Песни жизни и смерти

На следующий день Хуайсан не получил обнадеживающих новостей о своем нежданном госте; Хань Чжэнсинь, пришедший, как обычно, после полудня, чтобы забрать подлежащие отправке письма, а вместо них оставить те, что были получены в течение утра (иногда Хуайсану казалось, что сами боги условились о необходимом количестве бумаг на его столе — если от каких-то можно было избавиться, то на смену им неизменно приносили другие, дабы равновесие не оказалось нарушено), на заданный вопрос ответил размыто, будто нехотя: — Ему не лучше и не хуже, глава Не. Знахари не спускают с него глаз днем и ночью. — Что ж, хорошо, — пожал плечами Хуайсан и принялся разворачивать свитки один за другим. На то, чтобы излишне беспокоиться за судьбу Вэй Усяня, у него категорически не было времени: слишком много других дел требовали его участия, и Хуайсану приходилось прилагать усилия, чтобы не оказаться погребенным под ними, как под лавиной из тех, что часто сходят зимой в горах, становясь могилой для неудачливых путников. Сколь же мало завидного, на самом деле, в участи главы ордена! Хуайсан, говоря открыто, никогда не стремился к ней, но судьба, стучась в наши двери, редко тратит время на то, чтобы задать вопрос: «Готов ли ты?». Ему оставалось лишь благодарить ее за то, что она послала ему в помощники таких бесценных людей, как Боян и Чжэнсинь — если первому можно было без всякой опаски поручить ведение военных дел, то для второго, казалось, и вовсе не существовало поручений, которые он не смог бы исполнить. Именно он сумел разузнать, где находится темница, в которой люди Цзинь Гуанъяо держат в заточении несчастную Сы-сы; придумал, как заставить юных адептов Ланьлин Цзинь и Гусу Лань следовать за Вэй Усянем и Лань Ванцзи в город И; в конце концов, он тайно сопровождал Хуайсана на пути в храм Гуаньинь и всю ту бесконечно долгую ночь был наготове нанести последний удар. — Живым оттуда выйду или я, или он, — сказал ему Хуайсан, прежде чем в одиночку отбыть в Юньпин; Чжэнсинь и его люди должны были плыть следом, но позже и в отдалении, ничем не выдавая своего присутствия. — Если это будет он — закончи дело и не горюй обо мне. — Клянусь, — выпалил Чжэнсинь, кланяясь ему, но тут же распрямился, посмотрел прямо глаза в глаза. — Но, прошу… постарайтесь, чтобы это были вы. — По-другому не может быть, — ответил Хуайсан с улыбкой, — моя собственная смерть ни в коем случае не входит в мои планы. А ведь они, если подумать, могли и не встретиться, не случись на то чья-то высшая воля; то было несколько лет назад, когда Цзинь Гуанъяо едва стал Верховным Заклинателем, торжества в его честь завершились, и Хуайсан, возвращаясь в Цинхэ, вместе со своей свитой угодил в кошмарную грозу. Сама природа, казалось, ярилась от того, что миром заклинателей будет править подлый убийца: дождь лил беспрестанно два дня кряду, и дорога до Нечистой Юдоли в конце концов превратилась в море топкой грязи, в которой лошади тонули почти по колено, не разбирали, куда идут, подскальзывались и падали, опрокидывая всадников и поднимая целые волны серо-бурой жижи, в которую превратилась земля. Хуайсану, как и его спутникам, пришлось в конце концов спешиться, вести коня в поводу, пока небо изрыгало на них потоки воды и оглушало раскатами грома; только чудом, наверное, он добрался до ворот Нечистой Юдоли, причем тут же едва не получил удар саблей от кого-то из караульных — те приняли его то ли за восставшего мертвеца, то ли за болотного духа. Хуайсан не держал на них зла — он бы и сам себя не узнал в покрытом слякотью с ног до головы чучеле, в которое превратился за эти проклятые сутки. — Наши дороги в ужасном состоянии, — жалобно проговорил он через несколько дней, на собрании глав семей-вассалов Цинхэ Не. — Неужели нельзя ничего с этим сделать? Кто-то из присутствующих переглянулся, неприкрыто ухмыляясь. Конечно же, над тем, в каком