По ту сторону Английского пролива

*       На ужин Его Величеству подали запеченную в сыре и яблоках перепелку. Блюдо с дымящимся яством было таким ароматным и аппетитным, что у кого угодно бы побежала слюна, но Утера не радовала перспектива отужинать по-королевски. Равно как не радовали стоящие тут же на столе фрукты, пирожные и крепкое вино.       Пендрагон был в ярости. В ярости от собственного бессилия. — Ваше Величество, откушайте хоть чего-нибудь! — сир Борли уже знал, что рискует вызвать очередную вспышку гнева у короля, но Утер уже двадцать минут сидел за столом, уставившись в одну точку и не притрагиваясь к блюдам. — Есть ли смысл выступить сейчас? — голос короля был тихий и чуть подрагивал, Пендрагон сдерживал эмоции, как мог, но сейчас было особенно трудно. — В каком направлении, Ваше Величество? — советник решил от греха подальше все-таки поддержать рассуждения Пендрагона. Король, не глядя на собеседника, схватил со стола вилку и с размаху вонзил в спину нафаршированной куропатке, некрасиво забрызгав шелковую алую скатерть жиром: — Нам нужен меч. Нам нужно поставить на место Церковь. Нам нужно угодить императору. В каком направлении мы должны выступить? — Нам уже известно, что Вестгейтс не познал разрушений от рук паладинов, и Филипп Гольц вместе с аббатом не стали присваивать эти земли себе, как то сделал бы Карден, упокой Господь его душу, — осторожный тон сира Борли подействовал на короля несколько успокаивающе, — быть может дождемся, когда церковники и фэйри устроят бойню в Гластонбери, а затем отнимем меч у победителя этой бойни?       Утер покрутил вилку в мясе, наматывая волокна на острые серебряные зубцы: — Верно, лучше сражаться с одним противником, чем воевать в несколько сторон, — король наконец-то отправил кусочек перепелки в рот. — Но Тинтагель и Локсли встанут на бок фэйри. Мои феодалы будут воевать против нас, в случае победы фэйри над паладинами?       Сир Борли пожал плечами и решил сказать королю то, что действительно думает: — Ваше Величество, Тинтагель — полукровка, а Локсли — разбойник. Они никогда не были достойными людьми. И то, что они пойдут против вас, не станет чем-то удивительным. Утер запил из кубка, шумно выдыхая: — Но они приносили в казну достаточно золота, чтобы мы могли закрывать глаза на то, что один — фэйри, а второй — разбойник. Борли ничего не ответил, вместо этого подлив в кубок короля ещё вина. Император хочет меч власти. Церковь хочет меч власти. Он, Утер, хочет меч власти. Фэйри тоже его хотят и пока что за ними преимущество. Но Папа Римский, Уиклоу и Гольц слишком открыто и слишком нагло диктуют свои условия. Так пусть же противники перегрызут друг другу глотки, а он, Пендрагон, подождет.       Помимо всего того, что только что было обговорено, Утеру не давало покоя ещё одно. Выжил ли Мерлин? Тело друида не нашли ни в лагере короля, где стража бросила колдуна истекать кровью в одном из шатров, ни на мосту над озером, где погибла Ведьма волчьей крови. Что стало с наибольшим разочарованием Его Величества?.. * — Крестанутый!       Плачущий Монах уже так привык к этому прозвищу из уст Циммерберга, что как ни в чем ни бывало отозвался: — Ну? — Пошли, покажу чего!       Ланселот, укладывавший после вечерней тренировки деревянные мечи в кладовую возле оружейной замка, отмахнулся от конокрада, проверяя, не рассыпется ли сложенная им пирамида учебного оружия: — Мне некогда, я должен забрать Эльгу. — Её и без тебя заберут! — Михаэль нетерпеливо дернул головой, нервно кивнув в сторону лестницы, — пошли, кому сказал! — Кто заберет? — Пепельный смерил подозрительным взглядом конокрада, запирая кладовую и вешая ключ на гвоздь в стене рядом с дверью. — Что происходит? — Нет времени объяснять, сам все увидишь! — Циммерберг устремился по лестнице вверх, слыша за собой топот сапогов бывшего инквизитора. — Проклятье, Циммерберг! — Ланселот не любил сюрпризы в силу своего прошлого, и фокусы конокрада заставили его нервничать, — я же твою тощую задницу по-человечески попросил сказать! Циммерберг не ответил, упрямо ведя бывшего ведьмолова вперед и направляясь к берлоге Артура. Из-под дверей зала-с-круглым-столом лился неяркий свет. Ланселота там явно ждали.       