Песни жизни и смерти

Когда Хуайсан вошел в павильон, знахари тут же расступились в стороны, давая ему возможность обменяться с Вэй Усянем молчаливыми и многозначительными взглядами. Тот, конечно, был весь в бинтах и повязках, но на Хуайсана смотрел вполне осмысленно — вот только выражение его глаз Хуайсану совсем не понравилось. — Оставьте нас, — коротко потребовал он, и знахари не замедлили исполнить приказание. Сам Хуайсан, когда они с гостем остались одни, приготовился было сказать что-то безразлично-вежливое, но Вэй Усянь опередил его: — Где Лань Чжань? Хуайсан ожидал любого вопроса, но не этого. «Дался им всем этот Ханьгуан-цзюнь, — подумал он, поддаваясь захлестнувшему его раздражению, — смогу ли я прожить хоть день, чтобы мне не напоминал о нем каждый встречный». — Должно быть, в Облачных Глубинах, — ровно ответил он, позволяя себе коротко усмехнуться. — Трудится, не покладая рук, ради нашего общего блага. Другими сведениями о нем я не обладаю, уж извини. В глазах Вэй Усяня проскользнула странная озадаченность, но тут же оказалась вытеснена необычным для него выражением мрачной подозрительности. На старых друзей так не смотрят. А вот на непредсказуемых и очень опасных врагов — вполне. — Это Нечистая Юдоль? — Добро пожаловать, — произнес Хуайсан чуть насмешливо, изображая поклон. — Мои адепты принесли тебя два дня назад. Ты им весьма обязан, ведь в тот момент ты напоминал решето… кто тебя так отделал? Вэй Усянь оставил вопрос без ответа — попробовал, морщась и закусывая губу, приподняться, но тут же, лишаясь сил, снова упал на подушку. Впрочем, его это не остановило — не прошло и мгновения, как он опять завозился, порываясь выбраться из постели. — Тебе стоит подождать, пока твои силы восстановятся, — сказал Хуайсан, понаблюдав немного за этими самоотверженными, но тщетными попытками. — Хотя бы несколько дней. Так говорят целители. Вэй Усянь коротко посмотрел на него исподлобья — вот этот взгляд Хуайсан знал очень хорошо. Он означал «Весь мир может отправиться к гуям, я сам знаю, как лучше». — Я не собираюсь злоупотреблять вашим гостеприимством, глава Не. Вы же мне это позволите? Хуайсан замер на секунду, переваривая и «главу Не», и обращение на «вы». Впрочем, чего-то подобного от Вэй Усяня стоило ожидать с самого момента его появления здесь. «Что же, Вэй-сюн, — подумал он, проглотив мимолетную, но колкую обиду, — будь по-твоему». — Господин Вэй, — сказал он более церемонным тоном, более не позволяя себе панибратства, — вы не пленник, а гость, и здесь нет ни одного человека, который желал бы вам зла. Я надеюсь на ваше благоразумие, ведь еще вчерашней ночью вы были при смерти. Знахари приложили множество усилий, чтобы сохранить вам жизнь. Нужно ли обесценивать их старания? — Вот уж не сказал бы, — проговорил Вэй Усянь, проводя ладонью по своей груди, скрытой за слоями повязок. — Иногда мне казалось, что они душу из меня хотят вынуть. — Их методы небезболезненны, но тех, кто лучше них справлялся бы с исцелением ран, не найти во всей Поднебесной. Вдобавок ко всему, — неизвестно почему, но Хуайсан продолжал его увещевать, тогда как наилучшим решением было бы поскорее выпроводить его за ворота и отпустить на все четыре стороны, — у вас при себе, кажется, нет меча? Всю ночь шел снег, дороги будут расчищены, в лучшем случае, к завтрашнему утру… Вэй Усянь чуть прищурился. — Хотите сказать, глава Не, — произнес он медленно, не сводя с Хуайсана внимательного взгляда — точно они играли в какую-то игру, и Вэй Усянь пытался угадать, какой ход сделает противник, — я здесь застрял? — Вовсе нет, господин Вэй, — отозвался Хуайсан почти беззаботно, — я уже сказал то, что хотел: вы — наш гость. Вэй Усянь наконец-то прекратил свои попытки встать — и очень вовремя, потому что в уголке его рта вновь показалась кровь. Побродил глазами по комнате, явно заставляя себя смириться с неизбежным, заметил Чэньцин, лежащую на столике в дальнем углу — потребовались усилия пяти заклинателей, чтобы хоть немного усмирить ее, просто поместить туда, где она не мешала бы знахарям, — и это его, похоже, несколько успокоило. — Ладно, — хмуро буркнул он. — Хоть выпить мне принесут? — Все запасы Нечистой Юдоли к вашим услугам, господин Вэй, — заверил его Хуайсан и добавил тут же, чтобы не дать себе