виде глава ордена предстал перед собственными подчиненными, вся округа успела уже надорвать животы. — Это… это просто возмутительно, — продолжал Хуайсан, нервно постукивая по столу сложенным веером. — Разве можем мы это так оставить? В воздухе пронеслись смешки. Конечно, это было забавное зрелище — дурак Незнайка так распереживался из-за испорченного ханьфу (оно, между прочим, было пошито специально для поездки в Ланьлин и обошлось Хуайсану недешево, а после случившегося дорога ему была только на тряпки), что решил, будто чего-то стоит. Будто и в самом деле способен решать какие-то дела в управлении орденом. Скажи кому — не поверят. Хуайсану было наплевать. Внутри у него все кипело, и он обязательно сказал бы что-то еще, возможно — крайне неосторожное, но тут откуда-то из угла донесся уверенный, звонкий голос: — Глава ордена прав! Все, и Хуайсан тоже, обернулись к тому, кто это произнес — совсем молодому юноше, на одежде которого сверкала вышитая серебром эмблема волны, застилающей небо. «Бохай Хань» — вспомнил Хуайсан, немного поворошив свою память. Кажется, с этим юношей они могли быть дальними родственниками — по крайней мере, одну из троюродных теток отца когда-то выдали замуж за человека с такой фамилией. — Глава Не, — ничуть не смущаясь того, что на него смотрят, в основном, снисходительно или с легким презрением («Молодой, а все туда же — выслуживается…»), юноша сделал несколько шагов вперед, оказываясь перед Хуайсаном, почтительно склонился, прежде чем продолжить, — дороги в Цинхэ действительно… для тех, кто не владеет искусством полета, перемещение по ним скоро станет невозможным. Я видел… я знаю, как тяжело приходится обычным людям. Им нужна наша помощь. Разве мы можем оставить их наедине с их бедой? — Позволю напомнить главе Не, — вступил в разговор глава Хун, в силу своего почтенного возраста пользующийся в собрании авторитетом старшего, — что даже его покойный брат не сумел изыскать средства на восстановление дорог, помимо нескольких главных трактов… но после того, как Не Минцзюэ настигло искажение ци, работы были свернуты, ведь… «Ведь на его место пришел Незнайка, при котором можно не бояться прибрать оставшиеся деньги в собственные карманы». Еще недавно эти слова, прозвучавшие в голове Хуайсана, были бы наполнены ядовитой злобой; теперь, мысленно произнося их, он не чувствовал ничего, кроме гнетущей усталости. Приподнять маску даже на миг перед этими людьми он не мог — кто знает, кто из них шпионит на Цзинь Гуанъяо? — поэтому, закономерно, собрание зашло в тупик. Хуайсан даже не стал скрывать, что расстроен; зато Боян, все это время безмолвно стоявший за его спиной, помчался, стоило всем разойтись из зала, искать молодого Ханя. — Глава Не… — похоже, он не ожидал, что его позовут на беседу один на один, и от того даже не пытался спрятать свое волнение. — Мы, кажется, не знакомы, — беззаботно сказал ему Хуайсан, тщательно обмахиваясь веером и исподтишка изучая новоиспеченного собеседника взглядом. Одет тот был небогато, но аккуратно, да и держался с достоинством, словно пытаясь искупить прямой осанкой и ясным взглядом скромность своего костюма — такой тип людей Хуайсану был неплохо знаком. — Вы впервые в Нечистой Юдоли? — В третий раз, — ответил юноша приглушенно. — Но на предыдущих собраниях я молчал — должно быть, поэтому глава Не меня не заметил. — Может быть, — легко согласился Хуайсан; бесконечные дрязги мелких кланов, свидетелем которых он становился на каждом подобном сборище, давно перестали развлекать его и превратились в источник невыразимой скуки, поэтому он скорее рассматривал узоры на своей одежде или веере, нежели лица тех, кто спорил и переругивался вокруг него. — А ваше имя… — Хань Чжэнсинь. Мой отец, Хань Цзялян, погиб, сражаясь бок о бок с Не Минцзюэ во время Низвержения Солнца. Мой брат умер годом позже… мне пришлось стать главой семьи, когда мне было