Михаэль первым юркнул в приоткрывшиеся двери, Монах шагнул следом и в непонимании остановился на пороге. За столом сидели Артур, Белка, Берлихинген, рядом с которыми уже успел угнездиться и конокрад. На столе красовались вяленое мясо, эль и большая пиала, в которой был налит жидкий свежий мёд, не иначе как привезенный все тем же Железноруким. В голове Плачущего мелькнула догадка, к чему весь сыр-бор. Не зря он читал в свое время трактат о Пепельных, где помимо всего прочего описывались и свадебные обычаи его народа. — Право, это лишнее, — предпринял попытку отказаться от затеи присутствующих воитель, но получилось неубедительно. — Перестань! — Персиваль вскочил, отодвигая стул старшему другу, — давай, ну тебе сложно разве? Плачущий Монах снял плащ, вешая его на спинку стула, и опустился рядом с присутствующими: — Мне неловко, правда! — Неловко — это когда заглядываешь барышне под юбку, а там член, — фыркнул Артур, пододвигая Ланселоту пиалу, — давай, ты знаешь, что делать.       Ланселот знал. Читал. Накануне свадьбы друзья жениха-Пепельного устраивают пир, в начале которого нареченый должен выпить до дна из кубка с мёдом, чтобы будущая супружняя жизнь была сладкой. Сколько именно должно быть в кубке мёда — не уточнялось, но Артур с Циммербергом, Персивалем и раубриттером явно отнеслись к физическим возможностям Плачущего с пониманием и снисхождением. Но перспектива все равно была на грани пугающей. — Господа, вы решили, что раз уж из присутствующих только Артур не видел, как я блюю, — Ланселот заглянул в пиалу, вдохнув цветочный аромат, — то вам обязательно нужно устроить ему это представление? — Конечно, сынок, — посмеиваясь, отозвался Берлихинген, — мы-то в море на тебя насмотрелись, теперь черед короля. — Перестань ломаться, там же немного! — Циммерберг демонстративно плеснул в один из кубков эль, — специально тебя пожалели! Ланселот, держа пиалу в ладонях, жалобно протянул: — Воды хоть дадите потом? — Прости, брат, — Артур отсалютовал Пепельному кубком, — сегодня только эль! — Ненавижу вас! — с чувством проговорил Монах, выдохнул и залпом опрокинул в себя содержимое пиалы.       Мед был текучий, чуть горьковатый, очень душистый, и наверное с хлебом да взбитым маслом в разумном количестве это было бы идеальным завтраком какой-нибудь примерной леди. Плачущему понадобилось мужественно сделать несколько глотков прежде, чем показалось дно пиалы. И это оказался тот случай, когда сладость и впрямь была оглушающей. Вовремя подставленный Циммербергом кубок с элем не дал воителю зайтись кашлем. — Ну вот, можешь когда захочешь! — Гёц похлопал железной рукой Ланселота по спине и тот все-таки закашлялся. — По-прежнему вас ненавижу! — И за что Эльга тебя терпит, с твоим-то характером? — иронично отозвался Артур, нарезая охотничьим ножом вяленый окорок, — будь я твоей невестой, я бы тебя отравил. — Будь ты моей невестой, я бы вышел из окна башни, — любезно отозвался Плачущий, наливая себе ещё, по-прежнему ощущая, как после мёда дерет горло. — Я так понимаю, Эльгу этим вечером ожидает та же участь, что и меня? — С ней все будет хорошо, — Белка хихикнул, — Нимуэ и Пим ею займутся!       Ланселот поёжился: главное, чтобы девицы не сотворили ничего такого, после чего рыжая станет седой. Он знал, что королева фэйри с помощницей не обидят его Леди, но все же. — Я как раз собирался поговорить с тобой об Эльге, — сир Берлихинген наколол несколько кусочков мяса на кончик кинжала, развернулся к камину и сунул их в огонь, чтобы те чуть поджарились, — что собираешься делать, когда она обратится? Атмосфера за круглым столом резко стала напряженной. Артур с Михаэлем переглянулись, Белка испуганно притих. Ланселот нахмурился: — Что значит «когда»? Чародеи Цитадели ведь говорили, что… — Я был уверен, что её отец тоже никогда не превратится, — сир Гёц развернулся обратно к столу, протезом снимая мясо с лезвия, — Но ты знаешь, как это работает. Знаешь же? Истинный оборотень превращается в первый раз, когда его жизни что-то действительно серьёзно угрожает. Половина существа леди Эльги — воплощение этого же. И мы не знаем, во что превратится Эльга Гюнтер. На тот момент, когда чародеи Цитадели вынесли вердикт, что четверо маленьких Гюнтеров не обратятся, они были просто детьми. Чистыми душами, которые росли в безопасности и любви.       