* * *
- Пришёл за добавкой? В лучах заходящего солнца высветленные волосы Саюри стали оттенка разнотравного мëда. Они утопили детскую площадку в тепле и мягко-оранжевом свете. А заодно и сидевшую на ржавых качелях Оду, с мрачным терпением ожидавшую ответа на вопрос. Остановившийся напротив Ойкава задумчиво потрогал ватки в сломанном носу и отрицательно покачал головой: - Да нет, спасибо, мне хватило. - Тогда чего припëрся? - недовольно скривилась девушка, щурясь из-за омывающего лицо солнца. - Мстить за свою леди? Какой рыцарский жест, сейчас расплачусь. - Я бы мог попытаться, - не стал разуверять Саюри Тоору, легко пожимая плечами - но ты ведь опять мне трусы на башку натянешь. Ода хмыкнула и вроде даже чуток расслабилась. Ойкава вряд ли смог бы сказать точно. Не больно-то знал девушку. Однако подросток расценил это как знак того, что собеседница будет не против, если он сядет на соседние качели. - Я пришёл спросить, что произошло, - Тоору вытянул ноги, оказавшиеся слишком длинными для детских качелей, испачкал кроссовки в песке. - Разве ты это не у своей подружки должен спрашивать? - выгнула бровь Саюри, с затаëнной настороженностью наблюдая за движениями волейболиста. Ойкава чуть запрокинул голову, слегка качнулся назад, немного помолчал. Думал. - Если верить Нори, - подросток повернулся к Оде, взглянул на неё и постарался улыбнуться, - так ты чудовище какое-то. Саюри молчала. Девушка различила в глазах Тоору знакомое болезненно-щемящее чувство. Она смотрела на родителей так же. Любовь-обязанность. Ода опустила голову. Глазные яблоки размягчались от тёплых лучей солнца. Мысли сползали со стенок черепа гнилостной слизью. - Накахара Юки. Для Ойкавы это имя ничего не значит. Но Саюри сплела его из тоски, мучительной боли и страха. Подростку хватает эмпатии понять, что Накахара Юки - это очень много. - Она не понравилась твоей девушке. - Нори сделала что-то ужасное? - осторожно, будто боясь отступиться, спросил Тоору. Что-то ужасное. Наверное так и называют гематомы на рёбрах, опухшее от пощëчин лицо и запертое в кабинке тело с разбитой, мокрой головой, накрытой грязной половой тряпкой. Оде вспоминаются покорные, безжизненные карие глаза. В них едва теплилась жизнь, словно в остывшей кружке чая. Запутанная в воспоминаниях и собственном бессилии, Саюри не заметила, как сильно сжала пальцы на цепи. Из-за этого ранки на костяшках закровоточили и алые ручейки заструились по коже. Неожиданно руку девушки накрыла холодная, несмотря на погоду, ладонь. Ода подняла глаза на Ойкаву, пачкающего пальцы кровью и тихо спросила: - Что ты чувствуешь теперь? По растерянности в лице подростка было понятно, что ему достаточно. Всë-таки хорошо Саюри сделала, что не рассказала из-за чего на самом деле избила Нори.* * *
Накахара Юки носила очки в тонкой оправе, по осени сушила яблоки и тратила карманные деньги на корм для бездомных животных. Она любила молчать, слушать шелест деревьев за окном и делать домашку на кухне. Юки потеряла маму три года назад, заботилась о слепнущем отце и помогала пожилым соседям носить продукты. Еë жизнь была размеренной и спокойной. Умиротворенной. До этого года. Юки никогда не сталкивалась с травлей и думала, что будет достаточно просто потерпеть. Она стойкая, покорная. Ожидание закончилось зияющими венами и полным нечеловеческим страхом голосом Саюри. Не стоило пытаться убить себя в школе. Юки просто не хотела делать это дома. Не хотела, чтобы её остывшее тело нашёл отец. - Доченька, машина уже ждёт. Юки стоит на пороге дома с последней коробкой. Швы под бинтами назойливо чешутся, вечер задумчиво опускает оранжевое солнце за низкие крыши. Накахара последний раз окидывает задумчивым взглядом двор, запирает дверь и уходит к газели. Она переезжает ничего не сказав, хоть и знает, что Саюри ещё долго будет приходить к её дому и сидеть на пороге. Ждать и сходить с ума от опустошения. Юки бросила Саюри, оставила её на ржавых качелях.