двенадцать. — О, — Хуайсан заинтересованно наклонил голову. — Вот как. — Орден Бохай Хань давно обосновался на морском побережье, — добавил его собеседник, быстро касаясь эмблемы у себя на груди; судя по его торопливой интонации, он давно уже носил в себе то, что собирался высказать сейчас, и теперь боялся только того, что его прервут. — Мы окружены рыбацкими деревнями, некоторые из которых… не имеют даже постоянной связи с сушей. Только небольшой перешеек, который обнажается дважды в день, во время отлива — а с другой стороны они заперты на берегу непроходимыми скалами. Во время штормов или наводнений обязательно кто-нибудь гибнет, хотя мы стараемся спасти тех, кого можем. Если бы возможно было что-то сделать… Хуайсан чуть приподнял брови. — Пройти сквозь скалу? — Например, — пробормотал Хань Чжэнсинь, тушуясь, и вдруг посмотрел на Хуайсана с безграничной надеждой — так, что у того на мгновение даже отнялся язык. — Должен же быть способ? Хуайсан внимательнее вгляделся в него. Что же это — доверие или провокация? — Не знаю, — привычно ответил он, отгораживаясь раскрытым веером. «Но я узнаю», — добавил тот его внутренний голос, что все последние годы помогал ему не потеряться в собственном притворстве. Шэнь Бояну он поручил разузнать все, что возможно, о своем новом знакомом — о семье, друзьях, пристрастиях и слабостях, но особенно о его возможных связях с орденом Ланьлин Цзинь. Сам же Хуайсан устремился в другом направлении, упрямо и безоглядно, как вставшая на крыло птица, впервые услыхавшая знакомую брачную песню — для начала дождался визита Гуань Юйханя, плотного и в общем-то добродушного человека, исполняющего в Цинхэ роль «посланного представителя» — единственной нити, связывающей заклинателей с той властью, что гнездилась во дворце императора. Это место Гуань Юйхань занимал уже не первый десяток лет и, должно быть, помнил во главе Не еще Хуайсанова деда; впрочем, как Хуайсану было известно, в должности своей Гуань Юйхань обыкновенно посвящал дни тому, что проедал, пропивал и проигрывал свое скромное жалованье, а также изредка писал в столицу отчеты, чаще всего состоящие из одной фразы: «Сегодня ничего не произошло». Никакие потрясения, казалось, не касались этого человека, и в то же время он раз в несколько месяцев заглядывал в резиденцию ордена — как говорил сам, по велению долга, а как подозревал Хуайсан, просто надеясь на дармовый обед. В этот раз Хуайсан на угощение не поскупился: на столе оказались не только самые изысканные блюда, на которые были способны кухарки Нечистой Юдоли, но и несколько бутылок «Улыбки Императора», которые Хуайсан, скрепя сердце, приказал извлечь из своих личных запасов. И все — ради одного вопроса, заданного будто невзначай; Гуань Юйхань, тем не менее, быстро смекнул, к чему идет дело, и с сожалением покачал головой. — Согласно договору Тайшань — думаю, глава ордена знаком с ним не хуже меня, — внутренние дела орденов заклинателей остаются их внутренними делами до тех пор, пока они не поднимают оружие против солдат императора. — Мы говорим не о вмешательстве во внутренние дела, — спешно поправился Хуайсан, состраивая на лице неловкую улыбку, — просто о жесте доброй воли… который, конечно, не останется без ответа. Гуань Юйхань оценивающе взглянул на него и добавил после мимолетных раздумий, одним глотком осушив чашу с вином: — Я расскажу главе ордена по секрету то, что доносят до меня редкие вести из столицы. Буду прям — императорскую казну ныне можно сравнить с волосами на макушке нашего Первого министра… — Истончается? — Первый министр лыс. Хуайсан пожалел об «Улыбке», которую потратил совершенно зря. — Недоимки огромные и с каждым годом их все больше и больше, — продолжал тем временем Гуань Юйхань, подливая себе еще, — а ордена заклинателей избавлены от обязанности платить налоги, поэтому… вряд ли я смогу чем бы то ни было помочь вам. — Благодарю