Монах в упор поглядел на раубриттера: — Зачем мы сейчас говорим об этом? Она полукровка, она не обратится. Циммерберг тихо отозвался: — Мы говорим об этом для того, чтобы ты знал одну вещь: чистой крови истинный оборотень сохраняет человеческое сознание. Рожденный таким фэйри полукровка тоже будет ясно мыслить в зверином облике, но какой будет твоя реакция, когда ты увидишь её изменившейся? Ланселот поднялся, подошел к камину и уставился на пламя, опершись рукой о его каменный свод. Эльга пережила предостаточно ситуаций, когда половина её фэйрийской сущности могла себя показать, но не показала. — Это могло произойти много раз в прошлом, но не произошло, — Плачущий поглядел на четверых друзей, — Но будьте уверены все здесь присутствующие. Даже если это случится, мне все равно, какой длины будут её клыки и когти. Это будет по-прежнему моя Леди. Конокрад встал и шагнул к Монаху, протягивая ему полную тарелку: — Ты ещё сделай скидку на то, что она женщина. Одно дело — просто оборотень, но когда это оборотень в юбке… Познакомился я тут с одной сегодня… — мужчина ухмыльнулся.       Ланселот фыркнул: — Ну, давай, хвастайся! Чародеи Цитадели не могли ошибиться. Ведь не могли же?       Вечер и ночь обещали быть нескучными.       При других обстоятельствах, пожалуй, Плачущий Монах счел бы всё это странным — пить в обществе конокрада, старого раубриттера, мальчишки и фэйрийского некоронованного короля. Но здесь и сейчас ему было хорошо в этой разношерстной компании. Вот только за тем, что попадает в кубок Персиваля, стоило следить внимательно. *       Барбаросса с удовольствием поехал бы на эту вечернюю прогулку в карете с открытым верхом, но у императора было слишком много врагов, чтобы позволить себе такое, не опасаясь, что в монаршью голову прилетит чужая стрела. От этого бы не уберег отряд верной стражи. Поэтому пришлось довольствоваться каретой закрытой — шикарно украшенной, удобной, просторной, но закрытой. Вечерний Ахен сквозь мутноватые стекла в дверцах выглядел прянично — готическая лепнина, симметричные линии местной архитектуры, коричневые и песочные тона, пылающие фонари — Фридрих любил этот город, любил им любоваться и любил тратиться на него из своей казны. Столица христианского запада. Гул колес кареты по брусчатке баюкал, рядом восседала леди Беатрис. — На днях прибудет тот самый хороший человек, за которого ты просила, я все правильно помню? — император спросил, не глядя на невесту, завороженно любуясь своей столицей. Блондинка отозвалась бесстрастно и тихо: — Да, Ваше Величество. Думаю, Вам будет интересно с ним пообщаться. Барбаросса, усмехнувшись, наконец поглядел на спутницу: — Говоришь, он друг Железнорукого? Уж мне эта разбойничья шайка… — Фридрих подпер кулаком голову, устроив локоть на узком подоконнике окна кареты, — Меня беспокоят последние новости из Драйшткригера. В волчьем логове беспорядок, и он затянулся, — император не заметил, как нервно поджала губы его будущая императрица при упоминании разбойничьей общины, — начинаю думать, что Ойген Гюнтер слишком стар для того, чтобы оставаться во главе. Что слышно о его детях? Кто может стать наследником?       Беатрис пожала плечами и отрицательно помотала белокурой головой, длинное птичье перо на заколке в прическе леди качнулось в такт: — Не могу знать, Ваше Величество. Император постучал по стенке кареты, карета остановилась. — Разбойничья столица не должна остаться без вожака, если случится что-то из ряда вон, — Фридрих отпер дверцу, вышел наружу и подал руку леди, чтобы та к нему присоединилась, — нам не нужен ещё один очаг борьбы за влияние в моих владениях. Беатрис расправила подол пышного платья, вдыхая запах воды — они остановились у вымощенного берега Каннигесербахского водоема: — Какая разница, кто встанет во главе, если этот человек будет вам верен?       