Иллюзия выбора

— В намëках ты обычно более тонка.       Люмин присела на стул и забрала свою брошюру, которую ещё вчера оставила в ритуальном бюро — разумеется, на самом видном месте. — Извините за прямоту, — она улыбнулась одной из самых обезоруживающих улыбок, но Чжун Ли на неё даже не посмотрел, и она решила больше не притворяться, будто в самом деле пришла пить чай. — Что вы об этом думаете? — Разве мысли что-то решат? Контракты — другое дело, и что касается контрактов… — он вздохнул и глянул строго и проницательно, — узы сердца оборвать, способны, пожалуй, только предательство и смерть. Но сейчас не об этом… Где ты видела, чтоб лиса, украв со двора птицу, возвращалась за ключом от клетки?       Люмин задрала нос и на самый малый миг засомневалась, что уйдёт невредимой, не побив ни своей драгоценной любви, ни нарушив клятв Сяо, потому как во взгляде Моракса сквознула вслед за краткой, секундной, поистине звериной жадностью насмешка, затем глаз его снова стал суров и строг, потом — обманчиво мягок, скользнул по её полуприкрытым векам, пересчитал ресницы, застыл — но не на лице, а где-то рядом. Она вдохнула беззвучно и глубоко — необходимость быть сейчас твëрже и сильнее нагрелась кровью ниже плеч, потянула по телу раж уже позабытых споров… Они говорили и раньше — много говорили, о всяком, о священном и сакральном, о простом и сложном, о сокровищах души и о самих душах, но ещё никогда не сталкивались интересами, и осторожность в словах сейчас стала для Люмин единственным щитом. Она сумрачно понимала, что придётся оставить привычное с другими кокетство и сбросить романтический флëр, что разумом это древнее существо превосходит всех тех, кого так просто было обвести вокруг пальца, и всё же… Она распахнула взгляд, ничего не боясь, и глянула в ответ надменно и дерзко, слизнув с подкрашенных губ усмешку — Архонт Камня такой же сорт глины, как и все другие — найди к нему подход и вылепи, что хочешь. И правда только в том, что ей того более и не хотелось. Играть, вертеть другими… Зачем? Люмин ощутила себя свободной от былых времён, когда только ветер в голове швырял её от одного чужого плеча к другому — сейчас же у ветра в голове изменилась форма, появилось имя, а вместе с именем и характер, и мнение, и долг. И пришла она именно ради долга, а не чего-то ещё.       «Мы ещё потолкуем однажды, Моракс… Но я — не твой трофей. Не смей так на меня смотреть.» — Высокого же вы обо мне мнения, господин Чжун Ли, — улыбнулась она хитро и сладко. — Разве я чем-то заслужила его? — Должно быть, странствуя, ты растеряла совесть, если считаешь чужую собственность своей.       Люмин отпила из блюдца, не переставая улыбаться. — Я ещё ничего не сказала, а вы уже обвиняете меня в воровстве. Есть ли совесть у вас? — В контракт её не пропишешь… Зато другие условия — вполне возможно. — Предлагаете сделку? — Зачем такое грубое слово? Оставь это торгашам в порту. «Договориться» нам подойдёт больше… Я дам тебе время, если так этого хочешь. — Я не прошу время. Я прошу только разрешение.       Он помолчал, понимая невыгодность этих условий: в обмен на время — свой самый ценный ресурс — он мог бы требовать что угодно, в обмен на слово — увы, только такие же слова. — Так не пойдёт. Если только у тебя есть что-нибудь, на что разрешение нужно уже мне.       Люмин посмеялась и встала, понимая всю безнадёжность положения — они ни к чему не придут. — Простите. Я, кажется, переоценила свои возможности. У меня вряд ли найдётся, чем вас заинтересовать.       Отойдя на шаг, она ощутила, как мягкий, но всё же жадный взгляд коснулся плеч, помедлила уходить. Кое-что у неё всё же было. — Разрешите ещё вопрос? Если бы он… Нет, не так. Если бы я стала его женой, какое бы право я имела на него?       Чжун Ли задумчиво нахмурил брови, словно подсчитывая выгоду неких математических тел. Люмин остановилась, замерла в тревожном ожидании — но вида не подала, не дрогнула ни морщинкой в уголке глаз. Ей нужно было знать свою долю, и сейчас она молилась всем звёздам на свете, чтоб та была не меньше половины. — Пожалуй, равное со мной. — Вот как? Спасибо, — она просияла, самодовольно встряхнула шеей и подобрала наверх волосы, наконец, поняв, куда он смотрит — зелёные перья скользнули между пальцев очередным подтверждением двустороннего контракта. Затем круто развернулась на каблуках, бёдра её качнулись, и, пружиня, зашагала прочь: — Так знайте же, что я отказалась.       Моракс усмехнулся, полюбовавшись движением её ног. — Постой.       Она остановилась, глянув не менее смело, чем раньше. — Принесите что-нибудь… На память.       Она кивнула с хитрой улыбкой, и та больше не покидала её лица.       «Победа. Ха, не так уж и страшен твой хозяин, Сяо. Не для меня — так точно!»

