Из всех орудий

-Да, парни, ситуация получилась веселая! Ведь так, правда, или кажется подобно мне одному?..- Феликс теперь жутко хотел разбавить обстановку, сделать повисшее в пространстве молчание дружелюбным и уютным. Он почесал затылок, скрестив ноги, и понял, что отвечать его вопросу никто не собирается. На выдержанном полубодром лице в осознании этой печальной истины сжались губы, а глаза покосились в сторону ото всех. Так быстро потерять всякий авторитет в новой компании! Феликс не был из тех, кто отчаялся бы с первой неудачей, нет, но он не имел ни малейшего представления сейчас о том, как встать на нужную ему планку. -Нет, это было не забавно. Китаезу надо хорошо отжать за такую вседозволенность!- Тут резко заиграла защита в персоне Победоносцева. Он считался ведущим по бузе не только среди старшеклассников, но и вообще по Лавре: его выходкам против всякого учителя, а то и провинившегося товарища изумлялись до того, что младшие классы между собой пускали приукрашенные в пользу Вару слухи. Они покрывались до того таинственными и чудными обстоятельствами, что в последствии закреплялись легендами в стенах детских корпусов. Вару не был влиятелен сам по себе, но его мировоззрение сходилось почти до точки со взглядами самого крупного и борзого парня Лавры - Жени Яшмы, который от этого беспрекословно вставал на защиту их обычно общего мнения. Так они уже два месяца как сцепились в узел крепкой дружбы юных негодников, и теперь Женя тоже не отставал от товарища: -Ой, огребет он сегодня... Осьмушку, кстати, на угол!- Осьмушкой называли тут маленький кусочек хлеба, который выдавали на ужин к пресноватому чаю с сахарином или, в ином случае, с небольшим количеством мёда. Дети часто были полуголодными, и потому между собой построили систему поощрения и наказания друг друга, которой управлял самопровозглашенный староста - здесь Евгений. Он сам решал, кто за день отличился, а кто, напротив, предал идеи своих товарищей. У последнего забирали вечернюю пайку и вручали первому. Ни один педагог об этом, конечно, не знал, а если бы узнал, то это кончилось бы жутким скандалом и выговором с плетью и карцером... Но никто бы не рассказал - хранить тайну было в общих интересах, даже в интересах тех, кого "наказывали" чаще всего. Ведь их бы за такой проступок просто убили по ночи... -Ха! Вот-вот, так его, жми и не жалей!- Вару гордился тем, что правильно распределил "плохих" и "хороших". По глазам остальных, сидевших ещё тихонько, было видно - они в нём это уважали. Судейство завлекало Победоносцева своей властью, но и пугало большой возможностью возмездия даже за честный суд. Потому он стал интересоваться литературой - судить вымышленных персонажей не менее интересно, но и безопаснее, а к тому же помогает разобраться в людях и в самом себе. Критичность Вару в реальности не задевала из небольшого лицемерия только Женю, и то, пока тот был рядом. Победоносцев не сплетничал за спиной - это было низко для парня, особенно с другом. Он говорил с тетрадью, писал на чужих поступках новые образы, слогал их неловкими стихами и забрасывал под тонкий матрас, чуть кто-то шагал в сторону его с парой других ребят комнаты. Знакомство со стенгазетой Феликса открыло в нём новый запал и особенную страсть к этому делу. Ведь что такое быть писателем, поэтом? Пока ты никому не сказал о том, что ты пишешь и сочиняешь, любые твои старания не стоят и выеденного яйца. Всё равно, что ты никогда этим и не занимался и ничего не умеешь, если никто тебя не читает. Проще говоря: не пойман - не вор. А если вспомнить хорошенько, где они сейчас находятся, то Вару уже был пойман. Значит, он был вором. Навечно оставаться им очень не хотелось, но кем бы ему стать, чтобы перекрыть это позорное клеймо, как не поэтом? Будь он строителем, лесником, политиком, колхозником или продавцом, он бы был им и через чёрточку -вором. А звание творца почти сразу освобождает тебя от всякого греха! Ты творишь, ты даёшь жизнь идее, ты созидаешь - и уже не можешь быть вором. Ты делаешь столько хорошего и прекрасного, что мир готов хоть на минуту, а может и на больше забыть о том, кем ты был сначала. -Хм! Может быть, мы продолжим? Я ведь с делом, а у вас его сейчас, видимо, всё равно нет. - Феликс наконец прощупал ожидающее настроение вокруг. Дети заскучали, и им как никогда сейчас было бы интересно включиться в тему вопроса. -Да, давайте..- Женя Яшма скрестил на груди руки и двинулся на пол с подлокотника дивана. Он промедлил, давая понять остальным ребятам, что ожидает от них не меньшего участия. Жестяной ему тоже чем-то понравился, как и Вару, хотя он не имел ни малейшего отношения к культуре и искусству в отличие от друга. -да...! Считаю, знаете, да!