По ту сторону Английского пролива

*       Рыжая уже и забыла такие моменты в своей жизни, как этот. Как сейчас. Когда лошадь под седлом невесомым галопом летит вдоль опушки — не потому, что хозяйке куда-то срочно нужно, а просто прогулки ради. И рассветное солнце огнем полыхает на летящих на ветру прядях волос всадницы. Испуганная стая птиц поднялась в воздух, когда дробный топот копыт двух лошадей взрезал утреннюю осеннюю дрёму на опушке Броселиандского леса. За серой кобылой черной массивной тенью несся вороной Голиаф со своим хозяином в седле.       Эльга ускакала далеко вперед, осадила Мизу, та встала свечой, испуская звонкое ржание — за эти дни она успела застояться в леваде, и привыкшая к прежним ежедневным выездам, от нетерпения рвалась вперед. Голиаф нагнал кобылу, и ведомый рукой всадника, вырвался чуть вперед. — Не боишься, что она его укусит? — со смешком проронила Гюнтер, приглаживая взъерошившиеся волосы и щурясь на рассветной заре. Плачущий Монах объехал девушку по кругу, кошачьи-сдержанно усмехаясь: — Не боюсь. Равно как и не боюсь того, что ты укусишь меня.       Бардесса поправила меховой капюшон тяжелого плаща, кокетливо морща вздернутый нос: — Укушу, только если сам попросишь.       Голиаф замер, встав напротив пританцовывающей Мизы, и тихо фыркнул, выдыхая в ноздри кобыле. Та взмахнула хвостом, вытягивая шею и легонько покусывая жеребца за лоснящуюся шкуру на плече. — Если моя Леди меня укусит, в кого я обращусь? — у Ланселота из головы не шел вчерашний разговор с Берлихингеном, однако не в негативном ключе, а скорее в философском. — Оборотень в звериной ипостаси принимает тот облик, который соответствует характеру его души, — полукровка погладила крутую жилистую шею своей кобылы, зарываясь кончиками пальцев в отрастающую к зиме шерсть, — мне сложно судить об этом, Пламя моё.       Монах снова сделал круг вокруг Мизы и её всадницы, любуясь девушкой, любуясь, как ладно подчеркивает ткань плаща её силуэт, как медно-рыжие пряди рассыпаны по спине, как невесомо тонкие пальцы бардессы держат повод уздечки. — Ничего мне не расскажешь, милая?       Рыжая пожала плечами, слегка пришпоривая лошадь и вырываясь из круга, вытоптанного Голиафом: — Нет, а что? — Ты хорошо себя чувствуешь? — Ланселот подъехал вплотную, остановив коня и в упор глядя на девушку, — твой запах… Стал немного другой.       Это и вправду было так. К аромату хвои и лавсонии словно рука невидимого парфюмера добавила щепотку запаха теплой сухой травы. — Наверное я просто пахну тобой, — певичка хихикнула, потянулась в седле и пустила кобылу рысью вперед, — и я отлично себя чувствую!       Плачущий вздохнул. Наверное переезд на новое место так повлиял на его половину. Да и если бы действительно что-то случилось, Эльга бы ему рассказала сразу, в этом он не сомневался.       Серая кобыла от рыси перешла на галоп, все тот же — легкий, плавный. И Голиаф все так же припустил за ней. Два всадника теперь двигались в обратном направлении, и остывающая под дыханием подступающей осени земля разлеталась темными грудками из-под копыт их лошадей. Ланселот и Эльга изначально ехали сюда без всякой цели, но вопросы Плачущего Монаха заронили в разуме разбойничьей принцессы зерно сомнения. Полукровка остановила лошадь так неожиданно, что вороной пронесся мимо, и Монаху пришлось его разворачивать. — Эльга?       Гюнтер соскочила из седла, отряхнула плащ от ворсинок лошадиной шерсти, привязала Мизу к ближайшей молодой низенькой тонкой пихте и сделала несколько шагов по направлению к стене деревьев. — Эльга, это может быть опасно! Девушка упрямо ступила в папоротниковые заросли подлеска. Монах, наспех стреножив вороного, нагнал её, хватая за плечи: — Милая, зачем тебе это нужно?       Броселиандский лес теперь вовсе не выглядел враждебно. Наоборот, что-то тянуло бардессу под его сень, словно незримая и неслышимая посула получить ответы на все вопросы. — Моргана ведь не наказывала этой чаще сожрать меня, — Гюнтер мягко вырвалась из рук мужчины, чтобы вновь оказаться им пойманной, — я зайду и выйду, что может случиться? Ты же рядом, — девушка позволила бывшему ведьмолову крепко её обнять, и зашептала, гладя лицо Ланселота и глядя ему в глаза, — я только зайду, послушаю себя и выйду, хорошо? Может увижу что-то из будущего, может пойму что-то из прошлого, а может сейчас для меня это будет просто лес. Пусти?       