***
Ключ с тихим звоном покинул скважину, но так и остался в ладони — Сяо грел в кулаке его холодный металл, не решаясь сделать ни шага ни снаружи, ни внутри. Люмин давно спала — когда он отвернулся от окна, она уже дышала мерно и тихо, натянув одеяло до самых глаз. Голова была полна всего, что понять ему не удавалось — и он погряз в этом так сильно, что не слышал ни слез, ни даже того, как Люмин шептала что-то в подушку и просила прощения. Что-то внутри гнало отсюда — если не домой в родной мирок, то хотя бы на улицу: стены начали давить, а присутствие Люмин — угнетать. Ему казалось, что он будто обязан тут сейчас быть, когда на самом деле того не хочет — но и это не было правдой, ведь момента, когда врата ослепили его, он словно бы ждал всю жизнь, и вот он случился, но… Это лишнее сейчас чувство было слишком сложным. Как и слишком сложным было признаться Люмин, что её идея… кажется ему невозможной. И не столько даже невозможной, сколько… ненужной ему. Стоило об этом подумать, как на лице отразилось страдание, а душа попросилась хоть что-нибудь придумать сейчас, чтобы не увязнуть в мрачном бессилии… Поэтому он бесшумно подошёл к двери и вытащил ключ. На Люмин глянул, покачав головой — она отвернулась к стене, и под одеялом различить можно было только объëм плеча и высоту где-то в складках утонувшего бедра. Ему хотелось прикоснуться к ней — он будто надеялся, что её светлая макушка и сатиновая под ладонями кожа подарят ему спокойствие, но почему-то подумал, что в этот раз так не будет. И если так не будет, то больше не будет никогда. Он побоялся, струсил проверить — побоялся и того, что допустил такие мысли, и снова вернулся к двери. Проверил, что закрыта, и ключ опустил на стол — на случай, если ей понадобится выйти. Окно распахнулось так же бесшумно — Сяо глянул вниз, прикидывая высоту, примерил расстояние до соседних окон. Вспомнил, что днём слышал где-то недалеко кошек и высунулся посмотреть наверх — на крышу оказалось вылезти легко и просто. В последний раз посмотрев на Люмин, он проглотил сожаление и вылез в окно. Сначала просто сел на самый край — свобода без стен потребовала собой насладиться без спешки. К мрачным мыслям он ещё вернëтся, а пока… Это место было… странным, как минимум: где-то белые камни и голубые крыши, где-то доски, как будто копчёные огнем пожарищ, и кровля вся покрыта щелями и мхом. Где-то гладкий рукотворный светло-серый кирпич и такие же серые, без единого изъяна статуи фей, животных и скрижалей. Где-то прозрачные фонтаны и пруды, полные синих рыб с длинными ажурными хвостами, а где-то тина и плесень домов, растущих из речной воды на сваях… И везде люди — и не только люди. Даже ночью. С крыши ему было видно немного, но он увидел, что может влезть на часовую башню и посмотреть уже оттуда. Ноги побрели до неё медленно, по тем же крышам — даже зная, что может пройти по улице, Сяо не захотел спускаться и шёл лишь среди порывов ветра, гоняющих белый дымок печных труб. Пользоваться стихией родного мира он не решился — подумал, что не хочет для Люмин проблем — вдруг в городе нельзя. Полез руками, и в целом… Это было очень ему нужно. Голова опустела хотя бы на время. Перевалившись грудью на крышу башни, он распугал больших чёрных птиц — с чердака они ринулись наружу, бесшумные, совсем не крикливые — в ночи ещё как будто чернее. Сяо подобрал выпавшее перо и снял перчатку, повинуясь желанию ощутить его тактильно — лёгкий, но твёрдый полый роговой край, гладкие волны липнущих друг к другу прожилок, мягкий, растрёпанный ветром конец. Он думал, ему станет лучше, но ощущение было по-прежнему иным. Чужим как будто, но с пером он расставаться не захотел и прицепил к курильнице, как смог. Пусть побудет его сувениром. С башни вид был немного другой — все приземистые невысокие крыши теперь выглядели ещё ниже, зато