Иллюзия выбора

— Люмин, — позвали тихо губы, — Люмин…       Он с наслаждением впитал шорох шёлка, когда она придвинулась ближе, и платье натянулось на груди от вдоха, а шарфы заколыхались сзади, щекоча руки. Еë губы накрыли нежно и медленно, целуя недолго, как будто украдкой; оставив только ощущение ответа, отстранились. Было так особенно темно, что даже потустороннее, острее орлиного зрение не видело ничего. Обычно от света своих глаз он видел еë скулы, её тонкие губы занимали всё воображение, но сейчас он мог положиться только на слух и выхватывал во тьме сладкий прерывистый вдох и обоюдное шуршание их тканей. Она поцеловала его снова, упиваясь тем, как его напряжённая ладонь кончиками пальцев давит в обнажённые лопатки.       Догадываясь о причинах его дрожи, она шепчет: — Не смотри долго, ослепнешь.       И он рад бы послушаться её, но не может оторваться: сидит, свесив ноги в пропасть, где дюны чужих душ готовятся стать стеклом, и греется внимательным и одобрительным прищуром ока. Когда их губы впервые столкнулись, когда их потоки сошлись, когда он внял еë давлению, он тут же практически интуитивно понял, чего ждёт этот испепеляющий взор. Он подошёл к обрыву, дал буре взлохматить волосы, растрепать одежду, дал острым песчинкам оцарапать щёки. Око уставилось на него злобно, нарастая, накаляясь, готовясь принять жертву очередного безумца, но он поднял руки, словно желая усмирить, успокоить, и присел на самый край.       Жар обжёг его — горнило сотен тысяч душ раскалилось под ним; не веря ему, сочтя всё уловкой, Люмин захотела прожечь его, плеснула на него чужой страстью, что собралась здесь за её бесконечную жизнь, но он стерпел. Оперевшись на руку, откинувшись назад, задрав подбородок вверх, он посмотрел так пристально и так твёрдо, что око сжалось, усмиряя гнев. В немом торжестве взгляд заскользил по нему, благословляя, обожая — за ту дистанцию, что он оставил.       Её губы накрыли снова, задерживаясь, согревая; отстранились, лишь ощутив, что тянут за собой на дно. Бесплодное солнце пустыни умерило свой пыл, впервые одарив мягким, дающим жизнь лучом. Ничто в жизни не было для него таким приятным: она, несомненно, богиня, и поцелуем в ответ он клянётся быть самым верным и преданным служителем. Все страхи, все потайные тревоги рассыпаются от уничтожающего луча, но к нему она притрагивается осторожно, и Сяо чувствует, как бережен и ласков еë душевный свет.       Слëзы проступают под веками — объятие Люмин успокаивает, пальцы нежно перебрасывают волосы за ухо; он вот-вот готов разрыдаться и не может сдержать себя, когда, сгорбившись, упирается лбом ей в шею. — Бедное создание, — гладит Люмин плечи, — Как жалок мир, в котором демон человечнее людей.       Горячие, крупные слëзы она принимает как самое дорогое сердцу подношение: ей даже жаль, что они сбегают по шее и впитываются в платье. Хочется, чтобы они навсегда застыли на коже глянцевой струёй стекла.       Робкая и такая честная любовь наделяет её силой. Всё кружится у неё в голове, она до сих пор не верит, что смогла найти душу, что признает в ней бога, душу, что не ринется проверить и потянуть за божественные ниточки, душу с уважением, с достоинством, готовую чтить её, но не обязывающую ничего даровать. То, что задумывалось ей как игра, уже и не игра вовсе. У этого истосковавшегося по любви мальчишки, у хищника, забывшего про зубы и когти, ничего общего с творцами, но откуда тогда в Люмин просыпается их колоссальная, низвергающая мощь?       Под её руками всё меняет форму: миры плещутся в одном общем сосуде; она чувствует, что способна их перемещать. Вот-вот, и они залистаются обратно, время обернётся вспять, вернëтся Итэр, сменяя день и ночь, сдвинутся планеты; калейдоскоп её путешествия закружится-завертится, никогда не повторяя узор. Она попадёт в новые миры и вернётся в итоге туда, где тысячу раз была: она пройдёт по пляжу, что слепит глаза, алмазная река выведет её туда, где среди бессчëтного числа призм лежит та самая. В ней колышется призрачная бирюзовая бабочка, и Люмин ещё не знает, как она зовётся и в каком из миров ей встретится.       Торжество, наконец, загорается в ней близостью момента воссоединения с пространством, но глубина чувства к беззащитному сейчас Сяо не позволяет Люмин тут же бросить его, получив своё. Она знает, это будет бесчестно, жестоко по отношению к нему — ей всё же кажется, что за свой дар он заслужил её любви — не важно, божественной или смертной — настоящей, первой её трепетной любви за нескончаемо долгий оборот веков. Она пробудет с ним ещё немного, и тут же думает, чем будет для неё «немного», если в еë распоряжении вся вечность.

