На севере страны.

Для Кэйи ночь выдалась бессонной. Захмелевшая голова была тяжелой, но вопреки ожиданиям, она совсем не собиралась отключаться при соприкосновении с подушкой. Сознание Кэйи посещали разные мысли – тоска, смущение, тревога, нарочно заглушенная обида. Отец дал Кэйе все то, о чем и не мог мечтать обычный мальчик-детдомовец: просторный дом, большая и мягкая кровать, лучшие игрушки и развлечения, а чуть позже – хорошее образование, самые дорогие предметы роскоши, одежда, передовая на тот момент техника, а также так любимые Кэйей украшения от именитых европейских брендов. И все равно между ним и отцом на протяжении всех этих лет чувствовалась какая-то недосказанность. Чувствуя приток паршивых мыслей, Кэйа сел на край кровати, потряс чугунной головой, и встав, стал тревожно расхаживать туда-сюда по комнате. У него было слишком мало времени для скорби, ему оставалось что сказать отцу перед его уходом. В потоке мыслей затесалась и та, что гласила о том, что от былой жизни не останется и следа. Дорогая жизнь теперь в прошлом – обо всех цацках, тусовках и излишнем комфорте придется забыть; где-то там, на восходе солнца, в душном купе вагона поезда его ждет новая жизнь, которая продлится бог знает сколько. Будучи честным с самим собой, Кэйа признавал, что именно эта мысль возможно тревожила его больше, чем смерть отца. Почему он так обошелся с ним? Разве это справедливо – предлагать одному сыну заграницу, а другому – какое-то пропащее село? Отец вырастил его в тепличных условиях, избалованным, без нужны самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Благодаря отцу, тот себе и представить не мог, через что приходится сейчас проходить его соотечественникам на ближнем востоке. Кэйа не знал, кого стоит винить за это – самого себя, или Крепуса. Ощущая жгучую обиду все сильнее, Кэйа нервно закурил прямо в комнате. «Раз уж не спится, стоит упаковать свое барахло», – выдыхая горький дым, Кэйа попытался родить в нетрезвой голове хоть одну более-менее рациональную мысль. Кроме документов, любимого плеера от Sony, купленного ему отцом во время семейной поездки в Японию, наушников, кассет с хитами 80-х и 90-х и прочего дорого сердцу хлама в дорожную сумку нужно было сложить подходящую для новой жизни одежду. На этом моменте Кэйа понял, что перед ним стоит ни много ни мало невыполнимая задача. В гардеробной, под которую была отведена целая комната, в большинстве своем находились лишь изысканные наряды, цена которым порой измерялась шестизначными суммами. Сев на пол в гардеробной, Кэйа устало облокотился на одну из полок с обувью. Пожевывая сигаретный фильтр, он рыскал глазами в поисках наименее броской одежды, за которую, скажем, его с меньшей вероятностью могли бы остановить братки или гопники в той проклятой деревне. «Косуха, пальто, спортивный костюм, рубашка?.. Да, если оторвать нашивку. И обязательно убрать запонки. Вот та пара джинс, ботинки…» – шепотом перебирал Кэйа, докуривая бычок. Сигарета стала совсем едкой и отвратительной, Кэйа имел привычку докуривать до фильтра. Упаковывая сумку, Кэйа попутно пытался отдирать все опознавательные этикетки, где были указаны названия брендов. Почему-то ему это тогда показалось необходимым – вдруг что, теперь стоит быть осторожным, если кто-нибудь из его новых знакомых там поймет, что вещичка стоит хороших денег, кто знает, чем все это обернется. Избавляться от нашивок и этикеток у Кэйи выходило из рук вон плохо, ткань вокруг отрезанных этикеток махрилась, кое-где оставались дыры. Скрепя сердце Кэйа старался не придавать этому значение, ведь какая уже разница – с рынка эта вещь или же из дорого бутика. Теперь это будет знать лишь он один. Стоя в гардеробной среди разбросанных на полу вещей и отрезанных лохмотьев, Кэйа продолжал разбираться в стремительном потоке своих мыслей, пытаясь цепляться за те, что казались ему наиболее значимыми для той ситуации, в которой он сейчас находится. Вдруг вспомнив о загадочной записке с телефонным номером, Кэйа ненадолго пришел в себя. Мысль о таинственном, или, быть может, таинственной «А.» заставила его нахмуриться и на секунду остановиться воевать с этикеткой, которая не поддавалась тупым ножницам. Какое-то мгновение с пальто в руках Кэйа стоял, уставившись в никуда, все так же продолжая хмуриться. Порыскав в кармане брюк, он нашел уже смятый клочок