за ваш визит, — только и ответил ему Хуайсан со всем дружелюбием, на которое был способен. Гуань Юйхань удалился, чрезвычайно собою довольный, а Хуайсан долго еще бродил во внутренних дворах Нечистой Юдоли, дожидаясь, пока выветрится опьянение, и пытаясь придумать какой-нибудь другой план. Как назло, ничего толкового не пришло ему на ум ни в тот день, ни в последующие; неизвестно, чем бы все кончилось, если бы помощь пришла оттуда, откуда Хуайсан меньше всего ждал ее — от Цзинь Гуанъяо, а вернее, его идеи строительства смотровых башен. — Это позволит нам лучше контролировать то, что происходит в самых отдаленных уголках наших земель, — говорил он своим любимым вкрадчивым тоном, что заползал в сердце, сколько ему ни сопротивляйся, не хуже змеи, — а также быстро собирать силы, если вдруг случится что-то, с чем не могут справиться обычные заклинатели. Обратите внимание, — он махнул рукой на разложенную на столе карту, усеянную тут и там миниатюрными мраморными башенками, — каждая из башен располагается так, чтобы если на ней зажгли сигнальный огонь, предупреждающий об опасности — он стал бы тут же виден, по крайней мере, на еще одной… что достопочтенные главы орденов думают об этом? «Что ты хочешь достигнуть того, чего так и не достиг Вэнь Жохань, — подумал Хуайсан рассеянно, — но его судьба достанет тебя быстрее». Краем глаза он видел, как мимолетно хмурится Цзян Чэн — наверняка успел подумать о том же самом… — Великолепно, — произнес Лань Сичэнь с одобрительным кивком, и на лице Цзинь Гуанъяо сразу расцвела улыбка. — Я вижу, что была проделана огромная работа… — Вовсе нет, — скромно отозвался Цзинь Гуанъяо, — только то, что необходимо для процветания наших орденов. Обмениваться взаимными восторгами эти двое могли днями напролет — в этом Хуайсан был совершенно уверен. Про него, как случалось часто, они позабыли быстро, и он воспользовался этим, чтобы подойти к карте ближе, найти взглядом башню, установленную у побережья Бохай. — Хуайсан? — тут же настиг его заботливый вопрос Цзинь Гуанъяо. — Что-то не так? Ты хочешь возразить? Хуайсан обернулся к нему, тщательно изображая растерянность. — Конечно, нет, нет… — потом еще раз покосился на карту, нерешительно взял башенку в руки, но тут же поставил ее обратно, будто испугавшись, что та может его обжечь. — Но я… я не понимаю: неужели в Ланьлине хватит для них камня? — Конечно, — поспешил уверить его Цзинь Гуанъяо, — тебе не о чем беспокоиться, наши лучшие архитекторы рассчитали все… — Разве нужно везти в Цинхэ и Гусу камень из Ланьлина? — вдруг произнес Лань Сичэнь, осененный мыслью, которая, по его мнению, пришла ему в голову без малейшего чужого участия. — Эти места всегда славились своими каменоломнями. мы могли бы… — Ох, нет! — простонал Хуайсан, в отчаянии отворачиваясь от карты. — Мне сказали — дороги ни на что не годны! Даже дагэ не знал, что с этим делать, а я… как я могу знать? Прижимая ладони к груди, он сделал вид, будто сейчас расплачется, за что удостоился от Сичэня взгляда, полного сочувствия; Цзян Чэн открыто поморщился — Хуайсан был готов поставить немаленькую сумму, что тот борется с желанием если не придушить его, то как следует огреть Цзыдянем. — Каменщики Ланьлина достойно справятся с работой, — примирительно сказал Цзинь Гуанъяо. — В конце концов, это не столь сложная задача. — Все равно камень надо будет доставить на место, — рублено сказал Цзян Чэн, которому, очевидно, все меньше и меньше приходился по душе этот разговор. — Хотите платить втридорога? Тогда везите камень из Ланьлина. Но дешевле и быстрее будет купить его там же, в Цинхэ. Даже если для этого придется восстановить дороги. «Почему я должен решать дела твоего ордена вместо тебя, ни на что не годного кретина», — читалось в его обращенном к Хуайсану взгляде. Если бы Хуайсан мог, то непременно расцеловал бы его. — Глава Цзян прав, — признал Сичэнь, и