Каприз.

       Руслан, захлопывая за собой дверь, поднялся на этаж выше и сел на бетонный пол. Он так старался всё исправить, старался хоть что-то изменить, но его или не поняли, или не захотели принимать. Он чувствовал себя даже хуже, чем пару дней назад, потому что раньше была просто тоска, а сейчас пусто. Голова звенела, будто будильник по утрам, а взгляд плыл то ли от удара Кашина, то ли от большого количества алкоголя. Тушенцов почти улёгся на грязной и пыльной поверхности, когда услышал, что снизу кто-то открывает дверь и выходит. Русе было плевать. Даже если его тут мёртвым найдут или в припадке, Тушенцов будет не очень против. Кто-то вызвал лифт, гремя ключами и шмыгая носом. Кто-то очень торопился покинуть свою тёплую обитель. А вот Руслану в свою квартиру было даже мерзко возвращаться. Там пахло каким-то напускным счастьем, интересом ко всему происходящему и холодом. Квартира Тушенцова пахла одиночеством. Телефон в кармане завибрировал, от чего Русу пришлось лениво совершать телодвижения, чтобы достать гаджет. Звонил Коля Лида. Помереть в одиночестве у блогера точно не выйдет. Во всяком случае, не сегодня. Вдвигая ползунок, брюнет подносит телефон к уху и слышит из динамиков взволнованный голос друга. — Руслан, ты где? — кареглазому не нужно было видеть музыканта, чтобы понять: тот устало трёт переносицу. На заднем плане слышались Музыка и голоса, значит, Ромадов ещё в баре. — Мы тебя обыскались все. Тушенцов усмехнулся. О нём заботятся, это пиздецки греет душу. Всё было как раньше, только спустя два года номер «спасателя» изменился, как и имя. — Я… — Руслан хотел честно сказать другу, где он находится и что произошло, но решил: пока сам не разберётся, других тащить не будет. — Я домой уехал, вот только в подъезд зашёл. Лида облегченно выдохнул и, кажется, даже повеселел. Его было легко наебать, но так было нужно. Руся не со зла. — Хорошо, — ответил Коля. — Тогда спокойной ночи. Хорошо посидели. — Да, — протянул Тушенцов, ища в карманах свою одноразку. — Обязательно повторим. Они попрощались и Руслан положил телефон на грудь, прикрывая глаза. Он хотел бы уснуть прям тут, чтоб на утро соседи Кашина с нескрываемым отвращением обсуждали «какого-то наркомана очередного», но это был вверх унижений. И хоть Руслан был готов почти на всё ради возвращения дружбы, но так унижаться не стал бы. Раньше, может быть, ночевал бы сутками у самой двери битмейкера, падая перед ним на колени и умоляя простить, но сейчас Тушенцов сам бы себя отпиздил за такой поступок. Вставать было слишком лень, да и тело будто бы налилось свинцом, от чего подъем был таким же тяжёлым, как и Мьёльнир. Голова и челюсть болели, лишний раз двигать ими было пыткой. Но Руслан встал, потому что он считал себя ебучим фениксом, из грязи в князи, из пепла в жизнь. Чуть не потеряв равновесие на ступенях, парень то и дело цеплялся за перила, наказывая себе — больше так не пить. Вечерний Питер — это красиво. Люди спешат по своим делам, толкаются, говорят по телефону, смеются. И совсем не замечают потерянного и пьяного Руслана, потому что каждый из них тоже в чём-то потерян и чем-то пьян. Тушенцов сует руку в карман джинс, чтоб вызвать такси, но телефона там не находит. — Да бля-я, — шипит Тушенцов, разворачиваясь на ватных ногах обратно. Но дверь закрыта, ключей у Руслана нет. — Пиздец. — с отчаянием вздыхает Тушенцов, начиная звонить в каждую квартиру, надеясь, что его впустят. После пятой попытки, брюнет уже решил, что придётся заново вспоминать пароли от соцсетей. — Ты меня решил как малолетка у падика сторожить? — Руслан дёргается и разворачивается: Кашин неспешно делает затяжку винстона, с каким-то презрением рассматривая брюнета. — Я тебе, кажется, сказал: уебывай нахуй. Тушенцов чувствует, что трезвеет. Что боль в скуле нарастает, что кулаки сжимаются слишком сильно, ногтями оставляя лунки в ладонях. — Успокойся, психованный, — шмыгает