время задуматься, стоит ли произносить это вслух. — Я был бы рад, если бы ваше состояние позволило вам присоединиться ко мне за ужином. Вэй Усянь вновь посмотрел на него с сомнением. Хуайсан соорудил на лице самое невинное выражение из всех возможных: никакого двойного дна, просто обыкновенное приглашение, на которое, впрочем, было бы крайне грубо ответить отказом. — Благодарю главу Не, — ответил Вэй Усянь с напряжением. — Я приду. Да уж, говорить с ним было все равно что пытаться объездить дикого скакуна — никогда не знаешь, когда тот подчинится, а когда, выгадав нужный момент, лягнет или сбросит на землю. Но Хуайсан ничем не обмолвился, каким изматывающим для него получился этот разговор. — Прошу прощения, теперь я вынужден вас оста… а, нет. Вы позволите еще одну просьбу? — Просьбу? — уточнил Вэй Усянь, словно не веря, что Хуайсан действительно произнес это слово. — Какую? — Вы ведь знаете об особенностях, которые имеют сабли адептов Цинхэ Не, — сказал ему Хуайсан, чуть понижая голос. — Прошу, пока вы находитесь в Нечистой Юдоли — не пытайтесь экспериментировать с темной энергией или… призывать к себе существ наподобие Призрачного Генерала. Я не хочу, чтобы кто-то ненароком пострадал… и вы, я уверен, тоже этого не хотите. Похоже, Вэй Усянь впервые за их беседу сумел беспрепятственно вдохнуть и выдохнуть. «Ну наконец, ты показал свое истинное лицо, — безошибочно читалось в его полыхнувшем взгляде. — Хочешь показать мне, что я в твоей власти, что я беззащитен. Еще посмотрим, кому же понадобится защищаться». — Я выполню вашу просьбу, глава Не. Хуайсан вновь поклонился ему, пытаясь понять, что же горячо подкатывает к его горлу — смех или ядовитое семя печали. — Благодарю, господин Вэй. *** Он все же пришел к ужину, хоть и припозднился — Хуайсан успел уже решить, что ждать его не стоит и все блюда, которые специально для него сдобрили специями так, что от одного взгляда на них в глазах начинало жечь, останутся нетронутыми. Но Вэй Усянь явился — в сером одеянии адепта Цинхэ Не (его собственная одежда была уже не годна на то, чтобы появляться в ней даже перед зеркалом), прихрамывающий, но маскирующий всю боль, которая, должно быть, продолжала донимать его, за своей излюбленной хитроватой улыбкой. На отведенном ему месте он развалился, презрев любые приличия, но Хуайсан как будто не обратил на это внимания. — Как ваши раны? — Лучше, — кивнул Вэй Усянь, придвигая к себе сразу несколько блюд. — Благодарю. — Надеюсь, еда Цинхэ придется вам по вкусу, — сказал Хуайсан, протягивая руку к стоящему рядом кувшину, — как и наше вино. Вэй Усянь недоверчиво поморщился, и на то, конечно, была причина: во времена их молодости вино Цинхэ было совершенно не тем напитком, чьим вкусом можно было бы сопроводить изысканный ужин. Крепкое, резкое, кружащее голову с одного глотка, оно ни в какое сравнение не шло с тем, что подавали в тавернах Юньмэня или, тем паче, Гусу; Цзян Чэн как-то попробовал и без обиняков сказал, что у него «привкус конюшни», и Хуайсан тогда не смог с ним не согласиться. — За годы, что вы провели вдали от нас, многое изменилось, — доверительно сказал он, наполняя чашу для Вэй Усяня. — В том числе и способ изготовления этого вина. Теперь его настаивают на можжевеловых ягодах. Вкус стал совсем иным. Конечно, все еще бытуют некоторые предрассудки против вин из Цинхэ… но я верю, что в скором времени мы преодолеем их. Вэй Усянь посмотрел на чашу. Потом — на Хуайсана. — В Цинхэ действительно многое стало другим, — проговорил он, осторожно беря вино. — Выпьем вместе? Нет, это действительно было смешно. — Разумеется, — охотно согласился Хуайсан и нарочно неторопливо, чтобы Вэй Усянь мог разглядеть каждое из его движений, налил из того же кувшина и себе. — За здоровье моего гостя. Он поднес чашу к губам, отпил сразу половину; Вэй Усянь повторил его жест, но пить не спешил, пока не удостоверился, что Хуайсан в самом деле сделал глоток. Протянулось несколько мгновений молчания, во время которых Хуайсан пытался решить, что ему хочется сделать больше — в голос расхохотаться или, размахнувшись, разбить проклятую чашу о пол у себя под ногами. — Скажи мне, Вэй-сюн, — выплюнул он, больше не чувствуя в себе сил, чтобы продолжать представление, — почему ты так настойчиво думаешь, что в