Из всех орудий

Было до сих пор непонятно, как все в действительности закончилось тем днем, когда Вару неожиданно метнулся камнем вниз со своей, казалось, незыблемой башни превосходства. Вообще, тот день все еще шел, так что он вовсе не тот, а как раз этот. Жестяной, рассмеявшийся недавно за компанию с поспевшим Победоносцевым, был наконец спокоен, а на воспитанника Лавры смотрел восхищенным гордым взглядом прежнего учителя. Конечно, учить ему в этом месте по-натуральному еще никого ни разу не приходилось, но таково теплым было его ощущение от изменений в этом вымазанном бериллием мальчугане, что его брал полуродительский восторг. Феликс чутко замечал, хотя и знал Вару до ужаса недолго, как тот с их первой встречи ежесекундно превосходит сам себя и стремительно тянется к свету. При этом он искренне не осознавал, почему наравне с Победоносцевым это же не получается у остальных. Ему было невдомек, как это он мог служить кому-то источником вдохновения больше книжек, историй и демонстраций, и как в его образ кто-то один смог жадно вцепиться, как в последний спасательный круг. В кабинете повисло пока что уютное молчание, которое оставалось таковым между взаимными теплыми взглядами двоих юношей, точно ничуть не питающих друг к другу ничего чересчур особого. Некомфортной и душной атмосфера становилась только для директора, уже не находящегося в подобающем уполномоченному по воспитательному учреждению лицу виде. Он цокал языком, мычал и многозначительно почесывал затылок, думая, как бы поскорее сопровадить обоих из кабинета. Вару это заметил, но вроде как мести ради лишь игриво хмыкнул в правую щеку, сведя хитро изогнутые брови друг к другу и поудобнее облокотившись на стену. Феликс, уже знакомый с этим вздорным выражением его физиономии, предал в красках смысл всем намекам директора. Напоследок тот глянул на часы, давая понять, что сейчас уже будет уходить. Директор выдохнул и прикрыл веки. Победоносцев тоже выдохнул следом, но чуть-чуть расстроенно, ведь издевка над терпением этого распившегося мужчины кончается так скоро, совсем не как он планировал. Теперь его планы прогибаются под мнение Жестяного? Ох, еще лучше! А ведь тот его даже ни о чем не просил. Реально, фактически Вару мог бы остаться, никому ничем не обязанный, и устроить шабаш хлеще цыганского торгашества... Но ему не хотелось теперь делать так: после всего произошедшего он воспринимал выбор Феликса достойным своего согласия, а его мнение - самым верным, требующим безоговорочной защиты и не имеющим нужды в доказательствах. Победоносцев не имел тенденции прежде заводить авторитеты, и это едкое чувство благодарности и податливости он у себя не понимал. Но если бы он не чувствовал себя хорошо, поступая так, он бы так и не поступал. Жестяной сложил вдвое выписку, за которую так безжалостно успел обругаться в этих глухих стенах, и положил ее вглубь своего переднего брючного кармана. После этого, думая не осложнять отношений и не портить никому настроение, он встал с занятого места и руками разгладил слегка смятую в прошлой позе одежду на себе. -До свидания, спасибо еще раз за прием. Было приятно получить толику Вашего времени и прийти ко взаимному пониманию ситуации.- Он сейчас был мягок и даже женственно нежен, словно не был тем, кто так громко и разъяренно кидался на директора несколько мгновений назад. Это в нем поражало еще больше: мало того, что он был таким различным и юрким, он в каждый миг был до боли искренним. Когда он улыбался и тихо лепетал, он делал это не притворно, как старая нянька или санитарка детской клиники, и когда он яро отстаивал и защищал что-то, ругался и ставил руку на бок, это тоже была не показушная замашка маленьких уличных бандитов. Неужели он такой порядочный, что действительно не утаивает ни своей святости, ни грешности заодно? Вот, каким бывает человек, который точно знает за собой, что он поступает по совести. Вару, глядя со стороны, понимал, что его образ "безобразен" от того, что абсолютно честен и не прикрыт ни одной даже маленькой ложью, как подобает взрослеющим людям. Феликс ничего не прятал, ничего не укрывал за душой, и это выдавало в нем ребенка. Победоносцев считал, что такого для себя не хочет и не сможет достичь, и это было в его мнении верным раскладом: пусть весь настоящий он окажется только перед лицом Жестяного, но его по-прежнему лживая, повернутая к миру спина оттолкнет от их чистейшей как ключевая вода правды все грязные слова жадных до чужой искренности взрослых ублюдков. Стоп, и с чего он так решительно собрался смотреть ему