можно было заметить странную чёткость главных улиц и змееобразные дорожки между ними. Некоторые места явно выделялись — большой парк, в котором всё было покрыто зеленью, гигантское дерево на площади, где они уже были утром, а теперь внимание привлекла другая часть города, где Люмин его не вела. Там стены и дома круто уходили вверх и уже на новой высоте — кажется, под ними был холм, — смотрелись каким-то закрытым кварталом, куда попасть казалось не так-то легко. На самой высокой точке холма Сяо различил высокое строение — намного выше, чем все остальные, да и выглядело оно слишком вычурно, чтобы не привлекать внимание. Он захотел посмотреть и спустя минуты уже скользил по камню стены вниз, перепрыгнул пустоту между домами и призрачными рывками двинулся к нему. На остатках панорамы в памяти он отметил, что не увидел нигде никакой арены. Он не боялся потеряться — наоборот, сейчас жадно этого желал, но чувствовал совсем иное. Как будто помнит каждый свой шаг, как будто попросту не может заблудиться. Если бы он захотел выйти за стену и дойти до той мельницы, возле которой открыл глаза, он бы дошёл. Если бы захотел, он бы блуждал по улицам и заглядывал в окна, где другие звёздные скитальцы, несомненно, что-то обещали тем, на кого по большому счету им было наплевать. Где те, кого вышло так легко привязать к себе, клялись им в вечной службе и не только в ней, а сами ждали лишь момента, когда… Сяо поморщился. Ему не хотелось ничего желать. Хуже всего, он знал, что пожелает Люмин для него. Так же он знал, что она могла бы пожелать для себя — и это было важнее всего остального, хотя он уже понимал какой-то своей частью, что желать она этого не станет, но пока что не мог ответить себе, почему. Мысли о Люмин начали приносить боль. Сердце грело рëбра огнём какой-то будто бы несправедливости, предопределëнности будущих её решений. Он понимал, что они не совпали в желаниях, но продолжали хотеть друг для друга лучшего… Но Люмин была сильнее. Да и с чужим мнением она не считалась — даже с его. Всё случится так, как хочет она. Сяо уже это представлял и злился на своё бессилие. Он мог уйти, он мог отказаться от всего, что начнётся утром, он мог… Тут он поморщился от презрения к себе — он мог поддаться противникам и закончить всё досрочно, но мог ли? Разумеется, нет. Он горько усмехнулся, подумав, что Люмин удивительно повезло, что он беспрекословно выполнит любую еë волю — что ему нравится, когда она сильнее всех прочих обстоятельств; что ради неë он отринет даже свою судьбу, которую она вздумала менять, никого не спросив… И ему стало холодно. Сейчас она не могла его согреть. Ничто, кажется, не могло — но он врал себе и не хотел замечать свою ложь. Он вспомнил, как она однажды нашла его на пляже и на его глазах шагнула в воду. Юбка её прилипла, окаченная пеной, ноги остались в песке… Она наклонилась, что-то опустила в воду, и он понял, что она выпускает рыбу, которую подобрала на откосе отлива, потом вернулась, выпустила ещё и ещё… Посмотрела на него, предложила и ему… И вот подошла совсем близко, и их руки коснулись одной рыбы — её выше, его чуть ниже. Люмин улыбнулась так, как он видел реже всего — нежно и печально, он отпустил руку — и она тоже отпустила. Тогда он взял, размахнулся и закинул в воду, а Люмин проводила глазами плеск. Он не знал, пришла ли она нарочно, чувствовала ли к нему что-то тогда или же просто сделала это ещё одним актом привязанности, в который раз оставив его без выбора… Но он в тот момент понял, что всё, с ней связанное, лишает его этого выбора… И жажда быть лишённым его, жажда чужой власти, чужих решений, чужой этой вот кальки, по которой она обводит свои чертежи, чтобы нарисовать их чистыми и по всем правилам карт строгими, тогда оказалась настолько заманчивой, что он уже знал, что готов ради неё на всё… И вот теперь он