Барбаросса ухмыльнулся в усы, позволяя леди взять себя под руку, и пара неспешно пошла к воде, под неусыпной охраной личной стражи. Беатрис Бургундская была права в этом, конечно. Только император пока ещё не планировал вмешиваться во внутреннюю политику Драйшткригера. Только если община попросит помощи. Ну, или если действительно произойдет что-то из ряда вон.       Будущей императрице тоже нравился вечерний Ахен. Леди стоило поскорее привыкнуть тут и ко всему остальному, включая тот факт, что наибольшим кумиром для Фридриха Барбароссы был Карл Великий. *       Не то, чтобы Эльга безоговорочно доверяла королеве и её подруге, но за Пим заработавшаяся полукровка последовала без лишних вопросов. Зовет королева — значит зовет королева. Каково же было удивление Гюнтер, когда большеглазая фэйрийка повела её не в тронный зал, не в покои королевы фэйри, а на противоположное крыло замка, туда, где располагались купальни. — Нам точно сюда? — посмеиваясь, уточнила бардесса, шагая за Пескариком. Та задорно отозвалась, взмахнув косой: — Точно! И, да, — девушка на мгновение остановилась перед высокими дверьми купального зала прежде, чем распахнуть их, — во-первых, чистую одежду нам принесут, во-вторых, за этими дверями в этот вечер мы просто три женщины, давно перешедшие на «ты» и которые оставили все манеры вне этих стен, ладно? — Ладно, — полукровка, улыбаясь, вошла вслед за Пим, уже догадываясь, что её ждет.       В купальном зале был большой светлый мраморный бассейн, который для королевы и её подруг вычистили, отмыли и наполнили подогретой водой. Белый с кремовыми жилками мрамор кое-где позеленел, во многих местах потрескался, но именно здесь как нигде ярко читалась любовь Тинтагелей к роскоши. По периметру высились тяжелые деревянные лавки, по стенам и потолку зала плелись растения, которыми зал порос за время неиспользования. Стебли росли из старых огромных каменных горшков, некогда высохшие и ожившие с приходом фэйри — дикий виноград и плющ — расползлись по колоннам, стенам и лепнине на потолке.       На одном краю бассейна стояла большая корзина с яблоками, грушами и виноградом, кувшин с вином и три изящных хрустальных кубка. На одной из лавок ворохом лежало платье королевы фэйри, стояли её сапоги, а сама Нимуэ уже была в воде. — Наконец-то, ещё немного, и у меня отрос бы рыбий хвост сидеть здесь и ждать вас, — фэйрийка беззлобно упрекнула девушек, брызнув в них водой, — Раздевайтесь и прыгайте!       Пим оказалась права. Здесь, в этот момент, они были просто тремя обыкновенными девушками, без разногласий, титулов, границ. Миннезингерша сбросила штаны, корсет, рубашку, избавилась от исподнего, аккуратно поставила сапоги подальше от воды и скользнула в бассейн с головой. Теплая вода приятно окутала тело, смывая пыль после рабочего дня. Полукровка вынырнула и её тут же обдало брызгами от прыгнувшей с разбегу Пим. — Можем тебя поздравить, Эльга Гюнтер? — Нимуэ разлила из кувшина, чуть пролив в воду вино, отчего по поверхности поползли алые прозрачные полосы, — первый тост за будущую семью!       Певичка приняла кубок из рук королевы, её примеру последовала Пим, хрусталь мелодично запел, когда стенки кубков соприкоснулись. Вино было сладким, терпким, полукровка почти сразу же отставила кубок и потянулась за гроздью винограда. От вина она могла быстро захмелеть, поэтому желудок держать пустым не следовало, чтобы этого избежать. — И как оно? — Пим подмигнула полукровке. Та сперва не поняла: — Что именно? — Ну, Плачущий Монах, как он? — Пим поиграла бровями. Нимуэ со смешком фыркнула: — Пим, ну не вот так сразу же задавать эти вопросы! — Боже, — Эльга расхохоталась, — ты об этом! Ну, — бардесса заправила за ухо мокрую медно-рыжую прядь, — не жалуюсь. Фэйрийки переглянулись и Нимуэ тоже сдалась: — Ладно, когда ещё обсуждать подобные вещи, как не во время девичьего вечера! Не жалуешься, или хотела бы похвастаться, но стесняешься? Бардесса шутливо запустила в королеву виноградиной, Нимуэ увернулась и брызнула в полукровку водой. — Если я скажу, что он знает, где клитор, вы ведь все равно захотите подробностей? — Ещё как захотим, — Пим захрустела