***

      Сяо присел, опуская замерзшие руки в жар песка. Они были противно мокрыми, слишком зябкими, но краснота ладоней вскоре спала, а чувствительность вернулась. Люмин пока не появлялась, и он успел проведать свой маленький секрет, спрятанный в тени от каменных колонн. Гнетущая тревога бездействия заполонила его — он осознавал, что она ушла не просто так. Не просто так подвела углем и разрез глаз, и ресницы прокрасила им же, чтоб смотрелись гуще и пышнее. Не просто так губы её были красны, брови чуть хмуры, а платье — облегающе-строго. Когда он заметил на ней свои перья, то, наконец, догадался, куда она идёт, но побоялся её остановить.       Побоялся обратиться к ней в тот миг не так, как ей бы того хотелось, испугался сбить настрой — решительный, коварный, стремительный и истинно женский, тот самый, который не видел уже давно. Он даже чуть опешил, поняв вдруг, что она никогда не была с ним по-настоящему настойчива, никогда не добивалась его прямолинейно и напролом, и всегда, абсолютно всегда место оставляла для манёвра, как если б он вдруг пожелал избежать её или спрятаться. Она была сильна, как стихия, и всю решимость поставила на то, чтоб от жадного дракона добиться лишь одного слова, и всё же… Сяо не знал, чего ожидать. Он сыпал меж пальцев тонкие струйки песка, чертил мыском сапога уже ничего не значащие, но когда-то грозные древние письмена доархонтовых времён, и ждал — томился, изводя себя то трепетом, то тяжестью сердца, и вот, наконец, явились вспышка и следом за ней шелест шëлка.       Люмин соскользнула с неба на утëс, встряхнула тканью, и лёгкий ветер, прежде притворявшись штилем, поднял её прозрачные одежды, стряхнул с них песка, обрисовал фигуру изящную и юную. Она глянула на Сяо победно и лучисто — он тут же подошёл, не дожидаясь слов, но вкус остатков её помады, мягкий отпечаток губ на подбородке показались ему всё же непохожими на вкус свободы, и её светлый глаз только подтвердил, что это так. — Ну как? — спросил он, готовый к самому разочаровывающему ответу. — Не знаю, удача это или всего лишь его хорошее настроение, но… — Неужели? — недоверчиво склонил голову. — Конечно, насовсем он не отпустит, — вздохнула она, — но теперь я знаю, что на тебя у меня с ним равные права.       Он залился румянцем и растерял от волнения все тревожные вопросы. — Ну что, — потянула Люмин ладонь, — идём, или так и будешь стоять?       Он с готовностью кивнул, и рука об руку они побрели по кромке дюн. — Откуда ты знаешь, куда идти? Вокруг только один песок… — Под ним не видно, но внизу руины старше и древнее нас. Я покажу тебе позже, а пока следуй за мной. — Что нас ждёт? — Какой ты нетерпеливый, — улыбнулась она с лёгкой укоризной. — Впрочем, понимаю, почему. Ты никогда не покидал родного мира… Но особо не обольщайся. Это похоже на чайник, только больше и сумбурнее. — Звучит… многообещающе. — Заинтригован турниром? — Разумеется. — И я. Я ведь тоже ещё ни разу не участвовала… А тут такая возможность, да ещё и с тобой. — Постараюсь… не разочаровать.       