понимал, что от цепи в её руке так больно, что спину плавит от притока крови — так яростно его неприятие себя сейчас. И больно не от… вечной власти её, не от решений, принятых ею и навязанных ему, а от того, как впервые ему хочется обмануть её доверие. «Почему ты такая? Почему я люблю тебя такой больше всего?» Ему захотелось вернуться, упасть на колени перед кроватью и молить её, чтоб простила всё, о чем не может не думать. Уткнуться лицом в то, как она мягка и тепла, заплакать, возможно, полить слезами бедра, на которых десятки раз просыпался раненый или исцелëнный… Чтобы она гладила волосы, а голос разрешил быть слабым. «Не тревожься, — сказала бы, — Просто делай, что я скажу». И он сделал бы, и был бы действительно счастлив, но сейчас бежал, притворившись тенью, по крышам, туда, куда вели глаза — подальше от Люмин и её почти что обманутого доверия.***
Едва он шагнул на первую ступеньку, ведущую к храму — а это был именно храм — как ощутил пристальное внимание со стороны. Пока не мог сказать, откуда, но казалось, что откуда-то сверху. Впрочем, Сяо быстро перестал об этом думать… Чувство некой запретности ушло, стоило ему спрыгнуть с подоконника. Он осознавал себя безгранично чужим этому миру и почему-то этого не хотел скрывать: его жесты, его движения говорили, что он чужак и что он совершенно не стремится стать или хотя бы выглядеть своим. Он просто поднимался вверх, а потом шагал под сенью деревьев с голубой листвой и цветами на ветвях, затем прошёл через парк и остановился в нерешительности. Дорожка впереди перестала виться, пространство раздвинулось, и среди идеальной коротко стриженой травы остались только гуляющий весенний порыв и высокие, высочайшие статуи на пути ко входу в храм. Что он искал? Вряд ли тут были ответы на все тревожные «если», которых он боялся и ждал. Вероятно, бегство стало лишь способом убить время — и, по возможности, подальше от той, что его временем сейчас владела безраздельно, но когда Сяо шагнул на эту прямую дорожку, что-то изменилось. Трепет перед неизвестным наполнил его не фатальным, почти беспросветно-глубоким сожалением перед последствиями, но чем-то будоражащим, пока совершенно неясным и даже каким-то отталкивающе стыдным чувством: желанием заглянуть туда, куда смотреть нельзя. Он с удовольствием отпустил тревогу и дал любопытству завладеть собой, сделал ещё шаг, и ещё, и вот уже шёл вокруг статуй — удивительных. Невероятных. Прошёл под ножками каменного циркуля, обошёл по кругу компас, соотнося что-то в голове, добежал до следующей статуи — это было надкусанное яблоко; потом пробежал мимо собаки с блокнотом в зубах, пролетел с десяток других… и замер, выровняв дыхание, прямо перед самым входом. Двери храма были открыты, но внутри провал их был густеюще-тёмным. Вверх уходили колонны, покрытые уже знакомым ему рисунком. Такие же, занесённые песком, оставившим на них глубокие засечки, зашлифовавшим их углы, бросали на него тени там, где безраздельно правила Люмин. Мимо просвистела маленькая белая птица и села на порог, ровно между темнотой внутри и темнотой снаружи. — Это ты за мной следишь? Птица чирикнула по-воробьиному, и Сяо её понял: — Сюда редко приходят гости. Мне стало интересно, кто ты. — Что это за место? — Храм Путей. Войди, если хочешь. — Что там?.. Внутри. — У всех по-разному. Там или ответы, или вопросы. Сяо прислонился к стене спиной, не решаясь заходить, и птица села сверху на дверь. — Интересно… Демон-сноходец и… кто она? — Ты видишь… какой я? — недоверчиво спросил Сяо. — Тебя — вижу. А её — только очертания. — Кто ты? — Смотритель Храма. Я со всеми говорю, кто сюда приходит. — Тц. И много таких? — На самом деле, нет. Никто и не думает приходить. — Почему? Разве мало тех, кому нужны ответы? — Почти все, кто попадают в этот мир, и так знают, чего хотят. — Желание?.. — усмехнулся