Scheiße

— Ну все, с меня хватит! — вскакивает с места Лосяш, когда, прежде чем отправиться спать, вдруг осознает, что утром его ждет пренеприятнейший сеанс закаливания. Он невольно кривится, вспоминая, как стекали по груди холодные капли сегодня, как тело колотила противная дрожь, и уходит. Знает ведь, что там, куда он направляется, его никогда не сдадут огороднику на водные процедуры.       Пин сваривает две железных пластины, а потому не сразу замечает припозднившегося гостя. — Guten abend, — здоровается Лосяш. Изобретатель поднимает забрало маски. — Hallo, — отвечает он приветливо. — Уже поздно. Я думайт, ты уже спишь.       Они не виделись последнюю неделю, но Лосяш только сейчас понимает, как соскучился. Пин, будто читая его мысли, притягивает его к себе, коротко целуя. — Можно я у тебя переночую? — Ja-Ja, конечно, — тут же соглашается. Хмурится, тревожно спрашивает. — Что-то случийться?       Уловив беспокойные нотки в голосе Пина, ученый спешит его заверить: — Все в порядке. Просто Копатыч ни с того ни с сего решил привить мне здоровые привычки, а именно — закалить меня. Ты же знаешь, я не переношу холод, — заканчивает Лосяш тираду так жалобно, что Пин не может не улыбнуться. Он негромко одобрительно хмыкает. — Копатыч прав. Тебе стоит заняйться своим здоровьем.       Лосяш открывает рот, чтобы что-то сказать, но от возмущения не хватает слов. — Да и вообще, — продолжает изобретатель. — Уж кто бы тут говорить. Ты вот у меня сигареты воруешь.       Ученый краснеет от пристального хитрого взгляда на себе и переводит тему. — Тебе не кажется, что пора бы спать? — Ein moment… Готово.       Пин снимает с себя маску, скидывает одежду, не волнуясь, куда она падает, и залезает в кровать, выжидательно глядя на Лосяша.       Тот вдруг понимает, что заснут они нескоро.

***

— Ну, стоит?       Пин не скрываясь посмеивается над ученым, за что получает лёгкий шлепок по спине. — Стоит. — Это ни капли не смешно, Пин. Иди спустись и скажи ему, что меня здесь нет.       Лосяш скрещивает руки на груди, показывая тем самым свою непреклонность. С самого утра под окнами ошивается Копатыч с ведром, и Лосяшу, наверное, не стоило так бояться — на улице тридцатиградусная жара, и вода должна быть как минимум теплой. Но Пин послушно выходит на улицу, притворяясь, что спал один.       Теплый песок приятно согревает кожу босых ног, пока еще не обжигая. Пин приветливо улыбается. — Guten morgen. — Здравствуй. Лосяш не у тебя?       Пин отвечает одним только взглядом. Садится на песок. — Не попросишь его спуститься? — толсто намекает Копатыч. — Он не спуститься, даже если я его попросить. Ты же его знаешь, — Копатыч только и может, что согласно кивнуть. — Ты чего босой?       Пин чуть было не ляпает что-то вроде «Да я и оделся-то насилу», но вовремя прикусывает язык. — Я только что проснуться. Да и жара такая. А я в ботинках. Послушайт, у тебя вода уже давно испариться. Давай я лучше его плавать научу?       Пин подходит к воде, закатывает штанины комбинезона до колен. Вода приятной прохладой омывает ноги. — Что-то я не подумал, — Копатыч шлёпает себя рукой по лбу. — Точно, так даже лучше. А то ещё бегай за ним. Ну, я тогда пошел. — Подожди! — просит Пин, подбегая к огороднику. — Мне кое-что сделайть надо.       Достает из заднего кармана припрятанную сигарету и зажигалку, прикуривает, с наслаждением затягиваясь. Дверь дома незамедлительно открывается, и на платформе лифта появляется Лосяш. — Брось эту дрянь. Пожалуйста, пока я еще не слишком зол.       Копатыч смеется. — Да он ведь сюда ни в жизнь не спустится. — В этом и смысл, — улыбается изобретатель. Лосяш с крайне обиженным видом подбоченивается. — Пин! — А ты отбери, — смеется тот в ответ, посылая воздушный поцелуй. Демонстративно отвернувшись, ученый заходит обратно в тень дома. Пин тушит сигарету и бежит за ним.       Лосяш смотрит зло и обиженно, но сам закусывает губу, скрывая улыбку. — Я же просил, — обвиняюще говорит он, не сопротивляясь Пину, который прижимает его спиной к своей груди. Целует ученого в макушку. — Я же просто пошутийть. Пошли лучше искупаемся. — Я плавать не умею, — успевает предупредить Лосяш, но его, собственно, никто не слушает, и Пин уже тянет за руку на улицу.       Солнце уже взошло довольно высоко и начало ощутимо припекать. Лосяш морщится — он не очень-то любил жару и с трудом ее переносил. — Как никогда нуждаюсь в головном уборе, — сообщает он Пину, который к тому времени уже по колено в воде. Ученый даже раздеться не успел. — В воде легче. Ты заходийть-то будешь или как? — Лосяш пробует, но тут же одергивает ногу. — Холодно. — Вода — двадцать четыре градуса, воздух — двадцать девять. Ты серьезно?       Лосяш только гордо поднимает подбородок. Пин вздыхает и выходит из воды. — Я придумайт! — улыбается он, и эта улыбка отчего-то ученому совсем не нравится. Предчувствие, не иначе — Пин с легкостью поднимает его на руки и делает два шага в море. — Не дергайтся, а то я ведь и отпущу тебя ненароком. — Ну ты и… — остается только вцепиться в чужую шею и плечи мертвой хваткой, наблюдая, как инженер отходит все дальше от берега. — Кто? Продолжайт, мне очень интересно. — Kleiner schädling, — возмущается Лосяш. Вода, правда, оказывается вовсе и не холодной и приятно остужает, но ученый все не может поступиться со своей гордостью, поэтому они просто стоят. — Еще немного, и у меня обгореть плечи. — Пойдем к берегу? Мне там спокойнее.       Пин послушно несет его обратно, и, когда они оба сидят у берега в воде, говорит: — Кстати, я пообещайт Копатычу, что ты теперь закаляйться со мной. — Что ты сделал?       Пин только смеётся.