в лицо? Оба стремительно покинули кабинет. В коридоре было пусто, и это создало ложное впечатление о безлюдности в общем везде. Вот бы в самом деле все, кто тут были недавно, уехали, и тогда лавра была бы полностью под покровительством этих двоих - успело мелькнуть в мыслях у Вару. Ведь это было бы так хорошо, если бы они вдвоем могли сходить в актовый зал и библиотеку, пошариться по кабинетам, порыться в ящиках учительских столов и ученических парт. Зная Феликса, они бы ничего оттуда не забрали, но Победоносцев был молча согласен и на это. К сожалению, они были далеко не одни: как только двое спустились вниз, на улицу, их облепили пришедшие с завтрака отряды шобутных парней. Все, измывавшиеся с утра дети, оклеветавшие и как раз сдавшие Вару, ждали сплетен и зрелища его запуганного лица, думая, что его выгнали из Лавры или вовсе уже отправили в колонию. Те, кто был не особо в свете событий, а это младшие классы, просто разведывали обстановку для осведомленности своих. Не так часто происходит что-то такое интригующее, чтобы они проходили мимо. Вару стало дурно и дико, когда он увидел это месиво алчных взглядов. Он выражал такую открытую неприязнь, словно только сейчас прозрел, какое низкое общество держало его с собой. Похожая мимика была у ошарашенного этим столпотворением безобразных подлецов Феликса. Но они друг на друга еще не успели посмотреть, чтобы заметить эту взаимность, и искали глазами хоть какую-то щель, через которую можно было бы ускользнуть. Места не было нигде: кровожадные подростки взяли их полукругом прямо у крыльца корпуса - как жалко с их стороны - и испытывали смешливыми вопросами, выкриками и перешептыванием. Победоносцев долго скрежетал зубами, грубо наконец оттолкнув в стену виском за волосы подошедшего уж чересчур близко Китаезу - уже до звездочек из глаз омерзительного для него всем своим существом. Феликс въехал в ситуацию, скинув с лица немного туповатый взгляд: впервые он увидел в этом месте удар по делу, впервые - за честь. Это был прорыв! Ему стало спокойнее на душе, что на его стороне в этой неразберихе такая мощная молодая сила, поднятая каторгой и улицами. Теперь, перебивая мрачную толпу, вдохнувший с энтузиазмом, Жестяной сунул руку в карман, доставая и разворачивая над собой бумажку с подписью деректора. Он пронзительно закричал, быстро переходя со скрипучего тона на разливной и высокий, который был тише, но успел сконцентрировать на себе внимание(ровно как в его первое пришествие сюда): -Напротив, сограждане! Мешая с грязью все ваши позиции, смею заявить! Смею сказать, заречься, что бывший ваш воспитанник, а он же Победоносцев добровольно переходит под опеку, освобожденный от обвинений и срока принудительных работ, обязательных для вас. Так-то!- И под этими словами сокрушились все. Мало кто поверил сразу, но обнародованная правда с халдеевской подписью била больно по самолюбию. Как так? Они все так старались, чтобы Вару упекли в колонию, чтобы он показал всю свою гнильцу и перестал казаться им выше них, погряз во всей своей убогости. Они поступали хитро и коварно, почти его утопив! Это чудо, это выигрышный билет, что все случилось так - считали все вокруг, побледнев от страха быть теперь взаимно оскорбленными. Победоносцев действительно удержался за единственный спасательный круг, но не спускал хватку, выдержав паузу в этом общем ужасном молчании и осознании своего поражения. Наконец он испачкал тишину: -Товарищ Феликс, идёмте-с?- И это было так по-доброму саркастично, что Жестяной прикрыл глаза, выпалив сжатый смешок, но кивнул ему. -Извиняйте, уроды, но мы вынуждены вас покинуть.- Вару расплывался в слегка надменной, но больше гордой улыбке победителя, говоря это. Тут она встрепенулась под нежным бризом осторожных замечаний его друга: -Пожалуйста, ну что за выражения?- И Феликс не переставал улыбаться, доверяющий и смиренный перед колким нравом острого на язык Вару. -Да, прошу прощения, не уточнил: тупорылые, грязные и жалкие уроды!- И даже если это было бескультурием, но это было его самое искреннее прощание. Даже Феликс сейчас с ним к удивлению соглашался, в слегка пораженной насмешке пожимая плечами. Тут же Победоносцев растолкал перед собой подразвалившуюся стенку опешивших пацанов, подзывая за собой Жестяного. Тот взял его за руку, вроде как по доверию и от эмоциональности момента, и теперь уже оба бежали до ученического корпуса за последними пожитками. В пути их руки, конечно, удобства ради расцепились, но они знали, что возьмутся снова, и потому уже больше сейчас ни о чем не беспокоились.