Монах выпустил девушку из объятий. Женское нутро сейчас диктовало ей, что делать, и он не смел идти наперекор этой природе. И потом, он ведь рядом. Он не позволит никому и ничему ей навредить. Гюнтер показалось, что деревья словно расступились перед ней. Она не собиралась заходить далеко, да это и не нужно было. Все звуки исчезли — шелест ветра в листве, фырканье коней позади, щебет птиц, шаги Ланселота за спиной. Теперь полукровка слышала только гул собственной крови и удары своего сердца. Ничего плохого не случится.       На колючую лапу старой раскидистой ели села зарянка. На белом оперении алое пятно на груди птички выглядело ярко, словно кровь. Маленький пушистый комочек на тонких лапках открыл клюв, и тишину нарушил нежный щебет. Через несколько мгновений птичка вспорхнула, растворившись в темноте и тумане леса. А у Эльги пробежал мороз по коже.       Маленькая певунья прощебетала начальные ноты из песни, которую давным-давно Эльга ещё ребенком слышала несколько раз от бабки. Слышала, но не помнила слов. Ладонь Плачущего Монаха легла на талию рыжей. — Уйдем отсюда? — мужчина повернул девушку к себе. Та, словно во сне, отозвалась: — Да. Поехали. Скоро все проснутся. Надо успеть к утреннему Совету.       Она потом спросит у Морганы, что всё это значило.       Два всадника направились к замку. *       В целом, Циммербергу уже доводилось в жизни искренне влюбляться. Ровно как и познать тяжесть разбитого сердца. В силу прежнего образа жизни, будучи верным другом и помощником Гюнтеров-младших и выполняя самые разнообразные поручения волчат — иной раз опасные, но чаще всего незаконные — Михаэль не мог позволить себе завести семью. Чувствовал, что не сможет дать стабильной и спокойной жизни потенциальной супруге и будущим детям. Да и кто пойдет за пройдоху без своего угла и титула? В Драйшткригере он жил в замке Гюнтеров, но свои покои это одно, а свой дом на своей земле — совсем другое. Появление в его жизни Плачущего Монаха повлекло за собой значительные перемены. Как минимум, Ланселот ставил перед собой куда более серьёзные цели, давно определился, чего хочет от будущего и каким оно, по возможности, должно быть. Вместе с ним конокрад ощущал, что стал частью чего-то большего, чем просто быть на побегушках у юных наследников разбойничьего гнезда. И пусть сейчас на носу бойня, после можно уже смело говорить о перспективах. Даже если домом вновь станут дворцовые покои.       Алисия Блэк ворвалась в эти самые перспективы бесцеремонно, и считай с ноги распахивая все двери и сметая все ментальные засовы конокрада. Он не верил в любовь в с первого взгляда — такой могла быть разве что животная страсть, но леди Блэк с самой первой встречи так запала в душу Циммерберга, что вот уже несколько дней он ходил и старательно прятал дурацкую улыбку. — Да что с тобой такое? — Артур поддел конокрада под коленку пяткой и тот, не успев увернуться, чуть не упал, — хватит в облаках витать, на поле боя это тебе не поможет! Циммерберг фыркнул, заходя королю за спину и рывком атакуя: — Хочешь сказать, из-за меня тренировка не клеится? — железные боевые мечи звонко скрестились. Артур покосился на Ланселота, который на противоположном крае поля отражал выпады сразу нескольких бивней и не обращал внимание на разговор друзей: — Сходи проветри голову. Ощущение, будто я противостою ребенку! Михаэль чихнул, случайно вдохнув ими же поднятую пыль, утер лицо тыльной стороной ладони и сунул меч в ножны: — Не везет в бою — повезет в любви! — Ступай уже, — Артур зашагал в сторону Плачущего и бивни спешно расступились.       Циммерберг, хмыкнув, направился к северным воротам замка. Он знал, что либо где-то во дворе Алисия сейчас помогает прачкам вешать стираное, либо её придется поискать в замке, в том крыле, где расселились фэйри, взявшие на себя роль королевской прислуги. Попутно конокрад захватил свои лук да колчан со стрелами — сегодняшнее обучение началось со стрельбы.       