***

      Дайнслейф… Оценив его, она сразу подумала, что уйдёт с ним, если еë авантюра не удастся. Нет, он ей не нравился, хотя мог бы, но её мотивы, суть и даже структуру звёздного пути — дорожку, которую чередой совпадений Люмин выбирает для путешествий сквозь миры — он понимал лучше других. Люмин нравилось, что существуют те, кого на самом деле волнует мироустройство, но всё же он не был для неё подходящей…целью. Без всяких доказательств он знал, что она богиня, и как будто бы ждал от неё этих вот божественных фокусов: что она сейчас выудит с изнанки мира ответы на все первозданные вопросы, которыми он уже давным-давно устал мучиться.       В конце концов, он был заинтересован в поисках второго близнеца, но Люмин казалось, что только в поисках, потому что каждый раз они неизменно кончались ничем. Она не знала, что сделает, когда наконец-то найдёт Итэра. Расскажет ему, что вспомнила дорогу домой? Протащит за руку через все пройденные миры? Однозначно, выслушает, что ему пришлось пережить и как вернулись его силы. На этом она сжалась: а может, они не вернулись? Может, он вечный заложник мира, по законам которого вынужден жить? А что, если…он вообще больше не захочет путешествовать по мирам? Отчаяние вдруг захлестнуло Люмин: она представила, как в одиночку пытается отыскать среди необозримой россыпи круглых камешков те, что дороги её сердцу. С чего она решила, что их дороги вновь сойдутся? Быть звёздным странником — значит никогда не оставаться на месте.       Они искали силу творцов, чтобы не задерживаться в мирах-пустышках; чтобы безошибочно находить те, где будет чем поживиться озябшим душам. Она обрела теперь эту силу, она почувствовала, что её душа полна — она заглядывала внутрь и видела, как блестят от её света все те амулеты, которыми увешан Сяо. Он сидел всё там же, не ближе и не дальше, на камне над песчаной долиной, и жмурился от солнца, как кошка жмурится от тепла камина. Она представила, как опустеет её душа без него — на что она будет смотреть? Снова закроется вихрем, как во все прошлые разы?       И словно в насмешку Вселенная напоминала ей, что нужно уйти, что он лишь временный гость её пустыни, что её душа бесплодна и на самом деле неспособна любить. Люмин с грустью соглашалась с этим, но что-то внутри протестовало: око не хотело отвернуться от Сяо, оно смотрело на него пристально, но с восхищением; песок теперь не царапал его, а жар не палил — она грела его самыми мягкими и самыми осторожными взглядами, а он иногда доставал флейту, и впервые за все прожитые века её душа наполнялась музыкой.       И теперь Дайнслейф стоял у неё позади, а её сердце готовилось снова оказаться за заслоном. Итэр всё ещё был где-то извне — Люмин в тот миг очень разозлило, что она первая обрела силы, способные помочь им сблизиться. Ей хотелось, чтобы он пришёл за ней, а не наоборот, ведь тогда она дальше могла бы оставаться в блаженном неведении и наслаждаться ненавязчивой близостью Сяо, пока за ней кто-то не явится. «Был ли Итэр влюблён? — задумалась она, — Сложно ли ему так же, как мне, отпустить свою отраду? Стоит ли кто-то за спиной, как звёздный проводник, и говорит такие правильные, но такие горькие слова?» Она вновь прикрыла веки, и под ними проступил Сяо, всего в шаге от неë на расстоянии вытянутой руки встречающий взгляд ока. Что видел он в ней? Горько ли ему так же, как ей?       Реальный Сяо, из плоти и крови, ждал её на вершине горного плато. Взглянув на него, она сочла его безупречным — такой белой была его одежда. С Коршуном, скрестив на груди руки, он выглядел торжественно и строго, его и без того безукоризненная осанка сейчас была ещё прямее, глаза — ещё проницательнее, вера — ещё неколебимее. Медленно Люмин подошла к нему, и, закрыв глаза, он молча, почти церемониально ей кивнул, благодаря за всё.       Настал непростой миг прощания.       