моих намерениях причинить тебе вред? В конце концов, я многое сделал ради того, чтобы ты смог вернуться в мир — почему сейчас я должен желать прямо противоположного? Вэй Усянь ответил не сразу. Губы его растянулись в торжествующей ухмылке — он явно был настроен ломать комедию до конца и не ожидал, что Хуайсан сдастся так просто. — Я не знаю, — сказал он, явно передразнивая самого Хуайсана — живого мертвеца, укравшего чужое лицо. — Кто может сказать, Не-сюн? Я ведь понял, каким был твой план… — Не так, — устало возразил ему Хуайсан. — Ты понял, каким _мог быть_ мой план, если бы я действительно вознамерился совершить то, что ты приписал мне в своих мыслях — хотя я уверен, что на самом деле не совершил и десятой части. Ты никогда не мог посмотреть на ситуацию с иной стороны, кроме своей собственной, Вэй-сюн. А ведь это умение защитило бы тебя от значительной части твоих неприятностей, включая, не побоюсь этого сказать, твою собственную смерть. — Хочешь посоветовать мне, как лучше выжить? — протянул Вэй Усянь, отправляя себе в рот кусок истекающей соусом свинины. — Занятно… — В первую очередь — ешь и пей смело, — в тон ему ответил Хуайсан. — Забавно, ты — второй человек, всерьез полагающий, что я хочу подать ему что-то отравленное… — Кто был первым? — Мо Сюаньюй, — выпалил Хуайсан безусильно, хотя на самом деле ждал от себя совсем другого. Вэй Усянь на короткое время даже прекратил жевать. Потом отхлебнул еще вина — видимо, мясо пошло ему не в то горло. — Вы были хорошо знакомы? Хуайсан не знал, зачем говорит ему об этом. Он никому не говорил до этого — просто потому, что надеялся, будто так будет легче. — Пожалуй, так. Мы сблизились, когда он обучался в Башне Золотого Карпа. Я думал, что мне не помешает лишняя пара глаз и ушей рядом с Цзинь Гуанъяо. А он оказался весьма… легковерным и привязчивым молодым человеком. Что же выдало его — голос или дрогнувшее лицо? Может быть, и то, и другое; он слишком долго держался, чтобы держаться еще и сейчас. По крайней мере, Вэй Усянь сразу понял все. — Ого. Так вы с ним делили на двоих персик? Если он надеялся смутить Хуайсана этим вопросом, то напрасно. Он давно уже не чувствовал ни смущения, ни стыда; они остались в другой, оборвавшейся жизни, бесконечно далеко от того, что он ныне из себя представлял. — Что ты хочешь узнать, Вэй-сюн? — спокойно спросил он, вновь отпивая из чаши. Усмешка Вэй Усяня стала шире. — Просто интересно, знал ли ты, когда рвал цветы у него на заднем дворе, что сделаешь из него свою марионетку и заставишь уничтожить себя, чтобы твой план осуществился? Хуайсан поперхнулся вином, только чудом не пролив ни капли себе на колени. — Вижу, ты куда худшего мнения обо мне, чем я подозревал, — выговорил он с трудом, прикрывая рукавом губы и силясь откашлять поселившийся во рту горьковатый можжевеловый привкус. — Я отвечу на твой вопрос, и ответ будет — нет. Я вообще долгое время не представлял, что тебя возможно вернуть, что ты оставил себе лазейку… и если бы кто-то сказал мне тогда, что Мо Сюаньюй добровольно принесет себя в жертву, я рассмеялся бы этому человеку в лицо. Он… я не думал, что он способен на что-то подобное. Он был… он был совсем другим. Когда Мо Сюаньюй, улыбаясь так, будто готовился преподнести прекрасной невесте бесценный свадебный дар, выложил на стол бумаги, исписанные небрежным, беспорядочным, но знакомым Хуайсану почерком — давно ли он разбирал иероглифы, выведенные этой рукой, переписывая ответы на вопросы, заданные Лань Цижэнем на лекции в Облачных глубинах? — Хуайсан поначалу глазам своим не поверил. — Что… — он не предполагал, что видеть эти записи будет для него почти больно — он едва дотронулся до них, а рука его сотряслась, и так же сотряслось что-то еще, что он полагал в себе глубоко запрятанным, почти похороненным. — Откуда это у тебя? Мо Сюаньюй с видимым удовольствием смотрел, как он бережно, точно драгоценности, перебирает листы. — Спер. — Спе… — Хуайсан едва не задохнулся. — Ты… ты украл это? У Цзинь Гуанъяо? Ты представляешь, чем тебе это может грозить? — Что? — Мо Сюаньюй разве что не отмахнулся, как от надоедливого комара. — Да что он мне сделает? Он же мой брат! Да и я не навсегда взял. Только вам показать. Потом верну. — Показать мне?.. — Ну да, — лицо Мо Сюаньюя почти