Алисии во дворе не было. Прежде, чем искать её в замке, конокраду следовало заглянуть на дворцовую кухню и кое-чего там захватить. Пальцы брюнетки с судорожной быстротой свернули в трубочку записку. Ворон на окне хрипло каркнул, словно поторапливая девушку. Но Блэк и так знала, что медлить нельзя. Чуткий слух оборотня уже уловил знакомые шаги по коридору. Когда рука гостя постучала по ту сторону в дверь, брюнетка вздрогнула и уронила письмо. Крошечный свиток предательски закатился куда-то. — Я не одета, не входи, пожалуйста! — ей не удалось совладать с волнением, непринужденный тон предательски сошел на нет. Стоявший за дверью ничего не подозревающий Циммерберг беззаботно отозвался: — Я подожду, не спеши, волчица! — в руках он держал накрытый крышкой поднос, из-под которой сочился аппетитный запах, — надеюсь, пока ты одеваешься, меня никто не украдет. — Да кому ты… — шепотом огрызнулась Алисия, тут же одернув себя: он не виноват в том, что у неё плохой день, — а ну, кыш! — Блэк прогнала ворона и предприняла ещё одну попытку отыскать свиток под окном и под кроватью. Искать по запаху можно было даже не пытаться — тут все пропахло ею самою. Вздохнув, брюнетка поднялась с колен, поправила подол темного платья и окликнула: — Входи! Михаэль распахнул дверь и шагнул через порог: — Я не задержу тебя надолго. Просто хотел тебя увидеть и порадовать чем-нибудь, — он опустил поднос на стол и снял крышку, — я знаю, что оборотни любят оленину, за этой я охотился сегодня утром лично! — на подносе красовалось блюдо с умопомрачительно вкусно пахнущим замаринованным и запеченным мясом, — эта, к слову, приготовлена по драйшткригерскому рецепту! - он не солгал, он действительно охотился на этого оленя с утра лично. Правда, подстрелил добычу Артур, но конокрад тактично об этом умолчал. Охотился же? Охотился. Все по факту. Блэк даже нашла в себе силы улыбнуться: — Надо же. Ты решил покорить женское сердце не банальными цветами и балладами, а вкусной едой? Мне приятно, спасибо, — Алисия склонилась над блюдом, придерживая волосы, и сделала вдох, — я ещё не попробовала, но уже знаю, что на вкус это будет восхитительно. — Я пойду, если ты занята, — польщенный реакцией леди Блэк конокрад кивнул в сторону входа, — но буду признателен если сегодня вечером на венчании и Воссоединении ты составишь мне пару.       Алисия с мгновение молчала, прикидывая, что вообще-то почему бы и нет, этот тип вроде бы неплохой, и наверное стоит узнать его получше, а потом смилостивилась: — Хорошо. Я пойду с тобой, Михаэль. Циммерберг просиял, аккуратно поцеловал девушке руку и отозвался: — Стало быть, я зайду за тобой. Договорились? — и стоило ему сделать шаг к двери, как внимание его привлек туго свернутый клочок грубой бумаги, притаившийся у потемневшего каменного плинтуса, — надо же, кто это потерял? — мужчина поднял маленький свиток и с улыбкой развернул его, — письмо от другого поклонника? — Отдай! — Блэк из леди тут же превратилась в фурию, — немедленно, ну же! — она прыжком оказалась рядом, но конокраду одного взгляда на текст оказалось достаточно. В комнате воцарилось молчание. — Скажи мне правду, — Циммерберг с укором уставился ей в глаза в упор, — я все пойму, только скажи правду. — Правда в том... — Блэк с трудом теперь давались слова, — что я могла бы убить тебя, чтобы ты меня не выдал, но я всей душой не хочу этого делать. Правда в том, что мой мальчик жив... — и шепотом добавила, — надеюсь, что жив. И он жив до тех пор, пока я передаю информацию. — Что ты уже успела передать Айрис и паладинам? — Циммерберг прошагал в центр комнаты и сел на край кровати. Алисия опустилась рядом: — Сколько тут оружия, каковы здешние воины. И что Ведьма волчьей крови жива. Михаэль потер виски, сдавленно рыкнув. Проклятье! — Ты умудрилась пересчитать всё в оружейной?! — Ключ висел прямо возле двери! Конокрад медленно выдохнул и сказал: — Зови ворона. Ты отправишь сегодня письмо малышке Айрис. И ты не станешь в нем врать, напишешь правду. Но такую, которая напугает и Айрис, и Уиклоу, и всю паладинскую стаю с Гольцем во главе. Ведь правильно понимаю — от правдивости твоих слов зависит жизнь твоего сына? Блэк почувствовала, как грудь сжимает спазм подступающих слез: — И от правдивости, и от наличия в целом. Тон конокрада стал зловещим: — Напиши так, чтобы зародить в них страх. Даже если сестра Айрис мнит себя ангелом мщения, она прежде всего ребенок. И пусть думает, что хочет. Алисия подняла на мужчину полные горя глаза: — Ты никому не скажешь? — Я никому не скажу, — Михаэль встал, — потому, что не хочу навредить ни тебе, ни твоему сыну. И мы вместе исправим то, что ты натворила. Девушка слабо улыбнулась: — Жду, что ты зайдешь за мной сегодня вечером. * — Охота на фэйри подобралась слишком близко, — Нимуэ оглядела присутствующих на Совете, — но несмотря на складывающуюся ситуацию, я хочу от души поблагодарить вас, сир Тинтагель, за предоставленное вами убежище.       