Итэр ждал её. Дайнслейф вёл летопись звёздных скитаний и держал позади портал. Не решаясь заговорить, она вспомнила за несколько долей секунды всё путешествие: от родного пляжа до пляжа на краю долины Звездопадов. Всё, что было после, пронеслось в её голове ещë быстрее, как ни старалась она замедлиться, чтоб получше запомнить другие лица. Они смазывались — безжалостно смазывались и не оставляли ничего, кроме грязного масляного следа. Лишь Сяо, смотрящий на её душу, запомнился ей хорошо: потерянный, напуганный, изумлённый, торжествующий, покорный и дикий, свирепый и гордый. Как все его редкие эмоции собрались в образ спокойной решимости, смирения, скромности, неколебимой стойкости перед любым гневом. Её сердце ёкнуло от невыразимой благодарности за самые чистые помыслы, самые осторожные слова и благочестивые поступки.       Она задумалась над тем, что встретит в других мирах; будет ли там хоть жалкое подобие этой чистоты? Люмин представила себе культ Бездны, тонущий в агонии, рвущий друг друга на части ради её взгляда, представила алчные глаза других звёздных скитальцев, сравнивающих с ней своё могущество. Люмин подумала, что лучше иметь лишь одного…ученика? Последователя? Страждущего её милости? Она не смогла подобрать для него слово. Звание мастера или лорда не устраивало её. Господин у него уже был, да и её природа совсем иная, а значит и природа отношений с ней: они по-своему условны. Нет, она хотела быть для него бесплотным духом, изъявляющим свою волю, но не требующим исполнения, и по его глазам она видела, что им она и была. Тысячи культистов, идолопоклончески душивших её на каждом большом или малом отрезке жизни, не стоили ни одного стеклянного камешка, что она на них потратила в попытках отыскать созидание — высшую духовную силу. Итэр говорил ей, что у каждого эта духовная сила своя, и только сейчас она всей накопленной мудростью осознала, что её сила есть любовь.       Люмин не смогла вымолвить ни слова, даже когда Сяо склонился перед ней, припав на колено. Коршун бряцнул о камни, и она подумала, что в этом звуке и для неё, и для него есть что-то особенное. Она закрыла глаза и насладилась им, отделяя чистый металлический звон от скрипа тяжёлого плаща Дайнслейфа, от завывания ущелья, от треска портала за спиной. Окружение говорило ей, что нужно уходить. Итэр хоть и мог ждать вечно, но прождал уже непозволительно долго.       Люмин потянула его за руку вверх, испытывая потребность в том, что он должен стоять рядом, а не кланяться как слуга; он разжал руки, вцепившиеся в её ладонь неконтролируемо, случайно, и она сказала ему: — Спасибо за всё. — Спасибо, Люмин, — ответил он, — Я рад, что твой путь…продолжается.       Они смущённо кивнули друг другу, и он проводил её до портала. Она вдруг с отчаянием подумала, что её сила иссякнет, как только она шагнëт в портал, — её хватит лишь на один пространственный прыжок; что как бы Сяо ни любил её, а она его, с изнанки Тейвата его любовь не прорвётся. Пусть он преодолел песчаный столб из чужой зависти и страсти, мировая ткань не пропустит его. Это не Люмин, у которой был и есть выбор, это нечто большее — сама Люмин, даже уже будучи настоящей богиней, не надуманной, подчинялась еë законам, а её законы требовали источник силы из межпространства. Говоря её языком, любви кого-то, равного ей.       На этом всё в ней сжалось, запротестовало, но она всё же сделала ещё шаг, и ещё. Обернувшись на него в последний раз, Люмин подарила ему счастливую улыбку, и Сяо чуть улыбнулся ей — понял, что она так благодарит его за что-то, что он до конца так и не сумел разгадать. — Люмин, — позвал он, — Прежде, чем ты уйдёшь…       Перья в её волосах качнулись, она почти что вцепилась в ещё одно мгновение, что может здесь пробыть. — …Я бы хотел знать, почему… — Почему ты? — с доброй грустью спросила она. — Да, — взметнулись глаза, и кроме вечного вызова она в них увидела… Она не смогла распознать, что.       