сияло. — Думал, вам понравится, господин Не. Вы же… ну, чуть меньше, чем о брате, вы только о Вэй Усяне говорите. Вы же хорошо его знали, да? Хуайсан попытался вчитаться в то, что было написано в бумагах. Безуспешно — в магических формулах, выкладках, символах, которыми были испещрены листы, он почти ничего не понимал. — Я… я думал, что я его знаю, — пробормотал он сдавленно; выговорить каждое слово было для него сродни тому, чтобы сдвинуть с места гору. — Мы были другими тогда. Все было другим. Сейчас это будто… чья-то веселая выдумка. Мне сложно поверить, что это происходило в действительности. Улыбки на лице Мо Сюаньюя больше не было. Теперь он смотрел на Хуайсана так, будто желал сказать что-то, но сомневался в уместности своих слов. — Вы не видели, что с ним происходило? — Я все видел, — отозвался Хуайсан, прикрывая веки — странно, но если образ брата оставался перед ним столь же четким, то образ Вэй Усяня размылся, остались от него только похожие на всполохи черты. — Я просто ничего не понимал. Однажды мы с ним оказались в ловушке, а он мне сказал: «Держи меня за руку, тогда выберемся». А я… — он запнулся, вновь переживая тот полузабытый момент: холодящий все тело ужас и успокаивающее тепло чужой ладони в собственных судорожно сжатых пальцах. — Я отпустил. «Могло ли что-то быть по-другому? — подумал он, воскрешая в своем сознании картину, которая преследовала его с того дня, когда дагэ, уставший, слишком для себя молчаливый, вернулся в Нечистую Юдоль и рассказал о том, что произошло в Безночном Городе: одинокая черная фигура, повисшая над пропастью, и еще одна, пронзительно-белая, из последних сил пытающаяся ее удержать. — Даже Лань Ванцзи, второй нефрит, совершенный в своей непогрешимости, ничего не смог изменить. Что после этого смог бы я?». Наверное, он забылся, позволил слишком многому отразиться на своем лице: не случайно же Мо Сюаньюй залепетал убито, без следа недавней бравады: — Прошу прощения, если стал причиной вашего огорчения, господин Не. Я не думал… Хуайсан не без внутреннего усилия, но вернулся из так некстати напавших на него грез — несбыточных и безнадежных. Заставил себя изобразить ободряющую улыбку, а то на мальчишку, в самом деле, взглянуть было жалко. — Твоей вины нет, — сказал он, касаясь руки Мо Сюаньюя, позволяя ему нежно переплести их пальцы. — Но бумаги эти лучше вернуть туда, откуда ты их взял. Цзинь Гуанъяо будет очень огорчен, если обнаружит пропажу. — Конечно, верну, — пообещал Мо Сюаньюй, глядя в сторону записей с тенью сожаления. — На самом деле я их почитал немного… он был тот еще выдумщик, этот Вэй Усянь. Даже жалко, что эти его штуки запрещено изучать. Слишком уж все боятся всего, что от него осталось. «А он ничего не боялся, — думал Хуайсан, покоряясь грызущей тоске, пока Мо Сюаньюй, расценив сцепление их рук как безмолвное разрешение, прижался к нему, покрыл быстрыми, горячечными поцелуями его лицо и шею. — Он — единственный, кого Мэн Яо не смог бы ни очаровать, ни запугать, ни купить. Конечно же, именно он должен был уйти туда, откуда не возвращаются». На оставленные на столе бумаги он старался не смотреть — они и без того выглядели в его глазах как сосредоточие всего, что он успел упустить. — Когда он узнал про ритуал подношения тела — тогда же я видел его здоровым и невредимым в последний раз, — скупо обронил Хуайсан, разливая остатки вина из кувшина себе и своему гостю. — После этого я покинул Башню Золотого Карпа, а когда приехал вновь через несколько месяцев — его там уже не было. Мне сказали, что его выгнали из ордена из-за какой-то скандальной истории, но я знал: в том, что казалось ему невинными шалостями, он зашел слишком далеко, и Цзинь Гуанъяо решил больше его не щадить. Я не мог искать встречи с ним, не привлекая к себе лишнего внимания, и поэтому мне пришлось выждать несколько лет — только тогда, направляясь с визитом в Гусу Лань, я проезжал через деревню Мо и смог найти его. Деревенские улочки в канун нового года были пусты — никто не заметил, как Хань Чжэнсинь беззвучно перелетел через ограду поместья Мо, а затем так же, без лишнего шума, приоткрыл перед Хуайсаном ворота. — Я заглянул в окна, — сказал он шепотом, когда они вдвоем оказались в темноте, окутавшей двор, и кое-как разгоняемой лишь фонарями, висящими