Иллюзия выбора

      Возвращение в Мондштадт не сулило ничего хорошего — едва Люмин слезла с повозки случайных попутчиков, её настроение испортилось. Когда она ступила на мост, когда увидела сгорбленную спину Тимми, неизменно кормящего птиц, её охватила тягучая тоска: почти что с отчаянием она проводила взглядом повозку, уезжающую в сторону Спрингвейла, и стояла, охваченная беспочвенной досадой, пока та не скрылась из вида за крутым поворотом дороги. Когда Тимми беззлобно помахал ей рукой, она почувствовала, как начинает медленно закипать внутри, и как ярость и неприятие всего только растут с каждым пройденным булыжником мостовой. На дружелюбное приветствие стражи она смогла выжать из себя только глухой вздох. — Эй, Люмин!       Она привалилась на стойку Катерины, устало закрыв глаза и совершенно не желая открывать их снова. — Здравствуй!       Голос раздался почти за спиной, и теперь у неё не оставалось выхода, только повернуться и встретиться лицом к лицу: уйти незамеченной в этом городе нельзя. Барбара наклонила голову, и Люмин выдавила полуулыбку. Корзина ярких полевых цветов, таких свежих и чистых, тут же завладела вниманием Люмин — она с каким-то эстетическим наслаждением отметила, как чудесно выглядят капли росы, оттеняющие тёмно-зелёные стебли, в которых белыми пузырьками отражались роба Барбары и еë крепко накрахмаленный воротничок, и предпочла смотреть на цветы, а не ей в лицо. — Приходи сегодня послушать вечернюю службу. — Обязательно, — улыбнулась Люмин снова, — Если не опоздаю.       Барбара вытянула из корзины несколько цветков — самых пышных, заметила Люмин, — и вручила ей на прощание. Медленно её залитая оранжевым солнцем спина поплыла вперёд по улице, и Люмин проводила её взглядом почти так же, как совсем недавно повозку. Ноги её примерзли к мостовой, и она так и стояла, растерянно теребя мгновенно увядший букет и не решаясь двигаться дальше. Из оцепенения её вывела Паймон: — Раз пришли, то… — Ты права, — повернулась обратно к стойке Люмин, — Что сегодня есть из дел?       Катерина неизменно ответила ей: «К звёздам и к безднам!» — и Люмин и правда захотелось, чтобы здесь вдруг разверзлась бездна. Может, хоть так её настроение не будет таким паршивым на фоне пляшущих в космическом огне хаоса хиличурлов.       Паймон тоже была закономерно подавленная, ведь когда путешественнице тошно, о развлечениях не может быть и речи. И хотелось ей не этих пресловутых развлечений, а всего лишь вернуть Люмин с небес на землю — когда та уходила с головой в свою апатию, Паймон становилось одиноко от вида того, какой одинокой сама в такие моменты казалась Люмин. В этот раз всё выглядело иначе: она не выматывалась так от дороги; от боя — даже тяжёлого, когда ломило потом кости и резало в боку от быстроты бега — она обычно чувствовала заслуженное удовлетворение; от поручений — лишь простую скуку, и только сейчас, когда её меланхоличная тоска казалась со стороны такой надуманной, Паймон понимала, что это совсем не так. Когда это случилось в первый раз, она спросила: — Грустишь? — Грущу, — улыбнулась ей Люмин, — Но не волнуйся. Так бывает. Скоро пройдёт.       И действительно проходило, но потом накатывало снова, в последние недели всё чаще и чаще. И вот сейчас Паймон кружила рядом и гадала, кто же в этот раз развеет её скуку и вызовет улыбку — искреннюю, а не усталую. — Смотри, кто идёт, — толкнула она плечо, — И прямо к нам! Прятаться поздно.       Люмин вздрогнула и подняла голову. Венти пересёк площадь почти в два, может, в три прыжка, подхватил подлетевший в воздухе берет и задорно отвесил ей поклон. — Милые цветы, — сказал он, — Выбрось уже их.       Она растерянно глянула на смятые листья и ощутила движение своих ног, а потом поняла, что рука Венти тащит её под локоть туда, где, судя по всему, можно выпить, и что Паймон остаётся где-то позади.       