Аргавейн скромно поднялся с места и поклонился королеве: — Теперь это ваш дом, Ваше Величество, ваш и всех, кем вы дорожите. — Слава Богу, нам удалось ускользнуть от преследования — голос поднял сир Робин Локсли, — но все должны знать: Уиклоу и Гольц близко. И да уповаем мы на нашу разведку чтобы нам вовремя узнать, когда враг высадится на этих берегах. Нимуэ бросила взгляд на отца. Ещё недавно старый пьяница напророчил, что нападут и с воды, и с суши. — Мы готовы их встретить. Не без гордости скажу, — фэйрийка сдержанно улыбнулась, — мы готовы к осаде, мы запаслись на всю зиму. И благодаря жесту дружбы и помощи от Драйшткригера, — она выдержала секундную паузу, посмотрев на Плачущего Монаха и сира Берлихингена, восседавших на противоположной стороне стола, — нам есть, чем сражаться. Вопрос лишь в количестве их живой силы. — Они сожгли Железный Лес, — Агравейн скрестил руки на груди, — они прошли по нему, как буря, выжгли дотла и по пепелищу дошли до Лоустофта. И пока Айрис и Гольц пополняют там запасы и стягивают туда силы, Уиклоу с Гвардией Троицы скорее всего уже движется в сторону Чилтона.       Мерлин насмешливо уточнил: — За вами была погоня и вы привели хвост? — Отец! — Нимуэ прервала колкость друида, и тот откинулся на спинку стула, демонстрируя, что больше не станет говорить. — Королевским ищейкам не надобно видеть добычу, чтобы преследовать её, — внезапно отозвался Плачущий Монах, — уж поверьте, я однажды уже от них уходил. — И при этом ушел успешно, — заметил Локсли. — Опять-таки не без помощи Драйшткригера, — лениво вставил Гёц, и поймав взгляд королевы, развел руками, протезом и здоровой, — я не виноват, что судьба привела его ко мне!       Судьба по имени Эльга, тихонько цедившая сквозь зубы ягодный отвар, от комментария воздержалась. — Ланселот, у тебя и сира Берлихингена минимум времени, чтобы попасть в Ахен и вернуться обратно, — Артур вонзил вилку в запеченное яблоко на блюде в центре стола, — не мне вам обоим рассказывать, как важно сделать все быстро. Паладины — мясо, которым Гольц не дорожит. Мы ждем вас до того, как враг ступит на эти земли.       Монах ограничился хладнокровным молчанием. Артур просто лишний раз озвучил то, что понимал каждый из тут присутствующих.       «Соловей» уже ждал своих пассажиров на причале в Чилтоне. *       В свои семь маленький Виктор уже успел увидеть чужую смерть. И неоднократно. И сестра Айрис с самого начала ассоциировалась у него именно со смертью. А ещё с бесчеловечными пытками. Потому когда юная воительница откинула полог шатра, маленький пленник забился в угол, злобно зыркая на монашку. Атмосфера накалилась в секунду. — Твоя мама прислала письмо, — Айрис села рядом с пленником, гладя его по голове, и от этих прикосновений веяло таким холодом, что Виктор съежился ещё сильнее, — почитаем вместе?       Нить на маленьком свитке, принесенном вороном, была нетронутой. Айрис разрезала её кончиком кинжала, развернула клочок бумаги, испещренный мелкими буквами. — «Мерлин-волшебник обрел свою силу и стал могущественнее прежнего», — Айрис окрысилась, трогая седую прядь собственных волос, — я сама была тому свидетельницей, гореть ему в аду! «И Моргана — чародейка ему под стать, прорицательница и колдунья, способная за ночь взрастить лес», — монашка поджала губы. Сестра Игрейн теперь точно потеряна для света. И пусть. Она, Айрис, лично за ней явится. — «Ведьма волчьей крови набирается сил с каждым днем, армия фэйри крепнет и полностью готова встретить врага. Воителей обучает Плачущий Монах, которого здешние фэйри приняли как брата», — Айрис нахмурилась и порвала записку в мелкие клочья. Виктор крупно вздрогнул, испугавшись этого жеста. — Кажется, твоя мать стала забываться, — Айрис вновь взялась за кинжал, — она словно восхваляет наших врагов, хвастает тем, как сильна стала нечисть! — девочка схватила пленника за плечо, тот попытался вырваться, но Айрис крепко сжала пальцы. — Пора напомнить ей, на каких условиях она работает, и самое главное, на кого! — и Айрис визгливо рявкнула, — Не дергайся!       