Учиться жить заново

      Медсестры меня ненавидели.       Да, первая неделя близилась к концу, а меня ненавидели все представительницы прекрасного пола — а что мне до этого? Я же теперь инвалид, мусор общества и… Ладно.       Настроения нет. Желания жить нет. Вообще ничего нет. Плохо. Всё болит. А глаза в частности.       Милая Рита в первый день меня отчаянно наставляла. Капли капать, таблетки пить, лежать и ждать врача — мрт и что-то ещё для глаз. Потом и прихода новой медсестры, но…       Темнота. Истерика. Приступ паники.       И так раз в несколько часов. Гадство. Но успокоиться сам не мог, помогало то, что в меня вливали. Блядь. И стыдно и поделать ничего не могу. Не хочу. Пальцы сами начинают дрожать, а затем — болеть голова, даже подташивает. — Истеричка! — неводольно шипела Рита в который раз вкалывая мне успокоительное.       Дальше была Ира. Девушка с высоким голосом, быстрым шагом и очень терпкими духами. А я учился отличать людей в этой темноте. Глубоко сглатывая и заставляя себя не фокусироваться на ней. Пытался узнавать шорохи и любые другие звуки, вдыхать ароматы и выделять среди них что есть что… дерьмовое занятие и всё те же приступы паники.       А потом пришла Катя, меня поначалу испугало, что она так давила меня аурой веселья. Живой — живой. Не видишь — ну бывает! Главное дышать, ага, дышать её духами с лёгким ароматом… что же это было? — Чем ты пахнешь, какой это вкус? — немного смущаясь произнося это я нервно дёргал ногой. — «Пастель». Это название. А запах, — она продвинулись в я вдохнул глубже, — лесные травы. Приятный?       Я кивнул, хотя определить его в приятные или нет не мог. Просто запоминал. Катя любила поговорить. Она рассказывала красочно и ярко, умудрялась красиво описывать какие-то элементарные предметы, а я жалел, что не могу их увидеть.       Жалел до скрежета в зубах.       А когда накатывала паника, Катя, перед тем как вколоть мне узбагоин старалась уговорить словами, объясняя что вне больницы мне нужно будет в этим справляться самому. И это добавляло в копилку страхов ещё один.       Ящик, мать его, Пандоры. Зашибись просто.       А потом была Светка и вот это был пиздец. Всеми органами чувств она мне не нравилась. Описать это было сложно, но где-то на инстинкте я чувствовал, что она меня не переваривала — с первого момента. А когда я паниковал, то грубо затыкала, кляла на чем свет стоит и кокола лекарство. От неё веяло неприязнью.       Доктор Байлик, судя по голосу был позитивным старичком, он сказал, что головка может ещё немного бо-бо, но серьёзных последствий нет и не будет. Дрожащие пальцы — это паническое и обсуждать не с ним. Сказал, что я могу подниматься с кровати, только если медленно и учиться ходить.       Не смешно!             В темноте.       Главное чтобы в палате кто-то был. А так было постоянно. Хотя я был удивлён двухдневному отсутствию матери, но чувствовать её жалость я не хотел. Было и так больно. Но на третий день она пришла, обеспокоенно болтала о всем подряд лишь бы не молчать и крепко сжимала мою руку. Я не знал, что сказать, медсестра была довольна спокойным днем, а я просто не мог истерить при матери — она подсознательно успокаивала. Своим присутствием и прикосновением.       Мама пахла домом, уютом и беспокойством. Каким-то умиротворением и спокойствием — это ощущалось в каждом нервном движении и вздохе. На следующий день приходил Марк. Он ощущался совсем иначе. Уверенно и резко, от него опять несло едким табаком и он был явно взволнован. Но в его волнении мне чудилось тепло, вот он уже смело расспрашивал обо всем что я делал и не делал, что чувствовал и как себя ощущал.       При нем я впервые решился встать и пройтись. Конечно, умудрился обо что-то зацепиться, это оказался небольшой передвижной столик — и хорошо что он был пуст иначе полетело бы всё. А затем под руководством Марка: — Левее, ещё левее. Да. Вот так. Молодец. На ощупь. — таким образом я изучал палату.       Судя по ощущениям она была самой обычной, примерно такой я помнил палату в которой лежал с поломанной ногой. Велосипед мой — друг мой… а вот мотоцикл…       Глаза предательски защипало. Ну что за мерзость. Зрения нет — темнота, а глаза и болят, и чешутся, и щипают, особенно после каких-то капель, не так сильно — после таблеток. В туалет иду вместе с Марком, да, он хотел выбить мне палату получше, но я сказал, что главное быть одному, так что до туалета мы шли пару минут.       Мужчина поддерживал меня под локоть, а второй рукой я облапывал стену под описания Марка. Я буквально чувствовал как он чем-то горит. Идеей. Мыслью. Проектом. Я помнил это ощущение с детства — когда ты вдохновлён и вдохновляешь.       Меня он вдохновлял жить.       Описывать как позорно и стремно мне было в туалете я точно не буду, просто если что, то пойду в другое крыло… а следующим утром появилась Стася. Весьма эффектно.       На меня что-то упало и я проснулся. Моё успуганное ~что где? ей не понравилось. Она сразу ответила, что реакции на звук я ещё не приобрёл, а следующий вопрос сбил с толку: — Чем пахнет?       