Blood addiction

Душная летняя ночь накрыла Лос-Анджелес темным покрывалом. Уставшие от дневного зноя люди надеялись на прохладу, но ее не было, и они мрачно тянулись к пультам от кондиционеров, прежде чем заснуть в духоте и жаре. В такие ночи Итык думал, что не-жизнь - это не так уж и плохо. Он был безупречно свеж, его рубашка была белоснежной, манжеты и воротничок - идеально чистыми, казалось бы, такая мелочь! Но для смертных это было сейчас недоступной роскошью, а он мог наслаждаться собственным совершенством сколько угодно. И все вокруг тоже было совершенным. Ну или почти. Резиденция князя располагалась в просторных подвалах частной галереи; лучшие картины и скульптуры, сотрудничество с колледжем искусств и дизайна, связи с именитыми мастерами - клан Тореадор, к которому принадлежал правитель города, заботился, чтобы Лос-Анджелес стал лучшим местом. В первую очередь, конечно же, для сородичей, но и для обычных людей тоже. Люди должны быть сыты и довольны, тогда они меньше обращают внимания на всякие странности и охотнее идут в объятия охотников, эту истину Камарилья усвоила давно. Итык полагал, что в двадцать первом веке, когда человечество пресытилось всеми возможными удовольствиями и информацией, эта истина была актуальна как никогда. А еще он всегда полагал, что его приказы должны исполняться безупречно, но сегодня что-то пошло не так... Когда ему доложили, что вызванный им сородич находится на территории резиденции и скоро спустится на второй подземный этаж, Итык подошел к зеркалу и поправил и без того идеальный воротничок белоснежной рубашки и галстук. В такой официальности не было никакой необходимости, но она ему всегда нравилась. А еще он любил зеркала. И даже больше любил дразнить не отражавшегося в них Йесона, который должен был войти с минуты на минуту. Дразнить занимавшего должность чистильщика или, как его еще называли, бича сородича едва ли было хорошей идей, особенно учитывая, что тот принадлежал к зловещему клану Ласомбра и был старше и опытнее самого князя, но в этом удовольствии Итык никогда не мог себе отказать. С одной стороны, Йесон ему нравился: верный, решительный, изворотливый, он был идеальным палачом; с другой стороны, он всегда его раздражал - в основном потому, что был даже слишком хорош. Так что не поддаться искушению было невозможно. - Обычно ты не позволяешь себе подобных ошибок, - когда Йесон вошел, Итык надменно скривил губы, но чистильщик уже знал, что это стоит воспринимать как улыбку, причем довольно теплую. - Обычно я получаю информацию вовремя, - он равнодушно пожал плечами, остановившись перед князем. - Вам ведь уже доложили, что я все уладил, не так ли? Значит, вы вызвали меня по другому делу. По какому же? До рассвета остается мало времени. - Сегодня ты еще и безобразно заносчив, - фыркнул Итык. - Но да, мне уже доложили, что ты устроил тому полицейскому образцовый несчастный случай. И никаких следов того, о чем он собирался сообщить коллегам, не осталось. Скажи... Тебе правда нравится такая работа? - Неожиданный вопрос от князя, знающего, что я занимал эту должность при двух его предшественниках... - Но все же: нравится или нет? - Нравится. - И чем же? - Я в этом деле лучший. - Что верно, то верно... - Итык улыбнулся одними уголками губ и указал посетителю на кресло, стоявшее рядом с его столом. Сам он как раз собирался сесть. - И кто же подвел тебя сегодня? - Это уже не имеет значения, - Йесон опустился в кресло и скрестил руки на груди. - Это я решаю, что имеет значение, - с нажимом произнес Итык, усевшись и положив обе руки на столешницу. Покрытое красно-коричневым лаком дерево казалось слишком теплым, должно быть, жара действительно была ужасной. - Пожалуйста, смотри на меня, когда я говорю с тобой. - Раздражает, что я смотрю в зеркало, в котором не отражаюсь? Но ведь вы нарочно усадили меня напротив него, - губы чистильщика растянулись в насмешливой улыбке, но к князю он все же повернулся. - Так это был Донхэ или Ынхёк? Кто из помощников шерифа оказался недостаточно расторопным? - Они оба занимают свои должности не больше месяца. - И это повод проявить снисхождение к одному из них или даже к обоим? - Да. - А может быть, вместо этого я должен вызвать сюда Шивона, чтобы он объяснил нам обоим, почему его птенцы столь неуклюжи? - Я бы попросил вас этого не делать. - Так попроси, - Итык мягко улыбнулся, подался вперед и коснулся плеча Йесона. - Только постарайся быть убедительным. - Несмотря на их оплошность, я все быстро уладил, потому полагаю, что вы могли бы потратить свое время на что-то более приятное, чем разговор с шерифом. - Не очень-то похоже на просьбу, знаешь? - Прошу вас, - Йесон быстро облизал губы и даже слегка склонил голову, но скорее для того, чтобы спрятать взгляд, чем из благоговения. - Уже лучше... Итак, перейдем к тому, для чего я тебя вызвал. Наконец-то, да? - Итыку нравилось тянуть время, зная, что его подчиненный до безобразия пунктуален и ненавидит пустую болтовню. - Помнишь того очаровательного малыша, которого ты хотел сделать своим птенцом? - Разумеется, я его помню. Что с ним? - Я обсудил это со всеми... И, как ты наверняка и сам догадываешься, никто не готов видеть в этом городе еще одного сородича из клана Ласомбра. Это, наверное, ужасно одинокая жизнь... Но я ничего не мог поделать. Но есть и хорошая новость: ты сможешь видеться с ним хоть каждую