Виктор не послушался. Сперва отчаянно рванулся, а затем резко подался навстречу рукам монашки, щелкая зубками в неосознанной попытке укусить обидчицу. Ответом ему стал оглушительный удар в нос. Кровь так и хлынула. — Ещё раз попытаешься цапнуть, дрянь такая, и останешься не то, что без зубов — без головы! — пригрозила Айрис, отрезая кинжалом прядь волос с головы пацана.       Самое время отправить ответную весточку Алисии Блэк. *       До заката оставалось всего ничего. Отец Иоганн Гюнтер, запрокинув голову, стоял посреди полуразрушенного костёла заброшенного Гластонберийского аббатства, глядя, как сквозь выбитые узкие окна осеннее солнце ласкает своими лучами темный свод украшенного старинной лепниной потолка. Он видел достаточно церквей и провел множество венчаний, но это было особенным. Иоганн зашагал наружу. Сегодня он должен повенчать внучатую племянницу с её избранником — тем, кто отрекся от монашества и членства в кровавом ордене, исказившем представление о Католической церкви. — Это ничего, что храм в таком состоянии? — приблизившийся Берлихинген не мог не заметить, как атмосферно окутаны стены и шпили плющом. — Свято место всегда остается таковым. Даже если храм разрушен полностью, ангелы все равно совершают моление там, где был алтарь. А тут он вполне сохранился, — отец Иоганн отозвался отстраненно, но тут же оживился, — Эльга ведь знает, что им надо бы прибыть в ближайшие пол часа?       Гёц кивнул, усмехаясь в усы. Именно в этот самый момент Эльга Гюнтер, в срочном порядке покинувшая архивные копи и приведенная Пим в свои покои, увидела подвенечное платье. — Ну, как? — Пескарик уставилась на полукровку в ожидании реакции, — это все Кора. Она ходила в квартал Пепельных, и те описали ей, какой наряд следует сшить невесте! — У меня… Нет слов!.. — завороженная увиденным, Гюнтер приблизилась к кровати, на которой было расстелено платье в ожидании своей будущей хозяйки. Из плотной тяжелой ткани, оно было темно-багровое, как вино, с белой геометрической вышивкой на груди, краях подола и струящихся длинных рукавах с прорезями. Заколотые на груди крупные фибулы с изображением пламени и кузнечных молотов держали собой ожерелье из грубой изумрудной галтовки и золотых монет. К платью прилагался широкий пояс из стальных колец и молочно-белого цвета плащ с глубоким капюшоном и меховой оторочкой, призванный символизировать чистоту нареченной. Певичка, затаив дыхание, дотронулась кончиками пальцев до ткани подола, восторженно выдохнув: — Этот наряд я только на картинках видела, когда дома ещё, в юности, читала о Пепельных! — Сегодня ты их королева, — Пим подошла к бардессе, чтобы помочь ей переодеться, — прими его с честью. Коре, к слову, помогали швеи из моего племени. Это наш тебе подарок.       Конечно, она его примет. Да, багровый цвет платья должен был перекликаться с цветом отметин на теле нареченной, но в случае Эльги Гюнтер он сделал ярче её рыжесть. — Плачущий Монах не должен видеть тебя до самого обряда, ты в курсе? — Пим зашнуровала платье на спине, помогла заколоть фибулы так, чтобы ожерелье не провисало слишком низко, — поедешь в аббатство в закрытой повозке Тинтагеля. — Думаю, Ланселот уже там, — миннезингерша поправила воротник, укладывая волосы и позволяя Пим взяться за их расчесывание.       Полукровка была права. Бывший инквизитор действительно уже был на месте. В отличие от невесты, ему на сборы понадобилось минимум времени — вымыться, переодеться в свежее да свистнуть Голиафа. Пепельный вошел под сень костёла и увидел, что Белка с Циммербергом уже усаживают на лавки гостей, пожелавших почтить создание новой семьи. В первом ряду были Нимуэ и Артур. — Я был уверен, вам неприятны такие вещи, — Ланселот пожал руку Артуру, а Нимуэ ухмыльнулась. — Какие вещи? Церковные обряды? Мы пришли стать свидетелями того, как ты попрощаешься с безбрачной жизнью, Монах, — фэйрийка кивнула в сторону отца Иоганна, зажигающего свечи у алтаря. — Так и думала, что ты явишься на собственное венчание в черном. — Блистать сегодня будет моя леди, — отрезал Плачущий и окликнул Белку — мелкий, кольца не потерял?       