у дверей. — По-моему, там все празднуют. Но того, кого вы мне описали, я не увидел. — Не может быть, — Хуайсан качнул головой и сам крадучись направился к дому. Быстро глянул в чуть приоткрытое окно — к счастью, все члены семейства Мо, собравшиеся внутри, уже достаточно налегли на выпивку, чтобы не заметить вторжение. Мо Сюаньюя среди них не было — Чжэнсинь не ошибся и не соврал. — Не может быть, — повторил Хуайсан, скорее отступая обратно во мрак. — Неужели он решил бежать? Но куда он мог направиться, у него ведь нет больше ни родственников, ни друзей… И все же его не оставляло предчувствие, что Мо Сюаньюй здесь, где-то рядом, нужно просто отыскать его — и вместе с Чжэнсинем, держащим меч наготове, Хуайсан обошел поместье, заглядывая в окна и двери, изо всех сил напрягая зрение и слух в надежде увидеть знакомый силуэт или услышать знакомый голос. Никого и ничего — если Мо Сюаньюй и был здесь, то сейчас будто бы растворился, не оставив ни одного напоминания о своем присутствии. «Ладно, идем отсюда», — едва не сказал Хуайсан в сердцах, но в этот момент Чжэнсинь деликатно окликнул его. — Глава Не… Хуайсан с трудом различил, куда тот указывает в потемках — на какую-то покосившуюся лачугу, в которой едва бы кто-то поселил даже кур и свиней. Эта убогая конструкция в последнюю очередь выглядела чьим-то пристанищем, но в то же время это был последний уголок поместья, куда Хуайсан еще не заглянул — и он направился к ней, ни на что толком не рассчитывая, желая лишь потом с полным правом говорить себе, что искал везде, где только мог. Он в последний момент заметил тело, распластавшееся на полу у самого порога и от того чуть не упал, споткнувшись о него; Чжэнсинь подоспел вовремя, подставил руку, и Хуайсан благодарно оперся о нее. — Что… кто… — лежащий зашевелился, что-то забормотал, и у Хуайсана гулко трепыхнулось сердце. Конечно, он узнал его сразу. — Сюаньюй? — Госпо… господин Не? — его лицо было едва различимо в темноте, а льющийся с небес свет луны был весьма слабым подспорьем. — Вы снитесь мне? Опять? Он приподнялся, мотая головой, как теленок; Хуайсан стоял неподвижно, справляясь со спирающим дух осознанием: эта встреча — настоящая, а не видение или кошмарный сон. Чжэнсинь помог Мо Сюаньюю подняться, крепко держа того за локоть, а тот послушно подчинился, не выказывая никакого сопротивления — только продолжил говорить какую-то чушь, как будто вовсе не понимал, кто он и где находится. — Знаете, после того, что вы сказали мне вчера, было по крайней мере невежливо являться вот так снова, господин Не. Вы же поклялись, что не имеете намерения меня мучить — и что же теперь? Разве может глава столь сильного и влиятельного ордена врать? — Нужно увести его отсюда, — зашептал Чжэнсинь, беспокойно оглядываясь. — Кто угодно может прийти… Да, думать было нечего о том, чтобы затевать разговор здесь. Хуайсан кивнул. — Отведем его в гостиницу. По счастью, им удалось не попасться никому на глаза; даже хозяина постоялого двора Чжэнсинь отвлек какой-то болтовней и предложением сейчас же выпить вина от щедрот достопочтенного господина, пока сам достопочтенный господин почти тащил Мо Сюаньюя по коридору, зажимая ему рот, ведь тот порывался то говорить, то смеяться во весь голос. — Вы так нетерпеливы, господин Не, — игриво заявил он, когда Хуайсан, теряя терпение, втолкнул его внутрь комнаты. — Вспомним старые добрые времена? — Да что с тобой происходит, — Хуайсан бы выразился и покрепче, но в нем еще бродило слабое желание сохранить хоть какие-то приличия. — Очнись! Тебе ничего не снится, это я! Мо Сюаньюй только рассмеялся, пытаясь поймать его ладонь, и Хуайсан позволил ему это сделать — лишь для того, чтобы тот крепко сжал ее, поднес к губам и замер, настигнутый осознанием, что человек рядом с ним — не порождение сна или помутившегося рассудка; несколько секунд он мял пальцы Хуайсана (тот морщился, но терпел), лихорадочно всматриваясь в его лицо, будто пытаясь отыскать следы обмана или подмены, затем медленно, точно несмело, опустил взгляд, чтобы взглянуть на себя — и вдруг, разразившись безудержными рыданиями, рухнул на колени. — Нет, только не это, — пробормотал Хуайсан, понемногу тоже приходя в отчаяние, — из-за тебя сюда сбежится вся округа… Конечно, ему некого было обвинять, кроме