать прощение. И у меня есть идея, которую я собираюсь озвучить гостям во время утренней трапезы. Артур нахмурился: — Ты не будешь выносить это на малый совет? Уже все решила сама? — О, да. — Нимуэ вывренулась из рук мужчины, потянулась к сундуку с одеждой Артура и бросила в него штаны. — Во-первых, у меня больше прав решать, что делать с приемным сыном Кардена, чем у тебя или моего отца. Ведь это не ваши дома и семьи сжигали его соратники. Во-вторых, одевайся. Скоро подадут завтрак.       Артур покачал головой, все продолжая хмуриться.       Нимуэ уже влвсю чувствовала вкус власти, та её не портила, но неумолимо делала непреклонно упрямой и уверенной в своих силах. Второе, конечно, было только плюсом, но в совокупности с первым… Что ж. Королева хотя бы уже не хочет казнить гостя. *       Железный протез руки Берлихингена гулко постучал о древесину дверей покоев Плачущего и бардессы. Гёцу никто не ответил, тогда он снова постучал. Ланселот проснулся ещё после первого стука, но высвобождаться из объятий спящей Эльги так не хотелось!.. — Ланселот? Леди Эльга? — голос раубриттера прозвучал встревоженно — Вы в порядке? — В порядке, — проворчал Плачущий, натягивая исподнее, штаны и затягивая шнуровку на сапогах — Сир Берлихинген, не могли бы вы подождать минуту? — бывший инквизитор поцелуем в щеку разбудил рыжую, — Эльга, что-то стряслось. Гёц пришел за нами.       Певичка потянулась, сонно жмурясь на утренний солнечный свет: — Я думала, нас разбудит стража королевы, пиками погонит умываться, а потом на ковер к королеве фэйри! — Полагаю, Гёц их просто обогнал, — Монах помог девушке влезть в платье и зашнуровать корсет, — Надеюсь, он без дурных новостей.       Гюнтер расчесалась, налила из кувшина студёной воды в медный таз, тщательно умылась, воду выплеснула за окно, Пепельный последовал её примеру. И только после этого они вышли к топтавшемуся в коридоре Берлихингену — Эльга не могла позволить, чтобы её увидели несобранной, а Ланселот, хоть и привыкший к походным грубым условиям, в частности к тому, что даже самая захудалая мелкая речушка может стать и стиральным тазом, и купальней, не мог себе разрешить пренебрегать гигиеной даже если ситуация требовала спешки. В идеале, стоило ещё и побриться — но это, пока что, было наименее необходимым, учитывая обстоятельства. — Ну ладно, барышня долго собирается, — Берлихинген фыркнул, обращаясь к Плачущему, — но ты? — А я помогал барышне собраться, — огрызнулся бывший ведьмолов, тут же плохо скрывая тревогу, — Что, что стряслось?       Четыре вооруженных стражника — четыре бивня в доспехах — показались на том конце коридора. Гёц, Ланселот и Эльга оглянулись на них, но те не выглядели враждебно настроенными, хотя направлялись явно к троице гостей. Берлихинген понизил голос, быстро заговорив: — У меня новости из Лоустофта. Робин Локсли эвакуирует тамошних фэйри сюда, они успели отплыть прежде, чем Красные паладины атаковали город. Их ведет отец Филипп Гольц. Тот самый, с которым вы столкнулись в Бремерхафене, в подземельях ауксилиария. Я без понятия, знает ли об этом королева и как она на это отреагирует, так что…       Ни Ланселот, ни Эльга не успели отозваться — их оклинул один из стражей королевы: — Вас ожидают в трапезном зале, — в обратившемся к ним бивне Ланселот узнал одного из тех, которые вчера вели его в темницу, — сейчас. Королева и король приглашают вас позавтракать с ними. Следуйте за нами, будьте добры. — Бивень многозначительно поглядел на Плачущего Монаха, все четверо сомкнулись небольшим, но внушающим уважение конвоем вокруг тройки гостей. — Где Михаэль и Белка? — Эльга, шагая между Ланселотом и Гёцем, задала вопрос сразу всем, и один из стражей откликнулся: — Мальчишка и длинноносый тип утром уходили шататься по двору, их нашли и вернули. Королеве не нравится праздное любопытство.       Рыжая сдержала улыбку. Нос у Циммерберга и вправду был типично германский, что придавало его лицу эдакой характерной остромордости.       Ланселот пропустил все мимо ушей. Ему в этот момент подумалось, что вот сейчас задерживаться, действительно, не стоит. Королева вряд ли согласится ждать.       Нимуэ и вправду ждать не стала бы. Этот стол был рассчитан на самых близких, плюс эти четверо — Циммербергу повезло: вчера Моргана, заинтересовавшаяся им, отпустила его лишь потому, что необходимо было проконтролировать то, как Ланселот пройдет испытание Броселиандским лесом. Но кто сказал, что Темная фэйри не возьмется за конокрада после?.. *