В качестве ответа Персиваль вытащил из-за пазухи шнурок, продетый в два перстня. Это были кольца-близнецы, женское и мужское, выкованные из красного золота и увенчанные вставками из мерцающих глубокой зеленью изумрудов. Несколько веков назад эти кольца принадлежали Ксандру и Барбаре Гюнтерам. Сенешаль драйшткригерского замка вывез их по просьбе Берлихингена, зная, что даже когда пропажа обнаружится, причина похитить перстни у него была веская и оправдывающая. Правда, шинки колец пришлось чуть сбить, чтобы те были впору пальцам Эльги и Ланселота. — Едет! — громкий возглас Берлихингена снаружи моментально навел суету. Белка дунул в боковой проход, попутно снимая с себя шнурок с кольцами, Циммерберг на правах свидетеля стал слева от алтаря, в то время как отец Иоганн подозвал Ланселота, и оба выжидающе замерли перед самим алтарем. На секунду Монах встретился взглядом с Морганой. Тёмная фэйри сидела за спиной Нимуэ, но Пепельный совершенно ясно прочел в её взгляде: помни, какой путь ты прошел, чтобы оказаться здесь.       Створки дверей центрального входа распахнулись. Из-под свода одного из хоров полилась мелодия, исполняемая на кельтской арфе — снизу не было видно, кто играет, явно кто-то из фавнов, но присутствующим было не до этого. Все взоры обратились на нареченую, которая неспешно шла к алтарю под руку с крестным Берлихингеном. Пим шагала позади, придерживая длинный край плаща. Сердце Ланселота бешено заколотилось. С одной стороны, он и мечтать не мог о том, что этот момент настанет. И вот, это происходит — его любимая женщина идет к нему, к алтарю, и как же ей к лицу свадебный наряд его народа! С другой стороны, это действительно наяву, и ему стоило бы сосредоточиться, но он не мог. Не мог, очарованный увиденным.       Эльга ощущала, как ютившаяся в груди радость разливается по всему её сознанию. И пусть все происходящее отличается от того, о чем она будучи девочкой мечтала, реальность ничем не хуже. А ещё полукровка понимала, что будь здесь её семья, её родители, её мысли были бы сосредоточены не на церемонии, а на догадках, что же скажут её родные. Не осудят ли? Ни раскритикуют? Гюнтер просто наслаждалась происходящим. Наслаждалась собственным светлым торжеством. Эльге не было важно, придет кто-либо, или нет. Важно было только чтобы пришел Ланселот. И он сейчас стоял перед ней, такой взволнованный, такой родной. И черты его чуть рябили в глазах Гюнтер, потому, что самой ей не очень сейчас удавалось удержаться от того, чтобы не растрогаться до слёз.       Когда отец Иоганн стал произносить вступительные слова и возносить молитвы, из взаимного восторженного созерцания друг друга венчающихся вывел вопрос священнослужителя: — Есть ли кто-либо или какие-либо причины, которые могут воспрепятствовать бракосочетанию, скажите об этом сейчас или замолчите навсегда.       Молодые оглянулись на зал. Стихла даже арфа. Нет, никто не проронил ни вздоха. Потому, что ни у кого не было ни единого повода считать, что эти двое не подходят друг другу. Даже тот факт, что жених был некогда жестоким фанатичным убийцей. — Значит пришло время дать обет верности, дети мои, — отец Иоганн раскрыл старинный фолиант, церковную книгу, привезенную из Драйшткригера. В свое время в ней оставили свои имена много поколений Гюнтеров       Белка выскользнул из бокового прохода и засеменил к ступеням, гордо неся на зеленом бархатном платке два кольца. Циммерберг спустился к мальчику, взял плат и шагнул к молодым.       Ланселот первым взял кольцо, перстень меньший по размеру, ласково дотронулся до руки девчонки Гюнтер и заговорил: — Клянусь любить тебя, моя Леди, быть верным тебе одной, перед Богом и перед нашим народом. Клянусь быть защитой, опорой, быть тебе домом и пристанью, в горе и радости, в болезни и здравии. Ты берешь… — Пепельный не боялся сказать что-то не так, перепутать или забыть слова, он просто говорил то, что хотела сказать его душа, — меня в законные мужья, Эльга Гюнтер?       