себя самого — Мо Сюаньюй очевидно был не в себе, и Хуайсан недооценил масштабы его безумия, иначе никогда не стал бы тащить сюда за собой, вызывать лишние разговоры и кривотолки… но теперь делать было нечего, нужно было как-то заставить этого несчастного вести себя тише, и Хуайсан, пометавшись немного вокруг него, сделал первое, что пришло ему в голову — опустился рядом с ним и обнял, крепко сжал обеими руками, позволяя устроить голову у себя на плече — так, по крайней мере, плач стал приглушенным, хотя Хуайсан мог поклясться, что чувствует, как его одежда напитывается чужими слезами. — Успокойся, успокойся, А-Юй, — повторял он монотонно, как будто его зачаровали, — это действительно я. Они сидели так, пока рыдания Мо Сюаньюя не сорвались на невнятные всхлипы, перемежающиеся икотой; тут же в дверь осторожно сунулся Хань Чжэнсинь, и Хуайсан шепотом приказал ему спросить у хозяев что-нибудь поесть и выпить. Мо Сюаньюй выглядел ужасно — хрупкая, изможденная тень того молодого господина Мо, с которым Хуайсан водил знакомство в Башне Золотого Карпа; похоже было, что он недоедает уже много месяцев, но когда на столе перед ним поставили порцию дымящегося супа, миску риса и кувшин с вином, это не вызвало у него ничего, кроме приступа крайнего испуга. — Нет, — пробормотал он, силясь отползти прочь, и выглядел при этом так, будто в него целились из лука, угрожая в любой момент спустить тетиву, — нет, я не буду есть, я не буду. — Почему? — изумился Хуайсан. — Только не говори, что… — Это все отравлено! Хуайсан в поисках поддержки глянул на Чжэнсиня. Тот только коротко качнул головой. — Проследи, чтобы нас не беспокоили, — сказал ему Хуайсан, и Чжэнсинь тут же исчез за дверью. В отсутствие незнакомца Мо Сюаньюй перестал дрожать всем телом, но на еду по-прежнему смотрел так, будто перед ним действительно положили яд. — Почему ты думаешь, что еда отравлена? — Хуайсан демонстративно принюхался к запаху, который источали тарелки. — Здесь что, так принято? Или ты думаешь, что кто-то хочет навредить именно тебе? — Он не оставит меня, — проговорил Мо Сюаньюй, стуча зубами. — Он никогда меня не оставит! Он не успокоится, пока я не буду мертв! Все решат, что это простая случайность, а на самом деле он убьет меня! — Кто это? — спросил Хуайсан вкрадчиво, так, будто не знал ответ. — О ком ты говоришь, А-Юй? Мо Сюаньюй ответил не сразу — боязливо покосился во все углы, затем на потолок, будто изо всех щелей между досками норовили вырваться невидимые шпионы, а затем ответил сорванно, едва слышно: — Мой… мой брат. Цзинь Гуанъяо. Что ж, даже долготерпение Верховного заклинателя оказалось не бесконечным. Может, в чем-то из своих бед Мо Сюаньюй и был виноват сам, но Хуайсан все равно не смог побороть поднявшуюся в нем жалость к этому бедняге, который, если подумать, всегда был безобиднее канарейки. — Его могущество и влияние действительно велики, — сказал он, словно приняв слова Мо Сюаньюя всерьез, — но я не думаю, что в его силах было предугадать, что ты окажешься сегодня здесь, и приказать повару приготовить отраву… если ты не против, то я попробую все, что тебе принесли. Уж моего Золотого Ядра хватит, чтобы в случае чего справиться с ядом. Кажется, Мо Сюаньюй даже не дышал, глядя, как Хуайсан непринужденно отпивает суп, отщипывает немного риса, а затем делает глоток вина; какое-то время они провели в звенящей тишине — Хуайсан ничего не говорил, только улыбался, а его собеседник смотрел на него широко раскрытыми глазами, — а потом Мо Сюаньюй, почти оттолкнув его от стола, шумно набросился на еду, хрипя и давясь, будто изголодавшийся пес, которому бросили кость. Хуайсан незаметно отодвинулся, спрятал лицо за веером, чтобы хотя бы не видеть этого жуткого зрелища. — А-Юй, — тихо окликнул он, когда тот смел со стола все до последнего куска, выпил чаши вина подряд и, похоже, немного пришел в себя, — что с тобой сделали? Мо Сюаньюй посмотрел на него виновато — кажется, теперь его сознание прояснилось достаточно, чтобы к нему вернулась способность испытывать стыд, и поэтому он кое-как оправил тряпье, в которое был одет, попытался сесть так, как его должны были учить в Башне Золотого Карпа. — Я не помню, глава Не. Мне сказали, что я совершил ужасный проступок. Должно быть, меня наказали… — Кто