***
Люмин зажарилась, со скукой ожидая, когда же он начнёт. Заметив удлинившуюся от дерева тень, она переползла в неё, на что Сяо сразу же обратил внимание, отвлëкшись от приготовлений. Он глянул, недовольный сократившимся расстоянием до него, но вздохнул и ничего не сказал. Затем Люмин захрустела яблоком, и он снова посмотрел на неё недовольно, а потом перевёл взгляд на горизонт и почувствовал себя почти отвратительно. Как будто преданным, выставленным на посмешище. К обществу ещё и Паймон он точно не был готов, и ему пришлось заново выстраивать в себе цепочку согласия с новым непрошенным гостем. — Проголодалась, что ли? — пробурчала Люмин. — Я же сказала, что тебя не брошу. — Тебя не ждали. Невольно она всё же глянула на Паймон и тут же поклялась больше никогда ей такого не говорить, когда та отвернулась и тайком вытерла мутную слезинку. — Прости меня. Ляпнула много лишнего сегодня. Прости. Правда, прости. Паймон? Фея ничего ей не ответила, и Люмин схватила её в свои руки и увлекла на колени. — Ты была права, — продолжила она шёпотом, — Я бессердечная. Давай я тебе кое-что другое расскажу. И покажу. Люмин взяла её маленькую ладошку в свою и приложила к сердцу. Паймон вздрогнула, когда Люмин ещё и прислонилась лбом, и увидела вдруг нечто… удивительное. Её словно смял песчаный шторм, закружил, мешая лететь, задул, затянул в воронку светящегося смерча, но тут же отпустил, рассеялся. Зажмурившись, она закрылась от света громадного золотого шара, раскалëнного почти добела, и не смогла сдержать восхищения. — Что это? — Моя душа, — прошептала Люмин. — Пожалуйста, потише. Это только между нами. Паймон кивнула и продолжила слушать. — Весь этот песок… Это они все. Последователи, культисты, ухажёры — называй как хочешь. Это всё их добровольная жертва. Но как бы много их ни было, моей душе всё мало. Или… — она задумалась, — Это просто не те души. Не особенные. Не исключительные. Взгляни теперь на него. Люмин немного повернулась к Сяо, разминающему плечи над камнем, стараясь не выдать за взглядом и позой больше, чем простой на первый взгляд женский секрет. — Как считаешь, он тоже должен стать песком? Задумайся. — Он видел твою душу? — Все они видели, — печально улыбнулась Люмин, — И все побежали её трогать без спроса. А он… Он не стал, представляешь? — Может, ты сама не хочешь насильно привязывать его к себе и сторонишься. И он это понял. — Понимаешь… Он сам её увидел. Вторгся в неё, осознанно. Это всё эти штучки Якши, я думаю, но не суть. Главное, что он ничего не тронул. Я даже припугнула его, чтобы ему расхотелось так делать, но иногда он продолжает смотреть, и мне становится не по себе. — Вот почему ты хочешь посмотреть на него со стороны? Он кажется тебе… достойным? — Взгляни ещё раз. Сяо разжёг, наконец, курильницу, надел её на руку и медленно обошёл камень по кругу. Серая струя дыма плавно задрожала и неравномерным кольцом начала подниматься выше. — Я думаю, что мне нужны не все, а кто-то один. Возможно. Возможно, нет. Я ещё не видела никого, кто был бы так… почтителен, наверное, ко всему… сакральному? Я не знаю для этого верного слова. — Чтобы понять, какой он прилежный, вовсе не обязательно так смотреть, — хихикнула Паймон. Все знают, что адепты очень строгие к себе, а он и подавно. Люмин покраснела, почти пойманная с поличным. — Если он мил твоему сердцу, тебе не надо думать над тем, что он там считает насчёт души. Просто смотри. Ты же за этим сюда пришла, ведь так? Паймон уселась на её колени поудобнее, тоже решив понаблюдать. — И достань мне тосты с сыром. Я уже час не ела.***