И чувствуя, как его руки надевают на её палец обручальное кольцо, Эльга отозвалась со счастливой искренней улыбкой неподдельной радости: — Да! — теперь была её очередь, Циммерберг поднес платок с кольцом жениха, и когда Гюнтер взяла его, отошел на своё место, — Клянусь любить тебя, Пламя моё, быть верной тебе одному перед Богом и перед нашим народом. Клянусь окутать наш союз нежностью, теплом и уютом. Клянусь быть хранительницей твоего сердца и твоей души, в горе и радости, в болезни и здравии, — от волнения она ощутила, как колотит в висках, — ты берешь меня в жены, Ланселот-Плачущий Монах? — Да! — Ланселот ответил так скоро, что его согласие слилось с последними нотками слов бардессы. Та осторожно надела на безымянный палец руки любимого мужчины перстень, и теперь слово было за отцом Иоганном. — Объявляю вас мужем и женой, перед Богом и народом! Призываю брачующихся засвидетельствовать легитимность таинства, поставив свои подписи, — священник подал перо и раскрытую книгу паре, держа фолиант на груди, а когда Ланселот и Эльга поочередно вписали свои имена на её страницы, с улыбкой провозгласил, — скрепите союз поцелуем, дети мои!       Нимуэ первая первая захлопала в ладоши. Её аплодисменты тут же подхватили остальные — Артур, Белка, Моргана, Пим, Казе, Красное Копье, Алисия, Кора и Берлихинген с Циммербергом. Теперь молодоженам совершенно точно не стоило таить чувства. Плачущий накрыл поцелуем уста своей Леди, горячо прижимая девушку к себе и с разгорающимся в теле теплом ощущая, как её руки ласкают его спину. Ту самую, покрытую страшными шрамами, спрятанными под слоями одежды. Гости повскакивали с мест, устремляясь по ступеням к молодоженам. Теперь их следовало поздравить.       Впереди их ожидал обряд Воссоединения. Правда, новоявленная семья об этом ещё не подозревала. *       Луна уже вступила в свои права, заливая серебристым холодным светом долину. Аббат был тревожным человеком по натуре, хоть и старался гнать это состояние, но с наступлением темноты ему было несколько не по себе — это началось после тех событий. После ожога венцом. После того, как он был против своей воли излечен магией чародеев из драйшткригерской Цитадели.       Он убедил себя в том, что раз он покаялся, то все нормально. — Чилтон полон фэйри, — Уиклоу спешился, оглянулся на свой небольшой отряд переодетых гвардейцев и строго подчеркнул, — но мы должны помнить, что до прибытия отца Филиппа нам нельзя выдавать себя, мы тут для разведки, братья мои. Агравейн был прав, озвучив на королевском совете поутру, что аббат пойдет за ними первым. Только святой отец не был самоубийцей, дождаться основную массу живой силы было в приоритете. А пока — они действительно проведут разведку со своей стороны. Одно дело — записки оборотня, совсем другое — составить план по месту и очертить для самих себя карту будущего боя по факту увиденного. — Заселимся в местную таверну? — один из гвардейцев кивнул в сторону огней деревни, — Сюда ведь постоянно прибывают караваны, никто ничего не заподозрит.       Аббат кивнул, бросив взгляд в сторону причала.       «Соловей» чуть покачивался на волнах реки Паррет. *       Когда украшенная осенними цветами повозка с молодоженами и Циммербергом на козлах подъехала к воротам Камелота, округу уже окутали тягучие сумерки. Гости успели прибыть верхом чуть раньше, и ещё издалека, с холмов, Ланселот и Эльга заподозрили, что происходит что-то необычное. — Эх, ребята, что-то тут нечисто! — присвистнув, Циммерберг остановил лошадь у ворот. И был прав в своих словах. Именно отсюда и до середины дворцовой площади поднималось мерцающее-зеленое зарево: от ворот по каменной кладке площади полыхал огонь фэйри зеленым коридором.       