Она смерила Сяо взглядом строго и даже сердито: — Не прибедняйся. Я кого попало в Стражи не беру. — Почему я… — он замялся, краснея, — чувствую, что тоже должен сделать тебе комплимент? — Ну сделай, если так хочешь, — она рассмеялась и повернулась к нему, взяв обе ладони в свои. — Ты… красивая, — выдавил он, стесняясь долго смотреть на её чёрные шёлковые одежды. — Я знаю, что красивая, — снова засмеялась Люмин, уже предугадывая его новые слова. — Знаю, что умная. Будь изобретательнее — скажи что-нибудь, чего я ещё не знаю.       Он опустил взгляд на её босые ступни, по лодыжку тонущие в песке, и вновь поднял, под прозрачной тканью уже смелее любуясь подвижным контуром тела, потянул к себе ладонь, крепко сжав… — Когда ты говоришь… Знаешь, да о чëм угодно: о других вселенных, о людях, о зверях, о птицах, — он смутился, почувствовав, что улыбается, — да хоть об обеде с Паймон, это звучит совсем не так, как если б говорил об этом кто-то другой. Я имею в виду… Твой голос, он… Он самые простые слова превратит в пророчества. Я слышу его в себе, внутри… И все легенды, что ты мне рассказала, живут со мной. Я не был, действительно, нигде, не видел того, что видела ты, я и мечтать не смел, что вот так пройду по миру чужой души и услышу столько историй… Люмин, я… когда мне нужно… — он снова замялся, краснея уже неотвратимо и безвозвратно, и тяжело вздохнул. — Я не могу это сказать.       Он поднял взгляд, морщась и стесняясь своей глупости, и растерялся снова — потупив ему в грудь глаза, его сильная и смелая золотая мечта, его валькирия с короной зелёных перьев, прикрыла рот рукой, и девичий её румянец сквозь пальцы пробился, загорелся ярко и чисто… Он сразу вспомнил, что хотел сказать — про ту дурацкую легенду, где девушка с тысячей сказок ночь за ночью постепенно овладела душой и сердцем, но не стал; не стал и говорить об образе её исключительно мудром, прежде во снах приходящем чтоб укорить, а ныне — чтоб воспеть… Она и так знала, что затмила собой всё другое. И всё же у него не было слов, чтоб признаться ей по-настоящему — он не знал, как выразить, да и не мог попросту знать. Действий тоже было будто бы недостаточно — и тут он вспомнил, что здесь, в её пустыне, живёт частичка его любви, и улыбнулся ей. Он не был ещё готов показать её и потому ничего не сказал, но уверился, что всё же не так безнадёжен и хмур. Когда-нибудь он обязательно решится. — Алатус… — тихо позвала, — я о тебе и мечтать не могла.       Она сжала его пальцы и не захотела отпускать.       Они шли молча, пока Люмин, наконец, не остановилась посреди всё того же песка, увлекла Сяо к себе, и под её рукой, повинуясь, завертелся маленький песчаный шторм. Сяо помог ей силой ветра, и смерч, лениво разгоняясь, набрал скорость, вобрал в себя тонны сверкающего песка, унëс его за обозримый горизонт, и снизу, обнажив стены, испещрëнные письменами мудрых и древних рас, бросая гротескные тени на мили далеко вперёд, возникли врата, прежде погребённые под светом. — Закрыты, очевидно, — пробормотала Люмин. — Как там было? «Молви "друг" и войди?» — Что? — Неважно. Дай-ка руку.       Она потянула его ладонь и вместе с ним коснулась круглой выемки врат. Они мягко засветились, и тяжелая каменная плита, заскрежетав, начала опускаться вниз. — Воистину, любовь — ключ от Вавилона, — усмехнулась она. — Раньше сто раз открыть пробовала. Пойдём?       Сяо сглотнул подкативший ком и сделал первый шаг.