Хуайсан поспешно прикрылся веером, дабы никто не заметил тень триумфальной улыбки, вздумай она проскользнуть на его лице. Оставшись в меньшинстве, Цзинь Гуанъяо не стал спорить; не прошло и нескольких месяцев, как по всем концам Цинхэ закипела работа. «Каменщики и их семьи, а также крестьяне, которые нанимаются разнорабочими, неустанно благодарят Верховного заклинателя за щедрость, а Цзэу-цзюня — за мудрость в принятии решений, — читал Хуайсан в донесениях, которые ему втайне от всех передавал Боян. — Многие добавляют также, что само Небо послало эту милость на их головы, ведь попустительство главы Не грозило им голодной смертью». Все устроилось так, как и было нужно. Хуайсан мог по праву собой гордиться. Ни одну из башен он воочию так и не увидел. Несколько раз ему предлагали посетить их, но он неизменно находил подходящие отговорки; Незнайке ни к чему интересоваться такими вещами, а Хуайсану — лишний раз приводить себя в исступление напоминанием о том, как неуемен и жаден Цзинь Гуанъяо в своих амбициях. Только на одно приглашение Хуайсан, немного поразмыслив, ответил согласием — на то, которое было направлено ему с побережья Бохай. Даже воздух там был другим — влажным, с непривычки будто тяжелым. Соленый ветер носился по берегу, трепал Хуайсана за рукава и спутывал его волосы; под ногами его стелился песок, который набегающие волны омывали лениво и по-хозяйски, а впереди не было ничего, только бескрайняя, вдаль уходящая небесная и водная гладь. У самого горизонта они сливались — свинцовое осеннее море и такого же цвета небо, — и Хуайсан безмолвно глядел в ту точку, где одна стихия переплавлялась в другую, пока глаза его не начали слезиться настолько, что ему стало больно держать их открытыми. Он зажмурился. Быстро смахнул слезу, поползшую по щеке. — Глава Не, — негромко позвал Хань Чжэнсинь, стоявший в шаге за его спиной, — вы не видели прежде море? — Нет, — ответил Хуайсан. — Только читал о нем. — Я видел его каждый день с самого детства, — сказал Чжэнсинь. — Надеюсь, смогу увидеть и перед смертью, что бы ни случилось со мной. Новая волна подобралась к Хуайсану ближе, чем прочие, почти лизнув носки его сапог. Он наклонился, чтобы зачерпнуть в ладонь мокрый и холодный песок, быстро растер его, наблюдая, как тот падает комьями сквозь его пальцы. — Глава Не… Хуайсан обернулся. Чжэнсинь что-то ему протягивал — серый камень едва ли больше куриного яйца. — Что это? — недоуменно спросил Хуайсан, но странный дар все же принял. — Первый обломок, который был отколот от скалы, чтобы ваш сегодняшний путь стал возможен, — произнес Чжэнсинь, сияя; Хуайсан вспомнил, как ехал сюда — по узкой, но ровной дороге, по обе стороны которой теснились острые серые камни высотой в два, а то и три человеческих роста. — Возьмите его в знак благодарности от жителей этих мест за все, что вы сделали… Хуайсан вздрогнул и едва не выронил камень. Лучше бы выронил — в один момент тот стал для него уликой, которая могла погубить все и от которой необходимо было как можно скорее избавиться. — Благодарите главу Цзинь за щедрость и главу Лань за мудрость, — проговорил он, запинаясь. — Я здесь ни при чем. Я ничего не знаю. Я ничего не сделал. Хань Чжэнсинь продолжал смотреть на него. Глаза у него, как Хуайсан теперь заметил, были серыми — будто и в них поселилась частичка соединившихся моря и неба. — Почему вы так говорите? — спросил он с истинно ребяческой решимостью — решимостью человека, которому пока что не надо ничего опасаться и ни о чем жалеть. — Я же видел, что вы другой. Я вижу сейчас. Все знают — у каждой стены есть уши. Но здесь, где властвовали безгранично вода и ветер, не могло быть места для стен. — То, что ты хочешь услышать, — предупредил Хуайсан, — может тебя убить. — Я не боюсь. «Какая невероятная глупость», — мелькнуло у Хуайсана в голове, и он, так и не сумев про себя решить, к чему была эта