Не то чтобы она была против, но и не то чтобы ей того хотелось — он решил за неё, и, зайдя в трактир, Люмин только ещё больше погрязла в мысли, что ей совершенно не нравилось возвращение в Мондштадт. Отовсюду на неë смотрели знакомые лица, тянули руки, подмигивали, улыбались — искренне, а не как она. Ей было нечем ответить на это — никто не вызывал у неë даже желания это сделать, только кололо иногда от лёгкого презрения к себе. Чужие мотивы, интересы, стремления — все они были такими простыми, а её душа была так сложна и глубока, что не могла оценить этой простоты: всё казалось ей низменным, сближения с ней — нелепыми. Очевидно, она им нравилась, всем до единого, и было для Люмин в этом что-то тоскливое: симпатией простых смертных её не удивишь.       Венти протащил её мимо всех прочих знакомых, избавляя от необходимости отвечать на приветствия — за что она была ему благодарна, — усадил за стол в тëмном углу и пододвинул начатую кружку.       Она отпила, поморщившись, и больше не проглотила ни капли. Не то чтобы Венти было так легко одурачить, но Люмин почему-то разозлилась от его мечтательного взгляда напротив, пока он, оперев локти на стол, уронил подбородок в ладони и насмешливо смотрел, как она почти что лакает из кружки. — Ну и кислятина, — вырвалось из неё, — Пить невозможно.       Венти только засмеялся, но его смех стих, когда до них дотянулась чужая высокая тень. — Мог бы предложить даме что-то поприличнее этой бурды, — улыбнулась тень, ставя на стол бутылку, — С возвращением. — Здравствуйте, капитан, — поздоровалась Люмин.       К её неудовольствию и даже, как ей показалось, к неудовольствию Венти, Кейа сел рядом, сразу заняв её разговором, но настроение Венти тут же сменилось на благосклонное, когда он отодвинул бутылку к нему. — Сейчас я просто Кейа. С твоим появлением воскресенье больше не кажется таким…дрянным.       Она осклабилась, желая почувствовать себя уверенно и вид придать такой, чтоб в его сальных комплиментах не осталось смысла. Он это понял и усмехнулся, но не остановился, в какой-то мере наслаждаясь косыми взглядами со стороны в их направлении. — И что же привело сюда свет очей всего Мондштадта? Или кто? — Поручения, — сухо ответила Люмин. — Всего-то? Ты не из тех, кого заботят насущные дела. — Есть информация об Ордене Бездны, — тихо сказала она, желая развеять его иллюзию, как будто он имеет о ней представление, — Но поделюсь я ей не в этой обстановке. — Ищешь уединённой атмосферы? — он опасно наклонился к уху, и она ощутила, как отдельные выбившиеся из челки волоски на щеке задрожали от его дыхания, — Могу предоставить… — Штаб подойдёт, — оборвала Люмин, чуть отодвинувшись в сторону. Перед этим она всё же помедлила, выжидая время, когда сможет сделать это нейтрально, а не с отвращением. Нельзя бить сердца, если хочешь ими пользоваться. — А мне нет. У меня тоже есть сведения…только для твоих ушей.       Она настороженно проследила за изгибом его губ и упёрлась взглядом в гладко выбритую линию челюсти. Все казалось настоящим, но… Его выдала чуть дрогнувшая мышца под скулой. Люмин отвернулась, пряча и уже угасший интерес, и возникшую вслед за ним досаду. «Патологический врун,» — презрительно заключила она. — У меня не будет времени на что-то кроме штаба. — Как жаль, — чуть театральнее чем нужно вздохнул он, — Может, в другой раз?       В регулярной мелкой лжи не было ничего такого особенного, но прощать это Люмин категорически не хотела. Она не подпускала его ближе, но злилась от того, как легко он сносил все отказы, правдами и неправдами находя новые предлоги. Особенно неправдами.       Венти легонько толкнул её ногой под столом и мотнул головой в сторону выхода. Её глаза столкнулись с густо прокрашенным углем тяжёлым взглядом Розарии, в котором моментально отразились понимание, уверенность и насмешка. Она явно планировала присесть за стойку, но теперь наполнила таверну стуком каблуков, пока еë грациозные, сумасшедше длинные ноги чеканным шагом отмерили пол от входа до их тесного стола в углу. Венти подвинулся, но она осталась стоять рядом, ожидая, пока это сделает Кейа, и с почти что стоном грузно плюхнулась на его стул, когда он всё же встал, чтобы галантно пододвинуть ей другой. — Благодарю, капитан. Вы как всегда сама любезность, — подняла она бровь, смерив нахальным, чуть пренебрежительным взглядом. — Вам, кстати, на работу завтра, а если вы останетесь пить в обществе двух дам, вы на неё точно не попадëте, клянусь Барбатосом.       