носом Рус. — Я телефон проебал. Кашин секунду задерживает сигарету у своих губ, а после по двору раздаётся его звонкий смех, очевидно пугая всех котов в округе. У кареглазого в ушах звенит ещё больше и мутит сильнее. — Пиздец ты сказочник, Тушенцов. Дай пройти, — посмеиваясь, Даня подходит к двери и открывает её магнитным ключом, заходя в подъезд, выкидывая бычок. Руслан следует за ним. Они не говорят друг другу ни слова, пока ждут лифт. Только Кашин ловит боковым зрением поджатые губы Тушенцова. Не уж то обида, Русь? Лифт открывает свои двери, впуская двух чужих, но пиздецки важных друг другу людей. Места здесь мало, дышать тяжело, особенно с перегаром блогера. — Русь, — Кашин решает заговорить первым. Не потому что ему важен ответ Тушенцова, ебать как важен а потому что тишина напрягает. — Ты нахера меня в блэк-лист внёс? Тушенцов дернулся то ли от голоса, то ли от своей хуйни. Интересный вопрос. — Я ничего не делал. — голос его тихий, а взгляд бессмысленно смотрит перед собой, ожидая, когда двери откроются на нужном этаже под тяжёлой аурой нависшей в лифте. Кашин снова смеётся. Цирк, да и только. — Да харэ заливать. — Я серьезно. И снова тишина. Лифт останавливается и двери со скрипом открывают взору знакомый каждому из этих двоих этаж. Руслан выходит первым, а Кашин медленно, словно кот, вываливается из коробки, ища в кармане ключи. Тушенцов мигом поднимается на лестничный пролёт, хватая свой айфон. Чудо, что не спиздили. Даня почему-то не гонит Руслана, но и не держит. Просто смотрит на этого пацана с которым, когда-то, горы по колено были и всё небо в лужах можно было найти. — Где я тебе так не угодил, Тушенцов? — рыжий убирает ключи обратно в карман спортивок, оставляя руку там же. Он сейчас спокоен, но блогер чувствует какую-то обиду и разочарование. — Нахера было так меня выкидывать? Они смотрят друг на друга. Кашин, кажется, щас заплачет, а у Руслана страх животный и плечи начинают дёргаться. Ему нечего ответить. — Я просто… — Тушенцов спускается с последней ступени, ровняясь с битмейкером и опуская голову. — Я хотел, чтоб ты за мной на дно не шёл. Кашин смеётся нервно. У него, кажется, сейчас башня слетит вместе с последними нервными клетками. Охуеть, Крейзи Мега Хелл, просто браво! — А меня ты спрашивать не решил? — с улыбкой, но не естественной спрашивает рыжий. — Хотя бы обьяснить всё нормально? Ты просто послал меня нахуй, хотя знал, что я бы любые твои заебы на себя взял! — голос у Дани громкий, но сейчас их, кажется, слышит весь Питер, ведь Кашин начинает орать. Это пугает Тушенцова до усрачки. — Да блядь ты породистая, ахахаха, я не могу просто! — битмейкер несильно бьет ребром кулака в собственную дверь, а после наваливается на железо, пряча лицо в сгибе локтя. — Я же, сука, до последнего ждал, что мне тайну откроют, что я поднасрал, может, тебе где-то, — голос утихает, переходя на вымученный. У Руслана непозволительно сохнет во рту. До него начало доходить, что он, кажется, рил проебался. — а ты «просто подумал»… Тушенцову стыдно и он хуй знает, что сказать, а потому кладёт руку на плечо старого друга, но её тут же откидывают. — Не пачкай меня больше, не трогай. Не знаю, Русь, — Даня всё так же прячет лицо, стараясь хотя бы голосом не выдавать своей обиды и слез. — Исчезни, пожалуйста. Хватит меня мучать. — рыжий резко отталкивается от двери, показывая СМН свои красные глаза, чья синева переходила уже почти в изумруд и море в одном флаконе. — Хочешь на колени встану?! — Руслан делает шаг назад. Ему сейчас слишком страшно за Даню, но помочь ничем не может. — Просто хватит меня мучать, я… — ком в горле проглатывает слова, но брюнет читает по губам Я устал. Руслан вытирает тыльной стороной ладони мокрую дорожку с собственной щеки и уходит, слыша, как надрывно рыдает Кашин. Впервые в жизни. У Руслана больше нихуя не болит. Он всю свою боль переложил на Кашина.