мысль, кивком повелел Чжэнсиню следовать за собой. Они направились вдоль берега, а море осталось размывать их следы за их спинами. *** Солнце ушло за горизонт рано, и Хуайсан сидел еще долго при свете свечей, вчитываясь в бесчисленные письма; в голове его начало мутиться от усталости, и он хотел было приказать слугам подавать ужин, как вдруг в дверь постучали вновь — быстро, испуганно, не оставляя сомнений в том, что случилась какая-то катастрофа. — Глава Не, — это снова была Чжунъи; когда она поклонилась, Хуайсан увидел, что руки ее дрожат. — Я из-за Старейшины Илин… — Что? — спросил Хуайсан, поднимаясь. Внутри у него стало холодно, точно он вновь сорвался в пропасть в родовом некрополе и летит, летит вниз, тщетно пытаясь уцепиться за воздух. — Что с ним? — Его раны не закрываются. Он не приходит в себя, — произнесла Чжунъи, глядя на него широко распахнутыми глазами. — Знахари опасаются, что он умирает. Хуайсан подумал, что должен испытать потрясение или горечь, но вместо них к нему пришло лишь пустое и оцепенелое «Почему снова ты». — Может быть, — несмело продолжила Чжунъи, не дождавшись от него ответа, — все-таки сообщить Ханьгуан-цзюню… Хуайсана встряхнуло. — Только если хочешь, чтобы он явился и стер в порошок всех, начиная с меня, — ожесточенно отрезал он, сражаясь с искушением закрыть лицо руками — наивная, детская попытка найти защиту от неминуемого. — Он ни за что не поверит, что мы пытались спасти Вэй Усяня, а не уморить окончательно. «Чтоб тебя, Вэй-сюн. Ты выбрал самое неподходящее место для того, чтобы снова умереть». — Но… Хуайсан не дал ей договорить: — Иди. Я позову тебя позже. Перечить она не осмелилась, только быстро, воровато оглянулась на него перед тем, как исчезнуть за дверью. Осторожно, стараясь не упасть, поддавшись неожиданной слабости в коленях, Хуайсан опустился за стол. Письма, лежащие перед ним, показались ему бумагами, покрытыми бессмысленными чернильными пятнами — такими же бесполезными, как талисманы, которые он так и не сжег, зачем-то продолжил хранить рядом с «Песнями жизни и смерти». Живи. Он в первый миг не поверил, что эта идея пришла ему в голову — но что ни произойдет с тем, кто оказался в положении столь безнадежном? Это тоже было невероятной глупостью — он Незнайка, никудышный заклинатель, позор своих славных предков, да и в тот единственный раз, когда он пытался лечить кого-то при помощи музыки, ему едва не вонзилось в голову острие Бася… «А теперь мне в грудь прилетит Бичэнь, если я хотя бы не попытаюсь… и для меня, интригана, убийцы, обманувшего всех и наконец-то попавшегося с поличным, это будет сравнительно легкая смерть». Долго раздумывать было все равно что сдаться без боя. И если бы у него оставалась возможность выбирать, то Хуайсан именно это бы и сделал. «Чтоб тебя», — вновь подумал он, не соображая, к кому обращается, и направился к себе — за сборником и флейтой. *** — Все вон, — почти прошипел он, врываясь в павильон для особо важных гостей. Знахари, суетившиеся у постели раненого, бросились к двери, точно мыши, спугнутые кошкой. Дверь за ними закрылась, и Хуайсан остался один — наедине с тем, кто лежал на постели, отбросив в сторону пропитавшееся кровью одеяло. Не нужно было быть целителем, чтобы понять, насколько дурно обстоит дело — лицо Вэй Усяня было уже не бледным, а землисто-серым, дыхание прерывалось — еще немного, и умолкнет насовсем… «Ну уж нет, — подумал Хуайсан, замирая возле него, стараясь не поддаваться горечи, что разлилась в груди, скопилась в глотке густым и скользким комом. — Только не здесь и не сегодня». То, что он собирался сделать, было истинным безумием. Незнакомое заклинание, далеко не лучший исполнитель — не сделает ли он этим только хуже? Хотя, если взглянуть на Вэй Усяня, становилось понятно, что «хуже» в его случае может быть только одно, и оно так или иначе настигнет его в самое ближайшее время. Даже если