Вместо этого она посмотрела с заполняющей всё его существо нежностью. Люмин давно знала всё, что ему сейчас скажет. Она представляла этот разговор, несомненно, прощальный и печально-светлый, все те разы, когда её мысли не были заняты другим, и слова легко покинули её. Пусть сначала скомканно, нерешительно, но быстро набрали силу и вылились коротким признанием: единственным признанием, которое она когда-либо делала. Каждая песчинка в её душе стихла, прекратила шелестеть, только чтобы не мешать ей произнести всё, что набралось, накопилось и приготовилось вылиться. — Потому что ты...самый честный. Самый верный. Самый стойкий. Потому что...твоя духовная сила выше всех других.       Сяо склонил голову на грудь и прикрыл глаза, не решаясь смотреть куда-либо. Её признание было таким простым, но оно мгновенно окунуло его в ласковое безбрежное море. Он твёрдо приказал себе, что не посмеет её коснуться в момент прощания, иначе расставаться будет мучительно больно, но когда её руки оплели шею, он понял, что отпустить её невозможно. Разожми он объятия, и Люмин уйдёт, оторвав с собой кусок души. — Спасибо, Люмин, — прошептал он.       Она почти замурчала как кошка, когда его поначалу вежливая, деликатная хватка перестала ей быть. Слух её напрягся, различил в нём перемену жизненных ритмов. Она уставилась на него в мучительном ожидании. Перед ней повисло то чувство выбора, которое она с иронией отметала прежде: подбрасывая монетку, уже надеешься на определённый исход. Так и здесь, шагая к порталу, она надеялась, что он остановит её — как минимум, остановит! — задержит, покажет, как небезразлично быть рядом. В нетерпении Люмин прижалась к нему ближе, подумав вдруг: «Ну же, решайся. Ты показал, что умеешь отпускать, теперь держи же, пока я не ушла.»       Он приник к её шее, глубоко дыша всем, только не воздухом — дыша её снисхождением, затаëнной тревогой будто бы он отстранится — словно он мог это сделать. Она посмотрела на его губы и облизнула свои, сжала плечо с сорвавшейся досадой от его недогадливости, медлительности: почти со злостью, что он не видит её знаков.       Но он всё видел. И пусть внешне он не выдавал, внутри у него всё горело — он трогал руками солнечный шар и слеп от его доступности. Он понял, что тянет этот момент, впитывая подробности, условия, при которых он случился, ту череду событий, что соединила их, а она поняла, что всё давно решила.       Когда она потянулась к нему губами, Дайнслейф напомнил о себе: — Таков твой ответ Бездне?       Люмин вздрогнула и обернулась, не отпуская всё же Сяо. — Итэр сможет позаботиться о себе. — Променяешь Мистерию Бездны на клетку заурядного мирка? Подумай хорошенько, у тебя ещё есть выбор.       Взяв Сяо за руку, Люмин шагнула к порталу на ещё один шаг, всмотрелась в тёмную рябь, ища в густых чернильных искрах то, что должно было изменить её, повлиять на её решение: ища и не находя. Сяо ободряюще огладил её ладонь большим пальцем, и это стало тем самым знаком, которого она ждала. — Когда я точно знаю, что хочу, это не выбор, а иллюзия, — отрезала она, вздëрнув нос. Она почти загорелась от ярости, подумав, что кто-то вздумал за неë решать.       Дайнслейф помедлил, но принял это, поклонился ей с улыбкой, на что она нахмурилась в ответ. — Как пожелаешь, звёздная странница. Был рад сопровождать тебя. Прощай. — Просто передай ему, что мои силы вернула любовь.       Когда треск портала исчез — спустя всего несколько мгновений, — она повернулась к Сяо. Он вернул её руки себе на плечи: — Что теперь скажешь остальным? Ко мне ты пришла прощаться в последнюю очередь. — Я с ними и не прощалась, — улыбнулась она ему лукаво и широко.       Обдумав, он залился густой краской и привлёк её ближе. — Да целуйтесь уже, — крикнула сверху Паймон, — Я вообще-то жду!       Люмин засмеялась, а он смутился её искрящихся любовью глаз.       Сяо прижался к ней лбом, и осознание ушло — если до этого он смутно понимал, что из всех судеб Люмин выбрала его, то сейчас его накрыла почти что эйфория. Как она потянулась к нему, какие губы у неё были, он не помнил, но обещал себе, что запомнит все другие поцелуи, которые она ему подарит.