- знакомое "знаете", знаете ли, вышло в воздух из чьих-то уст. -Согласен! -Протестую, я согласен больше! -Угомонитесь! Согласны все и со всем, кроме голодовки. Начинай! Мы ж на "ты"? - Феликс от нового воодушевления так искренне улыбнулся и кивнул этому вопросу, что других больше не возникло. Он начал: -Как я уже начинал, вы все здесь - будущее нашей великой державы! Нет-нет, целого союза, союза советских стран! И я хотел бы приобщить вас к культуре и этике до того, как вы встанете на большую дорогу. Я слышал, у вас ушёл учитель этикета - отказался от места. Я не могу быть учителем, ведь мне от вас, дай Бог, чтобы было полгода разницы в возрасте, но я могу быть вашим надёжным товарищем и сопроводителем в новое общество.. нет, стойте, вы сами станете новым обществом! Вы захотите этого, захотите и станете, точно так! - лица мальчишек показывали смешанное отношение: одним было интересно и они были рады слышать о новых возможностях, другие ожидали когда их отпустят, а третьи и вовсе очень не доверяли Феликсу. Трудно поверить, но Вару сейчас был в третьей категории. Он надеялся, что культура, литература, да даже сам Феликс - это только его будущее. Думал, что он обособится от Лавры, перестанет жить на две стороны, и однажды станет тем спасшимся от самого себя и суровой жизни человеком. Это было бы эгоизмом(и вы можете так посчитать), если бы он не хотел делиться книжками или бумагой. Он же не хотел уступать свою мечту. Не желал отдавать её каким-то лоботрясам, которые только-только об этом всём услышали и наверняка даже не воспринимают серьезно всю искреннюю философию их чудесного гостя - Феликса! А хотя, какую роль он вообще играет в его мечтах? Вару пока об этом глубоко не думал, ведь не было времени, но ему очень не нравилось теперь это всеобщее к нему внимание, как он считал, от "людей недостойных". Победоносцев сидел в ожидании, когда тот наговорится и наобщается с ними, и думал, что делать лично ему. Решил быстро - увести "культурного руководителя" на разговор без лишних глаз и убедить в том... ...в чём? Действительно, что бы он ему сказал? Этот мальчик работает с отморозками со всех стран Союза, он уже знает об их жестокости и частичном безразличии, и на удивление не отчаивается! Как смело, как сильно, как это нравится и не нравится Вару одновременно. Напугать было бы его самым легким решением, а дать понять, что этим детям его труды не нужны - самым действенным. Посчитав на пальцах, Победоносцев задумчиво вдуплял в истертую обивку диванчика, хотя все уже давно встали и ушли общаться на ковёр в середине холла. Он прокручивал в голове все варианты, все способы выказать свой план в реальности. Тут его, уже давно не контактировавшего с действительностью, легонько дёрнул за плечо кто-то спереди. -Тебе... Неинтересно, да?- Феликс имел не самую хорошую привычку уделять особое внимание тем, кто ему его не уделяет. Голос его был сейчас расстроен. Жестяной от чего-то полагал, что именно Вару он нравится здесь больше, чем другим. Было неприятно ощущать в мыслях осколки первого впечатления. -Нет, ты что! Я просто... Я..- словарный запас был, но ком в горле Победоносцева от стыда не давал ему вылезти. -Не переживай, я могу освободить тебя от участия в стенгазете и концерте. Двое уже отказались, они не захотели тратить время на дурости. -Какие же дурости?! Концерт - это самая благородная деятельность, которую в-вообще можно задеятельствовать!- возмущенный недоверием, испуганный разочарованием, Вару спотыкался в речи и срывался на сухой, приглушённый сознательностью крик. -Да... Я, ох. Да думаю так же, слушай! Прости, если вдруг задел, ну, резкостью.. ты отдохни, может, не выспался? Подойдёшь - я тут ещё полчаса... -А после? -А зачем тебе знать, где я после? -Я бы очень хотел поговорить.. да! -Я буду на рынке с мамой, и вряд-ли мы тогда поговорим, ха-ха! Ладно, не думай себе ничего, я прихожу завтра. Но никто особо не заинтересован, в самом деле, и у меня будет время на тебя одного. -Так обидно! Неужели всем всё равно на такой шанс стать настоящими людьми?!- обидно не было. Манипуляция началась. -Может, они ещё не поняли этого. - так Жестяной обадривал скорее себя, чем кого-то ещё. -Они не способны этого понять никогда, ведь не поняли до сих пор, а я понял сразу. Тут одно из двух! -Не знаю... - Феликс горько улыбнулся его словам и пошёл обратно к остальным старшеклассникам, которые обсуждали уже совсем другие темы, свои, не касающиеся ни культуры, ни искусства, ни их счастливого будущего. -Узнаешь...- Вару хотел удержать глаза на месте, но всё равно от чего-то бросил нехотя провожающий взгляд ему в след, плотно сжимая губы и опуская брови. Он ощущал себя впервые жертвой самого настоящего эмоционального насилия.