именно? — быстро осведомился Хуайсан. — Цзинь Гуанъяо? Мо Сюаньюй изобразил задумчивую гримасу, но она исчезла тут же — он побледнел, судорожно втянул в себя воздух, вновь сам не свой от страха. — Нет, — шепнул он так тихо, что Хуайсан с трудом различал слова. — Это был Сюэ Ян. — Сюэ Ян? — присутствие этого человека в Башне Золотого Карпа мало для кого было секретом; иногда Хуайсан сталкивался с ним и всякий раз стремился пройти мимо, не повернув головы, будто одно его присутствие не вселяло в него трепет сродни тому, который можно испытать, оставшись один на один с хищником, жаждущим испить крови. — Что он… что случилось? — Не помню! — повторил Мо Сюаньюй громче и отчаяннее. — Они хотели подчинить… кого-то. Не меня. Но это было связано с… со мной. С кровью Цзиней. И… — он содрогнулся и проговорил одними губами, но Хуайсан все равно понял — и почувствовал, как его собственная кровь отливает от рук и лица, а в голове поселяется тошнотворная холодная муть, мешающая думать, — и Тигриной Печатью Преисподней. — Печатью Преисподней? — переспросил Хуайсан громче, чем нужно было, и добавил тише, спохватываясь. — Но это невозможно! Вэй Усянь уничтожил ее, всем это известно! — Я ее видел, — повторил Мо Сюаньюй глухо и упрямо. — Сюэ Ян так ее называл. Они думали, что я без сознания, ничего не слышу и не вижу. Но я видел ее так же, как вижу вас. «Он сумасшедший, — за эту мысль Хуайсан цеплялся, как за последнюю свою надежду, но она не могла быть ему достаточной опорой — рассеивалась и ускользала сквозь пальцы. — Просто сумасшедший. Он не мог…» Мо Сюаньюй смотрел на него с вымученной, извиняющейся улыбкой — сейчас, в этот момент удивительно похожий на себя прежнего. Безумия в нем больше не было — только странное, противоестественное умиротворение; Хуайсан встретился с его взглядом и ощутил, что не может дышать. — О, небеса, — обреченно, никчемно вырвалось у него, — мы все в огромной опасности. — Я знаю, — просто согласился Мо Сюаньюй. — Но мне никто не поверил бы, даже если б я решил рассказать. — Если ты думаешь, что поверят мне, то ошибаешься, — ответил Хуайсан с невеселой усмешкой. — Цзинь Гуанъяо нет равных в искусстве притворяться. Он отвергнет все обвинения, и глазом не моргнув. Мо Сюаньюй уставился на него, будто столкнувшись с чем-то новым и неожиданным. — Он и вам успел причинить зло? Сколь бы мало ситуация располагала к тому, чтобы смеяться, но Хуайсан все равно подумал, что готов сделать это. «Итак, — подумал он, пока они с Мо Сюаньюем смотрели друг на друга, будто пытаясь оценить собственные шансы, — вот сидим мы: ничтожный безумец и не менее ничтожный Незнайка, и у нас один и тот же враг — самый опасный из всех людей, что когда-либо ходили по земле». Он не стал отвечать, но его молчание Мо Сюаньюй истолковал верно. Он нахмурился, сжал исцарапанную, покрытую грязью ладонь в кулак. — Есть ли хоть кто-то, кому этот человек не успел навредить? Кто-то, кто не страдал из-за него? Разве можно оставить это просто так? Может быть, его помешательство было заразным, иначе как Хуайсан смог подумать, что тот необычайно красив в своей безнадежной решимости — несмотря на спутанные волосы, вздрагивающие исхудавшие плечи, свежую ссадину на лице — эту-то оставил явно не Сюэ Ян… «Тебе не нужно оставаться здесь, — чуть не сказал Хуайсан, одурманенный своим помутнением, которое пьянило лучше любого вина. — Ты можешь уехать со мной в Цинхэ. В Нечистой Юдоли для тебя найдется место — или ты сможешь поселиться в городе, и я тебя пойму: по утрам, когда начинаются тренировки, у нас ужасно шумно, я сам привык к этому только потому, что живу там с рождения…» Нет, этого он не сказал. Он сказал другое: — Среди ныне живущих я не знаю ни одного героя, который мог бы бросить Цзинь Гуанъяо вызов и остаться жить. Собственные слова он слышал, будто эхо разносило их в пустоте — и тем отчетливее звучал голос Мо Сюаньюя, удивительно спокойный и твердый: — Я не знаю такого героя и среди умерших. Но есть и кое-кто другой. Есть величайший злодей. Хуайсан прислушался к себе, но не услышал ничего, кроме холодного, разящего, сказанного кем-то чужим: «Вот он — шанс». Первые два винных кувшина опустели, и Хуайсан, не желая обременять гостя, самолично сражался с пробкой третьего. — Он был не таким уж бездарным, как