Сяо шёл, не давая себе сбиться с ритма. Он был благодарен дыму, что плотной завесой укрыл всё, что было дальше камня хотя бы на пять шагов. Увидев Люмин, он бы точно впился глазами в лицо, намереваясь прочесть в нём отношение к нему. И не столько к нему, сколько к его обязанности служить, строго выполнять каждый завет и не сомневаться в догмах. Каким он был для неё, его долг? Кажется ли ей он почётным? Может быть, скучным? Пережитком прошлого, когда адепты хранили царство людей? Делом всей его благой части жизни, которое наполняло еë смыслом? Видится ли другой его техника, когда копьё режет дым пополам на верх и низ, и его клубы метаются вправо и влево, подчиняясь руке? Под маской не разглядеть лица, и это хорошо — на нëм застыла боль, и от Люмин требуется сейчас прочесть в нём боль. И если она не сможет, он простит ей неловкость шаткой дружбы, закрывшись насовсем, но если вдруг… Если её взгляд окажется полным сочувствия, если в молчаливом уважении сквознëт сожаление, если она оплачет хоть крошечной слезинкой его судьбу, он больше не сможет быть ей всего лишь другом. Беззвучно крича, он уверяет себя, что не ищет жалости — всего лишь понимания, а на самом деле благословения от этой звёздной души. Он хочет слышать, что всё совершает правильно, что его путь, избранный среди других похожих путей, непременно приведёт его к свободе духа. Что в конце этого пути его обязательно встретит ослепительная утешающая мечта, ведь добровольно отказываясь от утешения, он всё же надеется, что поступал по справедливости не зря. Что мир однажды по справедливости поступит с ним. Люмин почти не видит его за серой пеленой: только очертания копья и движение воздуха за ним, подрагивающий силуэт, растрёпанная ветром сизая прядь, взлетающая поверх клубов дыма. Она старается распознать, что же он вкладывает в движения, и ей сложно принять то, как в его рывках может спрятаться невыраженное чувство боли, но тем не менее, оно есть, и оно сжимает ей сердце. Люмин заглядывает вглубь, на тот утёс и две его обваленных колонны, под которыми останавливался каждый гость её души. Сейчас утёс пуст — Сяо не мечется прочесть вихрь её чувств. Либо так сосредоточен, либо оставляет ей возможность выразить их самой. Люмин оба варианта кажутся верными. Когда он заканчивает и недвижимо садится на землю, подмяв под себя одно колено, она видит, что он не снимает маску. Проявив терпение, она ждёт, пока благовония не развеются окончательно, оставив только светлую дымку. Последние лучи солнца покидают гору, розовый свет на его плечах угасает. Люмин думает, что должна подарить ему свой. Встаёт, маленькими шагами подходит ближе, опускается на колени. Она тянется снять маску, но, передумав, меняет движение рук. Ладони падают ему на плечи, то неловко обвивают шею, то спускаются на грудь, ища места, где лягут ненавязчиво, но крепко. Она не знает, что хочет этим выразить, особенно когда Сяо не шевелится, больше походя на статую самого себя, но всё равно отдаёт ему объятие. Их первое, кажется, объятие, в котором прячется чувство. — Я буду рада, если ты обнимешь меня в ответ, — мягко прижимается она. Его правая рука несмело накрывает спину, левая прячется под её локоть. Люмин подаётся ещё ближе, желая, чтобы его руки продвинулись хоть немного дальше, и, наконец, распознаёт вторжение в душу. Не утерпел, значит? Люмин улыбается ему. Она не понимает, что так Сяо спрашивает разрешения продолжать на неё смотреть. Если ей не понравится, она же сразу оттолкнëт, верно? Должно быть, он слишком много думает в последнее время, ведь всё, что она делает — лишь перебирает пальцами шарф на спине, ребром ладони будто нарочно задевая лопатки. Прикосновение к волосам и вовсе порождает слабость. Если это и есть еë утешение, однажды он потребует ещё.