Scheiße

      Чувствуя нарастающее раздражение, Лосяш снова открывает конспект и снова пробегается глазами по двум строчкам, пытаясь запомнить их — зачет по философии всего через неделю, а он даже один билет не может осилить. Закрывает тетрадь чтобы повторить на память. — Декарт — индукция, Бэкон — дедукция… или нет, — говорит Лосяш сам себе и снова открывает ненавистный уже конспект. — Ну конечно, совершенно наоборот. Декарт — дедукция, Бэкон — индукция. Дурацкая философия.       Наверное, глупо злиться на людей, умерших столетия назад, но Лосяш не может сдержать нервный вздох. Он готов бы был простить еще древних греков: Аристотеля, Пифагора, Евклида или Фалеса. В конце концов, помимо философии они совершили научные открытия. Но Канта, Гегеля, Спинозу и прочих он уже не переносит — их мысли вне его понимания, и Лосяш не знает, как собирается сдавать экзамен, если почти весь курс на них и строился. — Итак, еще раз, — пытается успокоиться он. — Бэкон — индукция, Декарт — дедукция…       Входная дверь маленькой квартирки со скрипом несмазанных петель открывается, и образовавшийся сквозняк разбрасывает листки черновиков и записей лекций. Лосяшу не нужно оборачиваться чтобы узнать, кто пришел — ему достаточно лишь привычно-родного запаха сигаретного дыма и горького дешевого парфюма, пропитавшего уже всю их квартиру. Лосяш смотрит в прихожую через плечо — Пин вешает на плечики намокшее пальто. — Привет, — Пин улыбается ему мимолетно, тут же вновь погружаясь в свои мысли. Лосяш не может сдержать ответной улыбки. Она не угасает даже тогда, когда он возвращается к проклятым билетам. — Что делаешь? — Готовлюсь к зачету, — отвечает парень обреченно. Пин заглядывает в тетрадь и сочувственно присвистывает. — Философия? Ну, здоровья погибшим, — отшучивается он. Лосяш смотрит на него раздраженно. — Тебе легко смеяться, ты-то отмучился, — фыркает он возмущенно.       Пин уже защитил диплом и сейчас учился в магистратуре, где никакой философии не предвидится. — Ладно, ладно, не злись, — он поднимает руки в примиряющем жесте. — Хочешь, можем вместе покричать «халява приди!».       Лосяш хочет запульнуть в него ручку, но тихий смех Пина его останавливает. Вместо этого он недовольно поджимает губы, скрещивая руки на груди, и Пин не может не усмехнуться. — Извини, я ничем не могу помочь. Я получил свою заслуженную три за пять тысяч в зачетке, — пожимает плечами Пин. Видя, что это ничуть не успокоило Лосяша, он обнимает его со спины, подбородком упираясь в чужую макушку. Лосяш кладет ладони поверх чужих, теплых и широких, чуть поглаживая пальцами выпирающие косточки. — Давай полежим вместе, м? Ты немного отдохнешь, расслабишься, а потом мы сядем вместе и выучим твои билеты.       Лосяш кивает, не в силах отказаться от заманчивого предложения, и Пин тянет его за собой к кровати.       Кровать узкая, одноместная, и им приходится лежать в обнимку, переплетая длинные ноги, чтобы уместиться.       Пин наконец целует его — сначала совсем коротко касается губ, а потом зацеловывает лицо. Лосяш блаженно жмурится, на время забывая о напряжении и проблемах. Пин выглядит довольным собой. — Все будет хорошо, ты все сдашь, — убеждает он, и Лосяш ему верит. — У тебя только философия вызывает трудности?       Лосяш чуть заторможенно кивает. — Да. У меня почти по всем автомат. — Ну вот, видишь? Надо только немного поднапрячься, и ты закроешься, — ласково говорит Пин. Его тон заставляет Лосяша прыснуть. — Или подложить пятеру в зачетку, — фыркает он. — Или так, — соглашается Пин.       Лосяш смеется от облегчения, когда понимает, что ощущает только приятно-пустое спокойствие и уверенность в том, что он все сможет.