о нем говорили, — сказал он, когда чаши вновь оказались полны. — Запомнил ритуал, о котором читал всего-то раз — и это после всего, что с ним сделали… Да, это было его намерение, а не мое. Я просто не стал его отговаривать. Решил, что моя совесть может это выдержать. Он не ждал, что Вэй Усянь проявит к нему сочувствие — но и насмешка, зазвучавшая в его голосе, обожгла Хуайсана, как резкий удар по лицу. — Твоя совесть, Не-сюн. Боюсь представить, что она еще может выдержать, если тебе это будет нужно. Хуайсан подумал, что будь у него достаточно силы в руках — он раздавил бы свою чашу в кулаке. Но такой силы ему всегда недоставало, и оглушительная, подстегнутая вином ярость рванулась у него с языка: — О, а что же насчет твоей совести? О ней мы сегодня не говорили. А я тоже многое хотел бы узнать о тебе. Например, помогает ли тебе вино, которое ты пьешь, заглушить крики тех, кто погиб по твоей вине? Благодарности, которые ты получаешь ныне от тех, кому помог — не слышать слез тех, чьи семьи были разрушены из-за тебя? А женщины, за которыми ты волочишься — забыть лицо той, кто была для тебя важнее всех и кого ты, при всей своей силе, не смог спасти? Вэй Усянь поставил чашу на стол с такой силой, что вино выплеснулось ему на рукав. — Замолчи. «Он же сейчас меня убьет, — подумал Хуайсан, глядя в его глаза, заледеневшие от переполнившего их бешенства. — И Чэньцин ему для этого не понадобится. Он просто вцепится обеими руками мне в горло и не отпустит, пока я не перестану дышать». Какое-то время они оба не шевелились. Тихо горели свечи, где-то вдали, за стенами Нечистой Юдоли, подвывал ветер — то ли чей-то зов, то ли заупокойная песня. — Приношу извинения за свои необдуманные речи, — выговорил в конце концов Хуайсан, когда молчание стало невыносимым. — Мне не стоило говорить то, что я сказал. — Но ты это сказал, — бесстрастно заметил Вэй Усянь, поднимаясь. — Благодарю за ужин и вино. Просто у меня что-то пропал аппетит. Хуайсан дал ему уйти — просто смотрел чуть помутившимся взглядом на то, как за ним закрываются двери. — Чжэнсинь, — позвал он, тоже вставая на ноги. Голова немного кружилась — все-таки он давно уже не мог позволить себе столько выпить за ужином. Чжэнсинь оказался рядом тут же, будто сотворился из воздуха. — У главы Не есть поручения? — Просьба, — уточнил Хуайсан, старательно обмахиваясь веером. — Если господин Вэй захочет сегодня ночью покинуть Нечистую Юдоль — пусть никто ему не препятствует. Чжэнсинь непроницаемо кивнул. — Есть. «Вот и ответ на вопрос, можно ли было что-то изменить, — подумал Хуайсан, отпуская его, чтобы вновь остаться в одиночестве. — Не изменилось бы ничего». *** Утром головную боль и сухость в глотке пришлось успокаивать травяным отваром, почти на бегу — на медитацию времени не было, Хуайсан и без того проспал дольше обычного, а ведь ему необходимо было присутствовать на утренней тренировке (к счастью — только наблюдать, а не принимать участие), а потом — принимать посланников нескольких мелких кланов, явившихся просить помощи на ночной охоте. Обилие дел его, впрочем, радовало — так можно было скорее выбросить из головы и Вэй Усяня, и его короткий визит. — Глава… — Чжэнсинь, конечно, уже был рядом, норовил подсунуть какие-то свитки. — Не сейчас, — торопливо сказал ему Хуайсан, спускаясь мимо него по лестнице, ведущей во внутренний двор и оттуда — к тренировочному полю, — отнеси мне на стол, я приступлю к ним как только… о! Он замер, едва не врезавшись в Бояна, который вырос перед ним словно из-под земли. Хуайсан даже не успел спросить у него, почему глава гарнизона не находится на своем посту — увидел, что он несет на руках бесчувственное тело, чей вид был слишком хорошо ему знаком, и прикусил изнутри щеку, чтобы не выпустить изо рта смех. — Его нашли недалеко отсюда, — доложил Боян, чуть встряхивая свою ношу; Вэй Усянь приоткрыл один глаз и уставился со злостью сначала на него, а потом на Хуайсана. — Должно быть, заплутал в снегах с непривычки и быстро ослаб… — Это случается с путниками, которые впервые попадают в эти места зимой, — снисходительно ответил Хуайсан. — Отнесите его в павильон и прогрейте жаровню как следует. Вэй Усянь продолжал смотреть на него. Хуайсан невозмутимо ему поклонился. — Добро пожаловать в Нечистую Юдоль.