бумаги, расправил его, и стал сверлить взглядом, будто бы бумажка должна была дать ему ответы на все волнующие его вопросы под страхом быть испепеленной. Хмыкнув, Кэйа так же небрежно засунул ее обратно, при этом не переставая о ней думать. У него было ноль догадок по поводу личности «А.», отчего у Кэйи наоборот просыпался невероятный интерес к этому странному человеку. На самом деле, интерес был более чем обоснованным – какой храбрец или безумец мог согласиться на такую махинацию? Чем занимается этот человек, что он там делает? А как он выглядит? А важно ли это сейчас вообще?.. Быстро разозлившись, Кэйа отогнал очередную навязчивую мысль и решил двигаться дальше. В небольшом выдвижном ящичке хранилась его бижутерия – многочисленные кольца и серьги, все подарки отца. Покрутив в руках золото, Кэйа пришел к выводу, что возьмет какую-то его часть с собой – может, продаст, или если повезет провести не всю жизнь в глуши, оставит на будущее, когда уже сможет носить сам, как он привык это обычно делать каждый день. Надежда хоть и призрачная, но ему почему-то хотелось ухватиться за нее невзирая на здравый смысл. Он понимал, что не может оставить все это добро здесь – несмотря на свою скупость, в груди у Кэйи все же кольнуло из-за осознания, что это не просто блестящий хлам за много денег, а память об отце. Он не мог себе позволить уехать, не забрав украшения, за годы жизни они все-таки уже успели стать частью его самого. Наконец разобравшись с одеждой, Кэйа вышел из гардеробной и стал рыскать по полкам в комнате, попутно думая, что он мог забыть или взять лишнего. На одной из настенных полок стоял старенький Polaroid OneStep семьдесят седьмого года выпуска – его ему подарил Дилюк, когда те еще ходили в начальную школу . Кэйа тогда увидел рекламу фотоаппарата по телевизору. Это была новогодняя пора, Крепус хотел, чтобы братья преподнесли друг другу подарки, потому он заранее позаботился об их приготовлении. На самой первой фотокарточке запечатлены Кэйа и Дилюк, счастливо улыбающиеся под новогодней ёлкой в центре столицы, эта же карточка и стояла рядом с фотоаппаратом, собирая на себе пыль в течение долгих лет. Кэйа не смел прикоснуться к ней, то ли из страха, что она рассыплется и исчезнет как их с братом улыбки, то ли из зависти к себе прошлому, чтобы лишний раз не напоминать самому себе о тех приятных воспоминаниях. Он знал, что если взять в руки карточки, то сразу нахлынет светлая ностальгия с контрастными ей мыслями о не столь радужном настоящем. «Проклятая вещь, никак иначе», – про себя подумал Кэйа, но все же потянул к ней руку. – Папа нас тогда сфоткал, – вдруг вслух у Кэйи вырвался тихий смешок. – Может, ты меня уже больше не увидишь, но я тебя – да. Поморщив нос, Кэйа спрятал фотографию в кошелек так, чтобы ее не было видно. Он осознавал, что обычно ему не присуща сентиментальность, но абсурдность ситуации не оставляла ему иного выбора кроме как на время снять с себя привычную маску иронии. Порой Кэйе казалось, что маска прилипла к лицу намертво, стала его второй кожей, защитой. Ему хотелось верить, что он вышел из образа только в эту ночь полную потрясений и непредвиденных, судя по всему, ему одному, событий. Внезапно Кэйа разразился усталым смехом и снова закурил. «Это все какая-то хуйня, – упаковывая остатки вещей в сумку про себя говорил Кэйа. – Все пошло по пизде из-за того, что какие-то пидорасы убили отца… Какая, блять, жалость. Как же я жалок. Готов разрыдаться из-за всей этой хуйни прямо сейчас. Сука…» – Сука! – пнул сумку Кэйа. – Ох, бля… Нахуй. – сев на кровать, Кэйа долго затянулся и потер глаза пальцами свободными от сигареты. Побыв с закрытыми глазами бесконечно длящееся мгновение, он нашел в себе силы встать и закончить начатое. Голова раскалывалась, в глазах было мутно. Уже через три часа Кэйа должен был приехать на вокзал. Надев темно-серое прямое пальто, коричневые брюки и ботинки вроде тех, что носили скинхеды, только без цветных шнурков, прямо в одежде Кэйа бессильно перетек на кровать, решив подремать часик перед уходом из дома. Осеннее солнце уже начало всходить. Не задергивая штор, Кэйа провалился в сон. Его бредовые сновидения ничем не отличались от мыслей во время бодрствования, убежать от них у Кэйи не получилось – даже во сне его посещали призраки отца и брата, тех двух, с кем он планировал слишком много вещей на будущее.