Я как идиот принюхался, а потом радостно проговорил: — Шоколад… — Да, Марк сказал, что ты сластёна. — Мне в руку сунули плитку и я догадался чего. — Я — Станислава, можно просто Стася, мы с тобой будем очень близко общаться так что привыкай. Хочешь меня увидеть?       Я завис от её слов и мне показалось, что сейчас опять унесёт новым приступом, но внезапно она оказалась очень близко и почти в самые губы прошептала: — Просто дыши. — Меня окатило сначала испугом, а потом неловкостью. — Не приближайся ко мне так… — Знаю, но тебя нужно было срочно перенаправить, а я пока не так хорошо тебя знаю, чтобы иметь правильным вариант. Этот всегда действует. На парней.       Я слегка улыбнулся. — Так хочешь? — она взяла мою правую руку и положила себе на голову. Волосы были мягкими словно облако. — Или ты левша? Ну это не важно, — девушка была активной и мне нравилось, что она не позволяла мне тормозить. — Слепые тоже видят, но только наощупь. Согласна, звучит как бред, но… ты можешь щупать моё лицо, — я аккуратно вёл подушечками пальцев по нежной коже, а затем почувствовал маленький горбик — родинка. — В общем так знакомятся с незрячими. Обычное пожатие рук и если человек не против, то таким образом ты можешь почувствовать его черты.       Мне нравилось касаться её лица не видя — это было одновременно странно, пугающее и как-то неправильно. Слишком интимно что-ли? А она продолжала говорить так что её скулы двигались, и челюсть, и большие мягкие губы. — Какого цвета у тебя глаза? — Бинго! — Не понимаю чего её так порадовал мой вопрос. — Ты задаёшь правильные вопросы, Паш. Глаза у меня карамельно-карие, волосы шатенистые, а уши не проколоты. Ты можешь спрашивать людей о их внешности, а потом трогать, с разрешения конечно. — Я чувствовал её дыхание у себя на руке: — Ты научишься читать черты лица и тебе станет проще. Но надо тренироваться, конечно не трогать всех подряд, но близкие и друзья…       Я кивнул.       Потом она рассказала, что её нашёл Марк и она из Киева, будет работать со мной примерно год если всё будет отлично, а так и будет — по её же словам. Что она работает с незрячими уже лет десять, и будет учить меня всему, чтобы я мог жить как можно интереснее даже несмотря на отсутствие такого важного момента как зрение. Рассказала, что будет жить у нас, так как ей нужно быстро и сильно меня узнать, чтобы знать с кем имеет дело.       И кажется в жизни появилось что-то хорошее… хотя бы немного.       Мы с ней прогуливались по больнице, она учила меня ходить по ступенькам, ощущать стены и повороты. Потом помогала узнавать лица, но тут я скорее ориентировался на запахи. Мать. Марк, волнующаяся Диана, которой я предложил расстаться потому что теперь не знал, как буду жить. Помогали даже те медсестры которых я до этого выводил — со Стасей смирели все. Слушались, подчинялись и оставались довольны.       Она учила меня шрифту Брайля объясняя и повторяя несколько раз, а когда я сказал, что пишу рассказы, то сердце больно сдавило. — Писал, — исправился я. — Хм… думаю с этим тоже можно что-то придумать. Конечно с машинкой Брайля сложно писать и нужно ещё переводить в обычный текст, но если захочешь — то будешь продолжал писать. — Но не сейчас, — печально выдал я. — Но не сейчас, — подтвердила Стася, — сейчас у тебя и других дел много. — У тебя телефон с собой? — Я попросил её зайти на фикбук и с моего профиля написать, про 'со мной произошёл несчастный случай и я не могу писать'. — Временно! — добавила она, а внутри меня что-то приятно кольнуло. — Я почитаю твои рассказы? А потом мы их обсудим.       Она сидела на стуле слева от меня и читала, я был уверен. Слышал как периодически ноготок скользил по экрану.       Стася учила меня распознавать запахи и вкусы и я учился воспринимать мир заново. Запахи мы изучали по сладостям, вкусы тоже. Сказав, что с лишним весом она если что поможет мне справиться и я был удовлетворён.       В бесконечной темноте больше не было так страшно. Я был не один, но легче от этого всё ещё не становилось. В темноте я заново учился любить сладости, но всё приносило меньше радости, хоть и ощущалось иначе — ярче. Хрустящие круасаны, панакота, сорбет из манго, маффины… было забавно угадывать фрукты и ягоды, даже овощи. Если воспринимать это игрой…       Я всё ещё не мог принять эту реальность. Не мог до конца поверить. Не мог смириться.       Со звуками было сложнее… шаги, скрипы, звук двери, узнавание голоса, шелест листьев от дуновения ветра или обёртки из-под любимых трюфалье. Звук книжных страниц, ручки, карандаша и ластика. Приборов на посуде.       А ещё, чтение людей, то, что интересовало и пугало больше всего. Стася рассказала, что я могу не то что видеть и ощущать чувства и эмоции, а ощущать вранье, боль и всё, что сознательно и зрячим не всегда увидишь…       От всей этой информации я начинал сходить с ума.             От всего этого.                   От темноты…