Кейа покачал головой с улыбкой в ответ на колкость и ушёл, перед этим обведя прищуром глаза всех троих. Люмин бесшумно выпустила вздох облегчения, который всë же не укрылся от еë приятелей, но никто ни о чëм не спросил, и она лишь порадовалась их спонтанному чувству такта. — А вот у меня, — выливая остатки из кружки Люмин в свою собственную, пробормотала Розария, — Служба через два часа. И мне надо выпить. Обязательно.       Втроём они завели разговор про Инадзуму, и Люмин некуда было деться от расспросов, которые большей частью касались алкоголя и закусок к нему. Это показалось ей забавным, и даже родилась мысль, что с ними двумя общение её не тяготит так сильно, как могло бы. Когда выпивка кончилась, они пересели за стойку и зашумели громче — настолько громче, что из подсобки высунулись по очереди сначала плечо, а потом лохматая голова Дилюка, пригрозившего Венти пальцем. — Либо горланишь на сцене, либо на улице, — нахмурил он брови, оглядев всю троицу и остановившись на Люмин, — Привет.       На этом его лоб разгладился, и Люмин с неудовольствием приготовилась к новому, не очень приятному для неë разговору, полному тщательно замаскированных знаков внимания и ещё сильнее спрятанных надежд. В присутствии посторонних Дилюк, однако, не душил её этим, но смотрел как-то обречённо, как человек, который никогда не сбрасывает с себя груз проблем, но с которыми изо всех сил временит до последнего. От неë не укрылось, как он скользнул взглядом по Розарии, когда перегнулся через стойку передать ей новую бутылку. Она, несомненно, заметила это, села иначе, перекинув одно колено на другое. Натянувшись, сетчатые колготки обернули еë бедро плотнее, и оно изогнулось нескромно, даже призывно; губы, обычно густого вишнëвого цвета, а сейчас нагие, но с остатками вина дрогнули — Розария чуть улыбнулась скорее сама себе, чем ему, и он сразу отодвинулся, пробормотав едва слышно что-то про Джинн.       «Этот тоже без конца лжëт, — подумала Люмин, — Но уже самому себе.» Этим Дилюк оттолкнул её от себя ещë дальше, чем прежде. Упоминание Джинн вернуло мысль, что тут осталась куча незавершённых дел, к которым не хотелось приступать ещё в прошлый визит сюда: не просто дел, а нескончаемой вереницы их, где все в один голос твердили, как важно и нужно с этим разобраться. «Потом, — вздохнула она, — Всё потом.»       Тут Розария потянулась со стоном и встала, чем снова вогнала Дилюка в замешательство: — О, нет, Пресвятой Барбатос, — еë пальцы освободились от перчатки и длинными накрашенными ногтями без зеркала вытерли веко ровно там, где потёк макияж, — Я опоздала на службу.       Венти рядом хихикнул: — Если поторопишься, он тебя простит, даю слово.       Она посмотрела на него с укоризной и шагнула к двери. Тоже вспомнив о времени, Люмин вдруг забеспокоилась отсутствием Паймон. Она не потеряется и не даст себя в обиду, но… Час-другой без неё — и становилось тревожно. Дверь трактира вдруг распахнулась, впустив внутрь Эмбер. Она столкнулась с Розарией, и её красные ушки повязки запрыгали влево-вправо вместе с вихрами каштановой чёлки. — Не знала, что здесь наливают какао, — пробормотала Розария, выскальзывая за дверь.       Венти глухо хохотнул в кружку, и Эмбер вспыхнула, покраснев почти до цвета своего мундира. — Прости её, — вскочила Люмин, виновато взяв её ладони в свои, — Как твои дела? — Люми! — скаут обнялась с ней, и Люмин спрятала выражение усталости, подавшись за еë спину, — Рада тебя видеть. Увидев Паймон, сразу поняла, что вы здесь вдвоём. — Паймон? Где она? — Спорила о чём-то с Тимеем только что.       Люмин благодарно кивнула и вырвалась из её хватки, нетерпеливо поглядывая на дверь. — Слушайте, я пожалуй пойду… Время уже позднее, а мне ещё Джинн уговаривать дать койку на ночь… А, точно! — она вскинулась, придумав на ходу, как не потерять расположение Эмбер, — У меня что-то с планером… Посмотришь завтра?       Уже не слушая ответ Эмбер, где было слово «обязательно» и ещё много других похожих слов, Люмин бросилась за дверь, обещая себе не забыть продырявить завтра ногтями планер в двух местах. Нет, даже в трёх.       Снаружи к ней тут же подлетела Паймон, рассеяв нарастающую тревогу, и радостно ей улыбнулась. В ответ Люмин искренне улыбнулась ей.