отставить в сторону гордость и опаску, все-таки отправить весточку в Облачные Глубины — скорее всего, когда Лань Ванцзи примчится сюда, делать ему будет уже нечего, только оплакивать безжизненное тело. А потом, разумеется, обратить всю силу своего гнева на виновника, которому на сей раз не удастся избежать заслуженной кары. Хуайсан зажег свечи на столе, раскрыл «Песни жизни и смерти». Несколько раз вдохнул и выдохнул, чувствуя, как медленно и неохотно разгоняется движение ци по меридианам. Как же давно он этого не делал — стоило бы помедитировать хотя бы одну-две палочки, прежде чем идти сюда, но он, как всегда, забыл. Незнайка — может, и не было в той его роли столь уж много притворства? Дыхание Вэй Усяня все больше напоминало протяжные хрипы. Времени почти не было. Живи. Это уже было с ним… с ними — только раньше меж ними восстали непреодолимой преградой тень брата и тень Мэн Яо, полубезумная улыбка Мо Сюаньюя, невидимая, но очень крепкая паутина из недомолвок, лжи и интриг. Хуайсан повторял «Живи» раньше и сейчас — и в мелодии, подкрепленной ци, слышал свой тогдашний голос, срывающийся, полный страха и затаенной надежды — будто тот, самый первый Не Хуайсан тоже вернулся к жизни вместе со Старейшиной Илин. Мелодия была короткой, и Хуайсан сыграл ее трижды, прежде чем перевести дух, опустить флейту, решиться взглянуть на раненого. Тот по-прежнему лежал, не меняя своего положения. Ничего не произошло. Казалось бы, Хуайсан ни на что не рассчитывал — разве что на чудо, — когда направлялся сюда, ведомый только догадкой, но признавать поражение все равно оказалось болезненно, будто получить сильнейший удар в самое средоточие ци. Возможно, именно так чувствовал себя Вэй Усянь, когда ему вырезали золотое ядро? Что ж, его благородство теперь довело его до могилы — даже сыграй ему сейчас лучший из адептов Гусу Лань, ему бы это не помогло. — Прости, Вэй-сюн, — вздохнул Хуайсан, поднимаясь; хотел было уйти сразу, но зачем-то вновь приблизился к умирающему, осторожно склонился над ним, будто хотел запомнить его, напоследок отпечатать в памяти его лицо. — Пусть мне никто не поверит, но я действительно сделал все, что мог. А ведь Лань Ванцзи все равно придется написать — он наверняка захочет забрать тело… Предчувствуя, что это будет одно из сложнейших для составления писем за всю его жизнь, Хуайсан шагнул было к дверям, и тут услышал за своей спиной слабое, но внятное шевеление, затем судорожный вздох и гортанный, булькающий кашель. Вэй Усянь едва успел перевернуться на бок, прежде чем изо рта его хлынул поток крови, а из ран, из всех шести разом — что-то чернильно-черное, источающее до того невыносимый смрад, что у Хуайсана от одного вдоха закружилась голова. Неудивительно, что бедняга чуть не умер от того, в нем засела эта дрянь — а теперь, когда она вырвалась наружу, он чуть не свалился с постели на пол, но Хуайсан вовремя оказался рядом, поддержал его за руку, кое-как уложил обратно. Тот по-прежнему был без сознания, но дышал глубже и размереннее; кровь запеклась на его ранах, которые уже не выглядели столь устрашающе — Хуайсан при взгляде на них вовсе не смог припомнить, какая тварь могла бы их нанести; на ум ему почему-то шло только сравнение с киркой, сверлом или иным инструментом, которым пользуются обычные люди, а вовсе не нечистые духи. Но чтобы Вэй Усянь — и чуть не погиб после схватки с каким-то крестьянином? Это было, пожалуй, смешно. — Приберите там все, — прежде чем удалиться, сказал Хуайсан знахарям, все это время толпившимся с той стороны дверей. — И позаботьтесь, чтобы его не беспокоили лишний раз. О причинах случившегося он пока не задумывался, решив вначале дождаться, когда можно будет расспросить самого непосредственного участника — и очень кстати на следующее утро, когда Хуайсан не допил еще свой чай, вбежавшая запыхавшаяся Чжунъи сообщила, что гость вот-вот придет в себя.