яблоком, — Поэтому — не стесняйся. Взгляд Гюнтер в миг из озорного стал неприкрыто чувственным, девушка облокотилась спиной о мрамор и чуть надпила из своего хрусталя: — Он очень нежен, внимателен, всегда стремится сначала доставить удовольствие мне, и я знаю, что он никогда не сделает мне больно. Он знает меня наизусть и способен довести меня до исступления в считанные минуты. Иногда мне кажется, что он знает моё тело лучше меня самой. — И это ты его научила? — Нимуэ с интересом поглядела на нареченую Пепельного. Та покачала головой: — Когда мы встретились, он уже был, ну… — рыжая хихикнула, — …наученный. — Так наш церковный воитель не так прост! — Пим присвистнула, — Не такой уж и святой служитель!       Эльга тоже позарилась на краснобокие большие душистые яблоки, оказавшимися такими же сладкими, как и красивыми: — Я его не осуждаю. Ведь он тоже не был моим первым мужчиной, так что… — бардесса позволила яблочному соку капнуть в воду, — я тоже не святая. Королева поболтала ногами, вызвав маленькую подводную бурю в бассейне: — Глядя на него и не скажешь, что он нежный и внимательный! — А ещё очень заботливый и добрый, но это тоже с первого взгляда не заподозрить, — Эльга улыбнулась, отправляя яблочный огрызок на край борта, — с ним рядом я чувствую себя в безопасности. Пим ухмыльнулась, подтянувшись на руках и усевшись на краю, опустив в воду ноги: — Ещё бы не в безопасности! Кто осмелится нападать на девушку, рядом с которой Плачущий Монах? — Я не об этом, — в голосе бардессы прозвучала нотка то ли грусти, то ли страха, каким-то призрачным отголоском, — я знаю, что он никогда не причинит мне вреда. И вопрос не в том, что он был инквизитором, правой рукой Кардена. А в том, что он мужчина. Нимуэ взяла певичку за руку, глядя той в глаза: — С тобой плохо обращались? — вопрос королевы прозвучал слишком проникновенно. Так, что у полукровки слёзы навернулись: — Я не хочу вспоминать об этом. Не теперь. — Прости, — фэйрийка обняла певичку, Пим плюхнулась в воду и присоединилась к этим двоим, — Тебя больше никто не обидит. — Я знаю, — когда девушки снова вернулись к кубкам, бардесса усмехнулась, прикусив губу, — все, что происходило в моей жизни, вело меня к этому моменту. И я благодарна и Богу, и судьбе, и вам за то, что я здесь.       Нимуэ и Пим понимающе переглянулись. Они сами были же в этой же шкуре.       Девичник перерос в искреннюю исповедь. Но так было даже лучше, подумалось Эльге. *       Ворон позволил тонким пальцам девочки снять с его когтистой лапы крошечный свиток, примотанный нитью. Айрис разрезала нить ножом и развернула клочок бумаги. Глаза монахини пробежали по нескольким строчкам, и сестра Айрис в ярости разорвала письмо.       Ведьма волчьей крови выжила. И об этом только что было сказано в письме её, Айрис, лазутчицы Алисии.       Да, юная Стражница Троицы всегда знала, что демона не убить так просто. Но этот демон был из плоти и крови. Неужели её стрелы ужалили недостаточно глубоко? Неужели озерная вода помиловала ведьму? Неужели… Главное, чтобы об этом не узнал Папа Римский. Иначе кое-кого понизят в должности — так же, как аббата Уиклоу.       Сестра Айрис вытащила из ножен узкий острый меч и поглядела в него, как в зеркало. Из отражения на неё смотрела совсем юная девочка, чьи темные волосы прорезала широкая седая прядь. Черные глаза в отражении полыхали ядовитой ненавистью и негодованием.       Ведьма волчьей крови выжила. Этого никак не должно было произойти! Тварь, убившая отца Кардена, совратившая умы людей, восставшая против Великой Католической Церкви, выжила. Айрис рывком сунула меч обратно в кожаные ножны. Она пришла за ведьмой тогда, она придет и теперь. Ведьме нигде не спрятаться. Только в этот раз она, Айрис, найдет их всех — ведьму, Плачущего Монаха с его шлюхой, отступницу-Игрейн, именующую себя по-мирски Морганой, её глупого разбойника-братца. Найдет и старого чернокнижника, колдуна Мерлина, чье место давным-давно на костре Красных паладинов.       Золотая маска на лежанке под стеной шатра глядела на свою хозяйку пустыми глазницами с упреком. Айрис не справилась. Айрис должна все исправить. *