Сяо в руку и потëр шею, — кто их исполняет? — Ты можешь спросить это внутри. — Я туда не пойду, — помотал он головой. — Страшно? — Не-а. Меня ждёт… кое-кто. — Что ты о ней знаешь? — Почти ничего, — он улыбнулся птице и прикрыл глаза. В этом месте тревогу словно что-то заблокировало, и он снова подумал о Люмин… О том, как её нежные молочные руки сыпят на его кожу горячий золотой песок. — И не хочешь узнать больше? Что она любит? Что желает? — Ты точно птица, а не змея? — усмехнулся он снова. — Хм. Я могу быть и змеей, — птица изменила форму и рухнула с двери тугим кольцом мышц, свернулась на камне и затрясла гремучкой, — только ты меня хуже поймёшь. Я выбираю форму, близкую по духу. Сяо кивнул, и со змеи слезла кожа, и вся она снова обросла белым пером. — Для неё ты туда зайдёшь? Не для себя. Он снова кивнул, почему-то растеряв весь страх. — Тогда я пойду с тобой. Очень редко выдаётся возможность кого-то проводить. Уж прости, любопытно посмотреть, что там для тебя. Птица вспорхнула и клюнула дверь. — Заходи. И смотри во все глаза.***
Он чуть не засмеялся в голос — ну, конечно, книги. Он шёл по книгам, шуршал бумагой, обходил высоченные, качающиеся их башни, с которых капали свечи, и маленькие лужицы переливались вниз и застывали желтыми восковыми сталактитами. Он никогда в жизни не видел столько книг. — Интересная вариация Апокрифа, — щëлкнул на плече клюв, — но у неё… Подожди, тут вообще любые книги? Птица вспорхнула вниз и потопталась над распахнутой страницей. Сяо глянул поверх — «Основы овцеводства». — Ох, — только и вздохнула птица. — Я понимаю. — Как мне узнать что-то про души? — Поднимайся вверх… Или иди до конца. Когда-нибудь найдешь. Расскажи про неё. Сяо замялся, вспомнив почему-то, как Люмин просила не говорить о себе. О себе самой она ничего не сказала. — Она может всё. И всё знает, — нахмурились брови. — И ты мог спросить у неё о чëм угодно, но вместо этого здесь? Кто она? — Богиня. Власти, любви и войны. — Тогда лезь наверх. Верхняя книга — твоя. И он полез. И когда, время, казалось, уже перестало существовать, он добрался до вершины, ногами прошёлся по огромной книге, начал искать, сам не осознавая что. Это была… книга желаний. Дойдя до её угла, он начал переворачивать страницы одну за другой, пока не долистал до буквы «И». Пришлось перевернуть ещё несколько, и вот, шесть желаний Итэра, записанных космическим, буква к букве, почерком, поплыли у него перед глазами. Он не хотел на самом деле их знать — но всё равно нашёл. И действительно, первым он пожелал ключ, а последним — чтоб стирал за него всегда кто-нибудь другой. Сяо улыбнулся, и страницы вновь залистались дальше, но в букве «Л» нужного имени он не нашёл. — Верно… Она же не желала ни разу. — У богинь всегда много имён, — невзначай бросила птица, и Сяо остановился. Что-то сразу разъело его спокойствие, что-то почти заставило узнать, что за богини делят с ней сферу влияния, что за имена носят, и тут он осознал, что вот-вот оступится. Что только что сам себя толкнул к краю и каким-то чудом не полетел вниз. Не буквально — интуитивно. Птица посмотрела на него чёрным блестящим глазом, моргнула и направилась вниз. — Уже светает, демон-гость. Ты опоздаешь на турнир, если задержишься дольше. Сяо кивнул, спрыгнул, пролетев, по меньшей мере, тысячи книг — и приземлился на мягкий бумажный листочек. — Узнал, что хотел? — ехидно спросила птица уже снаружи. — Сама расскажет, — махнул рукой Сяо, уже шагая обратно к выходу из парка. — Пусть так. Ты перья собираешь? Возьми моё. На память. Он поднял голову и увидел, как белое короткое перо кружится в воздухе, подпрыгнул и поймал его, засунул к чëрному и побежал, обгоняя зарю. Первые рыжие всполохи уже коснулись голубых крыш и раскрасили их в тёплый зеленоватый оттенок охры. Он хотел вернуться до того, как Люмин проснётся.