***

      Джинн расквартировала её в дорогом квартале с видом на площадь — это, кажется, был первый попавшийся ей пустой по документам дом, и она ударила о бумагу печать, даже не вчитываясь, наспех поставив рядом свою размашистую подпись. Люмин сбежала от неё так быстро, как только смогла, получив заветный листок — усталые глаза магистра скользнули по ней с неодобрением, но тут же уткнулись обратно в кипу бумаг, и Люмин вновь пообещала себе завтра всё же выполнить хоть что-то из бесконечного списка дел.       Угостив Паймон ужином, она разобрала свои довольно скудные пожитки и без аппетита уселась на балконе за уже остывшую еду. Поздний летний вечер умиротворил её, дал отбросить всё накопившееся раздражение — чужие мельтешащие лица потихоньку забылись, исчезли из кратковременной памяти; исчезли и дела на завтра — о них можно было не думать как минимум до утра. Люмин с каким-то удовольствием глядела, как одна за другой закрываются лавки, и что у других людей теперь тоже временно нет забот; как площадь пустеет от пятен и звуков — остаётся только плеск фонтана и мерный шум мельничных лопастей.       Закрыв глаза, вдохнула влажный воздух вечера, наполненный запахами Мондштадта, и мысли еë убежали далеко-далеко… Через час было почти совсем темно — она очнулась от оцепенения, с необычайной ясностью услышав в голове тот звук, в который утомлённое воображение превратило мельницы: скрип подъëмника Ваньшу. Вспомнила, как однажды чинила его, вспомнила запах и звук шкворчащего на гостиничной кухне масла; а дальше её мысли, следуя цепочке ассоциаций, наполнились запахом скошенной травы, росы, бамбука, перечной мяты и лемонграсса, который неизменно приносили чужие плечи — те самые плечи, излом которых перетянут змеиной кожей с золотой оторочкой. Люмин вздохнула, подумав, что Сяо — единственный, кто не искал умышленно с ней встреч; потом подумала, что ни разу не вынудила его сделать это. Какое-то чувство внутри заставило её не прикасаться к его измученной душе раньше него самого, и когда он всё же проявил к ней…интерес, безумное, почти дурманящее удовлетворение накрыло её.       Она перегнулась через перила балкона, надеясь за стеной города различить те самые горы, скрывающие путь в Ли Юэ, и не нашла их взглядом. В новый, уже разочарованный вздох она вложила всё своё чувство несправедливой грусти: раньше ей всегда казалось, что эти горы видно отовсюду.       Обернувшись к балконной двери, разглядев уютно дремлющую в кресле Паймон, Люмин прикрыла дверь и бесшумно соскользнула с балкона вниз. Сотня шагов привела её к мельнице, и уже спустя пару минут она смотрела с её вершины вдаль, на юго-запад, где небесный край был светлее всех других небесных краëв, и где горная гряда тянулась от одного конца горизонта к другому.       Лёгкий, направленный порыв ветерка — такого невесомого, что затанцевал на оголённой коже плеч, привлёк её внимание. Повинуясь интуиции, Люмин глянула вниз: Венти махал ей рукой, стоя под ореолом фонаря — совсем крохотный. Она помахала ему в ответ, и он преодолел высоту мельницы за один воздушный поток, засвистевший где-то между лопастей. Они заговорили обо всём понемногу, но каждый раз слова замирали у Люмин на губах, когда она провожала глазами горную гряду. — Ты когда-нибудь влюблялся? — внезапно спросила она. — Вон оно что, — протянул Венти с улыбкой, — Конечно.       Она помолчала, ища для продолжения слова. — А ты нет? — насмешливо качнул он головой, и его косички тоже качнулись из стороны в сторону. — Ни за что не поверю. — Влюблялась, конечно, но… Не так.       Последнее слово вырвалось у неё почти беззвучно. — Если ты ищешь моего совета, — начал он, — то, боюсь, я в этом деле не помощник. Я люблю каждую хоть мало-мальски красивую девчонку, стоит мне приложиться к бутылке. А потом это проходит. Хорошо, что Архонты не страдают от похмелья.       Люмин рассмеялась и ощутила в душе тепло, доброе тепло к этому мальчишке в берете; вспомнила, как они поцеловались в разрушенной беседке на вершине логова Ужаса Бурь. Тогда Венти не был пьян, и это воспоминание вдруг примëрзло к её памяти неприятно морозным налëтом. Сразу заметив перемену в лице, он спросил: — Он особенный для тебя? — Не знаю, — сказала она. — Может да, а может нет.       И это, пожалуй, был самый честный ответ за сегодня.