В золотой полдень

      Одним погожим летним днём Му Цин... пропал. Вот так вот – утром разбудил Его Высочество с телохранителем, помог собрать волосы, в которых Наследный Принц путался часто, вышел торопливо... и больше не вернулся. Не появился ни за завтраком, ни на учении. Вдруг стало очевидным: а ведь без него не так; без него не то. Нет внимательного тихого взгляда, нет негромкого, чуть недовольного извечно голоса. Не стоит за плечом, не отзывается... Фэн Синь тихо выругался сквозь зубы, вернувшись к оставшемуся на улице Принцу: — В комнате нет. — Но ведь не мог же он просто уйти, – растерянно ответил Се Лянь, рассматривая тренировочный клинок. – Он всегда предупреждает... — Да кто ж его поймёт! – сердито. Он был зол без причины, и во всём теле бурлило это гневное; почти по-детски обиженное. Воины не умеют тревожиться. Воины умеют злиться и негодовать; а сердце тревожно то ускоряется, то замедляется, и в горле встаёт, и падает вниз, стоит краем глаза заметить знакомый силуэт – чтобы убедиться после: показалось. Фэн Синь не волновался ни капли, но руки разминал почти судорожно, хрустя суставами. Плевать ему, есть Му Цин, нет его; плевать; плевать. Просто Его Высочество волнуется, вот он и злится – у Се Ляня же сердце такое, душа такая, склад характера такой... он же не может не волноваться. Он же его, этого неблагодарного, на свет вытащил – выволок к светлому пути. Этого мнительного, вечно себе на уме, непонятного, хмурого, недовольного... — Фэн Синь, хватит! А? Се Лянь выдернул из его рук обломки стрелы, глядя встревожено. Вот так ломать собственное оружие?.. — Может, поищешь ещё?.. тебе бы пройтись... А я остальных поспрашиваю. Юноша тупо уставился на белые руки Его Высочества. Это... это он сам? Сломал? Своё же? — ...этот слуга просит прощения. Тихий вздох в ответ. Уход к субординации – попытка удержаться, очевидно. Эх, солдаты. — Приказываю пойти и поискать Му Цина ещё раз. — Слушаюсь. Принц проводил напряжённую спину взволнованным взглядом; подумав, заткнул обломки стрелы за пояс и направился к другим послушникам. А Му Цину – больно. Больно, больно, больно. Больно, когда можешь, но запрещено дать сдачи. Больно, когда можешь, но нельзя защищаться. Больно. Болит почти всё тело – хорошо, что одеяния скрывают синяки. Болит гордость – хорошо, что он помнит о своей цели; хорошо, что у него есть цель. Болит сердце; плохо. Просто плохо. Му Цину очень больно, очень плохо. И безумно одиноко; с этой болью один на один. Он думал, что успеет. Он думал, что синяки сойдут. Он думал, что к утру станет легче. Не стало. Но ведь нельзя, чтобы Они увидели; нельзя же, чтобы в нём разочаровались, чтобы от него, такого жалкого сейчас, отказались. Прогулка должна была успокоить дух и унять боль. Просто немножко побродить меж древ, взять себя в руки, стиснуть зубы – и вернуться. И тогда бы день прошёл как обычно. Кто же знал, что он встретит вчерашних обидчиков. Кто же знал, что его замутит, будто снова ударили – под дых; в живот; в бок; везде – он открылся так глупо. Тогда это показалось хорошей идеей. Лучший способ избежать конфликта – игнорировать его существование. А если не помогло – избегать обидчиков. Он не знал, что умеет лазать по деревьям; как-то подпрыгнул, зацепился, забрался. Затаился в листве. Голова закружилась от резкости. Он не помнил, прилетело ли по ней вчера или нет. Перед глазами всё было чертовски чётким, но куда-то сдвигалось – утекало – сливалось. Наверно, всё же прилетело. Те ушли – пришли другие послушники. Было бы позором слезть и выдать себя; надо ждать; до заката ждать, если придётся. Позорище. Его точно прогонят... Клонило в сон, а он упрямо повторял сутры, зажмурившись. Прижался спиной к стволу, кое-как устойчиво сел. Говорят, медитация облегчает боль и отпускает сердце. Здорово, если не лгут. Больно; больно; обидно. И сердце ноет не слабее побитого тела. Фэн Синь бездумно шагал по фруктовому саду, одним своим видом отпугивая прочих послушников. Искать. Сказано искать. Приказано искать. Он держался за эту мысль, игнорируя звенящий в ушах ядовитый смешок: найдёшь – а что дальше, защитник? А не найдёшь – вернёшься ни с чем? А не найдёшь – будешь тосковать? И голос этот мерзко похож на Му Цина и с мыслей сбивает; злит; выводит из себя. Он бьёт кулаком по дереву – вот здесь они этого ублюдка неблагодарного защитили; здесь его окружили, а Его Высочество заступился, солгав! И где он теперь? Сбежал?! Сверху доносится глухой звук, похожий на уханье совиное. Но откуда бы на Тайцан взяться совам?.. Юноша поднимает взгляд, растерявшись; видит монашеские одеяния тёмные, видит белые тонкие