Обряд Воссоединения у Пепельного народа был специфическим, полным символизма. Артур и Нимуэ ждали по эту сторону ворот, и королева выглядела на удивление спокойно. Будто знала, что ничего скверного точно не произойдет. Монах спустился с повозки, подал руку своей теперь уже молодой жене, чтобы Гюнтер могла сойти, одновременно обращаясь к королеве фэйри: — Однако! Не думал, что это будет… Так. — Так положено, думаю, ты и сам прекрасно знаешь, — Нимуэ усмехнулась, — и потом, это ли не повод для тебя показать всем, чему ты научился у своего народа? Пим, Алисия, Берлихинген и остальные, переглядываясь, без единого комментария заняли места рядом с королем и королевой. Только конокрад не удержался, хлопнув Монаха по плечу: — Ну, крестанутый, не подведи!       С противоположной стороны огненной стены раздался знакомый Ланселоту и Эльге голос: — Давай, Монах, королева права. Покажи, чему я тебя научил. Ты знаешь, что делать. — это был Гольфрид-кузнец, и как только Плачущий это понял, у него отлегло от сердца: даже если вдруг что-то пойдет не так, ему помогут. «…Воссоединение брачующихся проводится у алтаря их божества Тараниса. Жрец возжигает огненную дорогу, по которой молодые восходят к алтарю и там приносят клятвы верности. Огненная дорога выступает как символ жизненного пути. Нареченые сами контролируют силу огня. Жрец является прямым свидетелем перед их богом. Кроме жреца так же эту роль может выполнить самый старейший представитель племени…» Гольфрид-кузнец не был самым старшим из прибывших в Гластонбери Пепельных. Но тут и сейчас он был вместо жреца на правах наставника Плачущего Монаха. Алтаря Таранису тут тоже не было. Но он и не нужен был. Молодые уже принесли свои клятвы перед Господом. — Пламя мое, я… — голос Эльги зазвучал испуганно, но Ланселот не дал ей договорить. — Ничего не бойся, — Пепельный подхватил девушку на руки, — просто доверься мне, слышишь? Гюнтер обвила его шею руками, прижимаясь всем телом к теперь уже супругу. Ланселот промедлил ровно мговение — чтобы сосредоточиться на собственном ощущении того, насколько прочна выстроенная ним энергетическая граница между испепеляющим жаром огня и его любимой. И сделал, наконец, шаг вперед. Потрескивающая масса пламени поглотила их обоих. Бардесса поначалу рефлекторно зажмурилась и сжалась, как во время прыжка в ледяную воду, но ощутив лишь обволакивающее тепло, отважилась открыть глаза. Плачущий Монах нес её сквозь зеленый огонь, и ни один сантиметр их одежды, ни один их волос не занялся — обучение Гольфрида-кузнеца упало зернами на плодородную почву. Ланселот нес её в своих руках, в который раз заявляя всему миру, всему небу и всей земле: это моя половина, это моя любимая женщина, это моё сердце и моя душа, и я не дам её в обиду даже самой опасной стихии. Я принимаю ответственность за неё и я готов на деле доказать, что способен оградить её от боли и вреда. Только на мгновение Плачущему Монаху подумалось, что если бы отец Карден сейчас его увидел, то проклял бы его. Присутствующие безмолвствовали, не без внутреннего трепета глядя, как Монах спокойно идет с леди Гюнтер в руках. Как отсветы огня играют на их лицах, и как из-за льющегося со всех сторон света белый свадебный плащ становится изумрудным. Обитатели замка высыпали на площадь ещё когда кузнец только возжигал ритуальную стену. Бивни, фавны, Змеи, Лунокрылые и Небесные люди с одинаковым восторженным страхом смотрели на действо. В просвете между языков пламени впереди виднелась фигура Гольфрида. Кузнец встретил молодых в конце огненного коридора. — Я горжусь тобой, брат. Прими мои искренние поздравления, — кузнец взмахом руки погасил коридор, и Берлихинген, Артур с Нимуэ и фэйри наконец смогли войти через ворота, — Я больше не беспокоюсь о том, можно ли пускать тебя в бой. Конокрад подскочил и тут тоже не удержался от дружеской колкости: — Ну, крестанутый, после такого первая брачная ночь должна быть особенно горячей!.. — он хотел добавить ещё что-то, но красноречивое покашливание леди Блэк заставило его осечься. — Для начала мы с Нимуэ ждем всех в трапезном зале! — Артур взбежал по ступеням к замковым парадным дверям, — неужто думали отделаться от королевского пира и плясок в подарок молодым? Среди присутствующих не было Мерлина, конечно. Ясно, что друид не стал бы идти на церковную службу. Но и на обряд тоже не пошел. Лишь хмуро наблюдал за происходящим из окна. Меч Нимуэ спрятала слишком хорошо. Так, что старый колдун не ощущал его призыва. А ведь стена пламени фэйри идеально бы подошла для того, чтобы швырнуть в неё Зуб дьявола прямо отсюда, из башни. *