ночь. - Кто подарил Рёуку Объятия? - Йесон весь напрягся, и взгляд его сделался очень холодным. Итыку даже показалось, что его тень изменила очертания и пошевелилась сама по себе, а не следуя движениям своего владельца. - Я. Кому еще я мог бы его доверить? Но ты как будто не рад... - А должен радоваться? - Йесон оскалился, и теперь тени в комнате уже точно шевелились сами по себе. Или следуя его воле. Последний вариант князю совсем не нравился. - Что в нем особенного? Почему ты выбрал именно его и почему так расстроен тем, что он стал моим птенцом? - Итыку стало совсем не по себе, когда он заглянул в глаза сородича из клана Ласомбра, повелевавшего тенями, но он все еще улыбался. - Он был в меня влюблен. Узы крови, существующие между сиром и птенцом, укрепили бы это чувство, но теперь... - Так тебе действительно одиноко! - И я мог бы эту любовь многократно усилить, но вы все испортили. - Ты планировал напоить его своей кровью? Как жестоко... Привязать его к себе навечно... Но в этом есть определенная романтика, не спорю. Очень поэтично. - Это уже не имеет значения, - Йесон сощурился, и князю показалось, что тень от его руки потянулась к его рукаву. А потом к щеке. Он невольно отшатнулся, но тут же сделал вид, что ему срочно понадобилось достать что-то из ящика своего стола. - Сенешаль сказал мне, что ты нашел что-то и хотел мне показать... - вряд ли такой переход к новой теме мог считаться удачным, но Итыку просто нечего было больше сказать. Он забрал чужую любовь и теперь сомневался, что Рёук будет для него хорошим птенцом. Любовь... Практически недостижимая роскошь для таких, как они. И он ее разрушил. На несколько мгновений ему стало почти стыдно. - Да. Если вы готовы, можем пойти посмотреть прямо сейчас, - Йесон встал, и тени приняли нормальный облик. Итык поднялся следом за ним, и они отправились на первый из подземных этажей галереи. В одном из кабинетов стоял накрытый белой простыней стол. Чистильщик обошел его и сдернул покрывало - и князь замер в восхищении, мгновенно угодив в ловушку клановой слабости. Все сородичи из клана Тореадор впадали в блаженное оцепенение перед тем, что они считали истинным искусством; для Итыка это были вещи из цветного стекла, а на столе перед ним стояла роскошная ваза, в приглушенном свете мерцавшая всеми оттенками оранжевого и красного, словно в нее было поймано закатное солнце, тревожное, злое и смертоносное. В вазе стояли мелкие кустовые оранжевые и красные розы, и не попытаться пересчитать цветки было просто невозможно. Йесон усмехнулся и подошел к очарованному князю, обнял его спины - и руками, и своей тенью, но даже тогда тот не смог сразу стряхнуть наваждение, во власти которого он очутился. Темные щупальца обвивали его руки и торс, а он не мог даже пошевелиться, только губы бессильно дрожали. - Неприятное ощущение, не так ли? - прошептал Йесон, прижимаясь ближе, скользя ладонями по животу Итыка. - Скоро пройдет. Сейчас... Он поцеловал князя в шею, коснулся холодными губами нежной ножи над белоснежным воротником, и оцепенение спало, однако он не сразу пришел в себя после такой ошеломляющей смеси восхищения и отвращения. Опомнившись, Итык вывернулся из объятий - Йесон его уже почти не держал, и напугавшая князя тень исчезла. Звук пощечины показался обоим оглушительно громким. - Что ты себе позволяешь? - попятившись, Итык толкнул стол, и стоявшая на нем драгоценная ваза пошатнулась и упала. Звук расколовшегося на множество разноцветных кусочков стекла показался тем более невыносимо громким после душной и липкой тишины. - Я принес вам розы, - невозмутимо произнес Йесон. На разбившуюся вазу он даже не взглянул. - Но поднимать их с пола я не стану. - Ты странный, - от осознания, что столь прекрасная вещь была разрушена по его вине, князю было почти физически больно. Если бы только он был осторожнее! Если бы только этот наглец из клана Ласомбра был... Был... Наверное, он даже имел право поступить так, как поступил. Итык дал ему надежду, он ведь не в первый раз испрашивал дозволения на Становление. Надежда оказалась пустой, и он еще и забрал у Йесона любовь человека, который мог бы сохранить ее на века. Но ведь он нашел эту вазу раньше... Или он просто уже знал, что случилось с его Рёуком, когда готовил этот подарок? Мог знать. Даже наверняка знал, но умело разыграл удивление. Он слишком опасен... - Да. Но вы все равно что-то ко мне чувствуете, - князь снова потерял дар речи и только возмущенно открывал и закрывал рот, пытаясь собраться с мыслями. - Это редкость среди таких, как мы. Ваша способность испытывать столь яркие эмоции очень привлекательна... - Убирайся! - наконец, Итык опомнился и закричал. - Немедленно убирайся! Пошел вон! - Как прикажете, - Йесон медленно облизал губы и ухмыльнулся уголком рта. И демонстративно повернулся к князю спиной, прежде чем выйти. Розы в мерцающих осколках цветного стекла были великолепны, но Итык так разозлился, что решил их выбросить. Он даже вызвал прислугу, чтобы в кабинете прибрались, но когда клейменый символом клана Тореадор гуль пришел и согнулся в почтительном поклоне, он попросил найти подходящую вазу и поставить в нее цветы. Это казалось какой-то возмутительной глупостью, но потом он приказал принести розы в свой кабинет. А позже, уже перед рассветом, он увез их в свое убежище. Засыпать, чувствуя аромат этих роз, было более чем странно...