руки. Да быть того не может. Да ведь бред же. Кажется? Да ведь отсюда и не понять, кто! Но обида тревожная внутри клокочет, и он поднимает с земли камушек; кидает – попадает в плечо. Му Цин шипит, вздрогнув. Сначала затылком ударился, теперь камни летают?! Он смотрит вниз недовольно, зло; обиженно; униженно; разбито. — А ну слазь оттуда! – сердито рычит Фэн Синь. Всё внутри холодеет. Его прогонят. Его прогонят. Его точно прогонят, и на этом... всё? Не будет больше этого тепла, к которому он только начал привыкать опасливо, не будет споров, не будет... ничего не будет. Ох. Они – его жизнь? Взгляд стекленеет. Он ошибся; привязался. Сердце тяжело бухает внутри. Дышать нечем. — Да ты издеваешься! – Фэн Синь рычит и озирается – ищет, можно ли на что-нибудь взобраться, чтобы залезть на ветви и снять этого... этого! — Нахрена лезть, если высоты боишься, а?! Му Цин не слышит. Всё плывёт. Он неуверенно тянется в сторону: надо, наверно, уйти, надо забраться, перебраться, чтобы не достали, и уйти потом ночью, он здесь лишний, он здесь... он не здесь... Перед глазами качается трава; жёсткая земля, до которой ещё падать и падать. Ему и так плохо, а тут ещё и... да. Он ведь действительно боится высоты, и сейчас это очень некстати. Тянется... куда-то – куда-то в сторону и вверх, пытаясь игнорировать неожиданно отдалившуюся землю где-то далеко-далеко внизу. Касается веток, путается в листьях, приподнимается. Мутит. Толкает что-то внутри. Всё смазывается и улетает, слышится треск; кружится; темнеет. — Твою мать!.. Му Цин чувствует тепло, слышит тяжёлое дыхание, слышит стук глухой; сжимается, едва дыша. Ему больно. Больно. Больно. И всё перед глазами расползается – он жмурится, прижимаясь болящим телом. Фэн Синь едва успел поймать; едва устоял на ногах; едва ли верит, что это действительно случилось. Он же... чуть не разбился. Взял и... вниз – тенью; птицей; камнем. А теперь чуть не скулит в его руках, закрываясь, и дрожит весь. — Да ты же... идиотина, – срывается растерянно. Юноша присаживается на мягкую траву, опускает дрожащего товарища себе на колени; обнимает, чтобы не вырвался, и осторожно всматривается в белое лицо. Тот жмурится и сжимает губы, будто его бить сейчас будут. — Му Цин. Ничего. — Му Цин, посмотри на меня. — ...не хочу. Да мало ли, чего он хочет! Раздаётся сердитый рык. Фэн Синь бодает его в лоб. — Я тебя всё утро искал! Имей совесть! Тёмные глаза посверкивают обидой и тоской. Красивые; глупые. Смотрит. Смотрит, а брови сходятся; выглядит жалостно, если честно, а ещё очень потерянно. Как зверёк какой. Фэн Синь редко его таким – живым, искренним – видит. — Смотри на меня. Ты зачем упал? — ...чего? Тёплые руки скользят по его спине, тёплое дыхание скользит по лицу. Тёплый Фэн Синь обнимает его и задаёт нелепые вопросы. И вдруг становится так нестерпимо. — Мне... больно. Он утыкается в шею чужую, жмурится, сжимается, пытаясь стать меньше. — Мне больно... всё тело... Ф... Фэн Синь... Он его по имени не звал раньше никогда. Не так. — Очень больно... голова гудит... Юный воин потерян; обнимает крепче, осторожно накрывает затылок. Нащупывает аж несколько шишек. Погодите... — Я не хотел, я говорил... Я уйти пытался... Я не хотел... Я молчал... Взгляд ниже скользит; рукой осторожно отодвигает хвост. Одеяния из-за падения смялись, растрепались, съехали; он аккуратно сдвигает и без того сбившееся верхнее в сторону, заглядывает под нательную рубашку. Лиловый синяк, тянущийся на спину. — Чёрт возьми... Му Цин умолкает, сжимается лишь больше и цепляется за ткань, кутаясь; ему не мешают. Фэн Синь обнимает крепче – осторожно; утыкается в висок, глубоко дыша. — ...говори. Говори ещё. — Мне нечего сказать... Как же. Нечего. Оно и видно. — Не хочешь научиться стрелять? — Не хочу. — Вредина. И гладит, гладит постоянно; передать что-то силится, отдать что-то важное, томящееся внутри. — Я не скажу Его Высочеству, но ты должен пообещать... Му Цин леденеет; костенеет; острый весь. Фэн Синь выдыхает на ухо: — Ты больше не будешь падать, – и целует в бледную щёку. – Я поймаю, но ты уж аккуратнее, ладно? Я поймаю. Поймаю тебя, подхвачу; не бойся. И меня не бойся. — Можешь идти? Неуверенный кивок; самоуверенный врунишка. Му Цин хватается за широкие плечи, когда этот глупый воин поднимается и поднимает его, подхватив под бёдра. Миг – одна рука спускается и ловит под коленями, другая – под спину. — Значит, пошли. Глупый наглый тёплый Фэн Синь. Но, кажется... сегодня его не прогонят. И на лице появляется бледная мягкая улыбка. — ...спасибо. Тонкие губы осторожно касаются солнечной щеки. Фэн Синь прижимает его немножко крепче.